Rip current. Кольцо Саладина. 13

- Девочки, пяточки собирайте! Не забывайте, ножки должны быть красивые!.. Показываю ещё раз, смотрим внимательно. Скоро я не буду пускать вас в кроссовках на занятия, ищите где хотите лёгкие туфли, можно старенькие, мамины, бабушкины… Я заказала для вас танцевальную обувь в Испании, но если вы сейчас не научитесь позициям, вам никакая обувь не поможет! Пошли! И - раз, два, три!..
...Наши суровые рабочие будни…
По расписанию они начинаются с 3-х часов дня. Именно к этому моменту студенты освобождаются после последней пары.
Но это по официальному распоряжению ректората. А по факту тусовка вокруг нас кипит уже с двенадцати. Всё прозаично: народ заколол последние пары. А то и вовсе не ходил ни на какие пары. Проспался хорошенько после ночных загулов и прикантовал к нам.
- Вероника Васильевна, ну, мне очень хочется, правда… мне так нравится…
- Анечка, у тебя же совсем нет подготовки…
- Я подготовлюсь! Честное слово! Мне найдут репетитора! Тётя в культуре работает, она найдёт хореографа, ну, мне очень хочется, я сегодня специально на электротехнику не пошла… Ну, пожалуйста… Хоть на подтанцовку какую-нибудь...
Аня тоненькая, ломкая, изящная. Я её приметил ещё в первый день на дефиле – и чем-то она напомнила мне пани. Серыми глазами, может? Подготовки у неё и правда никакой, она просто студентка. Но очень хорошенькая студентка.
- Анечка, если так хочется, конечно, ищи репетитора, конечно, пробуй. Мирьяна, можешь остаться со мной ещё на полчаса?
С Мирьяной мы уже потанцевали. Приятная девчонка. Она из Варны. Тёмная шатенка с горячими цыганскими глазами. Её муж стажируется здесь на железной дороге, а она приехала к нему на полгода с маленькой дочкой. Зашла случайно в ведомственный институт с мужем, а там на стене – объявление о кастинге. Она хорошо говорит по-русски и понимает шутки. У меня к ней особенная симпатия, потому что в ней как бы кусочек моего Чёрного моря.
Мы уже пожаловались друг другу на здешний холодный февраль и повспоминали наши мягкие зимы. У неё крепкое, тёплое, устойчивое тело, его приятно обнимать. Хорошая партнёрша с приличной подготовокй - у себя дома она танцевала и пела. Танцует отлично, но с аргентинским слабовато. Зато латина у неё прекрасна.
- Позанимаешься со мной? – лукаво спрашивает она меня и подмигивает.
Мы смеёмся, у нас хорошее взаимопонимание.
А вот с Аней как раз не ладится.
- У вас с ней что-то есть? – Аня взглядывает на меня многозначительно из-под накрашенных ресниц.
- С кем? – таращу я глаза.
- С Вероникой Васильевной?
- В смысле? – не сдаюсь я, готовый бодаться со всеми на свете за свою независимость.
- Ну… она на тебя так смотрит… Слушай, - таинственно шепчет она, - ты не можешь попросить, чтобы она со мной позанималась?
Ах, вот зачем ей нужно прощупать наши связи. Ей хочется на сцену…
А на сцене между тем – сплошной бардак.
- Стоп! – хлопает в ладоши Вероника. – Тома! У тебя не получается вращение, потому что неправильно опираешься. На подушечки надо опираться! Чес, иди покажи!
Покажи – это значит, смотреть на женские ножки и даже трогать женские ножки, чтобы проверить, как там у нас с мышцами, правильно ли они работают. Рутинная работа. К которой я ещё здесь не привык.
Наступив на все чувства, присаживаюсь перед девушкой и, стараясь не касаться голой кожи голыми руками, ставлю громадную неуклюжую кроссовку на упор. Что-то говорю и объясняю. Поднимаю глаза – из-под приспущенных ресниц летит в меня сверху, с небес, смелый взгляд зелёных глаз.
- Попробуй теперь сама, – сдержанно говорю я и предусмотрительно отхожу от Томчика – как её все зовут - на безопасное расстояние.
Она пробует сама. Вопросительно смотрит. Спину изогнула картинно – больше, чем надо в танго. Я хороша? Я – хороша!
…Вообще-то есть такие девичьи ноги, что могут свести с ума даже в кроссовках, держись крепче, Чеслав Радивилов…
Наши суровые рабочие будни…

- Девочки только о тебе и говорят, - улыбается мне Вероника во время короткого перерыва. Она сидит в своём чёрном трико в отдыхательной позе у своего столика и понемногу отпивает воду из фляжки. Она всегда носит её с собой и удивляется, что у нас ни у кого нет привычки держать воду возле себя. Ей странно, что у нас не продаётся питьевая вода в мелких разливах, и она купила себе в «Сувенирах» подарочную фляжку в дорогом тиснёном футляре с изображением Красной площади. И согласилась, что это гораздо красивее, чем просто бутылка с этикеткой.
- И что же говорят обо мне девочки? – не очень учтиво буркаю я.
- Интересуются твоей личной жизнью, - смеётся Вероника и делает очередной глоток. - Женат - не женат. Свободен - не свободен. Всем хочется с тобой танцевать.
- Я всегда готов танцевать, – пожимаю я плечами.
И вижу: Вероника оценила мой такт. Женат-не-женат – это уже официальный приговор, тут уже хочешь-не-хочешь, а приходится признаваться, что ты не свободен, и даже в куче случаев легально знакомить с женой. А вот свободен-не-свободен – это моё личное дело, до которого здесь никому дела нет. Что же до танцев, то танцевать я всегда пожалуйста, затем я здесь и есть. Танцевать с каждой. И это мне привычно и приятно. Но я ещё должен и спрашивать с каждой, а вот это уже мне не привычно и не свойственно. Учителем я был только один раз в жизни – с пани. Только какой там был из меня учитель…
«А я не буду это делать».  «А мне это не нравится!» Я вспоминаю это сейчас – и тепло толкается в моё сердце.
А здесь всё по-другому. Здесь никто не имеет права так заявить.
- Это мой помощник и ваш педагог, - безапелляционно объявила Вероника в самый первый день, поставив меня перед девчачьей стайкой и не дав особенно опомниться. – Его зовут Вячеслав, слушайтесь его, цените его, любите его.
И теперь меня здесь все любят. Каждая ждёт, когда я позову в пару.
- Попробуй с Аней, - говорит Вероника. - Ей нужно расти, она старается.
Я вздыхаю. Аня лёгкая, невесомая, и… поэтому с ней трудно. В танго нужно уметь работать с весом. А ей просто нечем работать, ей семнадцать, у неё веса-то толком нет...
Но сегодня хоть она уже не в своих ужасных бутсах, а в летних босоножечках и в длинной юбке, в которой совершенно не умеет ходить.
Но она изо всех сил подражает Веронике. Они все ей подражают. Делают женственные причёски, как у балерин, небрежно-изящно жестикулируют, тянут горделиво шейки. Мне немного смешно.

Наши суровые рабочие будни…
Я берусь обеими руками за худенькие предплечья.
- Встань плотнее, почувствуй себя.
Аня с готовностью выпрямляется, кротко смотрит из-под накрашенных ресниц. Она не знает, что это такое - «почувствовать себя». Зато честолюбия у неё на десятерых. Ходить «в рамке» ей скучно, ей хочется красивых шагов, умопомрачения, власти над всеми – и хорошо бы и надо мной тоже.
Она храбро закидывает руку мне на плечо выученным жестом.
И словно растворяется в моих объятиях. Я едва ощущаю её, настолько она невесома. И при этом жестка, смущена и непослушна. В ней ещё нет женщины, и я прямо каждой своей клеточкой чувствую её страх близости мужчины.
Скорее всего, она ещё даже и не целовалась по-настоящему, у неё совершенно не разбуженное тело, женщина в ней спит крепким сном.
Но она старается изо всех сил. А я изо всех сил стараюсь её не пугать, веду аккуратно, давая максимальную свободу. Она боится на меня взглянуть, потому что мучительно проверяет свои движения. Губы её едва заметно шевелятся, она считает шаги...
- Всё хорошо, - одобряю я, но она не реагирует, ей досадно, что умопомрачения никак не получается.
- У тебя всё получится, - успокаивающе говорю я.
Молчит, презрительно вздёргивает бровь. Ей не нравится, что я утешаю её. Самолюбивая. Как пани…
Пани... Где же ты, пани моя? Что же это за жизнь такая московская, что мы никак не найдёмся, не сойдёмся? Только мерещишься ты мне на всех перекрёстках, во всех девушках, в каждой белой шапочке. А иногда снишься…
Только самой тебя нет… Где ты?..

                *         *       *

- На, возьми лучше мою помаду! Твоя при дневном свете хороша, а при электрическом в театре совсем не будет видна.
Татка, щёлкнув косметичкой, оперативно снимает колпачок с золотого патрона и подсовывает мне под нос.
Я намазываю поверх своей помады Таткину и разглаживаю краску движением губ. Да, похоже, Татка права…
- Где помаду брала?
- На Петровке.
- В «Ванде»?
- В «Косметике».
Мы одни. Можно спокойно повертеться перед зеркалом. Все сотрудники разбежались, ушёл даже завкафедрой, ушёл даже наш ассистент Олег, который вообще всегда уходил самым последним, и мы к этому уже привыкли. Но сегодня он вдруг засобирался вместе со всеми.
- У мамы день рождения, - извиняюще улыбнулся он, натягивая старенькую курточку.
- А подарок купил? – моментально оживилась Татка.
- Цветы…
Он вынул из шкафа, с самого низа, что-то закутанное в газеты. Татка сунула нос в свёрток.
- Ты с ума сошёл! - напустилась она немедленно. – Целый день без воды! Почему не сказал? Они же вид потеряют пока довезёшь. Дай сюда, я освежу!
Олег застенчиво улыбнулся, принял цветы, которые Татка завернула ещё в два слоя институтских газет.
- Может быть, за пазухой?.. – неуверенно предложил он, с сомнением глядя на свёрток.
- Не надо, помнёшь всё. А когда зайдёшь в подъезд, газеты снимешь.
- Спасибо, - вежливо кивнул Олег.
Он всегда вежливый, немного задумчивый, немного не от мира сего. Но я с ним дружу – он как тихое озеро после Таткиных эскапад. И моих тоже.
- Ты знаешь, пока тебя не было, я не верила, что он Меньшиков, - заметила я, когда за Олегом закрылась дверь.
- А что у нас завкафедрой - Андрей Миронов – ты сразу поверила?
- Ну, я всё-таки к этому привыкла ещё с позапрошлого года… А тут приезжаю – а у нас, кроме Андрея Миронова ещё и Олег Меньшиков. Конечно, не поверила сначала. Слушай, а у него девушка есть? Как-то он неумел с цветами…
- У Олежки? Ой, у него какая-то трагическая любовь была. Не могу сказать точно, но очень трагическая.
- То есть, девушки нет?
- Ну, вроде того…Ты готова? Последний раз позвоним?
Мы уже звонили раз пять. Элеонора Исаева так и не откликнулась в течение дня… Сложная жизнь у переводчиков Интуриста…
Я слушаю гудки уже в который раз, кладу гудящую трубку, Татка гасит свет, мы запираем кабинеты.
Рабочий день окончен, начинается полноценная личная жизнь.

продолжение следует