Боярыня Борецкая. Переполненная чаша

                Драма.

       События, описываемые в пьесе, происходили в Новгороде 70-ых годов XV века. 
       Все действующие лица, кроме Василия Пирогова – личности исторические.
       Действия пьесы разворачиваются в доме Марфы Борецкой (Посадницы).
       Через «окно» Марфа Посадница общается со своим народом и зрителем
       одновременно.
       Пьеса написана современным русским языком с вкраплением старорусских слов
       в такой степени, чтобы можно было легко понять их смысл, так как
       старорусский язык значительно отличается от современного. Словарь
       прилагается.


                Действующие лица.

        МАРФА Семёновна Борецкая (Посадница), вдова посадника Исаака Борецкого,
        мать посадника ДМИТРИЯ Борецкого, лидер новгородской оппозиции к Великому
        Князю ИвануIII, первому объединителю Руси.
        КСЕНИЯ, дочь МАРФЫ, младший ребёнок в семье Борецких, впоследствии жена
        и вдова Мирослава, 16 лет.
        ДМИТРИЙ, посадник, старший ребёнок МАРФЫ в семье Борецких, 20 лет.
ФЁДОР, средний ребёнок в семье Борецких, 18 лет.
АНАСТАСИЯ, боярыня, вдова Ивана Григорьева, подруга МАРФЫ.
ЕВФИМИЯ, боярыня, вдова Есипа Горшкова, подруга МАРФЫ.
МИХАЙЛА Олелькович, посол короля Казимира.
ВАСИЛИЙ Пирогов, посол Ивана III, в прошлом новогородский купец.
        ТАЙНЫЙ ПОСОЛ от короля Казимира.
        ТЫСЯЦКИЙ новогородский.
        СТРАЖНИК войска Иванова.

    
                ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ.

Сцена первая.

Дом МАРФЫ.
                Две спальни – МАРФЫ и КСЕНИИ.
Летняя душная ночь. Слабый свет лампады.
Слышится тихий жалобный плач младенца.
        МАРФА, вскочив с кровати, бежит в спальню КСЕНИИ. Прижав руки к сердцу,
        стремительно подходит к постели дочери, наклоняется, но вдруг
        очнувшись, растерянно оглядывается, присаживается на край кровати.
КСЕНИЯ просыпается, резко поднимается.

КСЕНИЯ. Матушка! Напугала! Чего пришла?
МАРФА. Прости, Сеня, прости – сон приснился жалливый.
КСЕНИЯ. Про меня?
МАРФА. Да нет – так… про дитё одно. (Гладит дочь по голове.)
КСЕНИЯ. Про какое?
МАРФА. Да не знаю, про какое – сон это. Духотища – вот мура и снится. Спи, девонька моя, спи, ягодка. Темно ещё совсем – далёко до утра.
КСЕНИЯ. Приоткрой оконце.
МАРФА. Приоткрою. Сейчас как раз опустится прохлада, полегчает. И я пойду.

     Начинает звучать грустная протяжная русская народная песня.
     МАРФА целует дочь, открывает в спальне дочери окно, идёт в свою спальню,
     подходит к комоду, наливает в кубок воды, медленно пьёт, идёт к окну,
     садится, долго смотрит в него. Потом достаёт гребень, причёсывается,
     одевается.

Сцена вторая.

Горница.
МАРФА и МИХАЙЛА сидят за столом.

МИХАЙЛА. Выходит, Марфа Семёновна, я не успел.
МАРФА. Да, Михайла Олелькович, ты опоздал. Два дня уж, как отпели мы архиепископа Иону. На то уж Божья воля.
МИХАЙЛА. А он ведь мне писал, что слаб, чтоб я спешил, но Казимир, король наш, не очень был готов меня направить, искал, кого другого снарядить. Только когда пришла повторная депеша, только тогда властитель и укротился. Так как же теперь быть?
МАРФА. Как быть? Мы баню вам истопим. Накроем стол. Всё честь по чести. Беспокоиться не надо. Все здесь и почивать останетесь – хоромы у меня большие.
МИХАЙЛА. Я вижу, дом твой – не чета другим.
МАРФА. Да. Места хватит всем. А утром на совете порешим, как дальше быть. Пойдём, Михайла.
МИХАЙЛА. Так у меня же свита.
МАРФА. Всех разместим - накормим. А слуг твоих положим у дворовых. Ты будь спокоен - я сейчас распоряжусь.
МИХАЙЛА. Отец Иона мне писал, что само Вече меня призвало.
МАРФА. Да, так. Иона предложил, и Вече тут же согласилось. И позвало. Архиепископ мудр был и славен, провидцем слыл – ему все верили. И я. Я тебе тоже свой голос отдала.
МИХАЙЛО. Ты?!
МАРФА. Да. То есть, мой сын. Мой старший – Дмитрий. Он тоже Ионе верил.
МИХАЙЛА. Так нет теперь Ионы.  (Раздумывает.) Назад мне возвертаться, что ли? Как меня воспримет владыка новый?
МАРФА. Не выбрали ж ещё. Через неделю тянуть на Вече жребий будут. Но не волнуйся зря: ты православный – хорошо тебя все примут. А ежели ещё и вынут жребий Пимена, он ризничий у нас сейчас во Храме, то нам и думать нечего – тогда мы вместе править будем.
МИХАЙЛА. Вместе? А, ты опять о сыне. Всё забываю, что Дмитрий твой – уже посадник. (Игриво.) Уж, больно молода ты, хороша. Поверить трудно, что мать ему ты, а не сестра.
МАРФА (сделав вид, что не слышала комплемента). Да, сын мой старший - уже посадник, как и отец его покойный был, но и не только это: Иваном III, Князем Великим, мой Дмитрий был пожалован в московские бояре.
МИХАЙЛА. Ах, вот как даже… Самим Иваном.
МАРФА. Да. Это милость княжья. Почесть.
МАХАЙЛА. Почесть? Так под чью же вы хотите власть? Я думал, к Казимиру ты литовско-польскому, чтоб Мартой стать, а ты к Москве? (Задумывается.)
МАРФА. Не собираюсь Мартой становиться – я Марфа.
МИХАЙЛА. Признаться честно, я сам к Москве склоняюсь. К брату Ивану. Я против унии – она задавит православных.
МАРФА (растерянно). Так ты к Ивану? (Задумывается.) Ну время нам потом покажет, к кому идти. Но только не под власть. Хотим на равных быть.
МИХАЙЛА. Так не получится.
МАРФА. Посмотрим.
МИХАЙЛА. А сын твой Дмитрий как? Голову к кому склоняет?
МАРФА. Он не склоняет. На равных хочет.
МИХАЙЛА. Вот ты, ей-Богу, зарядила… Ну да ладно… (Поднимается, осматривает комнату.) А я ведь помню сына твоего. У Казимира литовско-польского он год назад с посольством был. С супругой молодой.
МАРФА. Да. С Анной. Его ведь там тогда и оженили. Невесту подобрали из рода древнего Батори. Как только их друг другу показали, так сразу по сердцу они друг другу и пришлись – вот так бывает. Сразу. Со взгляда первого. Уже сынок у них.
МИХАЙЛА. Как славно. А род Батори на самом деле древний. От княжества Венгерского ещё с времён Христовых.
МАРФА. Не знаю, так ли? Но двести лет уже рисуют древо.
МИХАЙЛА. Так говоришь, время покажет? Что же, пусть покажет. Ну, а теперь веди. И в баньку, и за стол. Потчуй, хозяйка, привечай. Сегодня будем все в твоей мы власти. (Откровенно осматривает МАРФУ.) Ах, госпожа красна! Как хороша. И кто поверит, что сын уже посадник?
МАРФА. Старший. Но и ему всего лишь двадцать. Отца-посадника сменил, когда тот умер. Ещё шестнадцать не исполнилось ему тогда. Пришлось мне становиться рядом. Наставником. А как же? Борецкому Исааку, ныне покойному супругу, всегда подмогой я была, правой рукой. Мы вместе все дела решали. Так и осталась я посадницей, только теперь при сыне. (Кокетливо.) Безмужняя уже я столько лет… Верность храню.
МИХАЙЛА (откровенно рассматривает хозяйку). Совсем как молодица. В парчу, в шелка одета. Сафьяновы сапожки. Хороша.
МАРФА. Смеяться будешь, но парчу, сапожки для тебя сейчас надела – гостя ведь встречаю. А так в рубахах мы по дому - жара ведь. И лапоточки на ногах. Тебе тоже дадим – тряпичны, мякеньки. Чтобы по дому.
МИХАЙЛА. Покорнейше благодарю.
МАРФА. Пойдём, Михайла, нас давно уж ждут. (Останавливается, заговорчески придвигается к МИХАЙЛЕ.) Да, я ещё спросить хотела, не будешь возражать, коль мы сегодня пир устроим? Всех наших знатных пригласим. И обзнакомишься, да и себя покажешь.
МИХАЙЛА. А ты мудра. За трапезой как на ладони все. Ах, Марта, Марта… Молодец, вдовица.

Сцена третья.

Дом МАРФЫ.
Слышны звуки пира – гомон, вскрики.
     На лавке золочёной сидят хозяйка МАРФА и её подруги-вдовицы АНАСТАСИЯ и
     ЕВФИМИЯ.
     Периодически у них за спиной пробегают СЛУГИ с яствами на подносах.

МАРФА (ЕВФИМИИ). Ну, Фима, что разведала ты у посла Иванова?
ЕВФИМИЯ. Готово войско в Москве к походу.
МАРФА. Думаешь, пойдёт на Новогород?
ЕВФИМИЯ. Молчит пока посол, но ведь и так понятно: раз объявили, что Холмский едет.
МАРФА. Да, Холмский снова грамоту везёт. Уже которую.
АНАСТАСИЯ. Уже которую! На сколько у Ивана ещё терпенья хватит? Давно крестьян граничных призвать к ответу было надо.
МАРФА. Да, надо было. Но теперь уж поздно.
ЕВФИМИЯ. А может, опять простит нам Князь Московский? Ну, сколько там они словили тех белок в его лесу? Или хотя бы зайцев…
АНАСТАСИЯ. А рыб? Купец Ершов, что рыбой вяленой торгует, рассказывал, что всё у них скупал, у приграничных. Подводами сюда ту рыбу возит. Так что, без меры грабят земли Ивановы новогородцы. Выходит, мы сами и виноваты.
МАРФА. Не раз ведь говорила я на Вече, чтоб лиходеев этих усмирить, так некому было заняться. Считали все, что это дребедень.
АНАСТАСИЯ. Вот и дождались. Казимиру опять писать нам надо!
МАРФА. Годи пока, Анастасия, надо Михайла распознать сначала – с какими думами он прибыл. (ЕВФИМИИ.) Евфимия, что ты узнала про сообедника Михайлу? Уж, говори скорей!
ЕВФИМИЯ. Да нового-то ничего. Всё так, как мы и знали: супруга Анна и сыночек Сёма лет десяти. Сам же Михайла – князь копыльский, слуцкий. Ну, и новгородский теперь вот, может, будет. (Смотрит на МАРФУ, добавляет.) Но супругу свою хвалит.
АНАСТАСИЯ. А ты чего хотела вызнать, Марфа?
МАРФА. Да так, Настёна… Даже и не знаю.
ЕВФИМИЯ. А жаль, что нам Михайла не подходит. (МАРФЕ.) Ведь не подходит?

          МАРФА задумчиво молчит.

АНАСТАСИЯ. Да, жаль. Во всём хорош Олелькович, не страшно даже, что венчан, но уж слишком он Великого Ивана славит. Они ведь братья с ним. С Иваном. (МАРФЕ.) Ты знала?
МАРФА. А Казимиру литовско-польскому племянник.
АНАСТАСИЯ. Двоюродный.
МАРФА. И что, Настёна? Сродник всё равно. А Казимир велик не меньше, чем Иван. И даже больше.
АНАСТАСИЯ. Но с Казимиром Олелькович в раздряге.
ЕВФИМИЯ. Ну, в раздряге, но не так уж, чтобы шибко - без свары. На княжение к нам он ведь от Казимира прибыл.
МАРФА. И чем Михайла угощался?
ЕВФИМИЯ. Блинами. С медовухой. С икорочкой. И чёрною, и красной. И щи хлебал.
АНАСТАСИЯ. И гуся ещё отведал.
МАРФА. А севрюгу?
ЕВФИМИЯ. Я что-то не припомню. Настёна, Олелькович севрюгу ел?
АНАСТАСИЯ. Да я же там была недолго. Потом ушла к литвякам. При мне трапезничал отменно, но про севрюгу я не помню.
МАРФА. Красив Михайла. Дюжий. В плечах косая сажень. И, по всему видать, горазд. А какой справный! Такие мне и не встречались прежде.
ЕВФИМИЯ. Окстись, Марфутка! Не пряник он печатный – слюни напрасно не пускай. К тому ж, сказали мы уже, что к делу нашему он не пригоден.
МАРФА. Покамест не суди – ещё не знаем, куда он повернёт. Ещё только приехал. А витязь славный. (Мечтательно.) Обояльник.
ЕВФИМИЯ. Блазнити собралася ты Михайлу?
МАРФА (оглядываясь). Где моя девка? Только что ж была…
АНАСТАСИЯ. Зачем тебе?
МАРФА. Да притворить окно – вот сколько мшицы налетело.
ЕВФИМИЯ. Пусть открыто будет – дышать-то нечем. Уморила этим летом уже задоха! Фу… (Обмахивается.) А ты, небось, ответ держать не хочешь?! Про Михайла.
МАРФА. Что отвечать? Время покажет.
ЕВФИМИЯ. А что по мне – так он, как все. (МАРФЕ.) Хотя тебе видней – двоих уже имела. Есть, с чем сравнить.
МАРФА. Да что я там имела – девчушкой боярину Филиппу меня отдали. Совсем не ласков был. Скорее, даже груб. Не бил, за косу не таскал, но и не голубил. Ни разу. Спасть клал отдельно. Приходил только тогда, когда хотел. Спасибо, редко было. Но двух сынов-погодков родила. Антошеньку и Феликса. А радости в очах его как не было, так и не стало после. Чужой он был. Холодный.
АНАСТАСИЯ. Зато с Борецким вы ватажились всегда.
МАРФА. Так только что ватажились, а ночью тоже ведь не нежил. Вот зябко так и прожила я жизнь свою.
ЕВФИМИЯ. Не прожила ещё, постой.
АНАСТАСИЯ. Ужель и вспомнить нечего? Ужель твоё сердечко не встрепенулося ни разу? Когда я своего Ивана вспоминаю – так жаром всю меня враз обдаёт.
МАРФА. А я вот зябну. Хотя заботлив был Исаак. Не обижал. Жалел. Но не томилось сердце. Душа не трепетала.
АНАСТАСИЯ. Никогда?
МАРФА (застенчиво). С ним? Никогда.
ЕВФИМИЯ. А с кем?
АНАСТАСИЯ. А ну-ка, ну-ка… Как же это мы не знаем? Ты про нас – всё ведаешь, а мы?
МАРФА. Да что сказать… Ну… Ну, был один. Купец-рядович. Вася. Его заметила, когда уже была вдовой Филиппа. Не знала раньше. Он же на меня глаз положил ещё при жизни мужа. Хоть я тогда уже была с детьми.
АНАСТАСИЯ. Не может быть.
МАРФА. Ну почему же? Я молода ещё совсем была, кровь с молоком… Когда супруга потеряла, сама я часто стала в ряд ходить за сладостью заморской. С нянькою Анюткой. Она ведь нянькой мне ещё самой была, потом всем четверым сынам. Ну, а уже пред Сеней, доцерью, скончалась…
АНАСТАСИЯ. Да помним няньку мы твою. Ты про купца скажи: взялась же исповедать, ну так будь добра.
МАРФА. Да что мне исповедать – давно то было.
ЕВФИМИЯ. Но было?
МАРФА. Было. Он ласково смотрел и выбирал всегда мне то, что лучшее есть у него, что слаже и пахуче. Потом в суму сам клал и сам до дома нёс – ни мне, ни няньке не позволял. В томлении была тогда я долго, уже согласная почти и за него идти, но спохватилась: так ведь можно и купчихой стать. Опомнилась - ведь не по сану купец мне был. Но был он сердцу вельми мил… Наверное, любила.
АНАСТАСИЯ. И что?
МАРФА. И всё.
ЕВФИМИЯ. Сробел?
МАРФА. Не знаю. За товаром однажды он поехал и больше не вернулся. А там уже и я забыла про него: меня же вскоре Исаак к себе увёл.
АНАСТАСИЯ. И всё?!
МАРФА. И всё.
АНАСТАСИЯ. А я бы на купца даже смотреть не стала. Помнишь слова Иоанна Златоуста, что Богу неугодно ремесло купца.
ЕВФИМИЯ. Неугодно Богу? И как бы ты тогда, Настёна, так дивно наряжалась, если бы не купцы? Где ткань-багряницу бы ты брала? А угощенья у тебя какие! Откуда? Молчишь? Вот то-то же… (МАРФЕ.) Да, Марфа, грустко. Но не стара ещё – глядишь, согреет кто. Вон на Олельковича глаз свой положила.
МАРФА (мечтательно). Не знаю. Давно уж думала, что больше и не вздрогну. А тут вдруг птицею вспорхнула. На старости-то лет…
ЕВФИМИЯ. Да что года? Здорова ты, легка. В чём молодым уступишь?
АНАСТАСИЯ. А богата! Нам с Фимою с тобою не тягаться.
МАРФА. Вы тоже не бедны, но дело ведь не в этом… Закончился мой бабий век.
ЕВФИМИЯ. Да что ж ты грустко всё так, Марфа? Пойдём уже на пир – гудец, поди, пришёл. Сейчас ему укажем песню, что так люба тебе всегда – он и сгудёт-сыграет. А о делах потом поговорим.

Слышится музыка, шум веселья.

АНАСТАСИЯ. О, слышно, там уже глумят. (МАРФЕ.)  Пойдём, попляшем - тугу и развеем.


                Сцена четвёртая.

                Горница.
     За столом сидят КСЕНИЯ и ДМИТРИЙ. КСЕНИЯ сидит, облокотившись на угол
     стола.

КСЕНИЯ. И что теперь ты скажешь, братец?
ДМИТРИЙ. Скажу я, Сеня, мала ещё ты мать судить.
КСЕНИЯ. Мать уже думает замуж меня отдать, а для тебя мала?
ДМИТРИЙ. А для меня ты, Ксения, мала. Мать всё делает для вотчины своей и днём, и ночью – не суй свой нос, куда не след.
КСЕНИЯ. Да, да, и ночью - в оконце видела: посол ушёл уже под утро.
ДМИТРИЙ. Дела у них. Сказал уже тебе.
КСЕНИЯ. А днём чего ж не занимаются делами? Всё только по ночам.
ДМИТРИЙ. И что? Вот задолбаша ты уже меня!
КСЕНИЯ. Да ты ведь сам же зрети, Дмитрий! И понимаешь, что у них. Если народ узнает, худо будет – венчан он. Скажи, что делать?
ДМИТРИЙ. А что нам делать? Олелькович - племянник Казимиру. Род княжий да королевский. Но и мать не голытьба.
КСЕНИЯ. Так он же венчан!
ДМИТРИЙ. И что? Захочет мать – так их и развенчают. Ты видела, как она Вече правит! Когда одна среди мужей сама за них всё и решает, и вершит. И все сидят при ней смиренно, кивают только головами.
КСЕНИЯ. А стыд? Ведь у Олельковича сын.
ДМИТРИЙ (перебивает). Ты что-то разошлась совсем, дитятко! Иди-ка лучше с нянькой в бирюльки поиграй!

          Входит ФЁДОР.

ФЁДОР (кланяется ДМИТРИЮ). Почто же шумно тут у вас? Вон даже на дворе слыхать, как вы бранитесь.
ДМИТРИЙ (приподнявшись, обнимает брата). Да зубья режутся у Ксени нашей, Фёдор, кусаться хочет.
КСЕНИЯ. А ты, брат Дмитрий, выходит, беззубым всё живёшь, коль никому впротивку слова никогда не скажешь.
ДМИТРИЙ (смеётся). Ох, и глупа… Да я зубаст не меньше, но зубы зря показывать не надо.
КСЕНИЯ. Да ты ведь никогда ещё мамаше и слова впротив не сказал.
ДМИТРИЙ. А что мне впротив говорить, коли согласен с ней во всём? Разумна наша мать, тверда - свой ум и твёрдость опытом добыла. В учениях заморских. Да и в наших. Она в делах мудрее посадника любого будет. Вдовой оставшись, ещё крепче стала. А нас ведь трое у неё. Всех на ноги поставила. Богатство приумножила и земли присоединила – что ж нам её не слушать? И господарыня она по всей округе знатна. Да и богаче нету.
ФЁДОР. А, это вы про мать так лаетесь? Ах, Сеня, Сеня…
КСЕНИЯ. Что, Сеня? Ещё один гудец пришёл - матери только вилелепие гудит, получше голосистого гудца.
ФЁДОР. Не пойму, сестра, чем худо ты живёшь? Мать не жалеет ничего для нас - всё есть. И чем ты недовольна?
ДМИТРИЙ. Да тем, что на Олельковича глаз свой Сеня положила. Оперилась девка.
КСЕНИЯ. Я? На посла? На вашего Михайлу? На материнского любезника? И это я, наследница бояр Борецких и Лошинских с богатствами несметными? Уж если на кого глаз класть, так на Ивана, объединителя Руси Великой – вот кто достоин, вот кто желан.
ФЁДОР. Ишь-ты, как замахнулась! Не высоко ли? Не больно ль падать будет?
ДМИТРИЙ. Ой, дитё, дитё… Совсем дитё ещё – и неразумно, и желяче.
КСЕНИЯ. А вот жалети меня не надо – я ещё жизнь токо начинаю. А если про Ивана… То чем я не княгиня? Умна, красива, и созревша уже. А он ведь третий год, как вдов.
ДМИТРИЙ. И это кто ж тебя так разохотил? Кто просветил? Поведай.
КСЕНИЯ. А кто бы и не просветил – тебе какое дело?
ДМИТРИЙ. А мне такое дело: ты про Ивана, девонька, забудь. Не будем мы с ним хороводиться - вольны! Под кованый его каблук мы не пойдём. Так шептунам своим московским и ответь.
КСЕНИЯ. А Казимиров каблук лучше?
ФЁДОР. Вот разошлась – расхорохорилась! Услышит мать - так ведь задаст.
КСЕНИЯ. Задаст? А что не так я говорю? Державы всегда семейными союзами скреплялись.
ДМИТРИЙ. Ты кто такая? Иван сосватал уже себе невесту – не тебе чета! Саму Палеолог Софию.
КСЕНИЯ. Зою… И не сосватал ещё. Пока только советуют ему её. А кто она такая?
ДМИТРИЙ. Кто? Зоя-то? Царевна Византийская!
КСЕНИЯ (взрываясь смехом). Это какой же Византии? И где ж это такое царство?
ФЁДОР. А ты не знаешь?
КСЕНИЯ. Я знаю, нету больше царства Византийского. А что касаемо той Зои, то в Риме, куда её перевезли, к католикам она примкнула. В Ватикане. Не нашей веры она теперь. Да и стара уже. Толста. Мне говорили. И мужа уже имела. Я про неё всё знаю-ведаю! Я выше. Чище. Я с приданным невиданным! Скажи об этом матери, Димитрий! Поговори – ведь лучше мир с Иваном, чем война. Сам говорил, что батюшка учил объединяться, меча не обнажая. А Князь Иван достойный! И муж он знатный. Объединимся – державой станем. (ФЁДОРУ.) Федя, ты тоже матушке скажи об этом.
ДМИТРИЙ. Цыц! И чтобы больше я не слыхал такого! Забудь! И матери об этом не смей и заикаться - накажет так за вольнодумство, слезами обольёшься.
КСЕНИЯ. За что накажет-то? Отец ведь наш в бою с литвяками погиб! Так значит, Казимир нам враг! А я о вотчине жалети.
ДМИТРИЙ. Она о вотчине жалети! А может быть о том, чтобы княгиней московской стать?
ФЁДОР. Ой, молчи лучше, сестра.
КСЕНИЯ. Но почему?
ДМИТРИЙ. Да потому что не бывать сему! Иван ведь в сторону твою и не посмотрит, заморыш ты несчастный.
КСЕНИЯ. Я заморыш? Да вечером вчера меня отметил сам его посланник!
ДМИТРИЙ (смеясь). Кто? Уж не Холмский ли?
КСЕНИЯ. Не Холмский, но правая рука его! Василий Пирогов. Он к матери Дашуткиной пришёл и нас увидел. И сразу у меня спросил, кто я? Что, мол, не грех такую Князю в жёны. Спросил, пошла бы? А ещё спросил про матерь - не Марфой ли зовут? Сказал, что я похожа очень. Я подтвердила. Он долго думал, а потом ответил, что мать уж точно стала б против. Но, почему?! Братишки! Милые! Замолвите словечко! Век не забуду! Всё буду делать так, как вы хотите!
ДМИТРИЙ. Ты и сейчас всё будешь делать так, как скажем: забудь. И матери не заикайся! На Казимирову она глядит сторонку.
КСЕНИЯ. Но вы-то ей скажите, что…
ФЁДОР (перебивает). Остановись уже! Мы с матерью всегда согласны, и ты не восставай! Не прибавляй хлопот ей лишних.
КСЕНИЯ. И это кто ж сейчас такое говорит? Кто учит? Братец Фёдор? Тот, кто разгульством своим матери одни лишь хлопоты да разбирательства заносит? Кто постоянно с матерью скандалит да лудит-буянит?
ФЁДОР. И это кто лудит?
КСЕНИЯ. Ты, луд-дурачина. Ещё мне будешь говорить про послушанье.
ФЁДОР. А ты меня с собою не равняй - ты девка.
КСЕНИЯ (наступая на брата). И что ж? Коль девка, так молчать?
ДМИТРИЙ. Да, молчать. Тебе же будет лучше, а то…
КСЕНИЯ. А то?! И что она со мной содеит? Сожгёт, как те деревни в Заонежье с людом ихним, что тогда сожгла?
ФЁДОР. Смотри-ка, брат, какую мы сестру взрастили! Как она мать-то нашу судит! (КСЕНИИ.) Ты, что ль, не знаешь, почто деревни жгли?! За братов твоих старших Феликса с Антоном! За то, что погубили их, когда оброк они сбирали в Заонежье.
КСЕНИЯ. Вот-вот, оброк…  А это, что, не дань? Так, что, мы на ордынцев не похожи?
ФЁДОР. Совсем с ума девка сошла. Да Заонежье наше!
ДМИТРИЙ. Ещё отец Исаак Андреевич присовокупил земли Заонежья к землям Борецким. Походом он туда ходил.
КСЕНИЯ. Вот и орда, похоже, земли наши своими же считает! Ещё с Батыева набега. Потому дань и приходит собирать.
ДМИТРИЙ. Цыц! Ну, ты, смотри, как разошлась!
КСЕНИЯ. Так материна дщерь.
ФЁДОР. Вот, вот… Оно и видно.
ДМИТРИЙ. Так, слушай, дитятко: не смей ты больше про Ивана заикаться, не то мать обстригёт, и в монастырь отдаст. С Литвой великой будем мы, а жениха достойного и здесь тебе найдём, не бойся – не засидишься в девках.
КСЕНИЯ. А я и не боюсь. И речь не обо мне, а о той дани, что мы литвякам платим. И только ли литвякам? А Ахмату? Не дорого ль? А так – Ивану одному! Иван хоть нашей веры! Да и русич. Не литвяк какой-то. Да и не ордынец.
ДМИТРИЙ. Да что ж такое, не угомонить её! Ты что придумала? Какая дань?
КСЕНИЯ. Так только ж вот литвякам заплатили! О контрибуции я знаю. Как все новогородцы. Десять тысяч рублей. Когда корова рубль стоит. Иль думаете, вам меньше платить придётся, если попросите у Казимира войско литовское для битвы с русичем Иваном?
ДМИТРИЙ. Дура ты малолетняя, сцепи уж зубы!

        Входит МАРФА.
ФЁДОР, кивнув матери, отходит к двери.

МАРФА (строго взглянув на ФЁДОРА, поворачивается к ДМИТРИЮ). Что так шумишь, Димитрий? Кто разгневал?
ДМИТРИЙ (встаёт). Матушка! Здравствуй. (Кланяется.)  Ксения - дочь твоя. Вымахала дылда. И разговорчива уж больно стала. Ты, мать, к кому её гулять-то отпускаешь?
МАРФА. Нашёл с кем лаяться… Дитё она ещё. Глупа совсем. (Подходит к дочери, похлопывает её по плечу.) Сеня, ну сколько говорить: на угол не садись! Вот надо же - привыкла! Поднимись сейчас же. (ДМИТРИЮ.) А ездит к Есиповым. Да к Овиновым ещё. Такие же там девки - мелкота. В куклы играют да вышивают шёлком. Глупые ещё, без мозгов совсем.
ДМИТРИЙ. Да не такие уж и глупые, видать.
МАРФА (снисходительно улыбаясь). Брось, Митя, не держи обиды. (КСЕНИИ.) А ты иди, девонька, нам надобно поговорить с посадником – уж Вече скоро.
КСЕНИЯ. А чем я вам мешать-то буду? Раньше не гнали никогда – так что ж сейчас?
МАРФА. Иди, Сеня, иди - Герасиевна там полотна принесла. Малы тебе уже рубахи все– вон, как в груди распёрло, новые давно пошить пора. Иди.

        КСЕНИЯ недовольно уходит. ФЁДОР тоже направляется к двери.

МАРФА. А ты, Фёдор, погодь.

ФЁДОР, опустив голову, останавливается.

МАРФА. Ну, что стоишь понуро? Иди, держи ответ.
ФЁДОР. Про что ты, мать?
МАРФА. А ты не знаешь! Вчера где вечером лихачил? С кем? Кто на Торговой стороне опять дебош устроил? Доколь мне, матери, в твоих наездах разбираться, уроны возмещать? За всё платить уже мне надоело! Эх, некому тебя было малым пороть, рано отец ваш Исаак, посадник, ушёл от нас. (Промокает платком слёзы.)
ФЁДОР. Не виноваты мы – торговцы сами нас зазвали, ну, а потом принизили. Ещё смеялись все над нами, над родовитыми боярами! Мол, непотребны мы, мол, пользы от нас мало. Так мы и не стерпели.
МАРФА. С кем не стерпел?
ФЁДОР (мнётся). С Ананьиным. Семёном. Иван Лошинский тоже был.
МАРФА (гневно). Паршивцы! А мне сказали, что ты был один. Со слугами своими. Сквернавцы! Ладно, с Лошинскими, с роднёй, я быстро разберусь, а вот с Ананьиным не просто… Слух прошёл, отец Семёна вдруг что-то в сторону Ахмата стал смотреть. Мне тут сказали, вроде, посла к нему он собирает тайно. Не знаешь?
ФЁДОР. Нет. Да что, ты, мать, кого они пошлют? Худо у них сейчас дела идут. После пожара в их владеньях. Не, не пошлют – платить им нечем.
МАРФА. Ты думаешь? (ДМИТРИЮ.) А что ты скажешь, Дмитрий?
ДМИТРИЙ. Что у Ананьиных там, я не знаю. Я с ними дружбы не вожу. Заботы у меня другие. А Фёдора бы высек! Уж больно осмелел.
ФЁДОР (перебивает). Тебе-то что, посадник?
ДМИТРИЙ. Краснеть мне надоело за тебя! И матерь жалко: сколько ещё платить ей за шалости твои, не скажешь?
ФЁДОР. Да что мои набеги? Озорство. Оно ведь вотчине и не помеха. А ты вот… Я знаю, видел, как чернь ты подкупал, чтобы на Вече они кричали то, что ты им скажешь. Чтобы твоё решенье было верхним. Разве не так? Вот тут мне стыдно!
ДМИТРИЙ. Так, мать, надо пороть. Зови Козьму – горячих десять батогов не помешает.

        ФЁДОР испуганно шарахается к двери, МАРФА жестом останавливает его.

МАРФА (ФЁДОРУ). Постой, сынок, брат пошутил. Твой страх тебе и будет наказаньем. А что касается Ананьиных… Они и впрямь темнят. Зачем с тобою дружбу водят? Вы там о чём ведёте разговоры?
ФЁДОР. О девках. Да о барышах. Поэтому ты будь спокойна – тайностей я им не выдам. Хотя и что я знаю? Вы ж с Дмитрием все без меня дела ведёте.
ДМИТРИЙ. Постой-ка… А на какого вы купца вчера ходили? Не на Жернова ли?
ФЁДОР. Да, на Жернова.
ДМИТРИЙ. Вот это странно. Они ж, как будто бы, с Ананьиным в друзьях.
МАРФА. Да, слышала и я, что дружбу водят они с купцами.
ФЁДОР. Не знаю. Сёмка сам к нему повёл. Ананьин младший.
ДМИТРИЙ. Так, так… Выходит, на друзей своих повёл.
МАРФА. Ах, вот что… Говоришь, Ананьин в разореньи? А если у купца забор сломать и уток со двора пустить, то суд присудит штраф немалый. Такой, что хоть к Ахмату его неси. А если купец Жернов с Ананьиным в друзьях, то…
ДМИТРИЙ. Вот, бес хитёр! Ладно, мать, обсудим. Однако, вернёмся к Фёдору: суд Вечевой уже назначен. И тут лишь два пути: за озорство его платить купцу, или садиться Феде в яму.
ФЁДОР. Платить!
МАРФА. Платить? Чтобы Ананьин к хану выкуп нёс и в стан вражинов перекинулся с купцом Жерновым? Нет, не бывать тому.
ФЁДОР. Как не бывать? А мне что, в яму? Тогда и я сбегу – мне есть куда.
МАРФА. Остынь. Суд Вечевой – наш суд. Мы крикунов ещё подкупим. Уж лучше им, чем хану.
ДМИТРИЙ. Ладно. Но лишь в последний раз! Ты слышишь, Фёдор?! Вот подведёшь ты нас под монастырь! Не допущу! Смотри мне! Сам в погреб посажу тебя я, дурень! Коль не уймёшься.
МАРФА (ДМИТРИЮ). Остынь, сынок, остынь… Остепенится он теперь. Оженим. Невеста на примете уже есть – и хороша, и именита. Сосватаем. (ФЁДОРУ.) Иди во двор. (ДМИТРИЮ.) Пойдём, сыночек, времени до Вече осталось мало, а обсудить нам много есть чего. (Садятся за стол.)

ФЁДОР уходит.

МАРФА. Ну, что, не вовремя покинул нас Иона. (Крестится.) Владыка наш всесильный. Уважаемый. Любезный. Теперь нам ризничего его надо ставить архиепископом - ведь друг он наш.
ДМИТРИЙ. Да, Пимен был и есть наш друг – немало передал добра нам из казны церковной на дело партии твоей с литвяками, но...  Но передал без ведома Ионы. На днях считать церковное богатство будут, сопоставят.
МАРФА. Вот я и говорю, что Пимена нам надо избирать! Тогда он описи все сам проверит, подправит, подтвердит.
ДМИТРИЙ. Но как?! Дивишь ты прямо меня, мать! Разве не знаешь? Три жребия уже положены с самой кончины владыки нашего Ионы – там Варсонофий, Пимен, Феофил. Всё! Вот чей вынут, тот и победит. В руках всё Божьих.
МАРФА. Нет, нельзя! Про Варсонофия не знаю, а Феофил – тот точно за Москву! К их партии давно уже клонится, всем известно. Нельзя, чтобы преемником стал он! Ты слышишь меня, Дмитрий?
ДМИТРИЙ. Опять дивишь ты… Что же делать?
МАРФА. Так ставить Пимена.
ДМИТРИЙ. Но как?
МАРФА. Не знаю. Как-то подкупить. Или… Чтоб Феофан и Варсонофий сами отказались. Нам нужен Пимен! На постановленье он уже готов на Киев ехать, а не на Москву. Ты понимаешь? К тому же, сказали мне вот только, что уже Холмский, князь и воевода от Ивана, прибыл с мужьями знатными. Непримиримый он, первостепенный – нам не согнуть его, не сдвинуть! Вот с кем тебе придётся служить Ивану, если Пимена не изберём. Нам это надо, понимаешь?! Нам Пимен нужен.
ДМИТРИЙ. Понимаю. Но жребий – это Божий перст. Мы ничего не сможем сделать.
МАРФА (упрямо). А надо! Думай, доба ещё есть.

Вбегает КСЕНИЯ.

КСЕНИЯ. Нет уже добы – Вече совсем скоро! Ризничего надо отозвать! Ты, что, не понимаешь, мать? Там жребий! А жребий – это шанец, случай!
МАРФА (гневно). Откуда ты вдруг здесь?! Как смеешь в разговор вступать в наш?! Ещё и матери перечишь!
КСЕНИЯ. Меня ты тоже удивляешь, матерь! Тебе ведь говорят, что это жребий! Не изменить. Не подкупить. Не переделать. Шанец – может, повезёт. А, может, нет. А если Пимена не выберут, конец ему: церковную казну откроют, проверят - и Пимена казнят.
МАРФА. Типун тебе на твой язык поганый! Что каркаешь?
КСЕНИЯ. А разве может по-другому быть? Вы б лучше отозвали его. Может, так ризничим бы и остался. И пригодился бы ещё не раз. А вы его в архиепископы. Зачем? Казнят.
МАРФА. Да что ж ты всё пророчишь?
ДМИТРИЙ. Мать, она ведь дело говорит. Сестра на этот раз права.
КСЕНИЯ. Только на этот?
ДМИТРИЙ (качает головой). Хоть и мала ещё годами и умом. Но выход будет именно таким, коль Пимена не отзовём. Казнят, если не выберут. Всё так и будет.
МАРФА. А если выберут?! Тогда мы правим!
КСЕНИЯ. Вот если бы вам да кабы – так во рту выросли б грибы.
ДМИТРИЙ. Остановись уже, сестра. Сказала дело и молчи. А лучше вон поди. Мы теперь сами.
КСЕНИЯ. Ах, вот как? Никуда я не пойду. Имею права говорить. Иль не гражданка я свободной вотчины своей?
МАРФА. Мала ещё свободной быть.
КСЕНИЯ. Сейчас мала, потом – за мужем. Потом вообще мать пятерых детей. Так? А когда ж тогда свободной быть? Когда вот так, как ты, вдовой я стану? А старший сын посадником? А другом - разлюбезный Михайла Олелькович литовско-польский?
МАРФА (гневно). Сгинь, паршивка! Взрастила на груди своей змею. Тебя я в тёмную сейчас велю отправить. Будешь сидеть, пока не поутихнешь.
КСЕНИЯ. И буду. Только Пимена казнят. Коль вы его не отзовёте. (Отбегает к двери.) А мир держать лучше с Иваном – в родство вступить! Гони Олельковича, слышишь? Народ узнает – пропадёшь. И нас погубишь! С Холмским ватажиться нам надо. Пробудись, пока не поздно, мать! Роднись с Иваном!
МАРФА. Ты утихнишь, наконец?

Сцена пятая.

          Горница. Слышится стук в дверь.

МАРФА (удивлённо). Кто там?

        Входит ВАСИЛИЙ. МАРФА удивляется ещё больше, но не показывает этого.

МАРФА (свысока, холодно). Пришёл.
ВАСИЛИЙ. Пришёл. Ну, здравствуй, Марфа.
МАРФА (отвернувшись к окну). Ну, здравствуй, Вася.
ВАСИЛИЙ. А народ правду говорит, что нет на тебя добы – всё так же молода. И хороша. И статна.
МАРФА. Народ то будет говорить, что будет нравиться его хозяину. Если хозяин, конечно, щир, великодушен, и не гневит его.
ВАСИЛИЙ. Верно подмечено. И верно, что хозяин у вас гожий. Но и народ подстать ему.
МАРФА. Да. Мой народ такой.
ВАСИЛИЙ (усмехнувшись). Конечно. У такой хозяйки другого быть не может.
МАРФА (очень серьёзно). Не может.  Так и есть. Не сомневайся. (Предлагает сесть за стол.) Вот ты, Василий, говорят, уже неделю здесь. Знать, обсмотрел округу – нашёл где терем богаче моего?
ВАСИЛИЙ. Самый богатый - твой.
МАРФА. Слыхала, беседы вёл с ремесленниками и купцами – нашёл хоть одного, кто бы не знал меня, кто бы не шёл за мной?
ВАСИЛИЙ. Нет, не нашёл – таких ведь нет?
МАРФА. С посадниками владенья вотчины нашей считал – есть кто, у кого больше земель, чем у меня?
ВАСИЛИЙ (усмехаясь). Нет. И таких нет тоже.
МАРФА. Зачем тогда пришёл ко мне? Вот что тебе ещё не веско? Иль это Холмский тебя послал, чтоб самому не пригибаться перед вдовицей?
ВАСИЛИЙ. Ишь, как встречаешь… А четверть века назад, помнится, ведь не чужими были.
МАРФА. Помнится ещё?! А коли так, Василий, что ж тогда токмо сейчас пришёл?! Минуло четверть века.
ВАСИЛИЙ (вздыхает). Права ты, Марфа. Тут ты права.
МАРФА. Права я всюду.
ВАСИЛИЙ. Ну, про «всюду» я не знаю, а тут… (Глубоко вздыхает.) Так вышло. Сам не знал, что в ночь собраться надо будет и до рассвета уже уехать. Были дела. Казённые.
МАРФА. Казённые? И это у купца?
ВАСИЛИЙ. И у купца бывают. Но я в то время уже служивым был.
МАРФА. Служивым? Это у кого ж? (Насмешливо.) Не у Великого ли Князя?
ВАСИЛИЙ. Да. У Ивана.
МАРФА (недоверчиво). У самого Ивана?
ВАСИЛИЙ. Да. Не мог сказать тебе тогда – ты имя его слышать не хотела. А я тебя любил. Жалел.
МАРФА. Любил?! Любовь в огне ведь не горит, да и в воде не тонет. А твоя была какая?
ВАСИЛИЙ. А моя вечная была.
МАРФА (смеясь). Ну, разве что была. А что ж тогда, как выжига, как тать, как вор ты ночью тёмною утёк?
ВАСИЛИЙ. Да говорю тебе - дела! Казённые и неотложные. Поверь.
МАРФА. А я так думаю, дела тут ни при чём. Не захотел боярыню ты в жёны брать. Вдруг испугался - она ж с двумя сынами. (Наливает в кубок воды, пьёт.) А я ведь схоронила их. Не знал? Убили в Заонежье сыночков – Феликса с Антоном. (Крестится.)
ВАСИЛИЙ (крестится). Слыхал. Да. Горе. Ну так ты же наказала убивцев. Рассчиталась.
МАРФА. Наказала. Сожгла. Ну, а сынов-то не вернуть. (Вздыхает.) И многого чего ещё.
ВАСИЛИЙ. Да, не вернуть. Так ты прости меня, Марфуша. Любить – любил. Но молодой был. О великих делах мечтал.
МАРФА. Да что же за великие дела быть могут у купцов? Торг — яма: стой прямо. Купец, что стрелец, — оплошного ждет.
ВАСИЛИЙ. Зачем ты так? У меня всё по-другому: хлебу — мера, слову — вера, деньгам — счет. А счет дружбы не портит.
МАРФА. Это у тебя-то слову – вера? И счёт дружбы не портит?! Когда ты скрылся, узнала я, что ты, бывало, одной рукой меня объявши, другой считал мои богатства.
ВАСИЛИЙ. Да не особо и богата ты была тогда.
МАРФА. Да, не особо. Не то, что уж сейчас. Зачем тогда такую было в жёны брать? Хоть и боярыня. Ещё три рта кормить пришлось бы. Вот так твой счёт и оказался не в мою пользу. И дружбе тут конец.
ВАСИЛИЙ. Неправда!   
МАРФА (с горькой усмешкой). А что ж тогда ты не женился, коль неправда? Слова какие распрекрасные шептал. Я и доверилась. А говоришь теперь, что слову – вера.
ВАСИЛИЙ. А в чём я обещался? У нас ведь о супружестве и разговору не было.
МАРФА (смеётся). Да, да. Кто в верности не клялся никогда, тот никогда её и не нарушит. Слово одно: купец. А я могла бы стать тебе, Василий, супругой верной на всю жизнь. Помощницей. Поддержкой. Советчицей.
ВАСИЛИЙ (перебивает). Как же могла б ты стать советчицей? В казённых-то делах? Жена – она в других делах славна, а в мужеские соваться ей не надо.
МАРФА. А это кто ж так рассудил? Борецкому я и супругою, и правою рукой была. И в государственных делах он прежде у меня совета спрашивал, а уж потом у Вече.
ВАСИЛИЙ. Так вот как ты Борецкого любила. А я ведь, Марфа, через полгода тогда вернулся. К тебе. И за тобой.  Но ты уже была с Исааком. Так быстро всё забыла.
МАРФА. Ну, а тебе хотелось бы, чтобы век тебя ждала? Купца.
ВАСИЛИЙ. Купца… А что бы ты сказала, если б узнала, что и сейчас я как купец к тебе пришёл?
МАРФА. Вот как? Вижу, что выгоду свою нигде ты не упустишь. Да, я теперь богата, но мне уж ничего не надо. Так что, покупать не буду.
ВАСИЛИЙ. Купцы не только продают, они и покупают.
МАРФА. Ты хочешь что-то у меня купить? Не продаю.
ВАСИЛИЙ. А если б я сказал, что для Великого Ивана ищу жену? Князь вдов давно…
МАРФА (перебивает). Что? Что?! Ивану? Чтоб так легко он смог присовокупить себе мой Новогород? Как просто. Ловок, бестия!
ВАСИЛИЙ. Он?
МАРФА. Ты. На блюдце хочется мой Новогород преподнести Ивану? Без битвы?
ВАСИЛИЙ. Худой мир лучше даже самой славной сечи.
МАРФА. А я тут слышала, что войско он уже собрал и в нашу сторону направил.
ВАСИЛИЙ. Направил. Чтоб хозяйскою рукой поставить всё на место. Ведь Новогород вотчина его. Давно уже. Иль ты забыла?
МАРФА. Наше богатство спать вам не даёт? И вольность наша? Ну, а тебе уже, наверно, награда княжья снится за труды? Хотел былой любовью замутить мой разум? Не быть тому! И слушать тебя больше я не буду. И видеть не хочу. Иди уж с Богом! Иди! Поговорили, хватит.
ВАСИЛИЙ. Напрасно. Это сгоряча ты. С обиды. Ладно, как-нибудь зайду ещё. У Есиповых я остановился.

          ВАСИЛИЙ идёт к двери, оборачивается.
          Слышится жалобный плач младенца.
      МАРФА, прижав руку к сердцу и рванувшись, было, вслед за ВАСИЛИЕМ, резко
     останавливается. ВАСИЛИЙ уходит.  МАРФА, прислонившись спиной к стене,
     замирает.

                Сцена шестая.
         Ночь.
Горница.
МАРФА, ЕВФИМИЯ и АНАСТАСИЯ в русских летних рубахах с
      кувшинами в руках.

МАРФА. Токмо вот росу я собрала. (Переливает росу из кувшинчика в чару.) Мало, но так зной да сухота вокруг.
ЕВФИМИЯ. А я в колодези набрала. Так опасалась, что увидит челядь, как я в одной рубахе… Вода наша живая, на Фёдора Колодезника криницу мы копали. Сразу после церковной службы. Ни чьи на воду злые умыслы не перешли – вот как успели. А чистая, аки слеза. А сладкая, что мёд.  (Доливает немного воды в чару, что в руках у МАРФЫ.)
МАРФА (АНАСТАСИИ). А у тебя откуда, Настя?
АНАСТАСИЯ. Я бегала на ключ Сварога.
МАРФА. В рубахе?
АНАСТАСИЯ (кивнув). И босиком.
ЕВФИМИЯ. На родник Сварога?! Гляди ж ты! Не побоялась?! Туда и днём не проберёшься, а ты ночью?
АНАСТАСИЯ. Я тропку знаю. Когда дети хворали, я часто бегала за свежею водицей. Целебная она. Мне ещё матерь об этом говорила. Рассказывала, что ключ образовался при её бабке, матери отца. Девчушкой она была тогда, когда ударил огненной стрелой Верховный Бог Сварог в то место, а утром родничок там и нашли. (Наливает немного в чару.)

МАРФА с чарой подходит к окну.
 
МАРФА. Как смешаю росу чистую с ключевой-колодезной водицею, так пусть тучи в небесах сбираются, белые с черными смешаются.
АНАСТАСИЯ. Пожалей ты, бог Перун, землицу нашу. Исцели её измучену-иссохшу.
ЕВФИМИЯ. Ты пошли нам дождика целебного. Помоги ожить земельке-матушке.

                Подруги вместе берут чару.

МАРФА (громко). Как войдёт сейчас в светлицу краса-девица.

Входит КСЕНИЯ в такой же рубахе.

ЕВФИМИЯ. Как возьмёт златую чару эту с влагою. (Подают чару КСЕНИИ.)

КСЕНИЯ берёт чару, идёт к окну.

АНАСТАСИЯ. Да как выльет красна-девица водицу ту чрез окошко на иссохшую поляночку.

КСЕНИЯ выливает воду.

МАРФА. А как выльет, так кручиниться-жалеть не станет уж. Терпеливо будут ждать дождя отец и муж.
КСЕНИЯ (в окошко). Пусть же Небеса над нами сжалятся, дождиком гремучим проливаются.
МАРФА. Вот как нами сказано, так быть тому! Будем радоваться дождику прибытному.

Сцена седьмая.

         Горница. 
МАРФА и МИХАЙЛА пьют чай.

МАРФА. Слыхал ли ты, Михайла, что с войском на нас Иван идёт?
МИХАЙЛА. Слыхал - он Русь объединяет.
МАРФА. Кто не мечтает о великом государстве? Но ране говорили, хотел он будто не силой Русь объединять, а без войны - сродством.
МИХАЙЛА. Но ведь и Казимир так мыслит, Марта.  Не зря, выходит, Князь Иван и Казимир Литовский братья. Родня моя. Хотя это обычно так в верхах – все короли с князьями состоят в родстве. Но это не мешает им и драться, коль не поладят в чём.
МАРФА. И всё же, Казимир мудрее. И богаче. И чтим он более, чем Князь Иван.  Не грех вот именно с таким нам породниться. Не грех и шляхтичам с нами в родство вступить, ведь Новогород –вотчина такая, какой вы в мире больше не найдёте. Богатства в ней немерено. А господарыни… Скажи вот, есть ли в землях Казимира такие именитые боярыни, как в Новогороде? (Искоса смотрит на МИХАЙЛУ.)
МИХАЙЛА. Какие?
МАРФА (распрямившись). А такие. (Прижимает руки к талии.)
МИХАЙЛА. Не про себя ли молвишь?
МАРФА. А коль и про себя? Кто есть ещё достойней и богаче? Статна, умом наделена – не во хвалу свою я баю, а во правду. Что есть, то есть. Со всех сторон достойна я.
МИХАЙЛА. Достойна. Да ведь ты же не у власти.
МАРФА. Ну, это уж как зрети. Супругою была посадника сначала я, теперь вот матерь. Исаак Борецкий был умён: мог девку за себя ведь взять, а взял меня. Вдову. С двумя сынами от Филиппа. Он ум мой оценил.
МИХАЙЛА. Так ты ещё богата была.
МАРФА. Богата? Нет. Тогда была я не богата. Хотя Борецкому богатство и не надо было. Зачем? Всё было у него. Бедный посадником не стал бы. Ну, а Исаак смекалист был и ловок - Вече держать мог словом лишь одним. И сила в нём была, и ловкость. И муж хорош был – щедроты душевной. И я не просто ведь супругою была, а другом и советчиком ещё. И жёнкой верной. Троих ему я родила: двух сыновей да третью доцерь. Могла б ещё, да вот убили. Но я могу родить – был бы супруг.
МИХАЙЛА. Убили-то Исаака твоего с литвяками в сраженьи, а ты всё к Казимиру.
МАРФА. С литвяками. А разница какая? Кто нападает, тот и враг. Но вот с Иваном дивно: войной грозит, и в то же время, бают, не против ожениться.
МИХАЙЛА. И что? Не понимаю, Марта, ты о чём? С прихода моего всё непонятно баишь.
МАРФА. Ты ж русич, а не понимаешь.
МИХАЙЛА. Да, русич, а литовцев мне всё ж легче понимать.
МАРФА. Вот станешь ты наместником новогородским, дела решать простые и с намёком будешь. А как? Намёки надо понимать. Читать меж строк и слышать между слов.
МИХАЙЛА. Так пусть тогда народ твой учит языки. У Казимира два их – литовский, польский. Там нет двух смыслов – там всё просто, Марта.
МАРФА. Да выучат, коль надо будет - не мудрён язык не тот, не этот. Полгода не прошло, как по-литовски я заговорила. Ну, а у шляхтичей – так тот почти что наш. Прилежно только слушать да буковки менять усердно их на наши.
МИХАЙЛА. А я давно спросить хотел, где ж ты училась? У кого? Хорош, видать, наставник был, коль говоришь так бойко.
МАРФА. Был учитель. Купец один. Он языков–наречий столько знал, что и не счесть. Да нет уже его.
МИХАЙЛА. Жалко. Но если что, сама народ научишь. Вон как тебя все слушаются, Марта.
МАРФА. Устала повторять тебе - я Марфа.
МИХАЙЛА. Это одинаково.
МАРФА (рассержено). Да нет, Михайла. Нет. Ведь я ещё пока гражданка Новогорода, а не Литовщины. И я пока ещё не в Вильно.
МИХАЙЛА. Хочешь в Вильно?
МАРФА. Нет, не хочу, и даже когда замуж выйду за шляхтича, то не поеду. Здесь с ним я править буду.
МИХАЙЛА. Ты замуж собралась? А за кого? Такого я не слышал.
МАРФА. Ну как же… Был ведь договор. Не писан, правда, на словах, но с Казимиром. Посол, что до тебя был, подтвердил, что Новгород с землёй литовской король объединить хочет родством, но править здесь мы будем сами. Когда я стану господарыней шляхоцкой, тогда я…
МИХАЙЛА (перебивает). Что? Что? Что?! И правда, ты не Марта – больно уж проста. Шляхтянкой размечталась быть. С чего взяла? Ещё и про объединенье баит.
МАРФА. Баю… Через меня оно ведь состоится, и лишь тогда, когда я стану супругою шляхоцкой. Ещё есть вдовы знатные у нас, соратницы мои. Их тоже надо будет замуж выдать за ваших шляхтичей. Тогда и о церквах подумаем. Про унию тогда поговорим.
МИХАЙЛА (удивлённо). Так вот каков ваш план. Впервые слышу. И даже унию хотите обсуждать, вдовицы. Но лишь тогда, когда шляхтянками вас назовут. Похвально. А править сами будете. Без нас. Теперь я понимаю, зачем вам Казимир, но вот зачем тогда вы Казимиру?! (Смеётся.)
Чтоб от Ивана защищать? Ай-да, вдовицы, ужели вы так глупы?
МАРФА (терпеливо и сдержанно). Наше Вече правит градом испокон веков. Такой уклад наш. Мы вестно Казимира об этом известили. И Казимир на это согласился.
МИХАЙЛА. А где про вдов новогородских было? Не помню грамоты такой.
МАРФА. Так это на словах. Меж нами.
МИХАЙЛА. Не слышал. Значит, вы при других такую речь вели.
МАРФА. Не слышал? Как же… Ладно, пусть, но это же и так понятно, коль мы сродством объединяться будем. И Казимир нам обещал мужей и знатных, и богатых.
МИХАЙЛА (перебивает). А Казимир души благой. И хотя добр безмерно, мужей искать вам, всё же, я думаю, не станет. И ладно б, речь шла о молодках, но о вдовицах… (Смеётся.) С вдовицами лишь так, как мы сейчас с тобой. И хватит. На больше не надейтесь. И войск вам на подмогу он посылать не будет. Не для того войска, чтобы с Иваном биться – на западе другие есть князья, с кем отношения им надо прояснять. А вас, коли, захочет, присоединит он без труда: с купцами биться – большого умения не надо.  Так что, и не мечтай, вдовица.
МАРФА (растерянно). Ты… как… осмелился со мной так говорить?!
МИХАЙЛА. Так насмешила, «молодица».
МАРФА. Ты так со мной?! С посадницей!
МИХАЙЛА. Ох, Марфа… Посадник сын твой, а не ты.
МАРФА. Все важные дела он лишь со мной решает. И Вече так же слушает меня.
МИХАЙЛА. Возможно. А про сына…  А с кем ему ещё решать? (Поднимается из-за стола.) А что ты, Марфа, утром не была на казни?  Пимена казнили. Вам ненавистный Феофил теперь архиепископ.
МАРФА (сдерживая волнение). Прихворнула. А Феофил там был?
МИХАЙЛА. Конечно. На постановление сейчас сбирается в Москву.
МАРФА. Знать, так тому и быть. (Решительно.) Вот не хотела говорить, ну, раз ты так меня принизил, скажу: меня, Марфу Борецкую, вдову, сам Князь Иван Великий взять хочет за себя. На днях посол был. Поэтому, что Казимир мне? Да и ты… (Показывает на икону.) Вон Бог, а вон тебе порог.
МИХАЙЛА (поднимаясь). Ну вот и ладно. Хотя со сватовством ты насмешила. К Ивану уже Софья едет. Палеолог. Там всё уже давно решилось.
МАРФА. Неправда!
МИХАЙЛА. Правда.  Странно, что ты не знала. И это кто ж тебя так обманул? Наверное, использовать хотел. Хотел тебя расслабить так, чтоб разомлевши, ты без боя всё отдала б. Мне жаль тебя. Ну, будь здорова. Марфа. Дорогая.

       МИХАЙЛА, смеясь, уходит. МАРФА в отчаянии плюёт ему вслед, злится, срывает
       со стола скатерть.
       Входит ДМИТРИЙ.

ДМИТРИЙ (удивлённо). Ты что это буянишь? Из-за казни? Так знали мы, что так и будет.
МАРФА (берёт себя в руки). Знали.
ДМИТРИЙ. Зачем настаивала только, непонятно. Теперь уж всё – казнили. Что делать дальше будем? Завтра Вече – сам Холмский будет речь держать. Московские у нас уже ликуют: Пимен казнён, а Феофил, архиепископ новый, в Москву сбирается уже к Ивану на постановленье. Ну, а войска Ивановы уже на нас идут. Должны согласие мы дать, а нет – так свара. А что Олелькович? Колеблется? Видать, к Ивану тоже клонит.
МАРФА. Михайла, может, и не за Ивана, а просто против Казимира, против договорённости с ним нашей.
ДМИТРИЙ. Какая там договорённость, мать! О чём ты? Кто мы для них такие? Лакомый кусок, который могут отхватить, коль захотят, даже без нашего согласья. И захватят. Ни армии у нас, ни снаряженья. Да и союзников ведь верных нет. Всем поперёк мы глотки стали богатствами своими и упрямством. Молчат, пока мы платим, а если что… Может, и нам к Ивану уже склониться? Не подмастерья ж мы – так и останемся при власти с богатством нашим. Пусть лучше маленькая власть, но власть. Быть приближёнными к великим совсем даже неплохо. Ну, а Иван великодушен и широк – вон как прощает набеги наших сограждан приграничных. И озорство их, да и воровство. До сей поры лишь только укорял наших послов. Другой уже казнил бы… Вон псковские - те давно уже с Иваном дружбу водят. Думаю, что скоро с радостию под крыло его пойдут.
МАРФА. Нет, Псков в союзе с нами.
ДМИТРИЙ. Ты веришь в это? Чтоб они против Ивана? Мама, одумайся, пока не поздно. Опять ведь ошибёшься.
МАРФА. И это кто ж тебе всё это разъяснил? Не Холмский ли?
ДМИТРИЙ. Нет. Я сам додумался – я не хочу войны.
МАРФА. А она будет.
ДМИТРИЙ. Проиграем.
МАРФА. Нет. Победим.
ДМИТРИЙ. Надеешься на войско Казимира?
МАРФА. Теперь уж нет. Теперь всё поняла – смеялся он над нами.
ДМИТРИЙ. Тогда Иван нас точно победит.
МАРФА (упрямо). Нет, он нам уступит, когда поймёт, как духом мы сильны.
ДМИТРИЙ (вздыхая). Ну, ладно, мать, пустой наш разговор, пойду обедать. Семья давно меня уж ждёт. (Уходит.)

        МАРФА садится за стол, подвигает к себе стопку грамот, читает.
        Вбегает КСЕНИЯ.

КСЕНИЯ. Матушка! К нам Пирогов идёт. Я видела, что в дом уже вошёл он. И знаю я, о чём он баить будет. Не откажи!
МАРФА (оторвавшись от грамот). Что? Пирогов? А это кто такой?
КСЕНИЯ. Василий.
МАРФА. Не знаю я такого.
КСЕНИЯ. Ну, как же! Он ведь был уже у нас, родная. Прошу тебя, не откажи!
МАРФА. О чём ты? Не пойму.
КСЕНИЯ. Ведь любишь ты меня, подумай о судьбе моей, прошу!

В горницу входит ВАСИЛИЙ.
КСЕНИЯ убегает.

ВАСИЛИЙ. Ну, здравствуй снова, Марфа!
МАРФА (удивлённо). Здравствуй! Я думала, уже ты не придёшь.
ВАСИЛИЙ. Я обещал.
МАРФА. Да что твои мне обещанья… (Поднимается из-за стола.) Так говорят, ты Пирогов? Такого я не знаю. Я помню Пирожкова.
ВАСИЛИЙ. Это ещё твой первый, твой Филипп тогда меня так принижал. Так он хотел мои заслуги умалить - все и привыкли... А Пироговы в Новогороде всегда были в почёте. И на высоте.  В Совете Новагородском даже. И тысяцкими были, и посадниками. Так что…
МАРФА (удивлённо). Ой, ли?
ВАСИЛИЙ. Да, Марфа, да. Мы тоже правили, и слово Пироговых чтилось. Но вот вступил во власть Филипп твой первый с боярами богатыми – и изменилось настроенье веча. Им перестали нравиться купцы. Те, на которых держалась и держится вся слава града. Издревле наша вотчина была самой богатой из всех, что в окруженье – где ещё было столько диковинок заморских: картин и вин, сукон и тканей шёлковых, сосудов золотых? Да и серебряных. Только в Новогородских лавках у купцов. Завидовать он стал.
МАРФА. Филипп? Чему? Богатству вашему?
ВАСИЛИЙ. Не только. Мы из далёких стран ещё и знания везли: опыт веков в преданьях мудрой древности. И знанья чужеземных языков, иначе, кто бы понял, о чём те летописи народов разных.
МАРФА. И вольных.
ВАСИЛИЙ. Да, и вольных, которые ты, моя голубка, так любила.

        МАРФА холодно усмехается.

А ты была способна очень: всё быстро постигала. Помню, с какою радостью тебе я помогал в науках, когда уже вдовой ты стала. А при Филиппе ведь была кротка, смиренна, жила, не поднимая глаз. Так кто, скажи, взрастил твою обличность?
МАРФА. Уж не ты ли?
ВАСИЛИЙ. Я. Как я тобою любовался... Дивился только, что ж ты так кротка? И грамоте обучена неполно, а ведь умна – ведь это сразу было видно. Да, любовался я тобой уже тогда, а потому и зла я на Филиппа не держал – пускай себе.
МАРФА. И что? К чему ты это клонишь?
ВАСИЛИЙ. Послушай, Марфа, не нужны кровопролитья. Брат против брата?! Зачем?
МАРФА. За вольность нашу.
ВАСИЛИЙ. А вольность ваша в чём? В том, чтобы кричать на Вече? Чтоб подкупать тех крикунов и ими суд вершить? Суд ваш несправедлив! Зависит от того, кто в нём кого перекричит.
МАРФА. Не смей порочить то, о чём не знаешь!
ВАСИЛИЙ. Да знаю. Насмотрелся я уже.
МАРФА. Неправда! К примеру, ризничего Пимена казнили за растрату - за то, что Храм Софийский разорил. И, что, несправедливо это?
ВАСИЛИЙ. Справедливо. Но те бояре, для кого он воровал, живут себе и в ус не дуют. Это честно?
МАРФА. Не пойман – так не вор! Напраслину не возводи. Ты лучше мне скажи, зачем пришёл?
ВАСИЛИЙ. Я обещался.
МАРФА (резко). Вот этого не надо – о деле говори.
ВАСИЛИЙ. О деле? Завтра Вече. Сам Холмский от Ивана баить будет. А он ритор изрядный.
МАРФА. А кто ж от Казимира? Сам Михайла?
ВАСИЛИЙ. Какой? Олелькович? Нет, его не будет – ты ещё не знаешь? Он в полудень на Киев отбыл.
МАРФА. Как?
ВАСИЛИЙ. Как и прибыл – со свитой.
МАРФА. А я не знала.
ВАСИЛИЙ. Мало ещё, кто знает. Он зело злющий был и враз собрался. И без обеда отбыл.
МАРФА. А почему на Киев?
ВАСИЛИЙ. Так, вроде, брат его родной Семён, наместник киевский, скончался. Мне так сказали.
МАРФА. И нас не известил. Нехорошо. Нечестно. Недостойно. Низко… Ну, так тому и быть. И скатертью дорога.
ВАСИЛИЙ. Так кто ж от Казимира баить будет? Не ты ли?
МАРФА. Я. Но от новогородцев.
ВАСИЛИЙ. Может, придём к согласию на Вече? Как понимаю, от Казимира некому гласить. А мы, как будто, не чужие. И русичи. И православные. А, Марфа? Мы старые с тобой друзья.
МАРФА (с усмешкой). Ты старый, а я молода. И не друзья мы вовсе.
ВАСИЛИЙ. Да ты не обижайся. Я сам, бывает, забываю, что старик уже. И кажется, ещё всё впереди, а впереди, увы, уже конец земного пребыванья. И столько не успел, и столько не сбылось… Вот и тебя я понимаю.
МАРФА. Ты понимаешь? Ты - меня? Купец? Что можешь знать ты обо мне? А о моём величии? А о богатстве? А о могущественной власти? А о любви народной ко мне? Всё у меня сбылось – я здесь княгиня. Я повелительница: как скажу, так всё и будет. И хоть осипнет Холмский ваш – всё бесполезно. Слово одно моё - слова всех пересилит.
ВАСИЛИЙ. Согласен – тьма голосистых крикунов подкупных у тебя. Я знаю. Но помнишь, когда я в прошлый раз к тебе пришёл…
МАРФА. И что? Купить кого-то здесь хотел? Или продать? Да что ж ты замолчал стыдливо? Тогда скажу сама: как ты посмел меня к Ивану в жёны звать, когда Софию он уже везёт к себе?!
ВАСИЛИЙ (потрясённо). О чем ты? Я тебя не звал.
МАРФА (возмущённо). Как же, не звал? Или не мне ты говорил о том, что он сродниться хочет?
ВАСИЛИЙ. Не говорил. Я только лишь сказал, что было бы достойно.
МАРФА. Ну, хорошо, пусть так.
ВАСИЛИЙ. Но это – «если бы», во-первых. А во-вторых, и речи не было ведь о тебе.
МАРФА. Да как же... Ты ж сам сказал, что если б породниться...
ВАСИЛИЙ. Ой, Марфа! Сказал, что если б породниться вам, то было б славно, только ты причём?! Речь шла о твоей дочери прекрасной! Ох, насмешила.
МАРФА (потрясённо). Насмешила?
ВАСИЛИЙ. Конечно. Ты хоть помнишь, сколько тебе лет? А всё туда же. В княгини захотела? Да Князь ведь молодой совсем! Ты что? Ему наследник от молодицы нужен. Вот расскажу ему забаву. Ай-да Марфа! (Смеётся.)
МАРФА. Змей мерзопакостный. А ну-ка, вон пошёл!
ВАСИЛИЙ. Ты, что, Марфушенька, давай по-доброму.
МАРФА (еле сдерживая себя). Война! И никаких теперь союзов!

        ВАСИЛИЙ уходит. Вбегает КСЕНИЯ.

КСЕНИЯ. Матушка! Он в гневе убежал. Ты выгнала его? Ты отказала?!
МАРФА. Да. Будет война.
КСЕНИЯ. А о судьбе моей подумать не хотела?! Ведь если б стала я княгиней, то мир бы лёг к моим ногам. И ты бы счастлива была. И братья! И всё бы было ещё лучше, чем сейчас.
МАРФА (начинает понимать). О чём ты?
КСЕНИЯ. Разве не гожусь в княгини? Разве не достойна?
МАРФА. Так ты о сватовстве? К Ивану в жёны захотела? Откуда это ты взяла?
КСЕНИЯ. Мне Пирогов сказал. У Есиповых я была. Он там меня увидел. Сказал, такую бы супругу Князю, да мать ведь не отдаст.
МАРФА. Выходит, знал он, чья ты дочь?
КСЕНИЯ. Нет. Он сказал, что зело на тебя похожа. Я подтвердила. Спросил, хотела б я за Князя?
МАРФА. А ты?
КСЕНИЯ. А я ответила, как мать решит. Но он сказал, что Марфа всё равно не отдала б. Так я скорее к братьям, чтобы они тебя уговорили. Сама к тебе хотела в ножки, но не одна тогда - с Михайлой ты была… А где Михайла?
МАРФА. Нет уже. Уехал. 
КСЕНИЯ. Слава Богу. Так что с Иваном?  Ты всё ж отказала? Василий ведь за мною приходил?
МАРФА. Ай, дитятко моё, моя голубка… Как же мы бабы глупы! Наврал он всё. Тебе и мне! Уже сосватана давно ему София! Уже везут её к нему.
КСЕНИЯ. Нет, не может это правдой быть – Иван ведь православный! А Зоя…
МАРФА (перебивает). И Зоя православна.
КСЕНИЯ. Но в Риме ведь её перекрестили. В католичестве она, я это точно знаю!
МАРФА. Значит, назад опять вернут, коль едет уже к Ивану. И будут веры они одной.
КСЕНИЯ. Так, значит, давно всё это было решено?
МАРФА. Давно.
КСЕНИЯ. Так может, Пирогов не ведал?
МАРФА. Не знаю. Может, и не ведал... А, может, так сказал, чтоб лясы поточить.
КСЕНИЯ. Со мной?
МАРФА. Да и со мной. Кто лясы точит – людей морочит.
КСЕНИЯ. Такой красивый муж. Зачем это ему?
МАРФА. Кто знает.
КСЕНИЯ. Он венчан?
МАРФА. Кто? Василий?! А зачем тебе?
КСЕНИЯ. Красивый! Думаю о нём всё время.
МАРФА (испуганно). Он старый! Я молодого приглядела. Мирослава. Прекрасный юноша. Пусть сирота, но он богат умом. Богат отвагой и преданностью нашей вотчине родной.
КСЕНИЯ. Прекрасный юноша? Но я хочу поближе быть к Ивану. А Пирогов к Ивану близко – сам Холмский говорил о том. К тому же, видела украдкой – Василий на меня смотрел так нежно.
МАРФА. Нет! Никогда! Забудь. Он подлый человек.
КСЕНИЯ. Не может быть.
МАРФА. Ухорони!
КСЕНИЯ. Но мама!
МАРФА. Давно его я знаю, доцерь. Однажды расскажу. Ну, а сейчас иди. Иди. Мне надо с мыслями собраться – завтра решающее Вече. А послезавтра может быть война.


ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Сцена восьмая.

Дом МАРФЫ.
С улицы доносится шум и крики людей.

ГОЛОСА. - За короля хотим!.. - За короля!.. - Смерть врагам, а Новгороду – слава!.. - Ивана не хотим! - Да здравствует король - наш покровитель!.. - За Казимира мы!.. - Война с Иваном!.. - Война! 

        Вдруг раздаётся треск и сильнейший грохот. Сквозь затихающий шум слышатся
        голос.

ГОЛОС. О, Новгород! Так падёт слава твоя! И так исчезнет величие твоё!

В горницу быстро входит МАРФА, подходит к окну, смотрит.
  Вбегает ДМИТРИЙ.

ДМИТРИЙ. Матушка, мне Ксения сказала, что ты домой пошла. (Протягивает к ней руки.) Там страшное, там башня Ярослава рассыпалась, аки песок! И колокол наш Вечевой упал на площадь.
МАРФА. Я знаю, Дмитрий, я видала – при мне случилось это, как только я сказала, быть войне с Иваном. Его надо поднять. Иди, скажи народу – он это сделает, я верю. Пусть трудятся и тысяцкие, и бояре, а жёны их огонь несут, чтоб осветить на площади башню соседскую, куда они наш колокол повесят снова. Беги сынок, спеши.
ДМИТРИЙ. Я побегу, а ты с подружками своими не занимайся больше чародейством. Не то, я выкину все ваши чары золотые, с которыми у Перуна вы просите дождя. Уж лучше к Богу обратитесь, ко Всевышнему Иисусу. Не то, накажет вас за ваши заговоры и гаданья. (Показывает на окно.) Уж не Его ли это наказанье сейчас случилось? С чего бы башне падать? Построена была и прочно, и красиво. За чародейство ваше! За веру в Перуна!

        ДМИТРИЙ убегает, входит КСЕНИЯ.

КСЕНИЯ. Мама, колокол упал - примета страшная.
МАРФА. Упала башня.
КСЕНИЯ. Башня, а вместе с ней и он.
МАРФА. Я знаю, я там была. А вот откуда знаешь ты?
КСЕНИЯ. Прости, тебя ослушалась я и была на Вече. Как был прекрасен Холмский! Как убедителен, великодушен! Как за единство русичей радел! За православие великое и за славян он душу ведь готов отдать – зачем нам Казимир? Ещё не поздно…
МАРФА (перебивает). Поздно! Но не тебе сейчас об этом думать. Завтра венчание твоё! Эх, знала бы, как твой жених хорош! Увидишь – сердце дрогнет. А имя – Мирослав! Прислушайся ты только, как звучит миролюбиво.
КСЕНИЯ. О чём ты говоришь? Какой жених? Ты сечу объявила – разве до венчаний?
МАРФА. Как раз сейчас и до венчаний. Нам Мирослава надо в круг свой возвести – он будет предводить сопротивлением нашим.
КСЕНИЯ. Сопротивлением Ивану?
МАРФА. Да.
КСЕНИЯ. Он воин?

Вбегает ФЁДОР.

ФЁДОР (восторженно). Ну, мать! Ну ты сильна! Я был на Вече! «Война!» - сказала ты – и весь народ поднялся!
КСЕНИЯ. Какой народ? Подкупленные Митей крикуны орали!
ФЁДОР. Ты там была? Какие крикуны? Там тысяцкие и бояре! И все кричали: «Быть войне!»

        За окном слышится звон колокола. МАРФА подходит к окну, смотрит,
        крестится, остаётся у окна.

МАРФА (в окно). Ну, слава Богу, звонит, как прежде.
КСЕНИЯ (ФЁДОРУ). Ты тоже за войну?
ФЁДОР. Конечно!
КСЕНИЯ. Так собирайся! Где твой меч? Хоть раз держал его в руках?
ФЁДОР. А мне зачем?  Я не пойду. Я не обучен. Да и молод.
КСЕНИЯ. А кто обучен?  Такие разве есть у нас? Иван уже подходит с войском к реке Шелонь – так кто же с ним бороться будет?
ФЁДОР. Ну… Казимир же… обещал, что войско нам пришлёт.
КСЕНИЯ. Да что ты?! А в честь чего? Чтобы рассориться с Иваном, отважным витязем и славным князем – объединителем Руси? И всё ради того, чтоб Новгород приумножался дальше? И мы чтоб продолжали править, жиреть и пировать?
ФЁДОР. Ты кто така?! И что ты понимаешь? У нас ведь Вече правит, а потому новогородский люд свободен и богат. И нет такого больше в мире!
КСЕНИЯ. И это про какой ты люд сейчас мне баишь? Ты о своих дружках разгульных? Ты о сынах бояр, купцов да тысяцких богатых? Ты где народ-то видел? За городской стеной ты был хоть раз? Про жизнь крестьян что знаешь? Ты видел их и их богатство, дурень?
ФЁДОР (наступая на КСЕНИЮ). Что молвит она?! (МАРФЕ.) Мать, иди, послушай!
МАРФА (поворачивается к детям). Так, всё! Всё, хватит. Ты, Ксения, иди - мала ещё…
КСЕНИЯ (перебивает). Конечно! Мне только можно под венец! А так – мала.

Вбегает ЕВФИМИЯ.

ЕВФИМИЯ. Ты дома, Марфа. Слава Богу! А тебя ищут. Ты слышала?
МАРФА (перебивает). Конечно. Весь город слышал. Но подняли его уже – вот только что ж звонил.
ЕВФИМИЯ. Ты мне про колокол? А я ведь про Михайлу! Что он, поганец Казимиров, сделал: он Руссу Старую разграбил-разорил!
МАРФА. Откуда знаешь?
ЕВФИМИЯ. Да девка моя сенная с ним бежала. Та, что ноги мыть к нему ходила раньше. Теперь вот только что вернулась. Купец Овсов её привёз. Она нам всё и рассказала. Каков Олелькович, а ты его жалела, любилась с ним, надеялась на помощь, на…
МАРФА. Остановись! Так… Девка – не свидетель. Могла обидеться да и наговорить. Овсов что баит?
ЕВФИМИЯ. То же самое и баит. С дороги он видал пожар и слышал крики. Решил проехать мимо от греха подальше, а тут в кустах ту девку и нашёл.

ФЁДОР слышит разговор подруг, подходит.

ФЁДОР. Кто Руссу разорил? Какой Михайла? Олелькович? Он, что, покинул нас? А как же войско? И как теперь нам с Казимиром?
МАРФА. Никак. Сами бороться будем. Свобода наша – нам и отстаивать её самим.
ФЁДОР. Я не пойду. Я не умею. Другие тоже не пойдут.
КСЕНИЯ. А что ж тогда кричали?
ФЁДОР. Кричали, потому что думали, что Казимир…
КСЕНИЯ (смеясь, перебивает). За вас решать дела все ваши будет?

Входит ДМИТРИЙ.

ДМИТРИЙ. Мать, колокол звонил – слыхали?
МАРФА. Слыхали. Спасибо вам.
ЕВФИМИЯ. А про Олельковича уже знаешь?
ДМИТРИЙ. Знаю. (МАРФЕ). И что бы ни было, ты не кори себя.
ФЁДОР. Ах, вот как! «Не кори». Мать ведь в руках его держала. Весь Новгород об этом знал и верил, что Михайла теперь уж посодействует, поможет. И что теперь? Ответь нам, мать, ты чем обидела его?!
КСЕНИЯ. Утихни. Ты лучше собирайся - раз за войну кричал.
ФЁДОР. Да я сказал уже, что не пойду.
ДМИТРИЙ. А я пойду. Уж коль решили так на Вече, то делать нечего. Но войском править не сумею – я не учился. Навыков тех нет. Кого назначить можно? Тот стар, тот молод, а тот хвор… А на войну идти – это ведь не на Вече.
МАРФА. Воинство соберём. Немалое. Тыщ сорок будет. Я тут прикинула вчера.
ФЁДОР. Это с мальцами?
МАРФА. Нет. Зрелые мужи. Но должно поручить войска вождю надёжному.
ДМИТРИЙ. Согласен. Решительным он должен быть и смелым.
МАРФА. Да. Конечно. Я думала об этом. Есть такой. Супруг сестрицы вашей.
ФЁДОР. Супруг?
ДМИТРИЙ. Какой супруг?
ЕВФИМИЯ (встревоженно). Марфа! Марфа! Очнись! Ведь дочь твоя ещё и не невеста даже.
МАРФА. Невеста. Венчанье завтра. Пир тоже будет. Весь Новгород мы позовём. На площади Великой столы накроем. В Софии венчаться будут.
ДМИТРИЙ. И кто же он?
МАРФА. Он Мирослав.
ДМИТРИЙ (радостно). А, знаю я такого, знаю! Сирота, что был в училище воспитан Ярослава. Храбрец! И говорили, мудр ещё. Старцы и витязи его хвалили. (КСЕНИИ.) Ещё он и красив. Тебе, сестрёнка, повезло с супругом.
КСЕНИЯ. Повезло? Так в бой же сразу после венчания – и это повезло?
МАРФА. Вернётся.
КСЕНИЯ. Если вернётся. Но я не верю.
МАРФА. А верить ты должна. И верою своею супруга должна всегда ты вдохновлять. Запомни это, доцерь.
КСЕНИЯ. Зачем запоминать? Ещё я не жена. Согласия ещё я не давала.
МАРФА. Дашь – куда деваться? Выхода другого нет. Война. Нам нужен вождь всех сил новогородских! Достоен только он.
КСЕНИЯ. Да почему же?
МАРФА. Надежду он вселяет цветущей молодостью и любовью к земле родной. Ну, а сейчас иди, примерь наряды. И сразу спать ложись – завтра тяжёлым будет день. (ФЁДОРУ.) И ты иди.

КСЕНИЯ и ФЁДОР уходят.

ЕВФИМИЯ. Без Казимира проиграем. И потеряем всё тогда.
МАРФА. Но есть надежда…
ЕВФИМИЯ. На дождь? Может, не зря старались с чародейством?
ДМИТРИЙ. Зря! Молиться надо было, а не чародействовать.
МАРФА. Митя, иди, сынок, иди. Тебя давно уж дома ждут. А мы тут сами.
ДМИТРИЙ. Да, пойду. Но вы смотрите мне! (Уходит.)
МАРФА. Митя сказал, разгневался на нас Всевышний, что не к нему, а к Перуну мы обратились. За это Он и башню нам свалил.
ЕВФИМИЯ. Так мы же по обычаям народным. Всегда так закликали.
МАРФА. Да. Но лучше бы к Христосу. Поэтому и не даёт дождя он нам. 
ЕВФИМИЯ. Ну, что теперь… Всё равно идти на бой мужам придётся. А может, сразу сдаться?
МАРФА. Сдаться никогда не поздно.
ЕВФИМИЯ. А что псковские? Будут?
МАРФА. Нет.
ЕВФИМИЯ. А кто ж тогда пойдёт на сечу?
МАРФА. Народу у нас много – сорок тысяч.
ЕВФИМИЯ. Народу много, да толку мало – никто ж мечом владеть не может. Твой Дмитрий прав. И Ксения права.
МАРФА. Ладно, об этом после поговорим. Ты мне скажи вот лучше, где Настёна? Обговорить хотелось в вами, что завтра будем делать – день предстоит суетный. Пир в городе хочу устроить. Помощь нужна мне ваша. Пожалуй, я пошлю за ней. За Настей.
ЕВФИМИЯ. Не надо. Не придёт. С другом любезным прощается – он в ночь уедет. Она боится, что навсегда.
МАРФА. С другом любезным? Надо же, а я-то и не знаю. И кто ж он? И что же так спешит уехать? Купец?
ЕВФИМИЯ. Нет! Она с купцом бы и не стала. Он из Иванова посольства. Но Настёна молчать просила, чтоб невзначай его не выдать.
МАРФА. Неужели Холмский? Хотя… он сразу же уехал, как только я сказала, что война. Так кто же? Расскажи.
ЕВФИМИЯ. Помощник Холмского. Василий. Обояльник. Она дышать уже не может без него.
МАРФА. Помощник Холмского Василий? Кто ж такой? Как будто всех я знаю.
ЕВФИМИЯ. Только не выдавай – Василий Пирогов.
МАРФА (замирает). Что ты сказала?!
ЕВФИМИЯ. Пирогов. Но ты его, наверное, не знаешь. Он лишь неделю как приехал. У Есиповых жил. Сейчас у Настьки. Залюбил её всю... Задарил.
МАРФА. Быть не может.
ЕВФИМИЯ. Ну, почему же? Она моложе нас намного. Да и пригожа… И он хорош. И я б не отказалась от такого. Пирогов, не знаешь?
МАРФА (берёт себя в руки). Боярина такого не знаю. Знаю купца.
ЕВФИМИЯ. Нет, не купец.
МАРФА. Евфимия, иди домой – я так устала. А завтра уже займёмся…
ЕВФИМИЯ. Да, Марфа. Отдыхай. (Поворачивается, чтобы уйти, но возвращается назад.) Я ж что ещё хотела, Марфа! Хотела я сказать, что слушала тебя на Вече! Как говорила ты, как жгла сердца! Признаюсь, я уже, как Настя наша, к Ивану склоняться стала, ведь русич он, а не литвяк какой-то, но теперь… Теперь мы вместе! (Целует МАРФУ.) Набирайся мощи.    

        МАРФА, проводив ЕВФИМИЮ, наливает воды, подходит к окну, пьёт. Потом
        зажигает лампаду, гасит свечи, становится на колени, молится.
        Вдруг она слышит тихий голос ВАСИЛИЯ, он зовёт её.

ВАСИЛИЙ (голос). Марфа… Марфа!

        МАРФА, испуганно повернувшись к окну, молится ещё усерднее, но вдруг
        раздаётся тихий стук в дверь. МАРФА взлетает, отворяет и видит
        незнакомого сурового мужчину в плаще с золотой звездой на груди и с
        длинным литовским мечом.

ТАЙНЫЙ ПОСОЛ (с акцентом). Марта, я посол от Казимира тайный. Письмо тебе. (Протягивает грамоту.)
МАРФА (гордо). Жена новогородская не знает Казимира. Да и зовут меня не Мартой, Марфа я!
ТАЙНЫЙ ПОСОЛ (настойчиво). Казимир великий предлагает своё заступничество. Попросите только - и легионы польские спасут вас от Ивана.
МАРФА (усмехнувшись). Ну, а когда спасут, что ждёт новогородцев?
ТАЙНЫЙ ПОСОЛ. Тогда вы благодарные должны признать в нём властелина.
МАРФА (насмешливо). Вот как? А что со мною лично будет?
ТАЙНЫЙ ПОСОЛ. Живи себе, как и жила, но… но уже без Вече.
МАРФА. Какая ж выгода тогда от вашего заступничества нам? Эх, вы, литвяки… Ответь, когда вы не были врагами русского народа? Никогда. А мир когда надеялся на слово польское? Увы… (Горько усмехаясь, разводит руками.) Вы вероломны – это всем известно. Теперь хотите, чтоб народ великодушный на колени пал пред вами?! Тогда Иван нам смело может крикнуть, что предали мы весь русский народ, и это есть измена, ведь кровь течёт у нас одна. И русский может покориться русскому, но чужеземцу – нет! (Решительно.) Нет, никогда! Коль не хотим мы добровольно расставаться с Вече, с богатством нашим, вольничеством смелым, то лучше пасть с мечом в руке перед Иваном, Великим Князем, Князем московским. Таким будет ответ наш Казимиру.

Сцена девятая.

Дом МАРФЫ.
Из окна доносится шум: топот лошадей, скрип телег, отдельные      
          выкрики.
МАРФА сидит у окна неподвижно, как истукан.
Входит КСЕНИЯ.

КСЕНИЯ. Матушка, ты прилегла бы – уж утро скоро. Что говорила ты в Совете всем вчера? Что нужно отдыхать, чтоб были силы. Да и поесть тебе бы не мешало.
МАРФА. Не голодна – я на пиру венчальном хорошо наелась. Покуда бой не кончится – не встану.
КСЕНИЯ. Да, пир был богат. Наелись, напились – и сразу в бой на славную реку Шелонь.
МАРФА. Мне донесли, что псковские вчера присоединились к московским воеводам – в единстве сила. В их единстве. Идёт решающая сеча. К утру всё будет кончено. Дождя всё нет. Не выпало ни капли! А ведь сегодня середина лета уже.
КСЕНИЯ. Мать! Ведь ты это знала. Зачем ты их отправила на смерть?!
МАРФА. Надеялась, что сами небеса придут на помощь – ведь это наша вотчина, нами взращённая - лелеемая, холимая Отчизна наша!
КСЕНИЯ. Наша. Но ведь и русская. А что теперь? Брат против брата – что может быть ужасней? Погибших уже столько, что не счесть… Что остаётся нам? Лишь ждать гонца с известьем страшным, что ни Мирослава, ни Дмитрия на свете больше нет?!
МАРФА. Наши мужи, сыны, такие же, как все. Все граждане новогородские. И мы с тобой такие же, как все жёны, матери и сёстры. Мы будем ждать. И верить.
КСЕНИЯ. И думать, как дальше будем жить без них.
МАРФА. Ещё не знаем, без них ли? Ну, а если рабами быть? Ужели лучше?
КСЕНИЯ. Заладила - рабами, рабами… С чего взяла ты это? Да, по-другому стало бы, но мы бы ничего не потеряли! В богатстве так же были бы. Да и в почёте.
МАРФА. И дань платили бы Ивану.
КСЕНИЯ. Зато мы больше не платили б Казимиру. Да и Ахмату – знаю, что не раз мы откупались и от него.
МАРФА. Да, откупались, но за это они не вмешивались в наше управление.
КСЕНИЯ (махнув рукой). Ладно…  Скажи, что ты решила с Фёдором? Узнала я, что он на стену городскую в защитники пошёл.
МАРФА. Пускай. Спокойно там пока. Тепло и сухо.
КСЕНИЯ. Ну, разве что пока.
МАРФА. Какою взрослою ты стала вдруг. Не по годам.
КСЕНИЯ. Ты в моём возрасте младенца уж кормила, а я даже женой не стала.
МАРФА. Успеешь. Всё, доцерь, впереди.
КСЕНИЯ. Не знаю… (Подходит к окну.) Рассвет уже. (Хватается за сердце.) Посыльного я вижу! От Мирослава. В крови он весь. В слезах… Мой муж погиб!
МАРФА. Ты почему решила так?!
КСЕНИЯ. Я вижу. Чувствую. Мой муж – красивый юный воин! Мама, слышишь?! За что? И это всё война! Зачем такие испытанья, когда, гордыню усмирив, всё миром порешить возможно было! Мама! (Выбегает из горницы.)

        МАРФА подходит к окну. Слышится недовольный людской гул.

МАРФА. Народ мой! Слышишь ты меня? Да, вести страшные доносятся с реки Шелонь. Погибших много, но мы ещё не проиграли. И я по-прежнему с тобой! Отчаянье в твоих глазах? Быть может, сожалеешь о том, что пред Иваном не упал ты на колени? Быть может, обвиняешь меня в том, что, мол, гордыня мною овладела? Нет, не гордыня! Так во мне кричит любовь к свободе. Но если это преступленье в вольном отечестве моём, то с радостью кладу я голову свою на плаху. Вот она. Со мною справится и отрок. Рубите, коли неправа. А голову мою пошлите в дар Ивану.
ГОЛОСА. - Нет, Марфа, нет! Во всём права ты! - Мы с тобой!.. - Да и умрём с тобою!.. - Скажи нам, где враги твои?.. - Где слуги Великого Ивана? Их головы пошлём в Москву... - Прости, что застонали и слезами вдруг умылись – мы справились уже. Теперь с тобой на бой готовы, ибо отцы наши ни перед кем не опускали мечей своих.
МАРФА. Народ! Великий мой народ! С такой душою ты никогда не будешь побеждён! Спокоен будь и твёрд! Ещё не всё погибло. Борецкая жива и говорит с тобою! Стыд робким! Честь и слава храбрым! Если всевышнему угодно отечество нам сохранить, то тучи вражьи грозные рассеются, и торжество свободы нашей солнце озарит.

        Под одобряющий людской гул МАРФА отходит от окна и видит в углу горницы
       притаившегося ВАСИЛИЯ.

МАРФА (испуганно). Ты как здесь оказался? Как посмел?!
ВАСИЛИЙ. Что, голову рубить мне будешь?
МАРФА (презрительно). Кому? Купцу? Купцам не рубят. Рубят боярам, витязям достойным.
ВАСИЛИЙ. Спасибо, что утешила – теперь спокойно уже могу я охранять тебя.
МАРФА. Меня? А это от кого же?
ВАСИЛИЙ. От твоего народа, Марфа. Сегодня ещё помнит он пир твой свадебный, не голоден ещё, пока в тепле, но скоро в набат ударят, скоро. Иван уж не отступит – измором Новгород возьмёт. Готовьтесь. Но ещё не поздно всё остановить, ещё…
МАРФА (перебивает). Нет, поздно.
ВАСИЛИЙ. Поздно будет тогда, когда детишки станут умирать от голода и хворей, а матери младенцев тех заголосят так громко, что у стариков сердца враз разорвутся. Отроки иссохнут. Погибнет весь народ. Тебе не жалко?
МАРФА. А Ивану? Не жалко? Это ж русичи! Его народ.
ВАСИЛИЙ. Так скажите ему об этом.
МАРФА. И сразу в рабство?
ВАСИЛИЙ. Кто говорил о рабстве, Марфа?! Объединить Иван все земли наши хочет, а не воевать. Для силы русичей. Опомнись! Людей и земли от пожара сохрани. Пускай ворота им откроют –войска Ивановы, что на реке Шелонь уже разбили все дружины ваши, смиренно к вам войдут, ничем вас не обидят. И с благодарностью Иван вручит вам грамоту свою на княженье.
МАРФА (перебивает). Всё ясно. И наградит тебя – героя! Ведь это ты, Василий, вотчину ему на блюде преподнёс. Без боя открыл ворота града. Не так ли?
ВАСИЛИЙ. Эх, Марфа! Ведь ума палата, а так недальновидна. Мне жаль тебя.
МАРФА. Себя жалей. И руки мне целуй, что ещё жив пока. Иди. Такой охраны мне не надо.

ВАСИЛИЙ выходит в одну дверь, а в другую вбегает ФЁДОР.

ФЁДОР. Мать, степенный тысяцкий вернулся только что от Князя. Совет старейшин без тебя его к Ивану посылал. Я сам сейчас впустил его в ворота града. К тебе он рвётся.
МАРФА. Пусть зайдёт. А сам иди.

       ФЁДОР впускает ТЫСЯЦКОГО, уходит.

ТЫСЯЦКИЙ (кланяется). Здравствуй, Марфа.
МАРФА. Здравствуй и ты. Что скажешь? Вижу, нет радости в глазах твоих.
ТЫСЯЦКИЙ. Да, нету. Одна печаль на сердце. Сын твой Димитрий в плену и будет обезглавлен, как изменник, ведь в том году он был пожалован в московские бояре Иваном III – вот как боярин, князя своего предавший, и умрёт.
МАРФА. Что дальше?
ТЫСЯЦКИЙ. Иван Великий условий наших не принял.
МАРФА. Условия какими были?
ТЫСЯЦКИЙ. Ему я сообщил, что хоть войска наши разбиты, сам Новгород ещё свободен! И он желает мира, а не рабства. Зачем напрасное кровопролитье? Твои мы витязи – так пощади. Отечеству ещё их сила пригодится. А если оскудела казна твоя, сокровища прельщают наши, то возьми. Оставь нас только быть счастливыми под древними законами, как мы привыкли.
МАРФА (утвердительно кивнув). Что Князь?
ТЫСЯЦКИЙ. Он грамоты не принял.

МАРФА поднимается, приглашает ТЫСЯЦКОГО подойти к окну.

МАРФА (в окно). Народ новогородский, слушай ещё! Вернулся тысяцкий, которого ты посылал к Ивану. Сейчас он сам вам всё доложит-пояснит.
ТЫСЯЦКИЙ. Граждане! Слушайте! Великий Князь Иван уже под нашей крепостной стеной. Отцы новогородские мудрейшие надеялись, что если с грамотой сейчас явиться к нему нам с предложеньем мира, но с сохранением свободы нашей, он смирится, потому что знает уже, как мы великодушны и смелы, и нам протянет руку братства. Но он условия не принял. Сказал: «Покорность без условий, иль гибель всем мятежникам и семьям их».  И боле говорить уже не стал. Я удалился. А в стане московском мне сказали, что нет надежд у нас, ведь ещё муромцы суровые, владимирцы усердные уже спешат пристать к Ивановым войскам. До этого уже тверские к нему примкнули.
МАРФА. Вот кто и есть рабы – владимирцы и муромцы, да и ещё тверские. А мы свободны! Свою мы землю в рабство отдавать не станем - будем защищать. Не так ли, братья? Мы победим!

Раздался негодующий людской гул.

ГОЛОСА. - А кто у нас союзник? - Кто с Новгородом? - Кто поможет граду, Марфа?!
МАРФА. Небо! Дожди. Уж есень скоро. Болота, нас окружающие, превратятся в море. Всплывут шатры Ивановы – и войско всё потонет. Нам продержаться надо. Дождь будет скоро – я молилась, просила и слышала ответ: «Дождитесь!». А сейчас – на площадь все! На пир совместный! Я приглашаю – поднимайтесь! Дух братства оживит сердца! Ряды наши сомкнутся снова. Держитесь! Небо с нами и скоро дождь польёт!

ТЫСЯЦКИЙ уходит. Входит ВАСИЛИЙ.
        Слышатся удары Вечевого колокола.

ВАСИЛИЙ. Да, никогда ещё таким сухим не помнят лета старики. Как видишь, небо тоже за Иванову победу! Болота высохли – путь всем войскам открыт.
МАРФА. Дождь будет. Я молилась. Я чувствую. Я знаю. Вот-вот польёт. Совсем немного продержаться надо.
ВАСИЛИЙ. Поздно. Войско Иваново вокруг Новогорода. Что дождь ему, ведь здесь болота нет.
МАРФА. Войско мы перебьём – нам с городской стены сподручней. А помощь к вам уже не подойдёт – потонут все.
ВАСИЛИЙ. На небо уповаешь? Марфа, пустые чаянья - открой ворота.
МАРФА. Ты что ж прилип ко мне пиявкой? Ты враг.
ВАСИЛИЙ. Не враг - помочь хочу, я ведь новгородский. Отчизна моя здесь.
МАРФА. Ты б хоть определился, где твоя отчизна. Насколько помню, давно её ты продал.
ВАСИЛИЙ. Марфа, опомнись!
МАРФА. Послушай... (не может подобрать слово) уходи.

Сцена десятая.

КСЕНИЯ собирает в корзины хлебы.
        Входит МАРФА.

КСЕНИЯ. Матушка, ты где была? Уже тревожиться я стала.
МАРФА. На кладбище.
КСЕНИЯ. У Мирослава?
МАРФА. К нему я тоже подходила, после могилы твоего отца, Борецкого Исаака. Как у него покойно. И есень золотая. Вёдро. Благодать. Вот жить бы только да и жить.
КСЕНИЯ. Конечно, была б только еда.
МАРФА. Будет, Сеня, будет. Скоро. Исаак сказал, что нужен ещё бой.
КСЕНИЯ. Ещё? А кто сражаться будет? Из войска прежнего ведь только раненые и остались. А так – лишь отроки да старики.
МАРФА. Вот и пойдут. Вчера они мне сами кричали: «Дай только полководца нам – на бой пойдём».
КСЕНИЯ. Последним будет он.
МАРФА. Пусть. Но будет он победным.
КСЕНИЯ. Мне кажется, тебя покинул разум, мать.
МАРФА. Напрасно ты так думаешь.
КСЕНИЯ. Мы этих перебьём – другие подойдут.
МАРФА. Не подойдут. В болоте все потонут.
КСЕНИЯ. В каком болоте?! Сухота!
МАРФА. Так дождь пойдёт. Уж есень. Сон видела – Исаак мне обещал. Сегодня я ещё раз скажу про дождь народу.
КСЕНИЯ. Народ уже не хочет внимать твоим словам, уже зовут тебя бесчеловечной и жестокой. Все падают от голода. Твоих хлебов им не хватает. Нет воды. И все давно уже хотят открыть ворота. Подумать только – два месяца уже отрезаны от мира!
МАРФА. Два месяца... Так, что же, открывайте. И идите служить Князю московскому – он Новогороду вернёт всё изобилие его. Да и свободу.
КСЕНИЯ. Но что же делать?! Люди мрут как мухи! Дети, старики. С чего взяла ты, что победишь? Все воины его здоровы, сыты.  Муштрою занимаются под крепостной стеной. На солнце мечи в руках их сильных сверкают, зайчиков солнечных пускают в наш город - город умирающих людей.

Входит ФЁДОР.

ФЁДОР. Здравствуй, мама.
МАРФА. Здравствуй, сын! Давно не приходил. Как исхудал. Хлеба поешь.
ФЁДОР. Поем немного, а остальное унесу с собой – у нас на крепостной стене от голода все ослабели, но рвутся в бой. Устали от осады. Уж третий месяц... К тебе послали, чтобы полководца указала нам.
МАРФА. Я полководца укажу. Тебя ж оставлю дома – здесь нужен будешь.
ФЁДОР. Нет, я пойду.
МАРФА. Останешься. Охранник надобен.
КСЕНИЯ. Боишься, разорвёт тебя народ твой?
МАРФА. Не знаю. Может, и лучше было б, если б так…
ФЁДОР.  Что говоришь ты, мать?! Ладно, останусь. Хлеб только отнесу. И тулупы уже готовьте нам. Ночи холодные. В дозорах мёрзнем.  Так кто полководец-то?
МАРФА. Хоругвь Отечества вручу Делинскому. Иосиф ещё моему Исааку, вашему отцу, был другом,а ныне мой соратник. Сейчас пойдём на площадь.
ФЁДОР. Делинский именитый гражданин, его народ одобрит.
МАРФА (воодушевлённо). Да. Семь раз он был посадником степенным. И всякий раз служил великому отечеству он с честью.
КСЕНИЯ (перебивает). Но он же стар уже и слаб.
МАРФА. Он не на много старше меня, совсем не слаб! Иосиф меч держать умеет. С отцом вашим сражался так, что…
КСЕНИЯ (перебивает). Когда то было, мама?! (Обречённо.) Все погибнут.
ФЁДОР. А все об этом знают. Идут, чтобы спасти детей и жён. После их гибели ворота отворят. Иван великодушный мстить не станет.
КСЕНИЯ. Когда это ты стал так думать про Ивана?
ФЁДОР. Когда мне рассказали, как прикрывал в бою щитом своим он Мирослава, отважного и гордого бойца, твоего мужа, моего зятя. Как с сожалением сказал потом: «Жаль витязей таких, они могли бы составить славу всей Руси Великой».
МАРФА. Бери хлеба. Пойдём на площадь. Когда всех покормлю, Делинского представлю, верного друга своего. В бой провожу всех. Попрощаюсь. Но обещай, что не оставишь ты меня, со мною будешь. До конца.
ФЁДОР. Я обещаю.


Сцена одиннадцатая.

        МАРФА в тёплой одежде сидит на стуле, как на троне, словно статуя.
Входит ВАСИЛИЙ.

ВАСИЛИЙ. Ну, что, посадница… Всё. Ты проиграла.
МАРФА. Так думаешь?
ВАСИЛИЙ. Эх, Марфа, Марфа… Что ты натворила.
МАРФА. Ну, вот теперь накажешь. Душу отведёшь. Теперь никто тебя не остановит!
ВАСИЛИЙ. Да что тебя наказывать? Несчастная. Ведь при таком уме княгиней могла бы быть и миром править, а, вон, сама как повернула Судьбу свою.
МАРФА. Я как хотела, так и повернула. Ещё послушаю, что Князь Иван мне скажет.
ВАСИЛИЙ. Ты думаешь, он что-то тебе скажет? Что спустится с верхов своих сюда? Ты думаешь, ему ты ровня? Эх, баба…
МАРФА. Баба. Ты прав. Мне не поднять меча, чтоб убивать. Мне силою руки с мужами не сравниться. Да и задача ведь у баб другая – жизнь давать да ублажать супругов, на новые победы вдохновляя. Пока вы благодарны, понимая про вклад её, она не двинется из дому – будет любить до гроба. Сама подставит спину, чтобы вас поднять и выше сделать. И распластается, и до небес взлетит – всё ради милого. Грудью его закроет, и сделает героем, и выдвинет вперёд, чтоб все видали. Кто понял это сразу, тот  усердно будет беречь очаг, супругу защищая. А кто не понял – жалкий.
ВАСИЛИЙ (усмехаясь). Да что ты говоришь?
МАРФА. Что поняла за жизнь, то я и говорю. Да, меч поднимать нам трудно, но мы другою обладаем силой – мы вас умеем направлять. И вы идёте, думая, что это вы решили сами. Проигрывая, к нам бредёте, а побеждая, забываете о нашем вкладе. До следующей бойни. А жёнка понимает. Терпит. Но если бабу, что вас возвысила в душе своей, решите растоптать, она поднимется с такою силой, какая вам не снилась! Берегитесь. И всколыхнётся до высот высоких, о коих вам и знать не приходилось, богатство приумножит, детей поднимет – все головы пред ней начнут склонять… но и сожжёт дотла всё нажитое, коль  вам, порхающим, и вашим новым птичкам захочется его отнять. Или её саму принизить. Ты понимаешь?
ВАСИЛИЙ. Ещё  неравного себе любить не будет. Ведь не по сану. С союз семейный только с вельможей можно вступать, ведь так? Вот потому я сам хотел подняться, чтоб ровней стать. А, может, ещё выше. Я видел, свысока ты на меня смотрела. Я знал, купца терпеть всю жизнь ты не сможешь, и потому пути наверх искал упорно. Вот так на службу тайную и поступил к Ивану. Вот так и появился мой долг перед Отечеством и Князем. Да и перед самим собою тоже.
МАРФА. А предо мной?
ВАСИЛИЙ. Ты думаешь, мне просто было, Марфа? Но руки были связаны уже. Хотя… что говорить – то время не вернуть. Но мы ведь живы, мы можем снова всё начать, ведь вижу – любишь. Ведь не разлюбила?
МАРФА. Что?! Что я слышу? Снова начать? С тобой? С купцом? Который купит и продаст, коль выгоду увидит?!
ВАСИЛИЙ. Вот как… Знать, не поднялся я в твоих глазах, купцом так и остался. А ведь Иваном III уже давно пожалован в бояре.
МАРФА (перебивает). В бояре? Никогда тебе не стать им, не надейся – ты удалью не вышел. Хоть жемчуг из глубин достань, хоть звёзды с неба.
ВАСИЛИЙ. Откуда же гордыня-то в тебе такая? Ведь по уму да по поступкам взвешивать всех надо.
МАРФА (взрывается от смеха). Мерить, взвешивать… Купец! Ему бы только взвешивать и мерить – и слов других-то он не знает.
ВАСИЛИЙ (вздохнув). Через полгода укрепился я в Москве. К тебе вернулся. Но ты была уже с другим. И я уехал. Чтоб навсегда. И чтобы никогда уже не видеть ни глаз твоих, ни губ! А вот судьба вдруг повернулась…
МАРФА. Скажи Ивану, чтоб казнил меня. 
ВАСИЛИЙ. Ты что? Нет. Он не станет. Живи.
МАРФА. Живи? Меня уж четверть века нет. Богатство, даже дети, меня не возвернули к жизни. Злым духом стала я. Без жалости, без веры. Детей жалела. Но не сберегла – другая цель меня всю поглотила так, что даже о них я забывала. Одна лишь цель была! Лишь для неё жила.
ВАСИЛИЙ. Какая?
МАРФА. Ты видел: богатство, власть и жизнь счастливая без края. Но вот конца такого не хотела. Хотела только показать тебе, кто я такая. На что способна, что могу. Та, от которой ты уехал так трусливо… И если б не желание Ивана нас покорить, я стала бы ещё богаче и сильней. И ты увидел бы меня владычецей всесильной.
ВАСИЛИЙ. Новгородскою? Ты ею и была. Я видел.
МАРФА. Не только. Литовско-польскую ещё. И так бы всё и было. Если б…
ВАСИЛИЙ. А что богатства? Власть зачем? Разве счастливыми они нас могут сделать? Вот у меня теперь всё есть, а счастья нет. Всё потому, что нет любви.
МАРФА. А у меня была! Вот только что! Вздохнуть боялась, чтоб не сглазить. Тут ты пришёл! И всё разрушил. Опять! Вместе с Иваном.
ВАСИЛИЙ. Была любовь?! А я не знал – не известили. Кто он? (Вспоминает.) А это ты не про Михайла ли сейчас? Был разговор. Да, помню, говорили, что часто он к Борецкой ходит. Только тогда в чём я здесь виноват? И в чём Иван? Цель у Ивана Русь единой сделать – а до твоей любви ему и дела нет. И я, как славянин, приветствую ту цель. Я земли русские объездил, узнал, где как народ живёт, чем дышит, от чего страдает - и понял, единение необходимо. Так и скажи теперь, при чём тут мы?
МАРФА. Пускай меня казнят.
ВАСИЛИЙ. Иван мне сам сказал уже, что всех прощает. На площади веселье, слышишь? (Прислушивается.) Народ уже благодарит Великого Ивана – освободителя и Князя своего.

В окно слышна весёлая музыка и радостные возгласы людей.

МАРФА. Как быстро люд переменился. Вот только ж матерью своею звал меня.
ВАСИЛИЙ. Не думай больше ты об этом. Пойдём со мной. Есть у меня усадьба на Валдае. Небольшая, но нам хватит. Сбирайся, Марфа. Заживём там ладно, тихо. Вот только Фёдора я не спасу: в ссылку его отправят – всё ж, боярин… И Дмитрия спасти не смог. Хотел, но в ту пору я далеко был от Ивана. Гонца же, посланного мной, где-то в лесах перехватили - там он и сгинул. 
МАРФА. Дмитрий… Сын мой… Витязь. Герой. Такою смертию гордиться можно. Жаль, молод. Но наследки помнить будут про него.
ВАСИЛИЙ. И мы с тобой. Со службы сразу я уйду…
МАРФА (усмехаясь). Не надо.
ВАСИЛИЙ. Марфа, остынь уже. Ты всем и всё уж доказала. Тебя простили. Надо дальше жить.
МАРФА. С тобой? Теперь, когда чужее мы чужих? Да мне на плаху сладостней идти, чем лечь в твою постель.
ВАСИЛИЙ. Ну, ладно. Я не тороплю. Подумай. Но лучше согласись, иначе…
МАРФА. Что?
ВАСИЛИЙ. Тогда ведь… (вздыхает) высылка для всех.
МАРФА. А я всё жду, когда уже начнётся? Когда ж ты власть свою покажешь? Уходи.
ВАСИЛИЙ. Но Марфа…
МАРФА. Тебя я не прощу даже на дыбе. Ещё раз повторяю – не прощаю!
ВАСИЛИЙ. Это сейчас из-за Михайла ты свирепеешь. Он полюбил тебя немного да и бросил, как только жареным запахло. (Сочувственно.) Ах, бедная несчастная душа. Обиженная баба… И недолюбленная. И недолюбившая. Жаль мне тебя. Хоть и горда ты предо мной, а сердце-то, небось, уже разорвано от боли. Всё понимаю.
МАРФА (кричит). Да что ты можешь понимать? «Не вельможу она любить не станет». А я любила. Любила так, что всё равно мне было, что люди скажут, что решат.  Завидовала крохе, что во мне уж зрела – я так сама хотела б быть в тебе.
ВАСИЛИЙ. Что? Крохе?
МАРФА. Да.
ВАСИЛИЙ. Какой? Откуда?
МАРФА. А откуда дети? Из семени, что ты мне дал.
ВАСИЛИЙ. Дитя?
МАРФА. Дитя. А ты не слышал, как билося оно, когда мы нежились в постели? Не видел живота, что рос упруго и что мешал уже любиться нам?! Не зрел?
ВАСИЛИЙ. Нет. Я не зрел. Но я любил. Сударыню мою. Владычицу и паву. А где дитя? Кто? Дмитрий?
МАРФА. Нет. То дочь была. Не захотела жить.
ВАСИЛИЙ. О, Боже… Пошто ж тогда мне не сказала?
МАРФА. Так не успела.
ВАСИЛИЙ (протягивает к МАРФЕ руки). Марфа!
МАРФА. Уйди.
ВАСИЛИЙ. Не углядел тогда я! Верь! Всё потому, что думал лишь о том, как мне с тобой сравняться! Если б знал…
МАРФА (смеётся). Со мной сравняться? Вот потеха! Вот насмешил.
ВАСИЛИЙ. Не надо больше так. Остановись. Опомнись.
МАРФА. Оставь уже мой дом, торгаш, хапуга, наймит продажный.
ВАСИЛИЙ (вспыхнув). Ах, вот как даже … (Хочет что-то сказать, но передумывает.) Ну ладно. Поживи пока ещё тут. До ссылки.
МАРФА (сжав кулаки). Уйди!

ВАСИЛИЙ уходит.
Слышится плач младенца.

МАРФА (растерянно). Боже, как мне плохо! Как больно… Боль! Одна сплошная боль. Вот, что осталось мне. Проклятая любовь – кому она нужна? Зачем? Чтобы рожать, ведь этого не надо. Достаточно договорённости. И даже обязательства тут не нужны. Зачем тогда, Всевышний, ты придумал эту любовь?! Эти мученья. Помутненья разума и слабость воли. В чьей власти мы, когда душа слилась с другой душой?! Кто повелитель тела в тот момент? Поступками кто управляет?! Кому так выгодно безумство наше? Зачем, ведь это неразумно! Это опасно даже – так зачем?! Зачем дал, Боже, нам ты это испытанье? Кто не способен на любовь, тот трижды счастлив! Счастлив! Счастлив! Ведь он не знает этих диких мук, когда не то, что жить, смотреть, дышать не можешь. Когда забудешь ты о тех, кто рядом, кто зависим от тебя – вот так рассудок это нечто нам разрушает. Какая боль! На клеточки давно меня боль разложила и преумножилась в тот миг во столько ж раз. Всё - чернота… Не вижу ничего. Не слышу. Быть не хочу. Я больше не хочу. Казните! Я чудище! Проклятье рода. Всех погубила чрез эту страшную любовь! (Тихо.) Казните! Заслужила. Я переполненная чаша скверны. Четвертуйте – этой боли я хочу! Это моё последнее желанье. Убейте… (Падает.)

ЕВФИМИЯ (голос). Марфа! Марфа! Где ты? Ты где?

        В горницу вбегает ЕВФИМИЯ. Она подбегает к МАРФЕ, пытается её поднять,
        машет платком ей в лицо, сбрызгивает водой.
        МАРФА открывает глаза.

МАРФА. Что это я? Заснула?
ЕВФИМИЯ. Ты на полу лежала. Ты, наверное, упала.
МАРФА. Как всё черно вокруг. И холодно…
ЕВФИМИЯ. Занемогла ты. Простудилась. Ты три часа стояла на коленях пред домом Ярослава на площади, покуда бой шёл под стеною. Земля сырая - холод, скоро морозы. Марфа, а дождя всё нет!
МАРФА. А дождя всё нет.
ЕВФИМИЯ. И Бог с ним – чего теперь об этом… Скажи мне лучше, что болит? Я кликну лекаря.
МАРФА. Всё. Или ничего? Дыра на месте сердца – нет его. Меня ты видишь? Я есть?
ЕВФИМИЯ. Ну, Марфа, не пугай. Ты есть. Ты есть. (Всхлипывает.) Нет только больше воинов у нас – погибли все.
МАРФА. Но кто-то же вернулся - я видела.
ЕВФИМИЯ. Не воины они уже – порублены. Кто выживет из них? Давай тебя я до постели доведу и кликну девку дворовую. Я видела, она внизу возилась у печи.
МАРФА. А сын мой Фёдор?
ЕВФИМИЯ. Пленён. Но не казнят – отправят в ссылку. Простили всех.  (Подводит МАРФУ к кровати.) Ложись. Сейчас скажу, чтоб принесла тебе отвару. Лежи. А я сейчас. (Убегает.)

МАРФА лежит в постели. Входит КСЕНИЯ.

КСЕНИЯ. Ты почему в постели? Днём? Я в первый раз такое вижу. Как чувствуешь себя? Занемогла?
МАРФА (безучастно). В новой опашнице ты.
КСЕНИЯ. Конечно, для меня ведь шили.
МАРФА. Шили для праздника.
КСЕНИЯ. Так разве же не праздник? Ты этого хотела, а я… как дочь твоя...
МАРФА. Красивы золотые павы. Златошвейка у Лошинских недурна… (Гладит руками опашницу.) Нет, Ксения, не праздник. Не к такому завершению я шла, поверь. Я изначально возвеличить вотчину свою хотела. Возвысить. Изладить единственною в мире такой свободной и обильной.
КСЕНИЯ. А чего добилась? Разрушила всё без остатка.
МАРФА. Это война… К войне мы были не готовы.
КСЕНИЯ. Причём тут, не готовы? Не обучены – вот в этом истина и есть. И ты ведь знала.
МАРФА. Знала. Но не осознавала до самого конца – всё думала, пусть не влеготку, но числом возьмём, и небо дождями нам поможет. Хотя, конечно, понимала, что тут уменье тоже нужно.
КСЕНИЯ. Тут уменье не «тоже нужно», а первостепенно! А что ж тогда ты прогнала гонца от Казимира тайного?
МАРФА. Так вспомнила, что русская… А ты откуда знаешь?
КСЕНИЯ. Слыхала. За дверью я стояла. Подумала, вдруг помощь будет надобна тебе.
МАРФА. Так ты всё видела?
КСЕНИЯ. Конечно. Все эти дни я за тобой следила, чтоб подхватить, коль упадёшь. Иль заступиться, коль явится души твоей земной распорядитель.
МАРФА (испуганно). И про него, выходит, знаешь?!
КСЕНИЯ. Знаю.
МАРФА. А я всё думала, как мне о нём поведать тебе, чтоб без меня в его ты не попала сети. Заметила, неравнодушна ты к нему.
КСЕНИЯ. Ты про кого?
МАРФА. Так… про него же.
КСЕНИЯ. Да про кого?
МАРФА. Значит, не видела? Ну, тогда ладно.
КСЕНИЯ. Коль начала, так говори. Кого я пропустила?
МАРФА. Да Бог с ним…
КСЕНИЯ. Нет, уж, ты скажи. Кто приходил ещё?
МАРФА. Кто приходил? Не знаю, как сказать… Тот человек, что четверть века сердце моё держал в своих руках. И ничего я не могла поделать. Пыталась, но не могла. Кляла его, корила, упрекала все эти годы, но не получалось мне выкинуть его из дум своих. Обида меня всю поглотила такая, что не сравниться даже ненависти с ней, и даже самой лютой боли. Невыносимою была она и изводила так, что затмевала белый свет и искажала явь. Порой, бывало, хоть на стену лезь! Не то, чтобы хотелось умереть, но жить мне было нестерпимо! Пока Михайла не явился. Конечно, он заговор тот снять не смог, но сгладил. Немного легче стало.
КСЕНИЯ. Михайла?
МАРФА. Да. Оттаяла я с ним. Немного, правда, но чуть-чуть забылась. Я про Михайлу знала всё, и замуж за него не собиралась. Даже не думала об этом. Я с вдовами богатыми за шляхтичей готовилась идти, как Казимир нам обещал. Чтобы скрепить державы. Но нас так обманули, Сеня! Так посмеялись. И даже сам Олелькович не преминул потешиться над этим! Стерпеть такого не смогла – взвилась! На деле, Сеня, королям никто не нужен. Богатство только да и власть! Нет душ у них. Есть только плоть, которая стяжаний жаждет. И тут вот в эту пору дружочек мой былой и объявился.
КСЕНИЯ. Ты можешь мне сказать уже, кто он? В секрете сохраню – меня ты знаешь.
МАРФА. Не торопись, сейчас мне трудно. Потом скажу.
КСЕНИЯ. Потом уже не будет. Люблю тебя, горжусь, что матерью такою рождена, но ухожу – зашла лишь попрощаться.
МАРФА. Куда?!
КСЕНИЯ. Я в монастырь решилась. Надеюсь, успеть всех отмолить, ну, а потом уж и не страшно будет предстать перед Богом.
МАРФА. Нет, доцерь, нет, не надо! Ведь жизнь твоя вся впереди.
КСЕНИЯ. Вся впереди? Кто я теперь? Куда идти? Кому нужна? Ведь даже в ссылку не отошлют, сказали: «Вольна, свободна». И что мне делать со своей свободой? Выходит, отжила и я…
МАРФА. Да что ты! Ты молода, красива – тебе в любовь сейчас, в ласки и нежность, чтобы ожить. И чтобы жизнь другому дать.
КСЕНИЯ. В любовь?! Что слышу я? И от кого? Не ты ли только что сказала…
МАРФА. Да. Я. Но не свезло мне. Так бывает. А счастлива была. Пускай недолго, с полугодие всего, но это было. И это было чудо! Диво! Того не испытавший, жизнь прожил напрасно.
КСЕНИЯ. И это говоришь мне ты?
МАРФА. Да, доцерь, я. Любовь прекрасна! Когда тебя обнимет твой желанный, руками сильными и нежными к себе прижмёт, и прорастёт в тебя, в пушинку светлую ты враз перерастаешь и к небу звёздному возносишься и на земле рай познаёшь. Как от такого отказаться? Даже сейчас, уже всё зная, чем это кончится, нырнула бы опять в тот омут.
КСЕНИЯ. Да кто же он?!
МАРФА. А он… купец. Прекрасный, сильный, вольный. Так трепетом своим меня он заражал, что и сейчас дрожу вся, вспоминая. А как умён был! Наречий-языков чужих он много знал. А сказок сколько! Мифов. Баллад. Волшебно просто. Такого про Христа с Марией-Магдалиной мне поведал, что до сих пор не знаю, правда ль? Без памяти любила… Но он ушёл – он выбрал власть и славу. И достиг. И был пожалован Иваном Великим в московские бояре даже. Неделя, как вернулся. Пришёл. Позвал с собой. Но утекла вода. Ты знаешь, в реке в одну ведь воду не войдёшь, уже давно другая течёт в том самом месте. А любовь прекрасна, только вот ревность в любви страшна – она ведь месть рождает. И обиду.
КСЕНИЯ. Если любовь светла, откуда тогда явиться мести?
МАРФА. От боли, от обиды. Увы, такое может быть. Если дружок уходит и оставляет тебя в растерянности и в смятеньи. А если ещё ты останешься с… (Задумывается, тяжело вздыхает.) Ну, ладно… Это плата, девонька моя. За счастье то, что испытала.
КСЕНИЯ. Так значит, за любовь платить придётся?
МАРФА. За всё надо платить. То, что без платы, то в силках. А что в силках – то плен иль смерть. Но, ягодка моя, за всё уже ты заплатила вперёд. Теперь Судьба тебя вознаградит.
КСЕНИЯ. Да кто же он?! Сказала, что вернулся и?..
МАРФА. Вернулся. Через четверть века. Василий. Пирогов. Друг Холмского и правая рука Ивана.
КСЕНИЯ. Не может быть! Как?! Пирогов?!
МАРФА. Да.
КСЕНИЯ. Но, матушка, ведь он же славный!
МАРФА. Он перемётчик. Лжец.
КСЕНИЯ. А искренним таким казался, великодушным, добрым. И так хорош собой!
МАРФА. Перерожденец.
КСЕНИЯ. Я видела, он приходил к тебе… Так приходил он, значит, за тобой?
МАРФА. Он так сказал.
КСЕНИЯ. Я думала за мной… Наивно. Получилось, я с матерью соперничать решила. Но я же ничего не знала!
МАРФА. Да что ты, доцерь! И мысли не было такой.
КСЕНИЯ. Так что же? Ты отказала?!
МАРФА. Да. Ко мне боярин приходил. Властитель. А я купца любила.
КСЕНИЯ. Вставай! Пойдём к нему вдвоём. Я вас благословлю и руки ваши соединю навеки.
МАРФА. Это невозможно.
КСЕНИЯ. Возможно! Он любит! Да и ты! Ведь это видно – ты наполнена любовью. Она в тебе. И никуда не делась.
МАРФА. Не делась, да. Она во мне осталась. Но не любовь это уже, а мощи.
КСЕНИЯ. И Бог с ней! Вы всё заново начнёте. Я слышала, что так бывает.
МАРФА. Не знаю, что бывает, но знаю, как всё было.
КСЕНИЯ. Любила.
МАРФА. Да. Любила. Без памяти и без оглядки.  Когда ушёл, едва жива осталась. Нянька моя меня вернула к жизни, детей передо мной явив, сыночков- отроков Феликса и Антона. Осталась жить. Но вот страдала до одури, до крика, пока дитя безвинное не потеряла…
КСЕНИЯ. Дитя?!
МАРФА. Да. То была доцерь. Не захотела жить… Тогда и приказала я сердцу забыть его! И приступила к этому неистово, нещадно. А чтобы доказать себе, что жалок он и мелок – решила возвеличиться и вознестись. И зажила я яростно и буйно. И богатела не по дням, а по часам без страха и оглядки. И так безудержно, и так азартно, что вскоре не было меня богаче. …Теперь же, Сеня, я устала. И чаша жизни переполнена моей.
КСЕНИЯ. Ты про дитя скажи! Значит, жила ты с ним?!
МАРФА. Не слушай меня, Сеня, то был сон.
КСЕНИЯ. Я понимаю. Напрасно думаешь, что буду осуждать, ведь ты любила… но не простила?
МАРФА. Нет, не смогла. И мне прощенья нет. Пред Богом я потом отвечу. Всё расскажу. Всю правду. А там уж – как Он рассудит. (Обнимает дочь.) Пообещай про монастырь забыть. Я отношенья с Богом на себя возьму. Пообещай жить полно и взахлёб. Уж лучше водопады, чем болото. И уезжай отсюда поскорей. Иди к Ивану - коль простил он всех, так тебя примет. Не проклинай меня, хотя я это заслужила. Такого натворила – нет прощенья. (Удивляется сама себе.) Вот так любила? Или с ума сошла?  На что потратила я жизнь?!
КСЕНИЯ. Но неужели всё это только из-за него?!
МАРФА. Из-за него. Других причин не вижу. Обида душу мне сожгла.
КСЕНИЯ. Поверить невозможно. Вот этого мне точно не понять.
МАРФА. Пока не полюбила. Потом поймёшь. И, может быть, только тогда простишь. (Смотрит в окно.) Что там на площади?
КСЕНИЯ. Народ продажен так же, как бояре, как бывшие любовники и как неверные мужья. Забыли тебя те, кто ничего не потерял. Кто потерял – клянут.
МАРФА. Да, знаю. Василий рассказал. (Приложив руку к груди.) Иди, моя голубка. Живи. И про меня не думай. (Задыхаясь.) Даст Бог, так свидимся, а нет, так знай: молиться буду за тебя. И верь: счастливой будешь. Вот посмотришь. (Обнимаются.) И князя своего ты встретишь.  Советчицей ему ты будь, поддержкой, но править должен он. Мужи умеют остужать любовь, коль речь пойдёт об их отчизне и государственных делах. В отличие от нас.  (Достаёт из-под подушки бархатный кошель.)  Возьми. Только припрячь под нижнее – надёжней будет. Иди. (Целует дочь, легонько отталкивает её.)
Постой! (Целует руки дочери.) Прости меня за всё, иди! Иди! Нет больше мочи на тебя смотреть!
КСЕНИЯ. Мамочка! Мама!

КСЕНИЯ обнимает мать, не уходит. МАРФА отрывает её от себя.

МАРФА. Доцурочка моя! Дитятко! Беги! Я словно только что проснулась! Беги к Ивану. Он великодушен. Он защитит. Не думай больше обо мне.
 
        КСЕНИЯ быстро убегает. МАРФА крестит её вслед, изо всех сил старается
        сдержать рвущиеся из груди рыдания.
Возвращается ЕФВИМИЯ с настоем.

ЕВФИМИЯ. Марфа, как ты? (Протягивает ей ковш.) Попей - сама сейчас варила. А девки нет. И никого. Сбежали.

МАРФА дрожащими руками берёт ковш, захлёбываясь, пьёт.
  Вбегает АНАСТАСИЯ.

АНАСТАСИЯ. Марфа! Марфа!
МАРФА (с ненавистью). Анастасия?! Как смела ты прийти в мой дом?! Пока он мой ещё!
АНАСТАСИЯ. А что такое? Ты гневаешься на меня? За что?
МАРФА. За что?! Ты спрашиваешь? Ты не знаешь?!
АНАСТАСИЯ. Нет, Марфа, нет. Не понимаю.
МАРФА (остывая). Не понимаешь… Да за то, что ты связалась с купцом московским.
АНАСТАСИЯ. Нет, Марфа, нет! Он не купец – посол, но сам новогородский.
МАРФА. Купец он! И изменник! Он виноват настолько, что надо голову ему снести!
АНАСТАСИЯ (заплакав). Уже не надо. Удар хватил его сейчас. Пришёл, сказал, что уезжает, что навсегда, заплакал и упал. Лекаря позовите! Прошу вас, умоляю! Вдруг ещё можно что-то сделать?
МАРФА. Как? Как упал? Он только что был жив… Он только… А лекаря ведь больше нет – погиб сегодня. Со всеми вместе. Ночью. (Поднимается.)
АНАСТАСИЯ. Когда я убегала к вам, он не дышал уже. Мой милый! Сокол мой Василий. Всё. Конец. За что?
ЕВФИМИЯ. Как Бог решил, так всё и будет. Рабы смиренные Его мы. В любое время дня и ночи должны готовы быть.
АНАСТАСИЯ. К чему?
ЕВФИМИЯ. Волю Его исполнить. Ему видней.
АНАСТАСИЯ. Как мне тебя понять? Так это во спасение ему? Иль в наказанье?
ЕВФИМИЯ. Нам, смертным, не узнать об этом. Пойдём, посмотрим, что там?

ЕВФИМИЯ обнимает АНАСТАСИЮ, и они уходят.
Слышатся голоса.

ГОЛОСА. - Всё! Всё, он отошёл... - Кто?.. - Кто?.. - Как кто? Василий Пирогов, рука Ивана. Иван сейчас над ним склонился, просил не пировать так шумно... - Хороший был боярин. Новгородский наш... - Вот видишь, как на родину явился – видно, за тем, чтобы в земле родной остаться.
МАРФА. Он отошёл. Нет больше сокола Василия. Так быстро – ни мук, ни боли. За что ж такой ему подарок? И в жизни он не мучился - всегда был прав, доволен. И что теперь? Теперь, что, всё? Всё. (Начинает осознавать произошедшее.) Так он ушёл! Теперь моей он казни не увидит – а мне тогда она зачем? А казнь виделась так холодно и так кроваво – и жутко, и красиво. И я такая гордая с улыбкой на лице. Последний взгляд – в его глаза. Он бледный, ртом хватает воздух… Что это было? Что со мной? Ведь не потеха ж это скоморошья… Зачем я… Что я… (Словно просыпаясь.)
Кто я? Где моя душа? Одна лишь скованная плоть. Я кукла? В чьих руках? Хозяин кто? Костлявая с косой? Решит: достаточно – и шурх меня в мешок? Но не она же мной руководит. А кто? Кто разума хозяин? Меня как будто нет. А, может, нас и нет. И что тогда богатство, радость, муки… С любовью, или без… Зачем тогда мне надо было биться, страдать, болеть, пылать и содрогаться?   (Прижимает руку к сердцу – ей плохо.)
Ушёл Василий. Сокол мой. Моя любовь, моё презренье. Ненависть моя и вдохновенье. Теперь что жизнь, что смерть…  Теперь всё – всё равно…
БОЖЕ, ЧТО Я НАТВОРИЛА?!

                Сцена двенадцатая.

Ночь. Тихий шум дождя.
        МАРФА лежит на кровати.
        Входит СТРАЖНИК с факелом.

СТРАЖНИК. Боярыня Борецкая?

        МАРФА поворачивает к нему голову.

Поднимайся. У меня приказ. (Показывает грамоту.)
МАРФА (безучастно). На казнь?
СТРАЖНИК. В ссылку. Сбирайся. Шубу не забудь. Греть тебя будет некому, а путь далёк. Кто знает, когда ещё до места доберёмся. Если в болотах раньше не потонем.
МАРФА. Болота высохли.  (Прислушивается.) А что это шумит?
СТРАЖНИК. Так дождь. Всю ночь стеною лил. Разверзлись хляби. Небеса черны. Раз мокрядь зарядила - морозов скоро не видать. Рогожку от дождя ты тоже прихвати – в телеге ехать будешь, не в карете.
МАРФА (со скорбною усмешкой). Ну вот и дождь. Да, надо было б сразу к Всевышнему нам обратиться... Но всё равно спасибо. Господи, ты всё-таки меня услышал. (Крестится.)

     МАРФА поднимается и, гордо подняв голову, выходит вместе со СТРАЖНИКОМ.


                Примечание 1.
 
Багряница - торжественная верхняя одежда пурпурного или червлёного цвета.
Баить – говорить, рассказывать.
Бирюльки - сбор миниатюрных игрушечных предметов (посуды, лесенок, шляпок, палочек и так далее) или палочек, старинная настольная игра.
Блазнити – соблазнять.
Ватажиться – дружить.
Вельми – очень.
Веско – ясно, убедительно.
Вестно – гласно.
Вёдро – сухая солнечная погода.
Вилелепие – восхваление.
Влеготку – легко, без труда.
Ворог – враг.
Впротивку – супротив, наперекор.
Выжига - плут, пройдоха, прижимистый человек.Грустко – грустно, печально.
Глум – шумное веселье.
Гожий – годный, пригодный.
Гудец – певец.
Дивить – удивлять.
Доба – время.
Дщерь, доцерь - дочь.
Есень – осень.
Жалливый – жалостный, печальный.
Желячий – жалкий.
Задоха – духота.
Зело – очень.
Зрети – смотреть, видеть.
Лудить – пьянствовать, буянить с друзьями.
Мура – бессмыслица, чепуха.
Мшица – мелкое насекомое. (Мошка, комары, слепни.)
Наймит – наёмный работник, беглый холоп.
Обличность – личность.
Опашница – верхняя одежда.
Перемётчик – изменник, перебежчик.
Перерожденец – человек, идейно ставший на сторону врагов.
Пошто – почему.
Раздряга – раздор.
Ризничий – заведующий ризницей, всей церковной утварью.
Ритор – оратор.
Свара – раздор, брань.
Сеча – битва, сражение.
Сквернавец – дурной человек, пакостник.
Сообедник – сотрапезник.
Тать - тайный похититель, мошенник.
Токмо – только.
Туга – печаль, тоска.
Ухоронить – спрятать, скрыть.
Хапуга – вор, взяточник.
Хоругвь – знамя, стяг.
Шанец – шанс, удача, случай.
Щирый – искренний, настоящий.

Примечание 2.

Уния (церковная) - объединение двух или более христианских конфессий.

Ма;рфа Боре;цкая (известна как Ма;рфа-поса;дница, в различных источниках указывается отчество Семёновна или Ивановна) — одна из лидеров новгородской оппозиции к Ивану III. Выступала за независимость Новгорода от Москвы и сближение с Литвой. Потеряла земли и богатство в результате поражения Новгорода в московско-новгородской войне 1477—1478 годов, была увезена из Новгорода в ссылку. Дальнейшая судьба боярыни неизвестна.

Батори — венгерский магнатский род, династия князей Трансильвании, с 1575 по 1586 год, в лице Стефана Батория правящая фамилия Великого княжества Литовского и королевский дом Польши.

Софья Палеолог, Зоя (ок. 1455 — 7 апреля 1503) — Великая княгиня Московская, вторая жена Ивана III Великого, мать Василия III, бабушка Ивана IV Грозного. Происходила из византийской императорской династии Палеологов, племянница последнего императора Византии Константина XI Палеолога