О кошмарах вслух не говорят. Глава 21

Просторная мастерская Ли теперь кажется тесной и душной. Миша излучает собой ненависть десяти человек, а хмурые взгляды Шамиля и Итана только накаляют обстановку. Один Рома беззаботно шляется туда-сюда, периодически притаскивая неизвестно откуда новые виды оружия. Кор, напротив, выглядит спокойным и достаточно дружелюбно настроенным. Он помогает Лангу раскладывать патроны и ножи, а когда Кай входит в помещение, приветственно кивает.

— Ты уверен, что это правильный ход? — Итан по-хозяйски устраивается в кресле и закидывает ноги на стол с оружием.

— Я уверен, что это абсолютно бредовый и показушный ход, — спокойно отвечает Кай, передавая какой-то предмет, похожий на флешку, Шамилю. — Но нам выгодно делать вид, будто Тод гениален, а мы беспрекословно верны ему.

— Да ладно вам, это неплохое развлечение, — вставил Рома и передёрнул затвор.

— Слово «развлечение» не предполагает жертвы, — процедил со своего места Миша. 

— Перестань, Новак, твоё нытьё надоедает, — холодно отрезал Кай, поправляя рукава закатанной рубашки. — Перед нами примитивно простая задача, так что давайте без лишних драм и разборок.

Завтрашний день был чем-то типа парадом величества и могущества Севера, которые воплотились в лицах приближённых Кая. Своей роли в данном плане я не до конца понимала, потому пребывала в напряжении: противный голос нашёптывал, что это будет очередная проверка для меня или нечто в этом роде. Кроме того, что если я встречу на поле боя Джея? Что будет тогда? Когда это произошло с Ромой, уберечь друга было трудно, но возможно. А что же будет, когда войска противоборствующих блоков смешаются в одну массу? Как спасти одного-единственного человека из тысячи?

Пока я думала об этом, мужчины коротко обсудили необходимые нюансы, о которых Шамиль нудил всё сегодняшнее утро. Я рассеянно прислушивалась к обрывкам фраз, пока Миша и его огромный кулак перед моим лицом не вернули меня в реальность.

— Ты сможешь увеличить длину своего поводка и дойти сегодня до Катрин?

— Ну если только сегодня.

Миша, кажется, смягчился и удовлетворительно кивнул. Громадный, примерно такой же неприметный, как великан, он отошёл подальше от Кая, внимательно следящего за бегущими строчками монитора, к Кору, который утешительно похлопал его по плечу. Война — не для Новак и уж тем более не для Меркулова, хотя последний все силы прикладывает, чтобы создать видимость обратного. В атмосфере абсолютного зла театра они совершенно лишние. Я перевела взгляд на свой арсенал и нахмурилась: витиеватого ножа, который был скорее устаревшим артефактом, нежели оружием, не оказалось.

— Оригинально, — прозвучало над ухом.

Кай стоял за спиной и вертел нож в руках. В периоды, когда мелкой работы от Шамиля было так много, что я считала святым долгом постоянно от неё отвлекаться, я выцарапала на рукояти оружия сносным почерком: «Напади первым и проиграй».

— Мнение ценителя?

— Этель, ценитель бы зарезал тебя этим же ножом, увидев твой шедевр, — снисходительно промурлыкал Кай и протянул мне оружие.

Я пожала плечами. Мужчина, прищурившись, долго не отрывался от изучения моего лица, а потом кивнул на выход. Что-то в его глазах заставило меня не спешить следовать за Каем, и я с непонятной неохотой ждала последующих слов.

— Помнишь свой вопрос о том, что я делаю, когда покидаю Содом?

Один из тысячи вопросов, на который Кай так и не дал ответа. Я запрокинула голову и глубоко вдохнула. В коридоре театра царила таинственная тьма, а нос щекотал богатый запах зимы… или Кая. В конце концов, можно было поспорить, кто из них ледянее.

— Я буду ждать тебя в 21.00 на площади. Сегодня ты увидишь ответ.

— А если я передумала и больше не хочу его знать?

Кай сделал вид, будто задумался. Всё это время он не сводил с меня глаз, где море было убийственно спокойным. Немного наклонившись, мужчина коснулся синими губами моего лба и тихо сказал:

— В этот раз у тебя не будет выбора.

***

— Тебе действительно нравится здесь?

Миша сдерживал себя, чтобы не плюнуть. Мне приходилось закидывать голову и жмуриться от редкого солнечного света, чтобы разглядеть выражение лица Новак. Покрасневший на морозе, он злобно оглядывал мёртвые улицы и что-то бормотал себе под нос.

— Наверное, — я пожала плечами. — Тебе не тяжело жить с этой ненавистью?

— Я только рад, — Миша даже остановился на месте и развёл руками. — Никогда в жизни не позволю ей угаснуть, ведь ничего другого Кай и его дружки не заслуживают.

— А чего заслуживаешь ты?

Новак поперхнулся и выкатил глаза. Казалось, что даже лисица и сова на его щеках опешили от моих слов и старались спрятать взгляд.

— Что, прости? — грубо начал Новак. — Ну уж точно я не заслуживаю участи, подобной твоей: бегать за Каем, раскрыв ротик, и гордиться своим местом декоративной собачки.

— Ты прекрасно знаешь, что это не так, — отмахнулась я и продолжила идти. — Я не хочу лезть в вашу вражду и всё прочее, я лишь говорю, что жить пятнадцать лет, лелея ненависть, — такое себе удовольствие.

— Да нет, послушай.

Мои ноги оторвались от земли, и, словно в космосе, я барахталась в воздухе. Мне удалось повернуться, а Миша, подняв вверх большой палец, смотрел на меня, как на отсталого от развития человека.

— Если ты хотя бы на одну секунду думаешь о том, что Кай никогда не сделает тебе больно, что только вместе с ним ты в безопасности, что он — такой великий антигерой — выбрал тебя и теперь навсегда изменится ради этого, то ты так же глубоко ошибаешься, как я ненавижу этот город. Всё, что когда-либо делало тебя счастливой, он уничтожит, сотрёт в порошок, а порошок развеет над морем. В самый первый день я сказал тебе, что Кай никогда тебя не отпустит, и это — сущая правда, как бы он ни утверждал об обратном. Он заставит, а в принципе, он уже заставил тебя привязаться к нему, выбирать только его и быть готовой сделать что угодно, хоть даже вырвать собственное сердце. Ты для него всего лишь развлечение, игра, секундное увлечение, имя которого он забудет на следующую минуту после твоей кончины. Никто и никогда из мира Кая за тебя не заступится, ведь так они пойдут против Катара. И поверь мне, если бы ты умерла в завалах, это бы заметно облегчило твою жизнь.

— Забавно, — автоматически ответила я. — Ты сказал только о том, что он может сделать со мной, словно это самое ужасное из его поступков.

— Чужая боль не больна, так вроде в народе говорят? — Миша расслабил руку, и я вернулась на землю. — Какая тебе разница до других? Содом — яркое доказательство жесткости Кая, но разве тебе есть до этого дело? Тогда, на площади Горда, разве тебя интересовали жизни других людей: женщин, детей, стариков, с которыми Кай так легко играл?

Не дождавшись моего ответа, Миша быстрым шагом установил между нами дистанцию, и всё оставшееся время до его домика, причудливо примостившегося между массивными зданиями, мы преодолели молча.

— Видимо, выдалась не самая приятная прогулочка?

Как только спина Миши скрылась в дверном проёме, из него тут же показалась Катрин. Короткое чёрное платье открывало вид на длинные ноги девушки, а забранные в тугой хвост волосы не мешали наслаждаться красотой кошачьего лица.

— Ты хотела меня видеть? — не ответив на вопрос девушки, я задаю свой.

Катрин с минуту оценивающе смотрит на меня, пока я топчусь на пороге. Нос щекочет приятный запах свежеиспечённых сладостей, а со второго этажа доносится приглушённая музыка.

— А у тебя не возникало желания зайти к нам? — предупреждающе приподняв бровь, вновь спрашивает Катрин.

Я смотрю в кошачьи глаза девушки, понимая, что она и сама знает ответ. Не то чтобы мне не хотелось наведываться к их семье — просто здесь я была такой же лишней, какими были Кор и Миша среди компании Кая. Что-то в лице Катрин смягчается, и она отступает:

— Софа всегда говорила, что я ужасная хозяйка, — девушка разводит руками. — Проходи, не стой у порога. Ты что-нибудь хочешь?

«Поскорее уйти», — но вслух я этого не сказала. Я натянуто улыбнулась и поплелась вслед за Катрин на второй этаж.

— Почему ты так хочешь уйти?

— Потому что твои способности позволяют чувствовать то, что я показывать совершенно не хочу.

Конечно же, Катрин всё было понятно и без моих слов. Я ждала осуждающего взгляда, но в глазах девушки увидела лишь печаль.

— Каждому из нас бывает невыносимо от своих сил, — Катрин пригласила меня в комнату. — Ты думаешь, будто я хочу чувствовать то, чем никто не хочет делить? Думаешь, мне нравится понимать те эмоции, который сам человек ещё не успел понять? Я говорю с тобой не потому, что хочу обидеть. Я просто хочу помочь.

Стены были увешаны фотографиями. Приглядевшись, я поняла, что это кадры из фильмов. Их было сотни: какие-то я узнавала, какие-то нет — и всё это являлось частью того мира, который закрылся от Пандоры пятнадцать лет назад. Снимки, кассеты и снова снимки. Казалось, простая двуспальная постель совершенно не вписывается в эту атмосферу кинематографа.

— Помочь? — переспросила я.

— Помочь, а может быть даже защитить, — Катрин, как кошка, запрыгнула на подоконник.

— От кого же? — медленно процедила я.

— Скорее, от чего, — Катрин мотнула головой. — Я не буду тянуть и скажу сразу: твоя любовь к Каю опасна, в первую очередь, для тебя, в последнюю — для нас всех, кроме него. Пока чувства к нему только растут: они ещё не окрепли и не имеют полной власти над тобой. Но я ощущаю твоё сумасбродное желание поскорее отдаться им, позволить парить в этой безумной любви, упиваться её и, в конце концов, вкусить до смертельной дозы.

Я моргнула. Потом ещё раз. Мою душу выворачивали наизнанку, а я была безвольным слушателем её стонов.

— Ты думаешь, мне интересен этот разговор?

— Этель, я понимаю твоё отрицание, — Катрин напустила на себя вид лучшего психоаналитика. — Но я же сказала, что лишь хочу…

— …защитить меня? Бред. Ты хочешь уберечь свою семью, вот и всё. Тебе плевать, что со мной происходит — ты просто желаешь, чтобы это происходило подальше от вас.

— Неправда, — в отличие от меня Катрин была убийственно спокойна и не спешила завершать разговор. — Ты позже ещё вспомнишь и мои слова, и слова Миши — просто на данный момент Кай не вызвал у тебя того отвращения, которого он трижды заслуживает.

— Ты думаешь, будто я не понимаю, какой он?

— Нет, Этель, ты как раз с предельной ясностью понимаешь Кая и видишь его насквозь, — нахмурилась вдруг Катрин. — В этом весь и смысл: ты не обманываешь себя надеждами, а значит, твои чувства самые настоящие и, безусловно, очень сильные.

Я ничего не ответила и только покачала головой. Взгляд упал на ближайший ко мне снимок: женщина и мужчина искренне смеялись. Её аккуратная ножка, закинутая на его бёдра, сверкала новыми туфлями. Одна его рука чуть выше её колена, а другая держит бокал вина. Оба в чёрном, но их улыбки так блистательны, что о траурных мыслях, что обычно присущи этому цвету, нет и речи. Интересно, в альтернативной вселенной могла бы я быть на месте этой женщины?

— Ясно, — кивнула я и дежурно улыбнулась. — Это всё? Всё, о чём ты хотела поговорить?

Катрин прищурилась и выпятила верхнюю губу. Её кошачьи глаза были настолько пронзительны, что я только и ждала, когда в её зрачках побегут строки с описанием моих чувств. Девушка понимающе улыбнулась и скрестила руки на груди:

— Да, пожалуй. Когда начнёшь всё чаще вспоминать об этом разговоре, приходи — поговорим вновь.

Я рассматривала звёздочку из родинок на щеке Катрин и пыталась различить в её тоне нотки насмешки и издёвки, но у меня ничего не вышло. Девушка прошла мимо, обдав приторным запахом шоколадной пасты, а на лестнице так неожиданно обернулась, что я чуть не врезалась в её спину.

— На самом деле, мне правда очень жаль, Этель. Жаль, что он, а не кто-то другой.

***

Мои зубы скрипели от злости так же громко, как и снег под ногами. Не понимаю, что меня бесило больше: то, что Катрин сказала правду, или то, что она просто её сказала. Меньше всего хотелось думать о своём душевном состоянии и уже тем более разбираться с чувствами — и раньше мне удавалось этого избегать. Однако я забыла, что живу среди грёбаных супергероев с комплексом спасателей. Обычно мне было всё время не по себе, когда я шла в тьме мёртвого города, но сегодня я так зла, что могу претендовать на место дьявола.

— Выглядишь неважно, — промурлыкал Кай, увидев меня.

Сидя на ступенях перед театром, он покуривал не первую сигарету. Кожаная куртка совершенно не защищала его от поднявшегося ветра, но мужчину это как всегда не волновало. Его волосы потемнели от оседавшего и таящего в них снега, а чёрная атласная рубашка покрылась инеем.

— Думаю, после сегодняшней ночи я буду выглядеть ещё хуже.

Кай ухмыльнулся и опустил голову. Я стояла перед ним и, соответственно, была выше, но чувствовать себя выше я так и не стала. Впрочем, и эту визуальную иллюзию мужчина быстро нарушил, неспешно поднявшись с места. Скользнув по мне совершенно бесчестным взглядом, он двинулся вверх по улице. Я же не спешила следовать за Каем.

— Эта ночь будет назло?

Мужчина расслабленно опустил руки вдоль тела и повернулся ко мне полубоком. Его улыбка была похожа на остроконечный месяц, а глаза — на падающие звёзды, похоронившие в себе чужие мечты.

— Для меня — нет, для тебя — возможно. Ты предвзято относишься к моим поступкам, так что сама разбирайся, назло ли следующие часы или нет.

Машина Кая, окраина города, вертолёт с парой солдат, бездонное небо и огни города, названия которого я не знала — картинки сменялись так быстро, а я всё была погружена в свои мысли. Я наблюдала за Каем, но его поведение ничем не отличалось от стандартного: он по-прежнему великий, по-прежнему холодный. Огни неизвестного города исчезли так же быстро, как и появились, а вертолёт всё продолжал путь. Вскоре во тьме я разглядела мерцание света, а потом и очертания внушительной военной базы. Один из флагов развевался так рьяно, что даже во мраке я смогла рассмотреть его: тёмно-синее полотно, на котором изображалась багрово-красная река, а над ней — три сверкающие звезды.

Звук лопастей вертолёта оглушал, и я не успела услышать слова, обращённые к Каю. На площадке стоял мужчина с конвоем рядовых. Форма солдат здесь была внушительнее: тяжеловесные жилеты, огрубевшая ткань, шипованный воротник. Мужчина, кажется, занимал высокую должность: на его рукаве блистали звёзды — такие же, как и на флаге. Он не сводил с меня взгляда и ждал ответа от Кая, а тот просто махнул рукой.

— Всё готово.

Голос мужчины оказался весьма приятным, несмотря на его грозный вид. Он вёл нас по однотипным лабиринтам коридоров, и я уже сбилась со счёта поворотов. Я обернулась: рядовые семенили на расстоянии пяти шагов от нас, боясь поднимать глаза от пола. Я бросила взгляд на Кая и споткнулась: тени, которые отбрасывала на стену его фигура, извивались, как живые. Моргнув, я поняла, что у меня помутился рассудок и что на самом деле ничего такого не происходит.

— Дай знак, когда начинать, — коротко сказал мужчина, остановившись у одной из дверей.

Он бросил на меня мимолётный взгляд, в котором я различила укор, и двинулся обратно по тому пути, по которому мы пришли. Кай толкнул дверь и пропустил меня вперёд. Комната оказалась совершенно пуста: голые стены, обитые причудливо переливающимся на свету материалом. Одна из них была полностью прозрачной: я увидела соседнее помещение, идентичное этому — только там ещё был простой грубый стол и такой же стул. Пока я оглядывалась, Кай внимательно наблюдал за мной, но молчал.

— Так это… — начала я.

— …помещение для наблюдения, — закончил за меня мужчина и подошёл к прозрачной стене. — Там помещение для дознания.

Перед взором пролетели тысячи сценарий тех ужасов допроса, которые я могла сегодня увидеть. Я резко повернулась, но Кай преградил мне дорогу к двери.

— Ну что ты, уходить ещё рано, — ласково сказал он, проведя костяшками пальцев по моей щеке.

Мужчина был так спокоен, что это только усиливало испуг. Я заглянула в его глаза, где не нашла и намёка на возможное милосердие — да он и не знает, что это такое. Кай взял меня за подбородок и повернул голову к стеклу: дверь в то помещение открылось, и в него ввели едва стоящего на ногах мужчину. Одежда пропиталась кровью и превратилась в лохмотья, волосы на голове были седыми, но из-за количества грязи превратились в коричневые. Общий вид мужчины являлся неутешительным, однако его лицо оказалось полностью целым и невредимым. Взгляд человека был прямым и безразличным, а губы плотно сжатыми и даже немного надменно искривлёнными.

— Просто смотри.

Кай сказал это и тут же вышел. Через пару секунд я увидела его по другую сторону стекла: он дал знак солдатам выйти, а сам обошёл стол и встал напротив мужчины. Последний неуклюже сидел на стуле, под которым уже образовалась небольшая лужица крови. Он не спешил поднимать голову, а Кай не спешил начинать разговор. Я подошла ближе к стеклу и прижалась к нему лбом. Катара принялся за рукава рубашки, а его рот изогнулся в дружелюбной улыбке. Он начал говорить, но я не слышала ни слова: нарушая все каноны, комната оказалась звуконепроницаемой — мне оставалось лишь наблюдать за тем, что происходит по ту сторону. Как только Кай заговорил, мужчина поднял голову. Выслушав Катара, он сплюнул на пол сгусток крови, а потом зашёлся хохотом. Кай снисходительно приподнял бровь и присел на край стола, наблюдая за мужчиной. Последний так долго смеялся, что багровая лужица под его стулом успела значительно увеличиться. Кай был спокоен и невозмутим: он не разминал руки, как это обычно делают, когда находятся в напряжённом ожидании; его лицо казалось совершенно безразличным, а взгляд — абсолютно скучающим. Но вдруг в его глазах что-то колыхнулось, а губы приобрели алый оттенок и хищно изогнулись. В следующую секунду Кай сказал всего два слова, после которых мужчина подскочил на стуле и тут же вновь на него рухнул.

Дверь распахнулась, и в помещение, озираясь и спотыкаясь, вошла бедно одетая женщина. Я поёжилась: в зимнюю стужу на ней было лишь хлопчатое свободное платье с длинным рукавом и грязные ботинки. Женщина держалась за огромный живот, который намекал на скорые роды. Редкие выжженные волосы были закинуты назад, открывая миловидное, но глуповатое на вид лицо. Женщина замерла на месте, увидев Кая, и вовсе отшатнулась, когда её взгляд упал на изувеченного мужчину. Катара что-то сказал, и она начала делать маленькие шажки в его сторону. Мужчина принялся извиваться на стуле и протягивать к ней окровавленные руки, разевая при этом искажённый в беззвучном крике рот. Кай тоже протянул ладонь и мягко улыбнулся, глядя женщине в глаза, но, когда их кожи соприкоснулись, её ноги подогнулись, и она упала на колени перед ним. Туман мягким покрывалом осел на полу, а женщина запрокинула голову и выкатила глаза. Мужчина грохнулся со стула и начал ползти к ней, но тьма встала перед ним стеной, и он с силой ударился головой о пол. Кай мягко оттолкнулся от стола и закружил над женщиной, словно коршун над добычей. Рубашка плотно обтянула напрягшийся торс, подчеркнув его опасное физическое превосходство. Руки Кай нежно положил на плечи женщины, которая принялась душить саму себя, и устремил взгляд на бьющегося в конвульсиях мужчину.

Я не могла слышать звуки, но последующие крики эхом отдавались в моей голове. Стоны, визги, мольбы — всё смешивалось в один ужасный, абсолютно отвратный хаос, а сквозь него совершенно спокойно, нет — безразлично звучал мелодичный бархатный голос. Слов я не разбирала: я лишь смотрела на то, как женщина снова и снова пытается встать, ни на секунду не отнимая рук от живота, а тьма раз за разом тянет её обратно. Те же тени облегали Кая, делая его живым мертвецом, властным над жизнями смертных. Он ни на секунду не прекращал пыток: ни тогда, когда мужчина зарыдал в голос; и даже ни тогда, когда женщина содранными в кровь ладонями хваталась за ноги Катара, ползая перед ним на коленях. Я зажмурилась лишь на миг после того, как она, обессилев, рухнула животом на пол. В этот момент завеса тумана перед мужчиной исчезла, и он, доползя до женщины, начал рыдать над её обездвиженным телом. Кровавая слюна стекала с его перекошенного рта на её лицо, а руки, дрожа, гладили живот.

Что-то тёмное закрыло мне обзор. Я подумала, что это тьма разыгралась и затопила собой уже всё помещение, но она, напротив, лишь покорно стелилась по полу. К стеклу с обратно стороны подошёл Кай. Он не мог меня видеть, но я прекрасно видела всего его. Я вдруг отчётливо поняла, что передо мной — Сатана, что этот статный мужчина — апогей зла и что он абсолютно и точно бессердечен. Кай приложил руку к моей ладони, а его глаза скользили вниз, пока не нашли мои. Даже так, когда я оставалась совершенно невидимой, он прекрасно чувствовал меня. Как только наши взгляды пересеклись, я отшатнулась от стекла и почувствовала, что мои щёки мокрые от слёз. Кай же не сводил с меня глаз: немного прищурившись, он дьявольски улыбнулся и оттолкнулся от стекла.

Я стремительно отвернулась от прозрачной стены и остервенело затёрла щёки. Но как бы я не старалась, замершая картина мучавшейся женщины всё не выходила из головы. Снова и снова я видела, как она безвольно падает на живот, на живот, на живот…

— Выходи.

Это был не Кай, а тот командир, что сопровождал нас. Он стоял в дверном проёме с автоматом на перевес и осуждающе смотрел на меня.

— Все монстры одиноки и всегда буду таковыми.

— К чему это? — истерично бросила я.

— Рядом с Каем ты долго не продержишься. Пошли.

Мои ноги заплетались, а глаза слезились. Я чувствовала себя бесполезной ничтожной пешкой, которая никогда не обретёт силу, чтобы быть по ту сторону стекла, распоряжаясь чужими судьбами. Чужими? Своей.

***

Я не знала, куда смотреть, поэтому весь полёт пялилась в металлический пол вертолёта. Ни усталости, ни злости, ни отвращения я не чувствовала: в голове царила какая-то пустота. Я быстро соскочила с борта и, покачиваясь и не оборачиваясь, пошла к машине, припаркованной около заснеженной опушки. Снег серебрился и давал скудное освещение, но даже оно резало глаза. Зажмурившись, я забралась на заднее сиденье. К моему удивлению, через секунду рядом расположился Кай. В машине было холодно и темно. Я не видела мужчину, а лишь чувствовала исходящее от него напряжение. Кай почти бесшумно дышал, и тишина салона нарушалась лишь моими нервными вздохами.

— Ты объяснишь мне?

— А ты меня выслушаешь? — спокойно ответил Кай, но разговор так и не продолжил.

Я посмотрела в его сторону. Глаза мужчины мерцали во тьме, а бледная кожа ловила снежные блики. Эмоции было трудно различить, но напряжение немного спало. Я поймала себя на безумной мысли, но останавливаться не собиралась. Резко подавшись вперёд, я обвиваю руками шею Кая и залазаю на его бёдра. Я слышу приглушённый вздох, а мужчина от неожиданности отшатывается и вжимается в дверь. Его руки крепко держат меня за талию и пытаются откинуть, но я продолжаю наседать. Когда наши носы почти соприкасаются, Кай больно щипает за кожу и с силой оттягивает моё тело от своего.

— Что ты делаешь? — непонимающе и подчёркнуто холодно цедит мужчина.

— Как скоро ты меня убьёшь? — вжавшись в дверь подобно Каю тараторю я. — Уже продумал место? А издевательства?

— Что ты несёшь? — Кай придвинулся ближе, но я только сильнее впечаталась в дверь.

— На что похожи наши… отношения? Чего ты от меня хочешь? Запугать? Заставить почувствовать беспомощность и неспособность помочь ни себе, ни другим?

— Перестань мямлить, — Кай несильно сжал моё запястье и приблизил лицо. — На что похожи? На близость. Я не хочу запугать: я хочу открыться тебе, ясно? За исключением сегодня, я даю тебе право выбора: остаться со мной или уйти. Я не хочу, чтобы ты видела во мне кого-то другого: более доброго, уступчивого, сострадающего. Миловать я буду только тебя — остальным я по-прежнему палач.

Одной рукой мужчина надавил на спину, подтягивая меня к себе, а другой сжал подбородок и запрокинул голову. Не шевелясь, я смотрела в мерцающие глаза Кая, а он, в свою очередь, внимательно смотрел в мои. Его губы были немного приоткрыты, а грудная клетка часто поднималась в такт сбитому дыханию.

— И кого ты казнил этой ночью? — тихо спросила я.

— Прозвище мужчины, которого ты видела — Гриф. Он работал на правительство ещё целой Пандоры, сейчас же до смерти предан Югу. Его карьера в качестве шпиона безукоризненна и блестяща. Он лучший из лучших в своём деле. Настоящее имя — Шерон Кид. Ему около пятидесяти лет, но он настолько крепок как телом, так и духом, что на возраст и вовсе не стоит смотреть.

Кай запустил руку мне между ног и закинул их на свои бёдра. Сильнее сжав мой подбородок, мужчина наклонился ниже:

— Он дьявольски хорош: ему удалось проникнуть на территорию военной базы, что недалеко от Люмьена. Однако целиком и полностью та территория находится под вниманием Шамиля: Ли долго наблюдал за Шероном и в конце концов понял неладное. То, что Кида удалось схватить — большая удача: если бы он с полученной информацией добрался до Делона, все процессы заметно усложнились.

— И сегодня ты пытал его, чтобы он выдал сведения о Юге?

— Пытал… — Кай пробовал слово на вкус. — Шерон не хотел быть сговорчивым, что в его случае неудивительно. Обычно шпионы не имеют семей, чтобы, вдруг подставившись, не думать о слабых местах. Но такой агент, как Кид, мог себе это позволить: он знает массу способов, как уберечь родных и близких от чужих рук. Женщина в допросной — его дочь, Мира Кид. Её было достаточно тяжело найти, кроме того, действовать следовало аккуратно и неспешно: работа шла на территории Юга.

— Тебя совсем не трогает тот факт, что она была беременна? — вдруг спросила я.

Кай не ответил. Его лицо не дрогнуло и никак не изменилось в выражении: можно подумать, будто мужчина и вовсе не видел огромного живота.

— Была? — переспросил мужчина. — Я не убил её. Ребёнка, кстати, тоже, хотя его жизнь подвешена сейчас на очень тонкой нити.

— Это ужасно.

— Это примитивно, — Кай пожал плечами. — Наивно было думать, будто мы не сможем найти Миру. Если бы Шерон не играл в героя, то эта ночь не настала.

— Возможно, он считал, что так остаётся преданным родине.

— Бред, он остался предан только своему эго. Иногда гораздо выгоднее проиграть, чем сорвать куш.

— Насколько сильным был страх Шерона? — я вздрогнула, вспомнив его крики, которые не могла слышать.

— Сильно — это не характеристика. Я осознаю чувство сраха по-другому: одного слова недостаточно, чтобы описать его. Я скажу тебе так: Кид один из немногих, кто был готов оказаться на месте мученика и принять его страдания на себя.

— Один из немногих?

— Самопожертвование — это чушь. Понятие «самопожертвование» вовсе не такое благородное, как люди привыкли думать: это всего лишь временное помутнение рассудка, из-за которого человек совершает абсурдные поступки. Мы эгоистичны от природы, и такое положение дел — норма. Я видел кошмары миллионов людей, и страхи только пары десятков были не о них самих. Боль — это самый лучший эквивалент оценки. Она — высший балл. Как правило, люди готовы платить ею только за собственные шкурки. Как бы ни писалось в книгах, ни транслировалось в фильмах, но все герои-альтруисты — безумные идиоты, нашедшие лучший выход в никчёмной жертве.

— Разве ты сам не безумен? — я тоже сжала подбородок Кая, на что он ухмыльнулся.

— Я не идиот.

— Люди жертвуют собой, потому что любят тех, ради кого идут на такие потери.

— И эта любовь доводит их до подобного исступления. 

— Ты так легко и цинично об этом говоришь, — я покачала головой.

— Я понимаю психологию людей, Этель. Лучше: я её чувствую. Я говорю это как факт. Быть эгоистом — нормально; глупо доказывать обратное.

— Разве в твоей жизни не было ничего, что заставило бы тебя пойти на жертву? Не мог же ты сразу родиться ледяным королем без сердца и чувств.

Кай прикрыл глаза и приник губами к моему уху. Он целовал и покусывал кожу за его мочкой, а я терялась в эмоциях. Я должна была испытывать отвращение, ужас и ненависть к Каю, ведь сегодняшнее зверство никак не может оправдываться. Но вместо этого я только крепче хваталась за плечи мужчины, давая его губам и клыкам полную свободу. Здесь, на заднем сиденье автомобиля, посреди дикого леса в давно забытом Богом крае между мной и Катара было нечто похожее на то, что Кай бы непременно назвал жалкой людской слабостью.