Без кулис глава 16

                ГЛАВА 16


27 октября
Пытаюсь пересказать заново всю свою жизнь. Перестроить планету мгновений без единого слова. Переписать историю самого себя, чтобы не докучать себе будущим. И что самое трудное - смириться с собой, пожав руки своей вчерашней ненависти, презрению, тщеславию… Я пытаюсь уравнять себя с окружающим – и мне нужно столько слов, чтобы вернуть себе все, что я не замечал с неба; чтобы убедить себя не спорить с собой, где бы  я ни был; впереди ли, позади или в самом себе.
Я – это я и моя жизнь выкрадывающая мое потаенное. А жизнь, всегда вытаскивает на показ все, что от нее прячут. Разве у меня не осталось моих тайников? А мне так нравилось даже самому оставаться в неведении о том, о чем знают только душа, да сердце, да чьи-то оброненные случайно слова.
Но я должен помириться и примерить на себя вселенную, чтобы стать узнаваемым. Я должен умещать в себе все, чтобы постоянно брать. Я должен постоянно смотреть себе в глаза без страха, отвращения и брезгливости. Я должен буду видеть себя в каждом человеке плюющего мне в лицо и швыряющего в меня камни.  Видеть себя в каждой неудаче и благословлять себя за свое ничтожество, которое так долго боялось смотреть на себя в зеркало. И я не должен больше раздавать имена и названия тому, что хочет оставаться неузнаваемым и безымянным. Я должен просто замолчать и зажмурить глаза, думая наугад. Ах, сколько теперь вдруг стало этих «должен», на которые я обязался ради своей мечты.
Нет, это вовсе не самопринуждение, ни жертва и не средство. Это то, что мне наконец, приятно будет видеть, то, на что я смогу смотреть без стыда и укора. В конце концов, это то, что позволит мне не искать чужих лиц, в которых я был бы удобен самому себе.
Это будет моей маленькой сенсацией, на которую мне потребуется много времени, чтобы поверить в ее правдоподобие, ибо я хочу стать… самим собой!


28 ОКТЯБРЯ
Еще один день отсеченный часовой стрелкой, смятым комом будничных дел свалился в мусорную корзину. Еще один день наравне со своей слабостью и вырвавшимся из-под маски лицом, которое так похоже на мою ненависть. Но ее уже не осталось. Вся она распродана по частям за невыплаченные долги. Ее нет? Что же тогда сталось с моим величием? – О, я вижу на его месте заурядность и убожство, глупость и самую дешевую ординарность.


30  ОКТЯБРЯ
Все мысли навыворот – они устали быть моими? Им надоела моя болтливость? Мои пристальные взгляды? – Но как давно уже я не вижу среди  них нарисованных мною созвездий. Как же теперь выглядит небо? Каким оно стало с тех пор, как я перестал в него смотреться?


2  ноября
Зашел в жизнь, чтобы покачаться с судьбой на качелях…, но кто-то сказал, что это часовой маятник -  и я увидел свою жизнь всего лишь крохотным делением на гигантском циферблате вечности. И вдруг раскололось мое сознание на воспоминания и мечты, на прошедшее и будущее… и шаги мои стали секундомером и я погнался  за ними, изранив свое лицо в морщины. И я спотыкался и падал, оборачиваясь на чьи-то неотстающие тени – зачем им было ходить за мной?
Я вышел в жизнь, чтобы научиться улыбкам и слепящим солнечным взглядам – и как же так вышло, что я шел по следам человеческим? И вот теперь я смотрюсь в чьи-то слезы и, угадывая свой согбенный печалью силуэт, снова бегу, догоняя закатывающееся солнце. Разве мне мало было звезд?
Совсем не на долго я заглянул в этот мир… Но когда я захотел вернуться, то я уже смотрел чужими глазами и не находил оставленного за взглядами и мыслями моего мира, не похожего на слова человеческие. – И теперь я пастух, гоняющий стадо чужих снов и стерегущий их мечты и грезы. Теперь я батрак, зарабатывающий людскую ненависть и насмешки своим трудом, без которого они никогда бы не увидели этого величайшего творчества своих жизней – самих себя!

         3 ноября
На полном ходу в неизвестность! Остросюжетным юзом по встречным протоплазмам и попутным эгрегорам подталкивающих меня в спину. И сучится ниточка в будущее, разматывая мое время в бремя. И свежеподуманные мысли расслаивают залежалые пласты промтоварной реальности в поверхности сверхсжатой пустоты! И я иду вперед, за шагом шаг подсчитывая расстояния на полустанках и отсчитывая прошлое чеканными годами не требуя сдачи. И лыком сплетаются векторы, спектры и ракурсы в лубяное пралогическое диво – лапти! Хорошие такие лапти не оставляющие следов! И снова вперед по нехоженым дорогам! Тактильной экспрессией по придорожным судьбам и внедорожному быту, растаптывая своими лаптями ломти зачерствелой темноты в навязчивые и неотступно следующие за мною тени.

6 ноября
Не хочу писать ни о чем. Не хочу думать ни о чем. Все дрань пройдошная. Все бред лакированный и натертый до блеска. Все полишинель, конвертируемый на грани интеллектуального дефолта. Да и все на грани! Вся жизнь по тонкой грани между землей и небом! По натянутому курсиву от моего сердца и в гривуазный континуум с сомнительным генезисом! По краю строк, устало балансируя над бездной междустрочия! По хрупкой геометрии с субтильным вектором в бирюзовую твердь! По узенькой тропинке между «я» и имманентной пустотой, зевающей мне в душу холодом и сумеречным сплином! Но то и дело соскальзывает сердце.  То и дело спотыкаются мысли. И изнемогает воля, оступаясь в психотропную, тифозную реальность. В эту сточную, выгребную яму размозженных и искуроченных доминант кульминационного мира! И все здесь не мое. Все антистерильно. Антиморально. Антилогично. Анти… Анти… Анти… И снова карабкаюсь в свою диогеновскую пустыню. Лезу. Ползу по отвесам, под звуки моей излюбленной рапсодии ночной тишины. Под симфонические ритмы философского молчания! И не сдамся! Никогда не сдамся! Вот так!


                *** *** ***


Отвлеченно следя за дорогой, рвущейся на встречу потоком машин, Емельян о чем-то грустно размышлял, то и дело протягивая руку, чтобы погладить пса, заинтересованного проплывающими за окном зданиями и пешеходами, теряющимися в отражении зеркала заднего вида. И точно так же, как и эти вылепленные из материи скульптуры реальности ровной шеренгой наступающие на его блуждающий взгляд, перед его умственным взором беспорядочной  чередой мелькали обрывки каких-то безцветных картин, каких-то слов, гулким эхом доносящихся из недалеких воспоминаний, чьих-то взглядов, от которых нельзя было спрятаться или отвести глаза…  И Емельян не препятствовал этому течению, выносящему на берег настоящего брошенные временем воспоминания; этому стихийному потоку, омывающему сознание гаммой пережитых впечатлений, которые ни за что нельзя было закрасить или стереть сосем, как нечто неудавшееся. Потому что все это те величины, которыми измеряется настоящее; все это меры того, чем мы живем сейчас и чем являемся в данный момент. Ведь прошлое – это руководство к будущему, которое запросто можно читать по буквам вчерашних дней. Ну, разве мы не поэты? – Как, однако, легко пишется - и как потом нелегко читать написанное.
Бросив озабоченный взгляд на отметку горючего, Емельян свернул во дворы, чтобы срезать дорогу до своего дома, до которого оставалось проехать всего два квартала. Но едва он проехал через сводчатую арку, соединяющую два пятиэтажных кирпичных дома, как двигатель тут же заглох, обозначив на приборной панели пустой бак.
- Вот черт! Так и знал! – с досадой выругался Емельян, хлопнув ладонью по рулю. Выбравшись из машины, он достал сигарету и нервно закурил, пытаясь найти выход из создавшегося положения, добавившего сумерек в его и без того мрачное настроение, очерненное недавним разговором с Иммануилом. Можно было конечно дойти до дома пешком и попросить у соседа занимающегося частным извозом литр бензина, который всегда держал свою машину под окнами. Если же его не окажется на месте, то сходить на стоянку, также  находящуюся недалеко и обраться за помощью к знакомым охранникам, пообещав угостить их пивом. В крайнем же случае, набраться дерзости и самому слить у кого-нибудь литр другой горючей смеси, даже с риском последующих неприятностей которые, были бы вполне закономерны для его удрученного самоощущения, старательно выведенного чередой сегодняшний событий. Подумав еще немного Емельян, справившись со своей досадой, решил не терять своего благоразумия и воспользоваться первым вариантом, оставив второй про запас. Красть же чужое было ему как-то не по душе, хоть он и не чувствовал себя законсервированным в предрассудках индюком, отловленного для употребления в пищу моральному обществу, рыгающему сытыми приличиями и благонравием. Просто слово «украсть», всегда ассоциировалось у него со словом «упасть». Конечно, это вовсе не означает, споткнуться о чье-то мнение и запачкать свою совесть самоосуждением и виной, зачитанной словно приговор, взращенной людскими страхами и нравственностью. Но это означает упасть, запнувшись о собственные ноги, разбив лоб о подложенный тобою же камень. Все, что содеешь – то и имеешь.
Обойдя вокруг машины, Емельян остановился, увидев на противоположной стороне двора, двоих скучающих мужчин с помятыми от похмельного сна лицами, которых, по-видимому, нисколько не заботили наступающие будни рабочего дня, кроме разве что извечной проблемы алкоголиков: «Где взять опохмелиться?»
Поразмыслив, Емельян поправил свое сомбреро и решительно направился в их сторону, засунув руки в карманы плаща.
- Привет, ребята! – с принужденной веселостью произнес Емельян, разглядывая хмурые, расписанные кистью Диониса лица мужчин на которых, кроме отеков под глазами, стояли восклицательные знаки неудачников, презревших реальность как меру своей жизни и нашедших свое оправдание в пьянстве, дающему приют тем, кто бежит от разочарований и бессмыслицы и тем, кто устал верить своим обманчивым надеждам.
Алкоголь всегда был убежищем для неудовлетворенных жизнью людей, гонимых выдуманными убеждениями, что весь мир ополчился против них и что у них, кем-то проклятая судьба. Тогда как на самом деле, это тот тип людей, который находит свое удовольствие в вечном недовольстве жизнью и в слезах жалости к самому себе. Это моральные и духовные мазохисты, наслаждающиеся своей падшестью и своим ничтожеством.  Слезами своими о себе, они утоляют свою жажду; жалобами на свою неудавшуюся жизнь – они утоляют свой голод как хлебом насущным. Все их благополучие – в чьем-то к ним сострадании и сочувствии. Все удовольствие их – в отчаянии и безвыходности, которые они разрисовывают своим болезненным воображением. И все это - (или почти все) – было красноречиво обозначено на этих изможденных самобичеванием лицах, на которых каждая морщинка, так похожа была на глубокий, оставленный плетьми рубец.
Подойдя ближе, Емельян остановился, вынимая сигареты.
- Пытаетесь вспомнить, как выглядело утро тридцать лет назад? – обратился он к ним с улыбкой.
- Нет, пытаемся вспомнить, куда подевался вчерашний вечер, - хрипло усмехнулся один из них, с любопытством разглядывая странный наряд Емельяна. - А что у тебя на голове? – спросил он не удержавшись.
- Это российское барокко современной моды для тех, кто любит жизнь. Кстати, вам оно было бы не к лицу. Закуривайте, - предложил Емельян, протянув им открытую пачку сигарет.
- Эт можно, - оживился второй.
Дав им прикурить, Емельян спрятал сигареты и присел рядом с ними на лавочку.
- Ну? Что не веселы то так? Позабыли, где оставили свое счастье? – поинтересовался он.
- А тебе что до нашего веселья? – подозрительно посмотрев на Емельяна, спросил первый с рыжей недельной щетиной и растрепанными давно не стрижеными волосами.
- Хотел поделиться, - пожал плечами Емельян, - Думал, может вас заинтересует бесплатное хорошее настроение.
- Че-е-его? – протянул рыжий, - Вот если бы у тебя было средство от похмелья…
- Так именно это я и хотел вам предложить, - с воодушевлением перебил Емельян, хитро оглядывая заинтересовавшихся мужчин, - Я ведь знаю, что такое похмелье. Сам частенько заглядываю в бутылку, чтобы поспорить со своим отражением. А иногда даже, представьте себе, так хочется стать джином и жить в бутылке при условии, что она всегда была бы наполнена коньяком. О, сколько желаний людских я бы тогда осуществил, даже если бы после этого весь мир провалился в преисподнюю к самому сердцу своих страхов. Хотя ведь для пьяного – и в аду рай.
- Эт верно, - глубокомысленно покачал головой чернявый неопределенной национальности, стряхивая пепел себе под ноги.
- Ну так что, будем штурмовать похмелье?
- Будем, коль не шутишь, - согласился рыжий.
- Видите тот джип? – кивнул в сторону своей машины Емельян.
- Ну, видим.
- Я живу в двух кварталах отсюда, метров 250-300 не больше. У меня кончился бензин и, если вы поможете дотолкать эту корейскую колымагу до моего дома, то бесплатное хорошее настроение вам гарантированно. Так как? Вы согласны?
Чернявый задумчиво почесал затылок.
- Тяжко уж больно будет.
- Не тяжелее вашего безделья, - приободрившись, ответил Емельян.
- Ну а что ж, чего бы и не помочь? Минут за 15-20 думаю дотолкаем. Только может, сначала дашь подлечиться?
- Рецепты моего целительства требуют труда и времени. Так что не торопи события.
- Не понял, - нахмурился рыжий.
- Да, ладно идем, - хлопнул его по плечу второй, - Так даже лучше. А то потом будет не до этого.
Ухмыльнувшись, Емельян поднялся и пошел к машине. Мужчины лениво поплелись за ним. Сев за руль, он убрал ручной тормоз и, дождавшись, когда подойдут мужчины, махнул им рукой.
- Трогаем! – крикнул им Емельян.
- А ты что же будешь сидеть в машине, а мы толкать? – недовольно возмутился рыжий, остановившись у водительского окошка, -  Так дело не пойдет…
- Эй!!!.. – остановил его Емельян, - кто-то же должен рулить. Да и вообще – толкать это ваша забота. Поехали.
Поиграв желваками, рыжий с неохотой повиновался и, в следующую секунду, машина медленно покатилась к несказанному удовольствию Емельяна, поглядывающего в зеркало заднего вида на потеющих денатуратом мужчин.
- Ну, вот старик, скоро будем дома, - подмигнул он не сводящему с него вопросительных глаз Цыгану который, словно бы ждал от него объяснений происходящему, - Видишь ли машины, как и люди, отказываются работать на голодный желудок, - пояснил Емельян внимательно слушающему его псу, - Да и вообще, в этом мире не бывает ничего самодостаточного, что не нуждалось бы в потреблении. Все внешнее, является материалом, из которого мы строим свое существование физическое ли духовное – все равно.
Сняв с головы сомбреро, Емельян убрал его на здание сиденье, после чего высунулся в окошко и крикнул:
- Как  настроение, ребята? Может музыку погромче сделать? Все было - бы веселей!
Зло посмотрев на него, рыжий сплюнул себе под ноги и молча отвернулся, с усердием продолжая толкать машину. Усевшись на место, Емельян захохотал, - И чего только не сделаешь за бесплатно! – вполголоса произнес он самому себе, одев очки.
Через несколько минут, они уже были на месте. И едва только джип поравнялся с его подъездом, Емельян нажал на тормоз и выбрался из машины, благодарно протягивая руку подошедшим мужчинам, мокрым от пота.
- Премного благодарен, ребята! Я всегда верил, что улыбки людские, стоят дороже всех материальных ценностей в мире! – пожимая руку чернявому патетически промолвил Емельян, брезгливо глядя на его обнаженные улыбкой гнилые зубы.
- Еще бы не заулыбаться. Что-то не припомню я, чтобы мне приходилось когда-нибудь с похмелья буксировать машины. Это ведь не наш советский жигуленок. Раза в два потяжелее будет, - благодушно ответил мужчина тяжело дыша.
- Да уж, попотели… - сдержанно промолвил рыжий, подозрительно, исподлобья глядя на Емельяна, с неохотой пожимая протянутую руку.
- Ну-с, где наше вознаграждение? – довольно потирая руки, полюбопытствовал чернявый, по прежнему скаля зубы.
- На ваших лицах, как и обещал, - небрежно ответил Емельян, поглядывая на часы.
- Чего? – не понял он.
- На каких еще лицах? – возмутился в свою очередь рыжий, нахмурив свои косматые сросшиеся на переносице брови.
- Вы только что улыбались и притом задаром. Разве нет? Не много тех, кому я это позволяю без последствий раздавленных амбиций. Я обещал вам хорошее настроение – так наслаждайтесь, господа! Посмотрите! Ваши улыбки затмевают даже солнце…, настолько они безобразны! – сардонически ухмыльнувшись, закончил Емельян.
- Ты чего нам голову морочишь? – угрожающе надвинулся на Емельяна рыжий мужчина.
- Тихо, приятель, тихо. Не горячись, - успокаивающе поднял руки Емельян, - Я обещал вам бесплатное хорошее настроение, чего же боле? Или вас мучают угрызения совести за эксплуатацию моего рабочего времени? Тогда так и быть, можете заплатить мне, скажем… 10 баксов. Хотя нет, литр бензина меня вполне бы устроил…
- Мы что на лохов похожи?
- Я никому не скажу об этом.
- Хочешь нас кинуть, да? – яростно сжимая кулаки, прорычал рыжий.
- Эй, успокойся, дружище. Мне даже и в голову не приходило кидать вас. Вы же сами согласились на мои условия, продиктованные исключительно благотворительными намерениями. Я хотел лишь развеселить вас… Хотя впрочем, еще не поздно все вернуть на свои места. Вы укатываете машину туда, откуда вы ее взяли, и мы с вами расходимся…
- Э-э, нет. Так просто мы уже не разойдемся, - оскалился рыжий.
- Если не хочешь сам отдавать, значит, заберем, - истерически выкрикнул чернявый, тоже подскочив к Емельяну.
- Не надо так нервничать, ребята. Похмелье и труд все перетрут, - ответил Емельян, пряча очки в карман и опасливо отступая на шаг к своей машине, - Видите ли, дело в том, что мои карманы пусты точно так же, как и ваши головы. Но если вы будете благоразумны и согласитесь подождать часок другой, то я купил бы вам целый ящик водки, какой вы сами бы себе пожелали.
- А вот мы сейчас посмотрим, пусты твои карманы или нет.
Схватив Емельяна за грудки, он прижал его к машине, дохнув ему в лицо ядовитым перегаром, смешанным с тошнотворным запахом нечищеных зубов.
- Тебе крупно не повезло, парень, что ты нарвался на меня, - с апломбом заявил рыжий, - Я служил в ДШБ и сейчас начну выколачивать из тебя все до последней копейки.
Емельян хотел было попытаться успокоить его, но было уже поздно. Увидев занесенный для удара кулак, он рефлекторно сжался, прикрывая руками лицо, на котором еще не сошли синяки от недавнего общения с Машиным мужем. Но к его удивлению, удара не последовало, а рыжий, болезненно крякнув, странным образом приподнялся от земли и сильно дернув его за отвороты плаща, словно кукла отлетел на несколько метров, глухо свалившись прямо под куст расцветающей у подъезда сирени.  Недоумевая, Емельян открыл глаза и распрямился, переводя дух, увидев в трех шагах от себя гигантскую фигуру незнакомого мужчины повернутого к нему спиной, который, словно развлекаясь, двумя искусными ударами свалил и чернявого, распластавшегося на асфальте в глубоком нокауте. Рыжий тем временем пришел в себя, резво вскочил на ноги и снова кинулся на верзилу, свирепо зарычав словно зверь. Но едва он подбежал к нему, как тут же снова рухнул как подкошенный прямо ему под ноги, не выказывая ни малейших признаков жизни.
Приободрившись, Емельян поправил плащ, и все еще трясущейся рукой прикурил сигарету, жадно затягиваясь. А он-то уж думал, что не миновать ему трепки. И надо же было этому громиле оказаться здесь так кстати - облегченно вздыхая, размышлял Емельян. Надев солнцезащитные очки, он с деловитой серьезностью уверенно произнес, обращаясь к своему неожиданному избавителю:
- Для супергероя ты поступил не очень гуманно. А между тем, я бы и сам с ними справился. За два года службы в ДШБ, я многому научился. И не таким приходилось надирать задницы, - соврал Емельян повторив слова рыжего, покоящегося на асфальте, - Поэтому благодарности от меня не жди. Кстати, как они там? Жить то будут?
- Они будут, а вот ты десантник - вряд ли, - пробасил мужчина, повернувшись к Емельяну лицом, - Давненько я тебя поджидаю здесь. Что же вы так,ушли и не попрощались? Даже дверь за собой не закрыли.
Емельян ошалело уставился на гладко выбритого и аккуратно одетого мужчину, на лице которого, была написана жестокая решимость, дополняемая ироничной плотоядной ухмылкой. И если бы не его слова, то Емельян ни за что бы не смог распознать под этой благополучной ухоженной внешностью, того заросшего, пропитанного алкоголем исполина, о котором он вспоминал всякий раз, глядя в зеркало на свои синяки под глазами. Это был оскорбленный муж Маши, сумевшей его понять – но не сумевшей простить. Вот только как теперь было объяснять этому распаленному гневом дуболому, жаждущему почесать об него свои кулаки, что между ним и Машей ничего не было и что он не более  чем случайный персонаж их семейной драмы, поддавшийся похмельному порыву благородства. О мирной же беседе здесь, судя по всему и речи быть не могло, в чем Емельян нисколько не сомневался.
Не теряя самообладания, он сунул в рот сигарету и удивленно приподнял очки.
- А-а!  Человекообразный! – насмешливо воскликнул Емельян, - Знаешь, ты так сильно полинял, что я не сразу тебя вспомнил. А между тем, шерсть была тебе более к лицу.
Мужчина сдержанно улыбнулся.
- У длинного языка очень много преимуществ, - произнес он, глядя на Емельяна холодной ненавистью, - Во-первых, им легко зализывать раны и отлавливать насекомых, во-вторых, им удобно лобызать господские ноги и в третьих - из него получится отличная петля на собственную шею.
- О, поверь, свой я использую только в качестве хлыста для скота и бича для таких как ты, падких до маленьких геройств, - презрительно ответил Емельян, стряхивая пепел себе под ноги.
- А я вижу ты хорошо запомнил наш недавний, но, к сожалению, неоконченный разговор, - усмехнулся мужчина, посмотрев на синяки под глазами Емельяна.
- Чем же еще можно компенсировать недостачу  ума, как не силой? И ты гордишься этим примитивным достоинством приматов? Кстати, если ты не забыл, то последнее слово было все же за мной, хоть оно и не было столь красноречивым.
- Нет, ты оставил только многоточие. И именно поэтому-то я здесь, что не люблю неоконченности.
- Сколько патетики! – съязвил Емельян, настороженно наблюдая за озирающимся по сторонам мужчиной, обеспокоенного нежелательными свидетелями этой разыгравшейся под окнами пробуждающегося дома сцены, дальнейшее развитие которой, не трудно было предугадать. И едва только Емельян выбросил недокуренную сигарету, наступив на нее ногой, как мужчина с внешне беспристрастным видом угрожающе шагнул к нему, скрывая за слегка прищуренным взглядом свою пронизывающую холодом ненависть. Мгновенно среагировав, Емельян резко развернулся и в доли секунды заскочил внутрь машины, задраив ее изнутри.
- Все в порядке, старина, - возбужденно произнес Емельян, подмигнув тревожно вскочившему Цыгану, - Ты ведь знаешь, секрет удачи и благополучия в том, чтобы научиться любить неприятности. Как раз поэтому-то я и сочиняю им дифирамбы, - добавил он, взглянув на остановившегося у окошка ухмыляющегося мужчину, которого, по-видимому, очень позабавила прыть Емельяна.
Вот только вряд ли он был здесь в безопасности, ведь уехать то он все равно никуда не сможет, а стекла, очень не надежная защита от этого бретера с горой мышц. Но иного выхода у него просто не было. Ведь не драться же с ним. Во второй раз подобный трюк, как при их первой встрече, точно не пройдет. А бегать – года не те, - с тоской размышлял Емельян, успокаивающе поглаживая пса по голове.
Наклонившись к окошку, мужчина легонько постучал пальцем по стеклу, насмешливо глядя то на Емельяна, то на грязного нечесаного пса, настороженно разглядывающего его.
- Далеко собрался? – с иронией полюбопытствовал он.
- С тобой нам не по пути, - нахально ответил Емельян.
- Да ладно. Выходи.
- Не выйду.
Мужчина засмеялся.
- Дерзость, не значит смелость, - спокойно сказал он, приподняв правую бровь, - Вот только зачем было столько вызывающих слов, если ты не чувствуешь своего превосходства? Глупо все это.
- Превосходство, мой друг, заключается не в том, чтобы унизить другого, а в том, чтобы дать ему возвыситься.
- Мда. А впрочем, нравишься ты мне Емеля. Так, кажется, тебя зовут?
- Верно, тоскливо вздохнул Емельян, - комплекс моей матери, всю жизнь мечтавшей отыскать никому не ведомое счастье. И, по-видимому, она нашла, что хотела, когда держала меня на груди после тяжелых родов. Прямо как в книжках, где герои обретают свое счастье только на самых последних страницах после долгих мытарств и скитаний. И вот теперь я наследник ее воплотившейся сказки, которую я - ни за что бы не хотел переписать заново. Иначе как бы я еще смог терпеть этот мир, если бы все в моей жизни происходило не по моему хотению?
- Грустная предыстория, - расправив плечи, произнес мужчина, сильно наморщив лоб. Оглянувшись на пришедшего в себя «рыжего», который сидел на корточках и размазывал по лицу кровь, пытаясь подняться на ноги, он сочувственно покачал головой и снова повернулся к Емельяну.
- Умный ты парень, Емеля, - продолжил мужчина дружелюбным тоном, - Так значит выходит, что ты властелин желаний и тебе никогда и ни  о чем не приходилось жалеть?
- Только о том, что не в моей власти пожелать, чтобы хоть что-то в этом мире не осуществлялось. Потому как осуществляется абсолютно все, и то чего хочешь, и то чего боишься. Жизнь ведь только отражает то, что появляется в нас, а похвастаться чистотой своего внутреннего мира, дано не каждому.
- А вот мне, есть о чем жалеть, - печально вздохнув,  вымолвил мужчина, - Кстати, если тебе Машка не говорила о своем рогатом муже, то меня зовут Александром, - представился он.
Емельян улыбнулся и учтиво склонил голову, все еще с трудом веря в эту внезапную метаморфозу. А между тем он был уверен, что исход этой встречи отразится на его лице новыми синяками и острой болью в еще незаживших после недавней экзекуции ребрах. Помолчав, Емельян произнес приободрившимся тоном:
- Сожаление Александр – это удел неудачников, таскающих за собой свое прошлое. Так ты никогда не вернешь Машу, увезшую с собой только слезы да разбитое тобою счастье. А вот если ты сделаешь себя таким, каким она любила тебя и ты ее – то, как знаешь, что ее глаза не засияют вновь прежней любовью?
- Где она? Куда ты ее увез? – схватившись руками за стекло, взволнованно воскликнул мужчина, глядя на Емельяна жалобным взглядом.
Емельян весело засмеялся, прикрыв ладонью глаза.
- Странный у нас с тобою диалог. К тому же я не успеваю запоминать твои лица, - вымолвил Емельян, пораженно глядя в страдающие глаза мужчины в которых только что холодным блеском, мерцала злоба и ненависть. Сделав паузу, Емельян продолжил:
- Неужели ты и в самом деле полагал, что я новый избранник твоей жены?
Мужчина молча кивнул головой.
- Ну и напрасно. Чтобы желать, Саша, мне нужны все женщины этого мира; а чтобы любить – достаточно и одной. Так что расслабься. Моя вина перед тобой только в том, что я не в состоянии был бороться со своей слабостью благодетеля. Я лишь помог ей уехать к своей матери, потому как, видимо, ей стало невмоготу терпеть твои пьяные дебоши. И вообще, подозрение к женщине, как и ревность, губят ее чувства.
- Так у вас…
- Именно так, - перебил Емельян, - У нас с ней ничего не было. Она просто попросила меня помочь ей забрать документы из квартиры.
Мужчина враз просветлел и заулыбался, с восторгом глядя на Емельяна.
-  Надо же! Емеля!...
Не досказав, он резко обернулся, услышав громкую брань «рыжего» который, только что привел в чувство своего собутыльника и помогал ему подняться на ноги.
- Я уж думал им без скорой помощи не обойтись, - облегченно выдохнул Емельян, - Только зря ты их так…
- Что зря? – удивился Александр. -  Было бы лучше, если бы они помяли тебе ребра? А то и карманы бы подчистили.
- В том то и беда, что они давно пусты. Просто с похмелья у людей бывает очень скверное чувство юмора. Помнится тебе тоже было не до смеха, когда я предстал пред твои пьяные очи с твоей суженой.
- Все верно, - усмехнулся мужчина, - Шутки с пьяными плохи.
Сунув руку в карман, он вынул кожаное портмоне и вывалил себе на ладонь все содержимое.
- Думаю, это поднимет им настроение, - заговорщицки подмигнул он Емельяну, - Тут как раз хватит на пару бутылок и какую-нибудь скромную закуску.
- Ты знаешь, материальные долги не столь тягостны как моральные. Ведь как раз поэтому-то и говорят, что благими намерениями дорога в ад вымощена. Так что уж позволь мне разобраться со своими долгами самому. Честное слово, ненавижу кланяться, даже если это поза «благодарности».
- О твои амбиции порезаться можно.
- Тогда не пытайся схватиться за них голыми руками, - улыбнулся Емельян, намереваясь выбраться из машины.
Заметив его неуверенность, Александр засмеялся.
- Не бойся, Емеля. Я тебя не трону, - подбодрил он его, - Все забыто. К тому же я уважаю людей, которые ценят достоинство. А в тебе его хоть отбавляй.
Емельян хмыкнул и открыл дверцу.
- Лесть порождает призраков самомнения. Не хочу, чтобы я начал думать о себе лучше, чем я есть.
- Все еще пытаешься сохранить дистанцию?
- С таким как ты, нельзя лишать себя форы, - ответил Емельян.
- Ладно, как знаешь. Кстати, будет лучше, если ты все-таки заплатишь своим дружкам. Словами ведь не опохмелишься.
Недовольно сморщившись, Емельян задумался на секунду, после чего нехотя взял деньги и быстрым шагом пошел за удаляющимися мужчинами, один из которых, заметно прихрамывал на левую ногу.
Не прошло и десяти минут, как он уже вернулся обратно, остановившись рядом с поджидающим его Александром, облокотившимся о капот машины.
- Могу только предполагать, что тебе только что пришлось о себе выслушать, - усмехнулся он, глядя на ставшее пасмурным лицо Емельяна.
- Ничего нового. Все те же слова, которые как назойливая муха жужжат в моих ушах уже 30 лет. Честное слово, если бы случилось так, что я вдруг стал бы угоден другим - то я просто перестал бы себя уважать. Это значило бы, что я опустился до таких же -  как и все.
- Ты считаешь себя выше других?
- Нет, Саша, я не выше других, просто я живу высоко, там, где во взгляде умещается вся земля в целом. Закуришь? – предложил Емельян, протягивая ему сигареты.
- У тебя хороший вкус. «Честерфилд» - табак для джентльменов. Трудно не поддаться искушению. Но я все же воздержусь.
- Воздержание – это то же, что и самоистязание. Но ты прав, без этих плетей, ни за что не обуздать своей строптивой плоти.
- Вот и я о том же. Иначе я никогда не смогу избавиться от этих вредных привычек. А я…, поверишь ли, дал себе слово бросить пить и курить.
- Что ж раз дал слово – значит держи. Да крепче держи. Каждое слово имеет свой вес, но не каждый вес по силам нашим, - наставительно произнес Емельян, -  Что ж, удачи тебе. А Маша твоя… я, думаю, скоро она вернется. Ведь ты этого хочешь?
- Конечно.
- Ну, тогда оставь ее пока в покое и просто наслаждайся жизнью; занимайся собою, реставрируй то, что размыл алкоголь. Если же потянешься за ней – потеряешь; будешь думать  о ней, и она тебя забудет; будешь горевать и пускать слюни – и она возненавидит тебя; будешь сожалеть о случившемся – и одиночество войдет в твою жизнь под руку с будущим.
Выразив изумление на лице, Александр засмеялся.
 Пожав плечами, Емельян неспешно прикурил сигарету, после чего продолжил:
- Ты лишь надломил стебелек – дай же время появиться новому ростку в ее сердце. Анабиоз женской любви - намного устойчивее и сильнее нашего.
- Ну ты и загнул, - насмешливо произнес Александр.
- Азбука жизни, - ответил Емельян, надевая солнцезащитные очки, - Если с тем, что есть, не можешь согласиться – то с тем, что хочешь, можешь распроститься. Хочешь побеждать – нужно учиться уступать, как гласит китайская мудрость. Борьба, Саша, это всегда разрушение и хаос; созидание начинается после примирения.
- Все верно, - вымолвил Александр, погрустневшим тоном, - Только сложно все это. Очень сложно.
- Грузно там – где грустно.
- Я привык бороться, Емеля, гнуть железо и ломать кирпичные стены. Так меня воспитали в спортивных залах, где я провел едва ли не всю свою сознательную жизнь. Я ведь боксером был. Профессиональным боксером с блестящими перспективами в будущее, где я представлял себя королем ринга. Но… судьба распорядилась иначе, сделав меня инвалидом и отрезав мне путь к моей мечте.
- Ну вот, где мы хотим бороться, там нам и сопротивляются. Что же случилось? – поинтересовался Емельян, с участием глядя на Александра.
- А-а! Ерунда! – отмахнулся он, - несколько прогрессирующих травм головы полученных пару лет назад. Нужна была дорогостоящая операция, а денег таких не было. В ссуде мне отказали, а среди былых друзей, не нашлось никого, кто согласился бы выложить такую сумму. Вот я и слетел с катушек. Начал пить. Хотел даже с жизнью покончить… Но ты прав. Теперь я тоже понял, что не все в нашей жизни можно достичь упорством и борьбой. Вот только…
-Что?
- Вот только вернет ли это Машу? Я ведь столько боли ей причинил.
- В прошлое – конечно не вернет. В настоящее – еще не вернет. А вот в будущее – ей и возвращаться не нужно, она уже там. Так что оставь прошлое там, где оно должно быть - и освободи место для будущего. Иначе где еще ты сможешь разместить желаемое так, чтобы оно осуществилось? Чтобы оно пришло к нам?
- Все верно, - флегматично согласился Александр.
- Пойми одну вещь; мы живем в мире, где есть абсолютно все для всех. И где нет ничего неосуществимого и недосягаемого. Поэтому если есть семя желаемого – то будут и цветы осуществившегося. Такова незыблемая логика наших судеб.
Александр засмеялся, весело глядя на Емельяна.
- Вижу тебе по душе учить людей жизни.
- Как раз за это я и ненавижу их, - бросил Емельян, манерно отвернувшись. Открыв дверцу машины, он позвал Цыгана.
- Вылезай, старина! Пришло время помянуть руины прошлого.
Подождав, когда пес спрыгнет на землю, Емельян захлопнул за ним дверцу и снова повернулся к Александру.
- Знаешь, что сказал «бог» человеку, когда тот пожелал выведать его тайны? – спросил Емельян, прислонившись плечом к машине.
- И что же?
- Словом вы рождены были – словом и умрете. Потому что отныне вы будете только хотеть – но не будете мочь; будете мочь – но не захотите. Будете искать – и не найдете; найдете – потеряете. Будете бежать – не догоните; будете знать – но никто не будет вам верить; захотите утаить – и это увидят все; будете кричать – и никто вас не услышит; будете плакать – и весь мир будет смеяться вам в лицо! Ибо отныне вы будете жить только из крайности в крайность; из тьмы к свету, да из света к тьме; к звездам – да с небес и оземь.  И каждый будет видеть в глазах других свои спрятанные лица, и выслушивать с чужих уст свои же тайны.
И вот с тех пор хранители мудрости молчания, возненавидели глупость слов человеческих, которыми они вынуждены были говорить даже тогда, когда хотели передать увиденное в глазах «бога» по ту сторону человеческого разума. И когда они возвращались в свой лунный скит, чтобы забыться чуждыми им снами. И когда они вопрошали к звездам, в надежде найти себе утешение и покой. И когда говорили с ветром поверяя ему тоску и печаль свою… Такова была первозданная цена любопытства узнать недозволенное.  И по сей день спорившие с «богом», блуждают средь судеб людских отыскивая тех, кто умеет слушать. Ибо так велико стало для них бремя знаний утяжеленных словами, которое раньше легко умещалось в их первосущностном молчании. Но на пути их оказывались только насмешки, словно камень бросаемые в них; и только заткнутые уши, которые не терпят чужих голосов. Ведь приятнее всего ласкают слух человеческий только собственные слова. Своими устами и лесть принимается без смущения и ложь, так бывает похожа на правду.
- Забавная история, - одобрительно кивнул головой Александр.
- Это не история. Это легенда о слове, разделившем мир. А я один из тех, кто всегда любил молчание и именно поэтому, оно вяжет мне теперь язык многословием. Но я говорю только тогда, когда знаю, что меня никто не станет слушать, иначе бы я просто умер со скуки, глядя на то, как эти голодные побирушки жадно глотают чужие слова, без разбору набивая ими свою требуху. Жалкое зрелище, неспособное вызвать даже каплю сочувствия. Все они – духовные оборванцы с протянутой за милостыней рукой, которые не способны позволить себе даже порадоваться за то, что они просто живут. Вся их жизнь – это поменьше говорить, получше спрятаться, да пониже голову преклонить и слушать, слушать, слушать то, что говорят другие, чтобы только случайно не услышать собственный голос, выдающий их никчемное нутро. К тому же, поверишь ли? – Такие то вот всю жизнь и бывают обманутыми. Они не доверяют себе - именно поэтому, им никогда не будут доверять другие. Посмотри! Они же не верят ни единому своему слову – и разве не потому они все время ищут что-то у других?
Но что я мог бы сказать им? – Примерьте на свое личико новые маски? Или указать им дорогу, как добраться до своего сердца? О, на этом пути столько страхов и темноты повстречать им придется.
Нет, Саша, невозможно любить тех, кому горшок по нужде подставлять приходится – настолько они несамостоятельны. Те же, кому мне было бы что сказать - просто не стали бы меня слушать. Потому что им знаком язык этого мира – язык духа и плоти, на котором говорят их судьбы.
Знаешь, единственное, что человеку нужно менее всего в этой жизни – это чужие знания, ради которых мы столько теряем собственного, которое могло бы украсить наше чело диадемой.
Но чтобы видеть – совсем не обязательно пялиться; и чтобы слышать  - совсем не обязательно напрягать слух. Просто когда смотришь в себя  - так легко и непроизвольно начинаешь видеть и слышать все вокруг. Мир оттуда, с высоты своего сердца, куда более привлекателен и весь как на ладони, разукрашенный графическими линиями причин и следствий, - Емельян вздохнул и оглянулся, посмотрев на что-то выискивающего у подъезда пса.
- Ну что ж, Александр, мне пора, - сказал он задумавшемуся мужчине, поглядывая на часы.
- Да-да… - рассеянно отозвался Александр.
- Прощаться думаю, не стоит.  Я ведь твой должник – значит, еще свидимся.
- Да какие долги!.. – отмахнулся мужчина, - Слушай Емельян… ты это… обиды не держи на меня за то, что я тогда… ну…
- Все в порядке, Сашок, - весело засмеялся Емельян, хлопнув ладонью по плечу, - Кстати, мы ведь с тобой братья по несчастью. Не далее как неделю назад, я тоже попрощался со своей женой, унесшей с собой пять лет моего терпения и всю мебель  в придачу. Для женщины развод – это ведь тоже самое, что развести - и не важно, деньги ли это, мебель или недвижимость… Хотя впрочем, смеюсь я не об этом. А ты не отчаивайся. Ты ведь ничего не терял. Маша просто уехала к родителям на время и, уверяю тебя, скоро она вернется, как и твоя золотая мечта, покорить боксерский ринг. Между прочим, у тебя неплохо получается, - приподняв очки, улыбнулся Емельян, демонстрируя свои синяки.
- Я ведь тогда действительно ничего не соображал. Пьян был. Так что извини.
- Все, все проехали. В гости, кстати, не приглашаю, так как выпить все равно нечего и не на чем. К тому же ведь я покидаю эту опостылевшую берлогу.
- Совсем?
- А какой смысл покидать что-то на время? Конечно на совсем. На веки вечные, Сашок.
Махнув рукой, Емельян повернулся, собираясь уйти, но мужчина остановил его.
- Емельян! – позвал он, - Ты это… если вдруг понадобиться моя помощь… Да и вообще, если захочешь с кем-нибудь поговорить там… я не знаю… то ты приезжай. Буду рад тебе. До шести я работаю на станции, кроме выходных, а после я дома. Так что… вот. Приезжай. Даже если ты будешь продолжать плевать в меня ядом. Из него, между прочим, получаются незаменимые лекарства от многих болезней.
Емельян рассмеялся.
- Я никогда не нападаю первым, Саша. Я только лишь защищаюсь. Так до встречи?
- Да. Всего хорошего, - пожелал Александр, не скрывая своего воодушевленного разговором настроения.
Потрепав Цыгана, Емельян открыл двери подъезда и направился к себе, по изученной до мелочей лестнице с классическим граффити настенного творчества. И странное дело! Было такое чудесное настроение! Да и разве могло быть иначе?