Александра

 Русскому человеку зимой воевать как-то сподручнее. Полезнее во всех отношениях: и противник в ужасе от холода и грязи, и одежда на нас привычная: надел суконный мешок, растолкал под него всё, что в жизни пригодится, и вперёд! – а враг по форме мёрзнет, что-то не видели мы у них, у противников всех мастей, телогреек разношенных. А летом воевать глупо: летом огороды, искупаться всего месяц наберётся, грибы (которые, кстати, наши враги из леса не добывают, так что зачем им лето?), ягоды… Нет, летом воевать русский человек не обучен, побеждать ; пожалуйста, а проигрывать летом – тяжело.
 
Может быть, поэтому враги наши для нападения и выбирают жаркие летние месяцы, и везёт им поначалу тоже летом? Какое счастье, что в России лето короткое! Лето 1942 года в Крыму было каким-то особенно жарким. Хотя если судить по наблюдениям местных жителей – обычным, но непрерывные выстрелы, казалось, добавляли градусов десять, минимум. А кровь, льющаяся вокруг, была приставучей ко всему, горячей и тёмной. Любая маленькая ранка не заживала, а гноилась непрерывно, вызывая раздражение на весь белый (да какой белый среди бомбёжки! Серый! Фиолетовый! Но только не белый!) свет.

Александра понимала, что скоро стрельба закончится, боеприпасов у них почти не осталось. Конец обороне Севастополя предвещало и то, что приказы от высшего командования перестали поступать.
 Толпы безоружных, измученных людей пытались всеми силами избежать встречи с бешеным, хлебнувшим свежей крови врагом. В ход шли и брёвна, и старые лодки, и бочки, и ящики. Плоты уходили в море, но уплывали недалеко: немецкие лётчики бомбили прицельно, издевались, снижаясь над барахтающимися людьми, расстреливали в упор. Иногда они даже давали плотам отплыть подальше в море, люди почти успокаивались, тихо радовались, что спаслись, и тут, как коршун, из поднебесья пикировал самолет и всё – конец.

 Саша пыталась тоже пробиться на какой-нибудь плот, кричала, что ей нельзя оставаться, у неё муж… но тут же осекалась: молчать нужно о муже и детях, молчать. Да и что было попусту кричать! Толпа всё равно не пускала, сил не было драться с мужиками, потерявшими человеческий облик в желании жить любой ценой. Надо было успеть переодеться, избавиться от офицерского обмундирования: расстреляют. Зачем им пленные офицеры, когда солдат достаточно, да ещё бабы? Времени не было совсем: немцы были очень близко. Саша скинула гимнастёрку, осталась в лёгкой пестрой кофточке, гражданской, тоненькой, запрещённой, которая, кстати, оказалась в рюкзаке.

На берегу, у самой кромки, лежала молоденькая медсестра, её рука плескалась в море и казалась маленькой рыбёшкой, заблудившейся в сетях. Сумка зацепилась за руку, ни бинтов, ни лекарств там давно не было, но была повязка и сменная юбка. Пригодится!
Так, быстро передвигаясь по косе, Александра становилась другим человеком: простой медсестрой, повоевавшей совсем немного. Конечно, Сашу могли в случае пленения выдать оставшиеся в живых бойцы её взвода, но зачем думать о людях плохо, пока они не доказали обратное. Тем более, их, оставшихся на берегу, тысячи, где тут найдёшь своих...
Саша даже торопила события: надоело метаться по берегу без еды и воды, – пусть лучше плен, пусть расстреляют, только бы не это гнетущее ожидание.
И вот она идёт в колонне таких же оборванных, грязных, потерянных людей по высохшей, в колдобинах дороге.

Да и сам плен, по сути, можно сравнить с неровной просёлочной дорогой. Что в конце ; неизвестно! Гонят – иди, постарайся не упасть. После боёв даже как-то спокойнее: не убили сразу, значит, ещё поживём! Куда гонят, стало понятно из обрывочных разговоров конвоиров: Польша, какой-то лагерь, они называют его Аушвиц. Но до него ещё далеко. Придётся пройти через сито пересылок.

Саша внутренне успокоилась: никого из тех, кто мог бы её опознать, вокруг не наблюдалось. Она простая медсестра, не хватало ещё, чтобы немцы узнали, что до войны Александра работала над научной темой в области химии (а если точнее, занималась тем, что связано в этой области с использованием химических соединений в оборонной промышленности).
 Нет, этого нельзя было допустить. Надо по возможности бежать, и бежать откуда-то с пересылки, из лагеря вряд ли получится.

 Пересылка на старой польской границе не отличалась от остальных. В бараке с земляными полами гулял ветер.
«Ну и ладно, пусть лучше дует, иначе задохнёмся, – думала Саша, уткнувшись в дощатую стенку, – и так нас тут столько, что улечься можно только на боку, а переворачиваемся по команде, да ещё вечером пригнали откуда-то несколько человек.
 Эти посильнее будут, видно, били их меньше, не успели ещё, да и раненых и больных я что-то не заметила. Похоже, они не пленные, а местные, провинились как-то? Надо посмотреть, что за люди».

 За стенами барака часовой запиликал какую-то бравую мелодию, другой что-то крикнул ему, не разобрать, хотя немецкий язык Александра знала, как свой.
 «Не очень-то они нас боятся, охранять оставили всего двоих, да и правда, кого бояться: замученные, не раз битые женщины, многие ранены. Ранения хоть и небольшие, но помощи-то никакой не было. Некоторые успели простудиться, кашель стоит такой, что уснуть невозможно!»

Александра вспомнила, как днём их водили копать картошку с окрестных полей. Немцы выдали женщинам лопаты и пригнали их на открытое холодное поле, сами группкой из четырёх человек встали у ельника, автоматы побросали на землю, курили, хохотали, глядя на доходяг, ползающих среди ботвы, роющихся в земле, воровато сующих в рот грязные комочки картошки.
 «А что если и завтра поведут? Это шанс, хотя и мизерный! Лопата по немецкой традиции наточена достаточно. На каждого немца более десяти человек. Кто-то всё равно сумеет уйти. Кто-то, кому повезёт! А почему не мне? Ведь пять лет назад я уже уходила»…
 
…Осень в Сибири – время особенное, пожалуй, лучшее из времён года. Многие не согласятся: а как же весна? Но весной восхититься красотой природы мешает грязь непролазная. Сверху зелено, а ноги вечно мокрые; какая уж тут радость? Разве что майский дождь? Идёт он всегда ночью, чтобы к раннему утру земля полностью прогрелась и поднялась к небу запахом ландышей, свежестью вымытых резных листочков, ароматом молодой хвои. А осень – небольшой промежуток покоя между жарким летом и лютыми зимними морозами. Природа как бы замирает, не в состоянии сразу идти навстречу холодным ветрам. Сосны, которые в городе вольно живут там, где им вздумается, создают фон картины подвыпившего абстракциониста. «Лепи, что вздумается!» Тут и благородные розовато-коричневые стволы высоченной вечнозелени, и кровавые блики клёнов, и берёзы в яичном желтке и лимонном соке. В воздухе покой и паутина.
Кажется, что так будет всегда, сядь, отдыхай и никуда не торопись.
Вот и сентябрь 1937 года выдался в Сибири по-летнему тёплый, пахло астрами и спелой ранеткой, лишь от реки тянуло осенней сыростью.
Чем ближе Саша подходила к дому, тем этот холод одолевал её всё сильнее и сильнее, последние метры она уже почти бежала.
– Олега сегодня арестовали, – тихо сказал отец.
 «Так, – подумала Саша, в душе её как будто стало пусто, – стоило ожидать, не он первый, удивительно, что не тронули отца: ведь у Колчака они служили оба».
– Тебе надо куда-то уйти, уехать, за тобой придут тоже.
 – А за тобой? Это вопрос времени!
– Нет, нас не тронут, – вдруг совершенно уверенно сказала мать, – пока они берут только тех, у кого можно что-то ещё прихватить, а нас они считают полностью разорёнными.
– А что, это не так? Как нас «трясли», всё выбили, есть нечего было.
– Подожди, об этом потом, я знаю, что делать, – тихо, но твёрдо произнесла мать.

 Миниатюрная, с пышными смоляными волосами и яркими тёмно-карими глазами, она выглядела не по годам молодой и даже в тёмных интерьерах полуподвала, где семья жила после выселения их с верхних этажей родного дома, казалась экзотической птичкой. Кто воспримет её всерьёз? А между тем, обманываться не стоило.
Шура в своё время нагляделась на то, как ведёт себя её мать с теми, кто от неё зависит. Подобные картинки встречались в раннем детстве, когда маленькая девочка сопровождала родителей в их поездках по Сибири и Дальнему Востоку, по тем городам, где находились филиалы семейной компании. С теми, кто на неё работал, мать разговаривала чётко, уверенно, властно, и не было человека, который бы не выполнил её распоряжения.
Отец был мягче с людьми: сказывалось происхождение, он пробился из низов, учился, работал подмастерьем. Толковый, обязательный, Михаил Леонтьевич довольно быстро поднялся по служебной лестнице, но сострадание к людям ниже его по рангу осталось навсегда.
В отличие от него, жена впитала авторитарный стиль поведения с молоком матери. Что ж, кому-то надо быть и таким в определённые моменты.
– Ты помнишь, как уезжал Аполлон? Тебе придётся действовать так же. Сейчас уже скрывать нечего: нас предупредили, что брата арестуют. Но это было год назад. Похоже, наш «друг» побоялся светиться ещё раз? Может быть, с Олегом легче будет: всё же простой офицер-артиллерист?
– А что за «друг»?
 – Тебе лучше не знать. Сын нашего бывшего служащего, пробился в «чекистские» начальники. Жадный и продажный, папаша приличнее был. Но это не важно. Важно, что за деньги сделает всё, что от него требуется. Главное – документы и увольнение из института. Угораздило тебя связаться с этой темой... Ничего! Собирайся! Завтра же вечером ты уедешь в Хосту. Там, среди отдыхающих, будешь менее заметна, да и места тебе эти знакомы.
Но на бывшую дачу не суйся, даже мимо не ходи. Я дам тебе адрес одного знакомого, он устроит тебя к кому-нибудь на квартиру. Долго там не сиди, от силы месяц - два, поступи куда-нибудь, хорошо бы в воинскую часть, в лазарет какой-нибудь, с твоей специальностью это просто, там меньше будут искать. А ещё лучше ; выйди замуж и смени паспорт.
 За детей не беспокойся: их не тронут.
 – Почему ты так уверена, Лиля уже большая, по их понятиям, таких забирают?
– Меньше будешь знать… не выдашь меня, если что. А человек этот, к которому я собралась, очень любит бриллианты. Помнишь моё приданое? Его ведь так и не нашли при всех обысках! Вот и пригодилось.
– Мама, ты наивная, они ведь могут прийти и отобрать, не делая ничего за это.
– Нет, это ты наивная! Я сразу их породу раскусила. Идейных среди них – единицы, остальные – рвачи и лицемеры. Если обыск, то всё, что нашли, надо сдавать государству, а так можно оставить себе. И выполнять мои просьбы «наш начальник» будет, так как отлично знает, что у меня в заначке ещё достаточно камешков, цену-то он и так повышает раз от разу. Ну, всё, некогда, собирайся.
 – Где ты прячешь свои сокровища, если их найти никто не смог?
– Это даже отец не знает, здоровее будет.
– Мама, а Олегу сможем помочь?
 – Нет, на него у меня не хватит, уж прости, будем молиться, надо на детей оставить.

Выбора у Александры не было – пришлось довериться матери. К тому же, она слышала, как «использовали» жён «врагов народа» в лагерях. И понимала, что в отличие от некоторых, покорно сносивших все самые грязные «фантазии» лагерного начальства и «вохровцев», так, как они, вести себя не сможет: природное чувство брезгливости было в ней слишком сильным – а значит, проживёт в лагере недолго: таких «чистеньких», особо не заморачиваясь, отдавали «уркам» на воспитание.
Прощание с домом, детьми, отъезд прошли, как в тумане.  И вот с документами на свою девичью фамилию, в которых не было и намёка на её брак, она оказалась в поезде, идущем на юг.
Через какое-то время устроилась в школу на окраине приморского городка преподавать химию; в воинскую часть всё же идти побоялась: вдруг серьёзно проверят документы.
Весть о начале войны как-то даже успокоила. Может быть, теперь искать таких, как она, будет некогда?
Что же, если не знаешь, где спрятаться от смерти, прячься там, где смерть ближе всего. И Александра в первые же дни войны пришла в военкомат.

Интересные люди! Как они пытаются «убежать» от ударов судьбы! И ведь, кажется, удаётся! Вы уже почти ушли от болезни, неприятности, сложной ситуации, но… нет! Они, ваши страхи и испытания, просто отступили на какое-то время, и вот уже опять на пороге. Но даже если вам самим удастся избежать того, чего вы боитесь, кто поручится, что за вас вашу «дорогу» не пройдут ваши дети, а может быть, даже внуки? Так стоит ли бегать?
Может быть, принять эту данность как неизбежность? Вынести свой крест? И тогда, возможно, судьба остановит свои испытания на вас, а ваши потомки проживут спокойно?

Вопрос пустой! Всё равно ведь попробуем убежать! Надо бежать!

«Надо бежать завтра! – думала Александра, лёжа в бараке среди стонущих во сне, серых в предрассветных сумерках женщин. В дальнем углу тоже не спали. Две девушки, из тех, кого пригнали недавно, о чём-то шептались.

Александра, обладающая уникальным слухом, напряглась: говорили явно о том, о чём она сама думала: девчонки собирались уходить, если повезёт попасть копать картошку, но боялись, что немцы перестреляют их.
Саша неслышно подкатилась к подругам. «Я с вами! Не помешаю, я придумала, как поступить с конвоирами, риск есть, но можно попробовать! Только втроём мы не справимся, кого можно взять ещё?».
Девчонки оказались местными, жёнами офицеров-пограничников, после гибели мужей прибежали к мамам, почти год удалось прожить, никто ничего немцам не доложил, а тут незадача. Дед одной из девчат наладился гнать самогонку на продажу, но, видно, недостаточно «отстегнул» местному полицаю. Тот и его выдал, и «вспомнил», чьей женой была внучка нарушителя, заодно и подружку до кучи приплёл.
Самогонщика утром увезли, куда – неясно, а за вдовами к вечеру пришли.
 Новые знакомые предложили ещё троих из своей партии, да и Шура, уже успевшая присмотреться к товаркам по бараку, назвала несколько человек. Для того, что они задумали, достаточно! На одного немца получалось по трое.

Александра, стараясь не привлекать внимания, обсудила задуманное с каждой из выбранных ей женщин. Лишь одна засомневалась, но обещала, что, если и не решится на открытое выступление, хотя бы чем-нибудь поможет.

 Остальные кивали с такой уверенностью, как будто только о побеге и думали. Договорились, что попробуют пробиться на хутор, где живёт дальняя родственница одной из «офицерш», а там ; как судьба велит. Теперь нужно было выбрать тех, кто будет иметь самый маленький шанс остаться в живых. Именно они будут имитировать драку, и немцы, не разбираясь, могут их застрелить. Но как по-другому подманить врагов ближе, чтобы в ход пошли лопаты? Решили тянуть жребий!

Александра, как всегда, оказалась «везучей», одной из дерущихся должна была стать она. Бежать как-то сразу расхотелось, но выхода всё равно другого не было, и, как ни странно, Саша, больше ни о чём не думая, провалилась в сон.

 Утро серенькое, дождь мелкий, состояние апатии, не верилось, что сегодня они попытаются уйти на свободу. «Да и где эта свобода, если немцы уже под Москвой. Может быть, смириться? А вдруг выживем в лагере! Что делать: бежать – не бежать?

 А конвоиры торопят: неохота им под дождём мокнуть, идите, чёртовы бабки, копайте быстрее. Спрятались, гады, под кусты, дождь намочил их обмундирование. Какой неприятный запах! Это им от вшей выдают такой порошок, не спутаешь. Да и мы, наверно, не «Красной Москвой» пахнем? Сто лет не мытые, все в засохшей крови. То-то они держатся от нас подальше, хорошо: грязь и дурной запах – тоже оружие!

Пора! Саша вцепилась в длинные, не успевшие попасть под ножницы волосы вдовы пограничника и покатилась с ней по земле, от страха крича какой-то бред. Немцы насторожились, но автоматы не подняли, тупо смотрели на «представление». Надоело! Двое взяли оружие и подошли вплотную, остальные остались курить, пару раз крикнули какую-то пошлость. Девчонки тут же окружили фрицев, оставшимся немцам обзор закрыли, а тем интересно, почему бабы дерутся, подошли и остальные, хохоча и сплёвывая на ходу.

 Саша, как в тумане, вскочила на ноги, увлекая за собой напарницу, остальные уже били фашистов лопатами, кто как мог.
Слабые девчоночьи руки на миг стали железными, удары сыпались без промежутка, лишь один немец успел пустить очередь из автомата, несколько женщин упало на землю, другие пленницы, даже те, кто сначала не понял, что происходит, бросились на помощь. Они били, душили, наваливались по несколько человек на одного врага. Всех охватило одно желание: убить, убить ненавистного фрица любой ценой.

Это была стая диких зверей, которые никогда уже не станут прежними людьми. Сашин удар пришёлся немцу в глаз, она видела каким-то посторонним зрением, как потекла чёрная кровь, смешанная с белёсой слизью. От омерзения Александра свалилась с ног и скатилась в неглубокий овраг, это её спасло: автоматная очередь прошла над головой, ухо поцарапало срубленной веткой, кровь заливала лицо, но надо было торопиться.
Саша ещё в бараке решила, что пойдёт одна: чутьё подсказывало ей, что группой не спастись, и она не стала никого ждать. Из оврага не вылезала, а поползла на четвереньках по его дну к спасительной кромке леса.

С поля раздавались крики и стоны, но она не оборачивалась, казалось, что убегала не она, а всё тот же дикий зверь, уходящий от погони, а у зверей друзей и попутчиков не бывает.
 Несколько часов непрерывного бега привели её на одинокий хутор. Стемнело. Собака сначала залаяла, но потом неизвестно почему смолкла, будто почуяла, что этот «зверь» сильнее её. На верёвке у крыльца болталось сырое бельё, разбирать было некогда, Саша сдёрнула всё, что попало под руку, и вновь побежала. 
 В глухом лесу переоделась, закопала свою лагерную одежду и, немного отдохнув, пошла вдоль ручейка, помня с детства, что он обязательно когда-нибудь выведет к реке, зачем ей река, она пока не знала, но упорно шла вперёд. Шла не на восток, а на запад, инстинктивно полагая, что искать их всё-таки будут, но кто из немцев представит, что пленница бредёт не домой, а в противоположную сторону. Теперь, по созданной ею для жителей, попадающихся по дороге хуторов, легенде, она, вдова расстрелянного Советами польского офицера, беженка, её ограбили, документов нет, она ищет место, где можно заработать на кусок хлеба. Для встречи с немцами придумывать что - либо было бессмысленно, надо было просто им не попадаться.

 Саша решила поплутать не менее суток, чтобы сбить след погони. Бояться было нечего: польский она знала с детства (жила среди сосланных в Сибирь семей поляков), и о муже почти правда. А уж потом она развернётся и пойдёт обратно. Лишь бы хватило сил!

Она шла, даже не предполагая, что всё, что с ней произошло в предыдущей жизни, через какое-то время покажется лёгкой прогулкой, а настоящая дорога ещё впереди. И если бы она знала, что ей ещё предстоит вынести, может быть, она осталась бы на картофельном поле? А пока она шла и была счастлива, как может быть счастлив человек, не понимающий этого.




Пояснительная записка:
1. Оборона Севастополя. " В последние дни июня обстановка в Севастополе резко ухудшилась. В это время командующий оборонительным районом Ф. С. Октябрьский вместе с членом Военсовета Н. М. Кулаковым телеграфировал: Москва – Кузнецову; Краснодар – Буденному, Исакову. «Исходя из данной конкретной обстановки, прошу разрешить мне в ночь на 1 июля вывезти самолетами 200-250 ответственных работников, командиров на Кавказ, а также и самому покинуть Севастополь, оставив здесь своего заместителя генерал-майора Петрова И. Е. Учитывая сильное снижение огневой мощи, надо считать, что в таком положении мы продержимся максимум 2-3 дня».
2. «После падения Малахова кургана (30 июня 1942 года) 700 человек высшего командования соединения, защищавшего Севастополь, по приказу ставки были вывезены на подводных лодках».
 3. Несколько тысяч человек спаслись на лёгких плавсредствах.
4. После падения Севастополя немцы взяли в плен 100 тысяч человек.
5. Аушвиц - Освенцим.
6. Выписка из дела НКВД, 1937 г.: «Олег Александрович Вощинин арестован 23 сентября 1937 года по обвинению в участии в контрреволюционной кадетско-монархической организации. Приговорён тройкой к расстрелу 4 октября и расстрелян 13 октября 1937 года». Реабилитирован посмертно 6 апреля 1989 года. Место захоронения неизвестно.Выписка из дела НКВД, 1937 г.: «Список лиц, причастных к обвиняемому: Сын ;____; дочь ;____; мать ;____; брат ;____, сёстры ;____; Данные графы дела заполнены, судьбы матери, брата и сестёр обвиняемого неизвестны». Дети обвиняемого переведены под опеку родственников со стороны жены. Сведения о жене обвиняемого в деле отсутствуют, органы НКВД, вопреки правилам, не заводили дела о розыске жены «преступника» и никогда не интересовались её судьбой.
 
7. Выписка из вещевой книжки офицера Красной армии № 16 7395 Куликовой Александры Михайловны, воинское звание: лейтенант. Табель и наличие предметов вещевого имущества: 1945 г. Получено: берет (1), шинель офицерская (1), сорочка (2), портянки (1), сапоги яловые (1), платье (шерсть) (1), трико (2),чулки (2), юбка х/б (1), бюстгальтер (2), пояс-держатель (1), фуражка суконная (1), сумка полевая (1) и т.д. Наградные документы: «Орден Красной Звезды».



 
Рассказ "Александра" - первая часть трилогии о моей бабушке А. М.Куликовой-Вощининой.
Вторая часть посвящена  страницам её жизни  в партизанском отряде С. Ковпака.
В книге Вершигоры о рейде отряда есть строки об Александре Михайловне. Рабочее название рассказа "Горький хлеб".
Александре выпала тяжёлая участь проверять отбитые у немцев обозы с продуктами. Часто фашисты специально травили еду. Бывало, что Шуре, химику по специальности, приходилось, в отсутствие необходимых реактивов, просто самой первой есть добытый с боями хлеб. Бог её хранил, она осталась жива, хотя были случаи отравления среди партизан. И довольно часто. Но она выполнила свой долг: люди в отряде не голодали.
Третья  часть посвящена последним дням войны. Прага. 10 мая. Офицеры на полуторке едут в соседнюю воинскую часть праздновать победу. Александра получает от своего фронтового друга предложение выйти за него замуж. Он даже приготовил настоящую фату для свадьбы, кружевную, цвета чайной розы. Но судьба распорядилась иначе. Трагично и бесповоротно!
Кто-то, как мы теперь знаем, гнал  из-за границы вагоны, кто-то вёз гармошку или кусок сукна - единственный трофей моей бабушки - длинная кружевная фата, обожжённая по краю, с застиранными пятнами крови. 
Так и назовём последнюю часть трилогии -"Опалённое кружево".
Вся жизнь бабушки и есть то самое опалённое кружево.
После войны она ещё многое успела, хотя прожила мало. 1952 год - взрыв в лаборатории, облучение - всё...