Без кулис глава 1

1 ГЛАВА


23 июня
Знаю, куда иду! Знаю, чего хочу! Знаю, как этого добиться! Я уверен! Решителен! Целеустремлен и никогда не сдаюсь и не отступаю! Иду всегда только вперед, не озираясь и не оборачиваясь даже на тех, кто лает мне в спину и пытается укусить меня за пятки.

Плаксивый пасмурный вечер, водизливающий барелли дистилированной влаги на понурые и осунувшиеся улицы. И закаратившие полюса, то и дело полосуют гуталиновые сумерки хлесткими разрядами молний. И спать не хочется совсем, от этого стихийного андеграунда! От этого залихватского водевиля, сотрясающего слуховые мембраны аккомпонементом раскатистых децебеллов. И я просто сижу у окна. У поверхности. У ночи, бездумно мешая никотиновую облачность от тлеющей сигареты с влажной и промокшей действительностью. Сижу у края строчной бесконечности, до слез вглядываясь дробными полумыслями в отсыревшую, витальную реальность, сопостовляя ее тактильные радиусы с фрагментами духовной объективности. И все как всегда не сходится. Слова не сходятся с действиями: любовь не сходится с сердцами: мечты не сходятся с воплощениями: матриархатная нравственность с патриархальными ценностями: кодекс потребительства – с моралью: истина – с крючкотворной мудростью мира сего… Все не сходится! Все один сплошной зазор. Зооморфическая лажа, искусно завальцованная в демографическую объективность. И дождь пневматикой неистово стучит в окно, отчаянно стекая в темноту иератической бессонной яви! И снова сигарета! И снова грусть безмолвною тирадой в вертикаль! И гулко сердце бьется в чьи то двери, напрасно дожидаяся ответа.

24 июня
Ослепительное оранжевое утро, окрасило мое настроение в оранжевую жизнерадостность  и оранжевые эмоции, оставляющие после себя сверкающий шлейф из ультрафиолета и положительно заряженных электронов, генерирующих мой кинетический темперамент в творческую экспрессию! И все в масть, попутным вдохновением по ноосферам бытия! И сердце высекает искры, прожигая графитовые занавески быта! И восьмицилиндровый интеллект, уверенно разгоняет гигантские маховики моих турбодизельных мыслей, в стритрейсерскую скоропись по строчному автобану! И вся светодиодная реальность – в один коротенький мазок по грунту пустоты! Вся рыночная современность – в шкурки, стружку и кожурки смысла по кюветам! Итак -  за работу!



26 июня
Сокраментальный полусонный вечер, солирующий релаксирующую тишину. За окнами неровные равнины перламутра, всклокоченные реденькими облаками. И я совсем один, прищюриваясь терпеливо наблюдаю, как на меня сползают габариты флегматичной темноты, размазывая геометрию реальности в неряшливую ученическую  кляксу. А на душе нирвана и безоблачный покой. Ни ветра. Ни дождя. Ни шелеста листаемых страниц и мыслей убегающих по строкам в неизвестность.  А в сердце приосанилась и замахала крыльями мечта. И воля сжатая в кулак, готова снова воскарабкиваться к звездным целям по отвесам.

Как утомительна эта суета и сутолока посуточного бытия, на скорости разбрызгивающая лужи и грязь и юзом подрезающая повороты. Как надоедливы эти байковые лица с улыбочным макияжем, вальяжно цитирующие цитрусовые, долгоиграющие фразы и слоганы галантерейного мира и в сухомятку пережевывающие алкалоидную кривду в смятку, инспирирующие побочные эффекты психики и рассудка. Как настырны и неприлично навязчивы эти попкультурные зиготы, нахрапом проникающие в рассудок и разбухающие  в информационное имаго жирной, многокрылой мультимедии, быстроразмножающуюся в некродогму современности. Как безотрадны и безрадостны эти вьючные судьбы с карданным временем, передающим крутящий момент на все сферы человеческой жизнедеятельности. Этакое роторное бытие, снизу вверх и сверху вниз по кругу. И так бездарны и бесплодны эти зябкие ночи, с тусклым галогеном звездной грамматики. Одни многоточия и точки с колоссальными габаритами пустоты! Одни молчаливые мантры, с интеллектуальной атараксией киснущих и плесневеющих мыслей. И все вразброд. Вразбег. Вразлет. Все брутто пожиточное и скарб котомочный. И так грустно от груза антарктических мыслей, леденящих мою жизнерадостность. Так одиноко посреди этого слепорожденного мира, увечащего нашу совесть, калечущего сердце и травмирующего наши полые лбы, то и дело бьющихся о стены.

28 июня
Небо обронило вечер, с лукавой иллюзией несуществующих горизонтов. И такое одиночество посреди людей, угнетает душу. И пустота раздвинутая в бесконечность, обнажает расстояния и стирает физикоматематические ориентиры в крошки мыслей и молчаливые недоумения. И восходит трансцендентность со всепронизывающими протуберанцами, облучающими мозг вопросами. И гравитация распадается на катоды и аноды, выпуская мои мысли из условностей земного мира в интеллигибельную высоту, к посадочным огням мерцающих в далеке звезд. И вот уже миллиарды световых лет, сжимаются в промиле секунды и миллионы космических парсеков – в удар сердца; и все начала – в один печальный полувздох.

     Пора за работу. И почему то так хочется назвать своего главного героя – Емеля. Ну что ж Емеля, через бурелом – на пролом. И главное – ничего не бойся. Все твои обстоятельства – не сильнее того, кто их сочиняет.


                *** *** ***



     В какой-то ленивой флегматичности, неприкаянно раскачивались по волнам сигаретного дыма обломки разбившихся о сердце мыслей. Грустных мыслей. Которые, казалось, вот-вот сгинут в угарной пучине этой вакхической лагуны, пополнив собою кладбище чьих-то затонувших фрегатов неосуществившихся желаний, чьих-то погребенных бурей жизни надежд, чьих-то покоящихся в забвении не воплотившихся  грез, мечтаний…
         Но нет. Их снова прибьет к берегу завтрашнего дня. Снова и снова их выбросит волною горечи на безжизненный островок его одинокой жизни. Снова и снова они будут карябать его душу острыми углами воспоминаний…
         Но играй музыка! Играй же! Развей тоску в этих глазах напротив, что взирают на него из недопитого бокала! Никогда они уже больше не увидят ту, которая когда-то была его сердцем, которая ушла из его жизни всего два дня назад, хлопнув дверью. Играй же музыка, шаман брошенных сердец! Пой! Весели чувства! Ведь такой чудесный вечер с которым ему стольким хочется поделиться, которому он столько хотел бы рассказать о том, как счастлив он в этот его тридцатилетний юбилей. Счастлив, потому что умерла любовь. Потому что коньяк еще не допит. Потому что весна. И потому что он совсем не одинок в этот поздний вечер, наступивший под шум бокалов и говор беззаботно развлекающейся молодёжи. Ну и что, что он за столиком совсем один?! Ну и что, что эти отраженные в коньячном зеркале глаза такие грустные?! Ну и что, что в его сердце валяются смятые и изорванные кадры его воспоминаний?! Ведь это такой пустяк, когда в кармане его лежит еще 100 баксов, когда дорога жизни еще так длинна и полна неожиданностей, и когда ты – философ!!! 
          А странные у него глаза. И лицо какое-то как будто не его, заросшее, осунувшееся, постаревшее… - лицо будущего? Да нет. Коньяк всегда лжет. Ведь ему – всего-то тридцать. Он еще молод и вполне привлекателен. Всего тридцать лет, и пять из них оказались вымаранными ложью, обманом, лицемерием, изменой… Всегда так выходит, что, только заплатишь за что-то – тут только и начинаешь замечать разные огрехи, трещинки, пятнышки, царапинки…, и, оказывается что вещь, которую ты так желал, совсем не так идеальна и совершенна. И вот, все что он испытывал сейчас - всего лишь разочарование, но не боль утраты и сожаления.
         Да так даже лучше что она ушла. И на душе как будто стало легче. А может это просто коньяк притупил чувства? Может это просто музыка заглушила стон его сердца? Может просто весна растопила лёд его мыслей? А может всё это потому ,что за окнами сгустились сумерки, укрыв от него эти воспоминания? Впрочем, конечно же, не важно. Ведь сегодня праздник!!!
         Прикурив сигарету, он поднялся из-за столика и, взяв плеснувшийся янтарной влагой неполный бокал, неровной походкой направился к барной стойке, за которой стоял невысокого роста молодой мужчина, с филигранно окантованной стильной бородкой. Подозвав его, он сунул ему пятидолларовую купюру.
         - Слушай, друг…на одну минуту – выключи пожалуйста музыку.
         Выразив удивление на лице, бармен молча кивнул головой, выполняя его просьбу.
         Эвфоническая стремнина веселья враз оборвалась, сменившись засушливым суховеем пронзительной тишины, выветривающей из салона пьяную эйфорию возбужденных голосов, и стирая с лиц раскрасневшейся от вина публики застывшие улыбки, которая недовольно проглатывала недосказанные слова.
         Выйдя на середину, он остановился, молча оглядывая сидящих в баре мужчин и женщин, которые - кто с вопросительным любопытством, кто с негодованием – смотрели на него.
         - Восхитительный вечер, правда? Весна! – громко обратился он ко всем, слегка приподнимая бокал и широко улыбаясь.
         - Не осуждайте меня, что я так варварски нарушил ваше самозабвенное веселье. Честное слово, его не станет меньше, даже если бы я попросил его у вас взаймы. Но я не нуждающийся! И если я протягиваю к вам руку, то только за тем, чтобы вы уделили мне толику вашего времени, которым так богат этот сказочный вечер. Ужели в нем не найдется места для тех немногих слов, которые я хочу произнести, чтобы благословить каждого, кто здесь присутствует? Не смейтесь. Я еще не говорил глупостей. Так вот, здесь, в этой светлице вина и забвения, в этом урочище алчущих душ, в этом храме исповедей и откровений, я хочу оставить дары своего сердца на благо тех, кто никогда не любил, кто не был пленён страстью, кто не изнемогал от жажды вожделения и кто никогда не приходил сюда, чтобы найти здесь забвение своему разбитому сердцу, чтобы утопить в этих прозрачных бокалах свое разочарование, чтобы залечить этим коньячным нектаром боль души своей… Для них мой завет! – он снова поднял бокал, продолжая:
         - Не любите, да счастливыми будете. А коль полюбите – навек покой забудете. Благодать тому, кто не изведал страсть – тот в радости пребудет, познает жизни сласть. Но горе тем, кто обольщению поддастся – уж лучше вам без сердца навсегда остаться. – Вы смеётесь? Конечно, это выглядит забавно, то, что я стою здесь и пытаюсь рассказать вам о тех чистых и холодных снегах любви, которые стаивают по весне в мутные лужи слез, о тех прекрасных цветах, с которых осень хладнокровно срывает лепестки и которые исчезают в забвении под сверкающе белым, мраморным надгробием бесчувственного снега. И я мог бы еще рассказывать вам историю о том, как элементарный инстинкт человеческого размножения, облученный радиацией лирической глупости, мутировал в огнедышащую, десятиглавую гидру – любовь!!!- Если бы только я не боялся утомить вас длинным монологом.
         - Да ты уже утомил! Шел бы лучше домой, спать. Бармен, включай музыку!
         - Секундочку! Одну секундочку! Господа! Дамы! Сегодня самый грустный день в моей жизни. И причина этому – мой тридцатилетний юбилей. Но не подумайте, что я хочу просить вас разделить эту грусть со мной. Я только лишь хочу, чтобы вы подняли бокалы и выпили со мной за то, чтобы никогда сердца человеческие не были замараны сажей выгоревшей любви! Я хочу, чтобы вы выпили за ту любовь, которая пребывала бы в вечном зените и не отбрасывала теней, как то полуденное солнце! Любовь, которая не спотыкалась бы и не цеплялась за условности! Любовь без грима, без нарядов, без замков и ценников, которая не лежит на прилавках и не предлагается из-под полы. За абсолютную любовь! Любовь безо лжи и лицемерия! Освятим же этот идеал господа и дамы, этими божественными напитками, этой извечной панацеей человеческих душ и сердец! Окропим этой дурманящей амброзией утопическую скульптуру любви – и может быть одушевятся чьи-то гранитные сердца! Может быть, растопится лёд в чьей-то груди! Может быть, оживут чьи-то чувства…- обернувшись к стойке, он с пафосом воскликнул:
         - Бармен! По бутылке коньяка за каждый столик! За мой счет!
         Мужчина с бородкой махнул рукой официантке, находящейся там же, за стойкой, и она послушно разнесла коньяк по столикам оживившейся публики.
         - Господа? Дамы? – снова громко произнес он, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону, дожидаясь, когда они разольют коньяк.
         - С днем рождения, парень! – крикнул кто-то глухим тенором.
         - А тебя никак подружка бросила? – с насмешкой обратился к нему другой.
         - С праздником!
         - Не унывай приятель!
         - За твой юбилей! – понеслись отовсюду голоса, на которые он не успевал отвечать благодарностью.
         - Счастья тебе!
         - По-здра-вля-ем!! – хором произнесли молодые девушки из-за столика, который находился рядом с его столиком и звонко рассмеялись.
         - За любовь! – воскликнула еще одна девушка мелодичным голосом, вставая из-за стола. Подойдя к нему, она поцеловала его в небритую щеку под одобрительный гул прочих. Кто-то даже зааплодировал.
         - Да, за любовь! – снова повторил он, поднимая руку с бокалом над головой, восторженно оглядывая всех присутствующих. Обернувшись к стойке, он увидел, что и бармен тоже держит в руке бокал, с улыбкой глядя на него.
         - С юбилеем, приятель! И за любовь! – бармен протянул к нему бокал, как бы чокаясь с ним на расстоянии, и залпом осушил его, снова расплывшись в улыбке.
         Всё ещё продолжали звучать чьи-то поздравления, чьи-то пожелания, которые животворящими дождевыми каплями падали ему в сердце. И остались где-то  далеко те безрадостные воспоминания, которыми он мучился ещё десять минут назад. Вытерлись из мыслей те произнесенные холодным, сочувствующим голосом слова: «Я люблю другого». Всё это теперь утонуло в каком-то безразличии, покрывшись илом забвения.
         Экзальтированным взглядом заглядывая в веселые лица мужчин и женщин, он патетически воскликнул:
         - Спасибо! Спасибо вам всем! Наверное, я никогда еще не был так счастлив, как в эту минуту. Спасибо! За вас! – он осушил бокал и снова поднял его над головой, к верху дном, – А теперь – музыка!!!
         С неистовой силой звуковые волны взорвавшихся динамиков снова ударили прибоем о слуховые мембраны, погружая своими ритмами всё окружающее, в какую-то сладкую, головокружительную эйфорию. И снова всё как будто ожило. Встрепенулось.  Закружилось от этих микросейсмов сотрясающегося полифоническим экстазом воздуха, словно никто и не заметил этих вырванных из общего веселья минут. Словно и не было этой паузы прорвавшейся грусти… Но – чудо!!! – От нее не осталось и следа! Вся она растворилась в этой полукруглой ротонде замкнутых стен бара. Вся она осталась выброшенной  словами в это вакуумное пространство пьяного веселья. И так легко было теперь на душе! И так хотелось непременно напиться. Ведь у него сегодня – праздник! А там, за этими стенами…там весна! Там пробуждающаяся от холодного сна природа! Там чарующие ароматы, предвосхищающие появление первых почек на деревьях! Там начало новой  жизни, которая скоро запестрит живописью распустившихся  цветов.
         Он подошел к стойке, затушив истлевшую сигарету в учтиво подставленную барменом пепельницу. Поставив пустой бокал, он уселся на высокий стул, достал из кармана смятые долларовые купюры и бросил их на стойку.
         Здесь около ста долларов. Надеюсь, я не в долгу? – обратился он к бармену, который по-прежнему улыбаясь, приветливо смотрел на него. Протянув руку, он отодвинул деньги.
         - Ты ничего не должен.
         - Что? Шутишь?
         - Нет. Подарок от нашего заведения. Так что продолжай веселиться.
         - Вот дела! Я что, в Эльдорадо попал?
         Бармен молча усмехнулся, протягивая ему сигареты.
         - Закуривай.
         - Слушай, ты читаешь мои мысли.
         - Это моя профессия, - он сложил на груди руки, устремив взгляд за его спину на гуляющую публику. После чего снова произнес:
         - Кажется, с тобой желает познакомиться одна очаровательная особа.
         - Правда? – обернувшись, он увидел грациозно шествующую к стойке привлекательную брюнетку, на лице которой, сверкая жемчугом, играла выразительная чувственная улыбка.
         - Я не помешаю? – сладким голосом обратилась она к нему, усаживаясь на стоящий рядом стул.
         - Судя по твоей пленительной внешности – нет. Что-нибудь выпьешь? – не пытаясь быть галантным, спросил он.
         - Нет, спасибо. Я не пью.
         - Что совсем?
         - Совсем.
         Он усмехнулся, не отводя взгляда от ее тонко вычерченного, смуглого лица, на котором совсем почти не было грима.
         - Вы изучаете меня? – нисколько не смутившись от его пристального разглядывания, спросила она.
         - Нет. Этим занимаются ученые и натуралисты. А я просто пытаюсь подыскать подходящую рифму вашей очаровательной внешности! Ведь я – поэт!
         - Да.Очень похоже! – улыбнулась девушка, нисколько не удивившись этому признанию.
         - В самом деле? А я то думал, что это надежно скрыто под защитным цветом всеобщей похожести-  хмыкнув, витиевато ответил он.
         - А знаете, мне кажется, этот мир непременно нужно чем-нибудь  запивать, потому что, употребляя всё происходящее всухомятку можно запросто заработать язву желудка, я уже не говорю о язве языка.
         - Я не пью только спиртное.
         - Хм…А я наоборот…
         Недоговорив, он взглянул на бармена, который, не произнеся ни слова, поставил перед ним бокал, после чего откупорив бутылку, тут же наполнил его.
         Он засмеялся, посмотрев на девушку.
         - А в жизни так не бывает. Там всё по-другому. Стоит только подумать о том, что ты счастлив, как тут же протягивается чья-то рука, наполняя твой бокал горечью, который ты должен будешь выпить до дна. А если же подумаешь, что несчастлив – то и совсем руки никто не протянет, даже для того, чтобы добавить в твой бокал смертельного яда.
         - У Вас неприятности? – участливо спросила девушка.
         - Нет. Нет, что ты. Сегодня день исполнения желаний. Разве я могу пожелать себе неприятности? Вот если бы бармен мог, так же как он сейчас наполнил этот бокал, продлить мою жизнь… Или хотя бы вернуть мне лет пять – то это был бы поистине день чудес! – он воскликнул, обращаясь к бармену:
         - Эй, бармен! А кредиты счастья ваше заведение выдает?
         - Только под залог души, - пошутил мужчина.
         - Вот так всегда! Чтобы приобрести или достигнуть чего-то в жизни, - приходится закладывать душу. А счастье – это ведь действительно как деньги в займы – приходится возвращать. Если счастлив, то значит непременно ты у кого-то в долгу, не важно у кого, у того ли, кто в отличии от тебя, несчастлив, или у того, благодаря кому ты стал счастливым… Ведь как порой чувствуешь себя виноватым, когда всё так хорошо и благополучно, и так боишься, что рано или поздно, придет кредитор и потребует с тебя долг, да еще с процентами. «Эх,… жизнь ростовщица» - глотнув из бокала, он снова пристально посмотрел на девушку.
         - Как же тебя зовут, фея кабачная? Диво весенних сумерек!
         - Анжелика.
         - Красиво. Имя всегда соответствует образу. Ну что ж, Анжелика, раз спиртное не пьешь, так может сок, какой-нибудь желаешь?
         - Нет. Правда. Я не хочу. А как зовут Вас?
         - Нас? Меня Емельян, а его – бармен.
         Анжелика засмеялась, прижав ладошку к губам и удивленно приподняв брови.
         - Тебе кажется необычным это имя? – спросил он, стряхивая пепел.
         - Нет…вернее да, это очень редкое имя.
         - Зато очень русское- отчего мне бывает иногда стыдно за себя.
         - Напрасно Вы так. Это очень приятное имя.
         - Перестаньте называть меня на «Вы». Терпеть не могу этих податей хорошему тону.
         Затушив сигарету, он допил коньяк, со звоном опуская бокал на стойку.
         - Ты одна здесь? – спросил Емельян.
         - Нет с подружками. Мы окончили медицинский институт и решили отметить это событие.
         - Врач значит. А у меня, представь себе, врожденная фобия к белым халатам. Никак не могу простить им то, что они дали мне появиться на свет. Выходит твои дороги ведут в преисподнюю земного ада, в огненную геенну, где сгорают тела человеческие от болезней суетного мира, в обитель страждущих, где слышны стоны и скрежет зубовный, в мир, где все грехи человеческие проступают наружу… И ты хочешь прощать им их болезни? Ты хочешь давать милостыню тем, кто тут же купит на неё новую болезнь и завтра снова придет к тебе? Знаешь, есть болезни, которые неподвластны медицине – это человеческая глупость и пороки. Люди не знают меры, поедая этот мир страстей и удовольствий, они жадно срывают его запретные плоды – а потом мучаются от обжорства, волоча свои недуги под эгиду красного креста.
         - Ты так расписал всё это, - улыбнулась Анжелика, бессознательно теребя пальцами тоненькую цепочку на шее, - В этом есть доля правды, но только совсем маленькая. А вообще я еще не решила, устраиваться ли на работу по профессии. Меня больше привлекает живопись.
         - Живопись?
         - Да. Я художница. Рисую на заказ.
         - Просто чудесно! Это же восхитительно! Пейзажи, портреты, натюрморты, бытовые сценки…? Или что-то абстрактное? Сюрреальное?
         Анжелика не ответила, снисходительно веселым взглядом посмотрев на него.
         - Вот так да! Надо же! Медицинский институт, художница… А на фортепиано случайно не играешь? Или на скрипке?
         - Играю, - задорно ответила она.
         Емельян внимательно посмотрел на неё. Кивнув головой, он рассмеялся.
         - Здорово! И еще эта весна… и этот бар…, и мой юбилей…
         Бармен снова наполнил его бокал.
         - Вот! Видишь?! – обрадовано воскликнул Емельян. - Я только подумал о том, что с удовольствием выпил бы еще бокальчик, как тут же мое желание исполнилось! Ну не чудо ли? Стоит только пожелать…Как по щучьему велению да по моему хотению.
         - Как в сказке про Емелю?
         - Да, Анжелика, как в сказке, - погрустнев, вымолвил он, вздыхая. - Совсем как в сказке. Но разве не сказочен этот вечер?
         - Уже ночь.
         - А! Всё равно, - Емельян махнул рукой поднимая бокал, но тут же его опустил.
         - Вот скажи, есть у тебя какое-нибудь желание? Самое заветное желание. Мечта? Есть?
         - Есть, - ответила Анжелика, с улыбкой глядя на ставшего совсем пьяным Емельяна.
         - Какое? Скажи мне какое, не бойся?! – воодушевился он.
         Анжелика смутилась, как-то неуверенно пожав плечами.
         - Да полно тебе! Я ведь не требую от тебя исповедовать мне свои содеянные грехи, а лишь неосуществившиеся желания.
         - Ну…, хорошо… я попробую…- немного помолчав, она произнесла, - я всегда очень хотела побывать в Австралии!
         - И всё? Это всё? – с разочарованием воскликнул Емельян.
         - Ну…в детстве мне очень хотелось иметь попугайчиков… А еще…ну…это личное. Женское.
         - Хорошо. А теперь пожелай, чтобы всё это осуществилось.
         - Как это? – забавляясь, спросила она.
         - Просто. Закрой глаза и пожелай.
         Девушка засмеялась.
         - Я серьезно. Закрой глаза.
         - Ну ладно, – Анжелика повиновалась.
         - Вот. А теперь скажи: «Всё, что я хочу – сбудется!»
         - Сказала.
         - Нет, скажи вслух.
         - Всё, что я хочу – сбудется! – потешаясь над этой забавой, сказала Анжелика.
         - Теперь можно открывать глаза.
         Она открыла и взглянула на Емельяна.
         - И что же?
         - Как что? Всё сбудется. Кто желает – тот и получает. Первая заповедь мира сказок, которую я принёс в этот мир, со страниц своего царства. Религия господ, а не рабов. И я – мессия этого будущего градостроения здесь, среди материи и плоти.
         - Это интересно. И много у тебя последователей? – шутя и  иронизируя, полюбопытствовала Анжелика.
         - О, поверь, целые легионы.
         - Кто же они? Атеисты? Материалисты?
         - Нет, что ты. Они ангелы нового мира. Повстанцы, не пожелавшие быть узниками витрин и сценичных лиц, которыми они вынуждены были еще и улыбаться конвоирующей их жизнь реальности. Они – инсургенты не желающие сидеть взаперти этого мира и воюющие за свою свободу! Неофиты, уставшие грызть гранит знаний и пришедшие, чтобы собирать росу с цветов истин. Все они – неоантропы моего междустрочного мира, не зарешеченного правилами и законами трехмерного пространства. Граждане сказки, в которой всё сказано, тогда как в этом технократическом мире о стольком умолчано! И вот же, в сказке всегда есть радость! Всегда блаженство! И всё что ни пожелаешь без страха и боязни! – потому что осуществляется!
         Анжелика пожала плечами, состроив очаровательную гримаску на лице.
         - Ты такой интересный.
         - Правда?
         Емельян снова поднял бокал и произнес тост:
         - Итак, за исполнение желаний! – залпом, осушив его, он закурил новую сигарету, лукаво взглянув на девушку.
         - Вот скажи, Анжелика, как ты думаешь, если я пожелаю переспать с тобой, исполнится моё желание? А?
         Лицо девушки, которое только что лучилось одухотворенной улыбкой, враз помрачнело.
         - Ты всегда так разговариваешь с девушками? – строго произнесла она. – А мне было понравились твои слова об идеале абсолютной любви.
         - Мой идеал, потому и идеал, что он не вмещается в форму жизни. На нашей планете нет такой любви, - и никогда не будет. Это утопия! А ты что обиделась? Да? – он усмехнулся. – Ну, надо же! Тогда расскажи мне о том, как ты благочестива и целомудренна, как ты монашески, воздерживаешься от плотских потребностей…, давай расскажи!  И пусть разверзнется бездна под моими ногами, если я неверно истолковал мотивы твоего желания познакомиться со мной. Любовь! Конечно – любовь! Да знаю я вашу любовь! Вся она – это ограненный в романтический фарс скотский инстинкт. Живописно замалеванный атавизм, доставшийся нам в наследство от дереволазающих предков – обезьян. А теперь – любовь! Целый ритуал: цветочки, подарочки, комплименты, ухаживания… Ты пришла искать любовь среди окурков и выпитых бутылок? В этом угарном закутке похоти и сладострастия? В этом павильоне обнаженных вином пороков? Здесь, в этом лепрозории прокаженных душ, ты ожидаешь найти здоровую любовь? Да и вообще, о какой такой любви говоришь ты, - женщина?!
         - Я и не пыталась найти любовь. И уж во всяком случае, не у тебя. Ты не в моём вкусе.
         - Ха! «Не в моем вкусе»! Когда вы голодны – вы пожираете все без разбору.
         - Ну что ж… приятно было поговорить с тобой, - разочарованно вздыхая, произнесла Анжелика, вставая со стула, - жаль, что ты так и остался первобытным человеком. Еще раз с праздником, - она мило улыбнулась ему, и неторопливо направилась к своему столику.
          - Любовь… Любовь – это просто такое слово «любовь», - усмехнувшись, глухо пробормотал Емельян, вспоминая свою жену Ринату. Он подозвал бармена.
         - Спасибо, друг, за приятный вечер. Мне уже пора. Дай мне еще бутылочку коньяка с собой и пачку сигарет. А деньги оставь. Не люблю долгов.
         Бармен пожал плечами и выполнил его просьбу.
         - Домой-то доберешься? – участливо поинтересовался он.
         - Надеюсь, что нет, – ответил Емельян, качая головой.
         - Зря ты с девушкой так…
         - А ну их всех!
         Он махнул рукой и, шатаясь, направился к выходу, даже не взглянув на провожающую его печальным взглядом оскорбленную Анжелику. Надев пальто, он вышел на улицу, вдохнув томящую свежесть весенней ночи, расталкиваемую полихроматической иллюминацией романтически нарядных улиц. Очерченные неоновой ретушью созвездия казались на чернеющем небосводе какими-то выразительно одухотворенными, живыми, представляясь целым  миром внеземных существ, которые с любопытством взирали из своей недоступной высоты на расцвеченную человеческой живописью планету. С крыш капало. И о чём-то хотели сказать эти разбивающиеся об асфальт капли. Эти разлетающиеся брызгами крошечные зеркала, в которых отражались прощальные взгляды скорбной зимы… Но уже играла весна свои торжественные ритурнели по натянутым струнам тающего снега, и озорной ветерок, треплющий полы пальто Емельяна, восторженно напевал лирические романсы оживающей прелестью природе и пробуждающимся вдохновением сердцам.
         Спустившись со ступенек, Емельян остановился, поёжившись от ночной прохлады. Хоть и был уже конец апреля – а теплые деньки наступят еще не скоро. Проводив взглядом одинокую машину, разбрызгивающую натаявшие на дорогах лужи, Емельян вдруг подумал, что домой ему и в самом деле возвращаться не хочется; в этот вымерший пантеон пятилетней жизни, где остались одни лишь жалкие рудименты былой любви, в этот разграбленный Эрмитаж его счастья. А ведь он так любил её! Любил! А она ушла.
         Но уже растаяла боль на сердце, смешавшись с лужами коньяка. Уже не было горечи, обиды и яда сожаления – всё это осталось там, в баре, в облаках сигаретного дыма. Но осталось какое-то грызущее раздражение, злость, какое-то неприятное чувство оплеванности, униженности… И даже была досада на самого себя, на то, что он так грубо оскорбил Анжелику, с которой только что познакомился, на свои удрученные мысли и пьяное состояние… Но когда же это вдруг он разучился смеяться? Когда он перестал быть философом, забавляющимся суетой этого мира? Ведь всё это так, мелочевка, пылью осевшая на объектив его чувств и мыслей.
         Но так скверно стало на душе. И так не хотелось возвращаться домой, где он должен будет смириться со своим одиночеством. «Может вернуться в бар?» - в этот напитанный хмелем сон, где вся реальность представала через стекло наполненного коньяком бокала. И в самом деле, было такое ощущение, что он только что проснулся, оставив свои сказочные сны за этими дверями. А здесь, вот она – пронизывающая холодным ветром действительность, у которой, как странно, было сочувственно улыбающееся лицо его бывшей жены Ринаты.
         Открыв бутылку, Емельян сделал несколько глотков, после чего, так же завинтив крышку и вытерев губы рукавом пальто, поставил её на асфальт. Не понимая, зачем и для чего он это делает, Емельян достал из кармана сотовый телефон и набрал номер. Через минуту, которая показалась ему столь вызывающе долгой, он услышал такой до боли знакомый голос, но который теперь показался ему каким-то даже ненавистным, возбуждающим в нем неприятное чувство антипатии.
         - Да, слушаю.
         - Привет, Рината. Ну и как тебе на земле необетованной? – произнес он в трубку холодно-ироничным голосом.
         - Что? Кто это? Емельян! Это опять ты! Господи… Емельян, я ведь просила тебя не звонить мне больше. Всё в прошлом. Всё забыто… И вообще, сейчас ночь, если хочешь знать.
         - Да. Знаю. Вот я и хотел тебе пожелать спокойной ночи…
         В трубке зазвучали гудки отбоя.
         - Ну и пошла ты! – зло выругнулся он.  Убрав телефон, он достал сигареты. Распечатав пачку, он с раздражением вспомнил, что зажигалка осталась в баре, на столике. Но возвращаться туда не хотелось. Оглядевшись, он увидел в десятке метров от бара ларек, работающий круглосуточно, возле окошечка которого, стояла невысокого роста девушка, что-то, по-видимому, покупавшая. Подобрав бутылку, Емельян, стараясь сохранять равновесие, сосредоточенно направился к киоску, одной рукой запахивая пальто.
         Увидев его, девушка робко посторонилась, отходя от окошка. Остановившись рядом с ней, он долгим взглядом посмотрел на неё.
         - Право же, только в ночь сказок можно встретить воплоти столь необычайно прелестную фантазию чьего-то вдохновения. Здравствуй же, прекрасное дитя Мнемосины! Муза беспризорница! Или чья-то пропавшая без вести мечта? Выпорхнувшее из чьего-то сердца счастье? Как зовут тебя, красавица? - обратился к ней Емельян. Но девушка не ответила, смущенно потупив глаза. Зябко засунув руки в карманы легкой матерчатой куртки, она прислонилась спиной к выпирающей витрине киоска.
         - Ну да, конечно, - грустно вздохнул Емельян, – Ночь никогда не выдаст своих тайн, – сунув сигарету в рот, он подошел к окошку  пошатнувшись. Наклонившись, он увидел полную женщину, на недовольном чем-то лице которой, красовались две отвратительные бородавки.
         - Здравствуйте! – пьяно улыбаясь, промолвил он, -  Извините пожалуйста, вы не дадите огоньку проигравшемуся Прометею, чтобы хоть немного согреть застуженное холодом несчастной любви сердце?
         Женщина хмыкнула, прищурив глаза.
         - Тоже мне, Прометей, Пьянчужка ты, вот кто! Шляетесь тут ночами… На, прикуривай, - она подала ему зажигалку. Прикурив, Емельян тут же возвратил ей со словами благодарности: «Спасибо Вам большое! Вы добрейший человек в этом весеннем царстве промозглой добродетели!»
         - Чего? Иди, давай!
         - Ухожу ухожу.
         Выпустив сизую струйку дыма в окошко продавщицы, Емельян направился было к своей машине, но остановился, бросив взгляд на всё ещё стоящую у витрины киоска, съёжившуюся от холода девушку. Подойдя к ней, он разглядел на её хорошем личике слёзы, которые неудержимо сочились из её наполненных отчаянием карих глаз.
         - Эй, красотка, не время торговать слезами, даже если они из чистого жемчуга. Что-нибудь случилось? – дотронувшись до её плеча, поинтересовался Емельян.
         Девушка порывисто взглянула на него, неуверенно доставая из кармана руку сжатую в кулачок, и протягивая её Емельяну.
         - Вам не нужны часы? Они почти новые, недорого.
         Емельян засмеялся. Взяв её за руку, он взглянул на часы с браслетом застегнутые у неё на запястье.
         - Милая! А ты знаешь, что в это время даже боги почуют от всех своих дел? Сказать тебе который час? Два ночи!
         Девушка молча кивнула головой, тихонько шмыгнув носом.
         - Купите, - снова несмело промолвила она.
         - Родненькая. Да зачем же они мне? К тому же еще и женские.
         - Девушке своей подарите. Или жене…
         Емельян печально усмехнулся, тяжело вздыхая.
         - Нет у меня жены. И девушки нет. Да и в карманах одни воспоминания… Вот смотри, - он вывернул карман своего пальто, демонстрируя ей отсутствующее содержимое, – Видишь пусто! В них даже эхо не живёт. Пьянчужка я, милая. Пьянчужка. Слышала, что продавщица сказала? Вот так. Я тем только отличаюсь от царя Мидаса, что всё к чему я прикасаюсь, обращается не в золото, а… вот, в коньяк. Показывая ей бутылку, произнес он:  «Это единственное, чем я мог бы с тобой поделиться. Выпьешь?»
         - Нет, спасибо. – Понурившись, девушка снова спрятала руку в карман.
         - Тогда шла бы ты лучше домой. Чего мёрзнешь за зря. По ночам спать нужно…или пить. Итак вон носом шмыгаешь. Ладно, красотка… пошел я.  Емельян повернулся и сделал несколько шагов, но снова остановился, взглянув на девушку.
         - Слушай, может я другим чем-то могу тебе помочь?
         Она покачала головой.
         - Ждешь кого-то? – предположил Емельян.
         - Нет, не жду, – тихо ответила она.
         - А чего же тогда не уходишь? Ты где живешь?
         - Вон там, – указала она кивком головы на противоположную сторону улицы, где высился ряд девятиэтажных домов.
         - Пойдем ка, я провожу тебя, – предложил он, подходя к ней.
         - Нет… Не надо…я не пойду! – категорически запротестовала она.
         - Это почему же? – удивился Емельян.
         - Я ушла… насовсем. Муж, когда пьяный… - Она не договорила и заплакала, закрыв лицо ладонями.
         - Вон что… И куда же ты теперь? – сочувственно спросил Емельян.
         - Я хочу уехать к маме…
         - Понятно.
         Немного поразмыслив, он снова открыл бутылку, прилаживаясь к горлышку.
         - Может, все-таки выпьешь?
         Она отрицательно покачала головой.
         - Тогда вот что… поехали со мной. Переночуешь, а там видно будет. Денег на дорогу я тебе найду. Поехали, не бойся.
         Он взял её за руку, и она покорно последовала за ним к припаркованной на барной стоянке машине.
         Отключив сигнализацию, Емельян открыл заднюю дверцу своего джипа, помогая девушке забраться в салон. Сев за руль, он бросил бутылку на переднее сиденье и, включив зажигание, выехал на пустынную дорогу сонного города.