Муж декабристки. Анамнез

Вкусные семечки в нашем доме долго не задерживаются, что правда, то правда. А вот, что никак не выставить за порог, так это мой несносный почерк, и замысловатое изложение мысли. И если первый признак моего независимого мышления в наши дни легко исправляет клавиатура, то одолеть природу второго ничто не в силах. Мои приступы красноречия мечутся меж холмами шекспировского монолога и хребтами кавказского тоста. В такие мгновенья нить моего лихорадочного повествования теряют даже те, кто, казалось, цепко её удерживал. Пока медицина занята лечением человечества от летальных недугов, к моей одержимости вдохновением нет интереса ни у психиатров, ни у экзорцистов. Тут невольно займёшься самолечением…

Весь комизм настигшего меня писательского бремени в том, что я никогда не помышлял писать. Слагать для однокашников истории по дороге из школы – куда ни шло. Но постичь механизмы бытия и впитать дух своей эпохи, осознать своё предназначение и оставить потомкам след, по которому они спустя годы отыщут путь к моей мудрости – увольте! Подражание литературным кумирам в последней фазе моего пубертатного периода не лезло ни в какие ворота. Догадывался, описания происходящей череды событий и явлений способны пролить свет на мотивы поступков моих героев. И облегчить жизнь моим будущим читателям. Но попытки аккуратным стежком повествования пришить моросящий дождь к печали выдуманного персонажа – были неуклюжи. Действие, что хлестало через край в моих устных рассказах, в плоскости листа ученической тетради съеживалось и взывало о пощаде. Диалоги были столь инородны и бездарны, что осознавая это, они сами бросались в костер моей авторской инквизиции.
 
Поскольку пороху жизни я в те годы ещё не нюхал, мои персонажи больше походили на крашеные мишени войскового стрельбища: фанерные и угловатые. Но классики мировой приключенческой литературы, на которых я держал равнение, всё настойчивее требовали моей жертвы. Поэтому я не насторожился, когда поступил на факультет журналистики. Оба моих родителя – журналисты. Это делало мой выбор профессии логичным. А знания, полученные в обычной советской школе, позволяли мне без траты средств и выдающихся знакомств успешно сдать вступительные экзамены в университет. Не умоляя влияния семьи, подозреваю, что за этим этапом моего взросления всё одно стоят проделки классиков. Что если и моих родителей втянули в этот заговор?
 
Представь, мой классный руководитель Зоя Алексеевна Мочалова заодно с Жюлем Верном и Фенимором Купером. Она вызывает моих родителей в школу, где два почтенных классика растолковывают им перспективы моего литературного будущего. То-то родители в моём десятом классе не особо рвались на эти собрания…

И всё-таки, какие молодцы эти Жюль и Фенимор! Сомнений нет, они передали через Зою Алексеевну напутствие: Коваленко, экзаменационное сочинение пишешь только печатными буквами! Так и сделал. Я мог бы перечить классикам, но не Мочаловой.

Для эффективности лечения, кончено, неплохо бы во всех тонкостях описать доктору симптомы моего состояние. Ну, вот о чём я на приёме заведу речь? Как на меня нисходит Вдохновение? Это сразу смирительная рубаха. А ведь это таинство сродни переходу звукового барьера: пространство сжимается, мысли ускоряются, уши закладываются, слова подбираются. И вот меня уже поглощает придуманный мною мир, в котором нет места безвозвратности времени, истерике соседской дрели, внезапности сирен санитарных карет. Есть только разрозненные пазлы воспоминаний, ситуаций, образов, из которых мною складываются пределы нового мироздания. Стерильная белизна листа на моём мониторе прямо на глазах становится обитаемой. Осознание причастности к сотворению альтернативного мира поднимает в душе волну восторга, сопоставимую с забытым детским ликованием от встречи Нового года…

Такое событие дорого своим предвкушением. Оно сродни встрече литерного поезда на затерянном бог весть где полустанке. Здесь каждый знает час, когда он пройдёт и активно к этому готовится. Только представь…

Вот кто-то с молодецкой удалью изгоняет хрустящий снег с перрона, кто-то по-хозяйски расставляет столы и стулья, кто-то по-домашнему сервирует белоснежные скатерти праздничными блюдами. Нет, я не мету снег и не накрываю на стол. Моё место в эти иссякающие мгновения уходящего года рядом с Ней. Наши лица обращены в сторону мрака неизвестности. Туда, откуда из-за ткущегося полотна снежной ночи на нас вот-вот обратит свой взор яркое око. Око – символ нового начала. Надо лишь запастись терпением, и тогда вслед за ним в наш зыбкий мир вторгнутся и фанфарный звук локомотивного сигнала, и стук колесных пар на стыках рельс, и запах тлеющего бурого угля, и метание взволнованных снежинок по перрону, и ритм иной жизни. Той, что мы пока не ведаем, но танец которой нас уже подхватил…

Я вижу, как отражаются игривые отблески огней проносящихся купе в Её взволнованных глазах. Я чувствую, как немного вперед подалось Её тело. Я улавливаю Её желание унестись сейчас прочь вместе с грохочущим составом. Туда, где счастливо живут вместе все «если бы» и «всё могло быть иначе»…

Я отыскиваю, укрытую вязаной варежкой Её ладонь, и осторожно сжимаю Её пальчики. Это моё предостережение и знак того, что в какой бы вагон мы с Нею не сели, от самих себя нам невозможно улизнуть.

Взволнованные снежинки всё ещё мечутся по перрону. Я поворачиваюсь к Ней. В наши руки, силой моего воображения, вложены бокалы неукротимого новогоднего напитка.

- С новым смыслом! – мне так нужно сейчас Ей это сказать.

- С новым счастьем! – я непросто хочу вывести Её из оцепенения.

По моей авторской задумке, Она тоже поворачивается ко мне и смотрит с такой теплотой, что вальсирующие между нами снежинки мгновенно падают к нашим ногам капельками воды, похожими на рассыпанные ноты.

- С новой жизнью! – и Она улыбается одной из своих самых пленительных улыбок тем мыслям, которые уже начали своё неотвратимое путешествие в Её подсознании…

- Да, мой же ты неисправимый романтик, – это очарование-жена, облокотившись на моё плечо, деликатно извлекает меня из творческого портала. – Давай-ка, сходим в магазин и аптеку. Маски и влажные салфетки я нам приготовила…

Продолжение "Муж декабристки. Край" уже написано.