О кошмарах вслух не говорят. Глава 22

Теперь крики я слышала вполне отчётливо. Нападение группы Вита было неожиданным, потому солдаты Делона смешались. Хотя и границы городов хорошо охранялись, эффект внезапного появления показал свои результаты. Пулемётные очереди не прекращались, но Рома, несмотря на это, дал знак идти. Необычно себя чувствовать, идя под пули с идеально ровной спиной. Шамиль спокойно и неспешно шёл к укреплениям, запустив руки в карманы формы. Автомат свободно висел на его плече, а большой нож поблёскивал на свету. Я шла за Ли, Рома позади. Мужчины ни разу не пригнулись и не остановились, словно они шли по ночной улице, а не по стрельбищу. Впрочем, скоро стало ясно, почему.

Какой раненый солдат как из-под земли вдруг появился перед Шамилем. Он сразу же наставил на него автомат, да только не успел нажать на курок: в следующую секунду военный безвольно осел на землю, расположившись в неудобной позе. Его рот то и дело открывался, и слюни свободно текли по щекам, а глаза солдата невидяще стремительно вращались. Зачем прикладывать физические силы, чтобы выжить, если ты в совершенстве владеешь сверхчеловеческими?

Арос — город, в который мы беспрепятственно входили — был одним из тех, что попался под руку разъярённому Каю пятнадцать лет назад. Большинство его зданий представляли собой громадные развалины и обнажившиеся несущие сваи. Дороги были разбиты, сгнившие покореженные машины сожжены, а разбитое стекло и сейчас хрустело под ногами. Я вглядывалась в заснеженные витрины так долго, что мне показалось, будто в одной из них мелькнула тень получеловека.

— Слабоватая у них защита города, в котором Делон собирался разместить штаб, — заметил Рома.

— Неудивительно, — Шамиль пожал плечами и завернул в переулок.

— А что если это ловушка? — вставила я.

Ли понял, что я оказалась права, многими днями позже, а пока он лишь утешительно посмотрел на меня и, сдержав улыбку, покачал головой. Рома заприметил вместительный военный внедорожник и любезно предложил нам сократить путь. Страшно бледный, он вёл машину жутко неумело и, завернув в очередной проулок, решил всё же пройтись. Двигаясь вдоль стен, мы тенями перемещались по кварталу. Я слушала, как уверенно Ли рассказывал о проделанном анализе местности, и щурилась. Как только мой рот открылся, Рома сказал:

— Вот он, — и кивнул на более-менее целое здание напротив нас.

Улица, на которой оно стояло, оканчивалась высокими нагромождёнными друг на друга развалинами. Рассмотреть то, что было за ними, оказалось невозможным. Рома увлекал меня во тьму здания, но я остановилась перед входом и сомнительно огляделась.

— Пора, — подтолкнул меня в спину Шамиль. — До встречи. Ну а если вдруг мы больше не увидимся, то знай, что и у тебя неплохой вкус.

Ли подмигнул мне и толкнул в проход. Я хмыкнула и стала осторожно пробираться за Ромой. Кое-как забравшись повыше, я подошла к чудом уцелевшему окну. Отсюда была видна просторная площадь. На её окраине, около почти невредимого небольшого здания припарковались два грузовика, а вдали — специальные снежные мотоциклы. По площади в определённом порядке сновали наёмники. Я не видела их лица, но слышала отголоски разговоров: кажется, вести о нападении на границе уже дошла до них. Тут из здания спеша выбежал взвинченный мужчина и стал отдавать приказы. По дикому тембру в нём легко было узнать Делона. Вслед за ним вышел… Косперски. Я нахмурилась, хотя и была готова к этому: куда же без Никиты? Он молчал позади Нила и не двигался более с места.

Я резко повернула голову, когда Рома задел какой-то булыжник. Он криво улыбнулся и, прищурившись, не сводил взгляда с кого-то на площади. Вдруг Ланг схватился за автомат и направил его дулом в то место, где стояли Делон и Косперски: в кого именно целился мужчина, мне было непонятно. Нет, ну это точно не входит в план. Я одним прыжком оказываюсь рядом и плечом толкаю Рому. В ту минуту, когда должен был раздаться выстрел, ничего не произошло.

— Ты что, прикалываешься?

— Ой не ворчи, — отмахивается Рома. — Я просто кое-что проверял. Тем более, давно мечтал прицелиться Косперски в голову.

— Боже мой, все вокруг кого-то ненавидят, — я всплеснула руками.

— Малыш, ненависть сейчас — тренд сезона, — цокнул Ланг.

Вот они — истинные ценители моды. Я покачала головой, но спорить не стала. Я снова посмотрела на площадь: я с дрожью ждала эффектного представления Кая. Главные роли сегодня отведены ему, Итану и Мише — все остальные должны лишь следить за «чистотой» дела. Что же они могли придумать…

— Чёрт! — выругался позади Рома.

Я обернулась, а Ланг уже подошёл вплотную ко мне.

— Чёрт, чёрт, чёрт!

Красивые волосы Ромы, казалось, поблёкли, а сам он посерел. Его карие глаза наполнились неподдельным беспокойством, и он взволнованно положил мне руки на плечи.

— А может ты и права про ловушку… — выдал мужчина. — Хотя к чему она? Чёрт, это совсем нехорошо!

Я не понимала, что происходит, но через несколько секунд до моего слуха донесся топот ботинок. Я крепче схватилась за автомат и не сводила глаз с дверного проёма в двадцати шагах от себя.

— Народ, у нас проблемы. Начинаем раньше, — как ни в чём ни бывало бодро известил Рома, щёлкнув по специальной дисплейной полоске за ухом.

Я только прицелилась, как Ланг стремительно развернул меня к окну. Я не успела ничего спросить, как мужчина уже разбил стекло и привлёк внимание наёмников на площади. Сердце ушло в пятки: я не помню такого поворота в деле. Я чувствую, как Рома берёт меня за шиворот и отрывает от пола, а топот ног позади него становится всё громче.

— Он меня убьёт, совершенно точно убьёт. Всё должно было быть не так, — как бы извиняясь и заглядывая мне в глаза, говорит Рома. — Малыш, только не умирай.

Я ошалело смотрю на Ланга, который держит меня, как котёнка. В следующую секунду я вылетаю в открытое окно: Рома здорово размахнулся, так что по воздуху я пролетела добрую половину площади. Мир вокруг меня стремительно вращается, холодный воздух раздирает лёгкие, и я не могу даже закричать. Законы гравитации мёртвой хваткой держат моё тело и тянут его в объятия земли. Я падаю спиной, но где-то на границе третьего этажа скорость замедляется. Моё тело будто держат невидимые руки, переворачивая в необходимое положение. Медленно я опускаюсь на землю, а в это время вокруг меня уже змеится туман, закрывая своей верной завесой. Я облачаюсь в платье из тьмы, а на моё лицо ложится дымчатая вуаль. Как только ноги касаются земли, туман мощной волной расходится в стороны. Все, кто был на площади, падают на колени и начинают натужно мычать. Тьма не касается лишь Косперски и Делона, превратившихся в камень на подмостках к зданию. Я поднимаю руку, и раздаются стоны. Краем глаза замечаю движение по бокам: со мной поравнялись Итан и Миша. По спине пробежал холодок, и в следующую секунду на мои плечи опустились руки Кая.

— К чему это жалкое представление? — громыхает над площадью Делон.

Он делает шаг вперёд, по щиколотки погружаясь во тьму. Нил силится и не отшатывается, но страшно бледнеет. Косперски же позади него не спешит двигаться: он не сводит взгляда с меня и Кая.

— Это напоминание, — спокойно и чётко ответил Катара. — Пусть Линге ещё раз посмотрит на то, что он сделал.

На этих словах Итан поднимает руку в перчатке и играет пальцами. Туман встаёт на дыбы, и местонахождение пострадавших солдат можно понять лишь по стонам. Дин сжимает ладонь в кулак, выставляя лишь два пальца: средний и указательный. В это же время Миша разминает плечи и зажмуривает глаза, крепче стиснув зубы. С разных точек площади по воздуху кровавые струйки начинают стекаться в один большой узор. Я слышу захлёбывающиеся звуки, и меня начинает мутить. Причудливыми нитями кровь опутала всё пространство над площадью и заспешила к Делону и Косперски. Нил побагровел от гнева и сделал ещё один шаг в туман, на что тот отозвался новым всплеском. Косперски, напротив, надел непроницаемую маску и играл желваками.

— Скажи мне правду, — вдруг раздался над площадью ясный голос Никиты.

Напряжение, исходившее от тьмы, в разы усилилось. У меня заложило уши, а перед глазами всё поплыло. Кай так близко подошёл ко мне, что я чувствовала его дыхание. Его хватка на моих плечах усилилась, но я стояла неподвижно:

— Ты давно её знаешь. Перестань лгать самому себе, и тогда всё встанет на свои места, — последние мелодичные слова Кая утонули в накатившей тьме.

Далее наступил хаос: на площадь хлынули солдаты Севера, с другой стороны — подкрепление Делона, а туман метался между ними и полыхал тёмным огнём. Тьма тянула меня к зданиям, а душераздирающие крики сопровождали всю дорогу. Пули свистели так близко, что я не понимала, почему до сих пор жива. Я ясно осознала: люди вокруг меня умирали — те самые наёмники, с которыми я училась, сейчас корчатся от боли. Они прощаются с жизнью, а я свободно иду в сопровождении тех, по чьей воле это происходит.

— Быстрее, — торопит Итан, мелькая между каменными глыбами.

Мы идём через здание, и я пока не вижу его выхода. Света и так мало, а царящий снаружи туман поглощает и те жалкие крупицы. Вместе с Мишей мы одновременно щёлкаем фонариками и выставляем вперёд автоматы.

— Мы не одни, — глумливо протягивает Кай.

Щёлкает затвор, а вслед за выстрелом звучит крик. Миша хватается за плечо и морщится. Я кручу головой и с трудом замечаю трёх фигур, поглощённых туманом. Итан щёлкает пальцами, а Миша кряхтит и ругается.

— Жить будешь, — бросает Дин и продолжает идти.

Я не могу сделать шаг: взгляд прикован к клубкам тьмы, которые, как змеи, душат солдат. Я стою так близко, что чувствую исходящую от тумана боль. Глаза начинает жечь, а крики превращаются в жалобное скуление. Внезапно кто-то сносит меня с ног. Итан и Миша стремительно оборачиваются, вскидывая оружие, зато Кай стоит расслабленно, и вся его фигура выказывает подчёркнутое равнодушие.

— Похвально, — констатирует Катара.

Я перевожу взгляд на тело, вырвавшееся из оков тумана, и в ужасе узнаю в нём Джея. Парень стоит на четвереньках и выгибается от рвотных позывов. Его ухо рассечено, а кровь пропитала форму, и даже я слышу противное хлюпанье.

— Ты знал, — я направляю автомат Каю в грудь.

— Не придавал значение, — равнодушно ответил он и протянул мне руку.

Я махнула автоматом и отползла к Джею. Его лохматая голова уже не была лохматой: короткий колкий ёжик легко её преобразил.

— Эй, — я хватаю Джея за плечи и пытаюсь поднять.

— У нас нет времени, — холодно произносит Кай.

Я знаю, что он прав, но не могу так легко бросить друга. От одной мысли, что пару секунд назад он умирал рядом, а я даже не подозревала об этом, становится тошно и бросает в дрожь. Я чувствую на себе тяжёлый взгляд Кая и выдавливаю из себя:

— Просто помоги мне его поднять.

Катара не шелохнулся, Миша бросил мою сторону кричаще безумный взгляд, а Итан и вовсе отвернулся.

— Пожалуйста, Кай.

Но мужчина не внимает мне. Он лишь делает рукой простой жест, и туман с новыми силами кидается на двух оставшихся жертв. Джея тьма не трогает. Парень перестаёт складываться пополам в попытках выплюнуть органы наружу и распрямляет плечи. На дрожащих ногах он поднимается, попутно хватая меня за руку.

— Так вот за кого ты, — хрипит Джей.

Его подбородок залит кровью, а капилляры в глазах лопнули. Взгляд парня полон боли и неверия. У меня нет ответа для Джея. Он дёргает плечом, сбрасывая мою руку. Ладони ложатся на кобуру пистолета, а глаза буравят стоящего в паре шагов Кая.

— Парень, не дури, — роняет со своего места Итан.

В один шаг я оказываюсь перед Каем, прижимаясь спиной к его груди. Если Джей будет в него целиться, Катара его непременно убьёт.

— Да кого ты защищаешь? — непонимающе спрашивает парень.

— Не стоит, Джей, — я выставляю руки вперёд. — Мы уходим.

Парень продолжает непонимающе пялиться в меня, но что-то в его лице меняется. Небольшая складочка ложится на лоб как всегда, когда Джей узнаёт то, что я никогда не хотела раскрывать. Он моргает и делает пару шагов назад.

— Тогда до встречи, — тихо говорит Джей.

Этот короткий миг за долгое время заставляет меня по-настоящему улыбнуться. Кай разъединяет наши тела, но я чувствую, что он ждёт, когда я пойду следом. Собрав в себе последние силы, я отворачиваюсь от Джея и спешу за мужчинами. Выстрел заставляет обернуться нас всех. Глаза парня большие от испуга, а рот открыт в безмолвии. Его ноги вдруг начинают подкашиваться, а руки безвольно падают вдоль тела. Меня прошибает холодный пот, и я дёргаюсь, но ледяная ладонь больно сжимает моё запястье. Нет, нет, нет.

— Дж…

Но я не могу даже закричать, потому что Кай крепко закрывает мой рот и тянет за собой. Слёзы горячей рекой льются по щекам, а я всё не могу отвести взгляда от распростёртого тела Джея. Со стороны, откуда мы вошли в здание, слышатся голоса, уже различимы тени. Но никого не было, не было, не было… раздался один-единственный выстрел — от кого?

— Их гораздо больше, — мрачно говорит Итан.

— Мы такое не предполагали, — дополняет Миша.

А для меня все их слова — пустой звук. В ушах стоит звон, ноги заплетаются, а Кай всё тащит и тащит моё тело за собой.

— Убей, убей их всех, — истерю я, показывая рукой на фигуры. — Ему ещё можно помочь.

— Нет.

С другой стороны тоже появляются тени, бегущие навстречу другим. Завязывается перестрелка, и я понимаю, что это солдаты Вита.

— Это шанс, — не сдаюсь я, пытаясь вывернуться их хватки Кая.

— Прекрати, — грубо трясёт меня мужчина. — Ни ты, ни я ему не поможем.

И тогда я с силой замахиваюсь прикладом. Кай уходит от удара и выпускает меня из рук.

— Тебе плевать! — перекрикивая ругань солдат и пулемётные очереди, кричу я. — Ты убил бы его, не обмолвившись и словом, а сейчас не даёшь помочь. Ты сказал, что оставляешь мне право выбора!

— Но я не говорил, что буду делать в том случае, если твой выбор окажется неправильным! — рявкнул Кай и перехватил автомат.

Я выпустила оружие из рук и бросилась к телу Джея, но вокруг него уже шла дикая перестрелка. Со всех сторон прибывали всё новые и новые люди, и я понеслась прочь. Я петляла между сваями, углубляясь внутрь здания. Тьма обступала меня со всех сторон, в крови бушевал адреналин, а лёгкие горели адским пламенем. Глаза жгли слёзы, но я не позволяла себе останавливаться. Я выцепила во тьме мерцание света и ускорилась. Потолок становилась всё ниже и ниже, и вскоре мне пришлось ползти. Я не позволяла страху завладеть мною, но он был так велик, что на борьбу уходило много сил. Я с трудом пробиралась к тонкой полоске света: я рисковала застрять и тяжело дышала. На ощупь я дотянулась до края и, подтягиваясь, начала вытаскивать своё тело.

Я спрыгнула в завесу тумана. Видимо, Кай не на шутку разошёлся: я словно была на дне моря, полного тьмы. Держась стены и вынув нож, я на ощупь пробиралась. Туман оказался таким плотным, что даже дышать было тяжело. Меня преследовали крики тех, кто без надежды на спасение тонул в этом мраке. Моё же тело тьма мягко и нежно обволакивала и, казалось, расступалась, чтобы я могла увидеть дорогу. Я петляла, изредка переходя на бег. Чем дальше я от условного центра — той самой площади, тем покладистее и легче становился туман. Я тихо ступала по земле, каждый раз прислушиваясь: иногда во тьме что-то двигалось в опасной близости от меня. Я закусывала губу, мучительно отсчитывала пять минут и только тогда продолжала идти.

Запрокинув голову, вижу сквозь туман размытые очертания того здания на окраине, где мне привиделся человек. Что-то касается левой руки, и я срываюсь на бег. Выставленные вперёд ладони вскоре ощущают шершавый бетон: я иду вдоль стены, пока не нахожу отверстие, в которое могу пролезть. Тьма позади начинает двигаться, и я стремительно запрыгиваю внутрь. Пол здесь ниже основного уровня земли: не ожидая этого, я скверно приземляюсь. Запах внутри затхлый, а во рту неприятно отдаёт гнилью, будто где-то поблизости разлагается труп. Я выставляю нож вперёд и не спешу двигаться: в комнате темно, но я различаю дверной проём. Отсчитав время, я осторожно ступаю вперёд. Ноги скользят на чём-то мягком и вязком. Я не удерживаюсь и падаю. Руки погружаются в тёплый мех, а пальцы отчего-то слипаются. Резкий запах разложения ударяет в нос и разъедает глаза. «Это трупы каких-то животных, трупы каких-то животных», — быстро соображаю я, пытаясь скорее встать. Однако этого не происходит: я слышу громкий хруст, на голову опускается нечто тяжёлое, а реальность прощально машет мне ладошкой.

***

В медицине используют нашатырь — меня же в чувство приводит невыносимый запах гнили. Голова раскалывается, и я не сразу могу открыть глаза. Во рту стоит вязкий привкус крови, а волосы слиплись и пахнут медью. Я пытаюсь пошевелиться, но ничего не выходит: конечности связаны, а верёвки больно впиваются в кожу. С трудом открыв глаза, я сдерживаю крик.

Деревянные стены сгнили и потемнели от времени. Их бедно освещает грязная самодельная лампа, свисающая с полуобрушенного потолка. Весь пол покрыт испражнениями, залит засохшей кровью и устлан трупами крыс. На небольшой горке мохнатых мертвецов сидит подобие человека. Сальные длинные волосы колтунами торчат в разные стороны, глаза навыкате ярко выделяются на грязном лице. Рот почти без зубов безумно улыбается. Одежда на больном изорвана, обнажая почерневшие и разбухшие части его тела. Он качается взад-вперёд, поглаживая себя по бёдрам, и смотрит на меня. Его губы начинают дрожать, заворачиваясь и больше открывая рот. Издавая животноподобные звуки, он радостно ползёт ко мне.

— Девочка, девочка, — мычит больной.

Рвота комком застревает в горле, когда он склоняется надо мной. Слюни с безобразного рта капают на мой лоб, и я пытаюсь отвернуться. Запах разложения, мочи и гнили такой сильный, что становится невыносимо дышать. Я судорожно вдыхаю воздух маленькими глотками и начинаю давиться кашлем.

— Красивое тело, те-ело.

Он наваливается сверху и садится на мой живот. Я не могу дышать, не могу. Голова отзывается фейерверком боли, а я всё пытаюсь отвернуться. Руками, на которых не достаёт пальцев, безумец начинает расстёгивать мою форму.

— Твоя вещь, — радостно мычит он.

Блеснуло лезвие, и моим же ножом он начинает распарывать ткань. Я пытаюсь брыкаться ногами, чувствуя, что там путы слабее. У меня нет сил перекинуть их и сжать его голову, поэтому я начинаю бить коленями в его спину. Шипя и визжа, безумец отскакивает и принимается вертеться на одном месте.

— Тело, те-ело, — мычит он. — Можно кушать.

Визжа, безумец снова бросается на меня и вонзает нож в бедро. Последние силы уходят на оглушающий крик. Я кричу так громко, и вслед за мной он всё радостнее визжит и прыгает. Схватившись за рукоять, больной, издавая булькающие звуки, распарывает половину моего бедра. Кровь мощной волной хлещет из разреза, а я не могу перестать кричать.

— Кушать! Кушать! Кушать!

Ликуя, безумец вонзает нож в одну из мохнатых шкурок, а пальцы запускает в мою рану. Я отрываюсь от пола в очередном крике: от боли сводит скулы и сжимает внутренности. Тошнота подкатывает, и я рискую захлебнуться визгом. Радуясь моим крикам ещё больше, безумец начинает расширять края раны, растягивая её пальцами. Рассудок бледнеет, и я почти проваливаюсь в забытье.
Внезапно безумец останавливается и начинает скулить. Я не вижу, что происходит: перед глазами стоит багряная завеса. Что-то холодное касается моей щеки, а давление на руки пропадает. Кровь стремительно покидает меня, и от этого накатывает пьянящее головокружение. Я с трудом открываю глаза и встречаюсь взглядом со вставшим на дыбы морем. Кай стоит на коленях и кладёт ладонь мне на щёку. Я прижимаюсь к его руке: пахнет зимней стужей, и этот глоток воздуха сейчас так необходим.

— Хозяин! Хозяин!

Безумец взволнованно ползает на четвереньках позади мужчины. От восторга слюней стало ещё больше, и теперь они водопадом льются по его подбородку.

— Хозяин! Я видеть тебя в сны! — не останавливаясь, мычит безумец. — Хозяин! Хозяин!

Кай гладит меня по голове и щекам, и я начинаю плакать. Кровь, не останавливаясь, хлещет из бедра, и дрожащей рукой я пытаюсь стянуть края разрезанной ткани.

— Потерпи немного, начинающий злодей, — мурлычет Кай, касаясь пальцами моих губ. — Я всё сделаю.

Мужчина снимает ремень с автомата и затягивает жгут. Я извиваюсь от боли, а на крики уже не хватает сил. Убрав кровавые волосы со лба, Кай в последний раз касается моей щеки и встаёт. Я поворачиваю голову и часто моргаю, чтобы видеть происходящее. Вынув из мохнатого трупика нож, Кай приближается к безумцу, который заискивает перед ним, как послушная собачка.

— Хозяин! Хозяин!

На плечах Кая начинает танцевать тьма, и безумец восторженно визжит. Натужно рыча, как животное, он с распростёртыми руками ложится перед Катара. Опустившись на корточки и наклонив голову набок, Кай смотрит на больного, как кот смотрит на пойманную мышь. Несильно размахнувшись, мужчина рассекает живот безумца, и комната наполняется его отвратным визгом. Вонзив нож ему в плечо, Кай закатывает рукава. В здравом рассудке я бы не захотела смотреть на это, но сейчас не могу отвести глаз. По костяшки Кай запускает обе руки в распоротый живот безумца. Его вопли становятся настолько мощными, что могут обрушить потолок. Остановившись на мгновение, Кай хищно улыбается и начинает раздирать руками человеческую плоть.

— Хозяин! Хозяин! — заливисто ревёт безумец.

Профиль Кая жёсткий и беспощадный. Он в буквальном смысле выворачивает человека наизнанку. Запах крови заполняет собой всё и перебивает даже удушливую вонь гнили. Остановившись тогда, когда вопли безумца достигают пика звуковой силы, Кай снова берётся за нож. Он по рукоять вгоняет лезвие в грудную клетку и начинает вырезать… сердце? Я в ужасе закрываю глаза, но страшные хлюпающие звуки и оглушающие крики всё ещё доносятся до слуха. Когда я решаюсь посмотреть, Кай снова опускается около меня на колени и закрывает обзор. Его руки в крови, и он проводит ладонями по брюкам формы.

— Ты пришёл, — неразборчиво бормочу я.

— Я опоздал, — жёстко отвечает Кай.

Мужчина аккуратно поднимает меня на руки, а я почти теряю сознание от накатившей боли.

— Смотри на меня, — требовательно цедит Кай.

Я шире распахиваю глаза, но мужчина идёт во тьме, и я совершенно его не вижу.

— Я не могу, — я утыкаюсь Каю в грудь и глубоко дышу.

— Говори со мной, — не отстаёт Катара.

Я вижу свет: внизу, вверху, потом подо мной и снова вверху. Кай начинает расплываться в моих глазах, но я упрямо моргаю. Мне так страшно: Джей умер, а теперь и мой черёд?

— Говори же.

Слышу голос Кая как из-под толщи воды. Я хватаюсь за его руки и начинаю бормотать невпопад:

Утром в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд,
Семерых ощенила сука,
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать…
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

А когда чуть плелась обратно,
Слизывая пот с боков,
Показался ей месяц над хатой
Одним из ее щенков.

Я сбилась. Язык перестал слушаться меня, а голова безвольно завалилась назад. Я уже не разбирала, где свет и есть ли он вообще. Кай отвесил лёгкую пощёчину, но нить, связывающая меня с реальностью, ускользала из моих рук. И тогда мелодичный бархатный голос остался единственным, что могло меня удержать:

В синюю высь звонко
Глядела она, скуля,
А месяц скользил тонкий
И скрылся за холм в полях.
И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звёздами в снег.;

***

Это. Грузовик шатает, и мне кажется, что я лечу. Голова лежит на бёдрах Кая, а ноги закинуты на помрачневшего Итана. Он о чём-то спорит с Катара, не убирая руки с моей раны. Я не могу разобрать слов и сосредотачиваюсь на странном чувстве: кровь то замедляет свой бег, то ускоряется, и эта карусель начинает истощать. Грузовик резко сворачивает, я, кажется, начинаю падать, а мир для меня погружается во тьму.

Просто. Где-то сверху маячит Миша, и я вижу только татуировки его лисы и совы. Теперь мне кажется, будто я нахожусь в каком-то вакууме. Мир вокруг нечёткий и уж точно негромкий — такой далёкий, словно звёзды. Мне не нравится это неприятное ощущение глухоты, и я с радость проваливаюсь в очередной обморок.

Невыносимо. Я знаю тысячи причин, по которым люди разжигают кровавые войны, и также знаю, что ни одна не стоит подобных жертв. Добровольно идти под пули, подставлять кожу под лезвие ножа, бросаться на гранаты — это ужасно и совершенно точно невыносимо. Из обморочного состояния меня выталкивает собственный крик. Миша давит на мою рану, и я с ужасом понимаю, что он не собирается останавливаться. Тело рефлекторно желает избежать боли и потому начинает сопротивляться.

— Держите её, — порывисто говорит Новак.

— Я боюсь поломать ей руки, — рявкает Рома, и я стараюсь просунуть ладони под себя.

— Не кричи, идиот.

Прохладная ладонь ложится на лоб. Кай двумя руками обхватывает моё лицо: я смотрю на него вверх тормашками, отчего изображение мужчины расплывается ещё больше. Но когда Миша вновь давит на рану, я зажмуриваюсь и не надеюсь вновь открыть глаза.

— У неё мало времени, — различаю переливистый голос Итана. — Если она ещё раз отключится, до вряд ли доживёт до прихода Ольховски. Я не могу больше контролировать её кровь, иначе буду вскоре извращаться над телом мертвеца.

— Разве боль не должна приводить её в чувство? Не просто же так я её мучаю? — с сомнением спрашивает Новак, немного ослабляя хватку.

— Приводит ровно до того момента, пока у неё есть хотя бы ничтожные силы рационально подумать. Сейчас она почти истощена.

Я пытаюсь открыть глаза, но ничего не выходит. Меня накрывает волной дикой паники: какая глупая и ничтожная смерть. Я сбежала от Кая, чтобы угодить под нож к безумцу, а через несколько часов сдохнуть от потери крови. Я вспомнила смерть Джея: такая же глупая и бессмысленная. Получить пулю в спину, даже не поняв, что произошло. Человеческая обида поднимает во мне бурю. Мне необходимо открыть глаза, я так этого хочу, так жажду снова ощутить касание ледяных рук к моим щекам.

Конечно, как обычно это бывает: то, чего мы хотим больше всего на свете, мы никогда не получим.

***

Здесь слишком светло, и мне это не нравится. Я стою перед стеклянной стеной, а за ней абсолютно белоснежный вид. Я не могу распознать что-либо, и всё настолько ослепительно, будто пространство соткано из крыльев ангела. Я невольно кладу руку на стекло, и от моей ладони ползут трещины. Поверхность становится похожа на паутину, и стоит мне только подуть, как стена растает. Обернувшись, по-прежнему не вижу ничего, кроме белого. Трещины расползаются и издают мелодичные звуки, словно здесь висят сотни колокольчиков. Эта идиллия порядком раздражает, и я верчусь в поисках выхода. Моё внимание привлекает одна трещина, непохожая на другие: она увеличивается с характерным треском и странно дымится. Я кладу ладонь на неё, и звук становится громче. Трещина расползается, увлекая меня за собой.

Я бегу, а треск всё усиливается. За одной тянутся ещё десятки трещин, которые чёрными шрамами выделяются на фоне белого. Дым, исходящий от них, начинает щекотать мои щёки, и я невольно улыбаюсь. Проёмы становятся похожими на огромные разинутые пасти, опасно чернеющие посреди гнетущей идиллии. Я бегу и попутно вожу ладонями по тьме, которая отзывается бархатным шёпотом. Я ни разу не оборачиваюсь, потому что точно знаю, где и с кем хочу оказаться.

***

— Больше не делай так, — мягко говорит Софа.

Я широко распахиваю глаза. Нога неприятно пульсирует, но выворачивающей наизнанку боли я больше не чувствую. Я с облегчением выдыхаю. Ольховски идёт специальная форма медработников Севера: тёмно-синий плащ с эмблемой выгибающейся кошки, подогнанные под классику брюки и чёрная тёплая рубашка. На поясе девушки закреплён сундучок, и она периодически тянется к нему, критично оглядывая мою ногу.

— Мы вдвоём?

— Не совсем, — сдержанно отвечает Софа и, распрямившись, бросает кому-то настороженный взгляд.

Я не могу повернуть голову: от любого движения накатывает волна усталости, и интерес узнать что-либо сразу пропадает.

— Береги себя, Этель, — Софа водит рукой перед моим лицом. — Ты слаба и легко можешь заболеть. После такого шока скорее всего это и случится, но сделай всё, чтобы простуда не переросла в тяжёлую стадию.

Я только хмурюсь на её слова и прикрываю глаза. Волосы мокрые, но больше не пахнут кровью. Тяжёлые от воды, они приятно оттягивают кожу головы. Сосредотачиваюсь на этом ощущении, не позволяя думать о чём-то большем.

— Обидно, когда твоя жизнь не в моих руках, — мурлычет Кай.

Я фокусируюсь на его лице. Оно равнодушно, как и обычно, только глаза светло-голубого цвета и странно блестят.

— Ты быстро это исправляешь, — срывающимся голосом отвечаю я.

Кай качает головой. В свете электрических ламп он выглядит особенно величественно и трагично. Забавно: какая бы ни была ситуация, Кай всегда остаётся королём — и ему вовсе не нужна корона, чтобы об этом напоминать.

— Ты нашёл меня по страху?

— Знаешь, — Кай прищурился и склонился надо мной. Я чувствовала, что вот-вот провалюсь в сон и держалась из последних сил, чтобы успеть услышать его слова. — Не думал, что у меня есть душа, пока не услышал твои крики.

— Разве я не кричала раньше? — слабо улыбаюсь.

— Из-за меня ты кричишь по-другому, — губы Кая изгибаются в улыбке, но глаза остаются болезненно сверкающими. — За долг твоей жизни принимаю все оставшиеся ночи, которые ты согласишься провести со мной.

Кай наклоняется ещё ниже, и, когда я уже думаю, что он коснётся губами моих губ, мужчина лишь дарит невесомый поцелуй щеке. Софа возвращается с двумя помощниками, которые закономерно отшатываются от Катара. Даже не посмотрев в их сторону, Кай ухмыляется и выходит прочь.

; — С. А. Есенин «Песнь о собаке»