ДОЧА

     В раскрытые окна лился запах сирени. Со двора доносился весёлый, отрывистый смех. Надежда Андреевна зашла в аудиторию и широко – может быть, слишком широко, но иначе она не умела: именно так, показывая крупные, слегка выпирающие зубы – улыбнулась, поглядев в сторону окна. Солнце, высоко стоявшее над рощей напротив университета, вспыхнуло на линзах её очков.
     – Эх, студенты, студенты, – сказала Надежда Андреевна. – А как сессию сдавать – так в слёзы.
     Она вынула телефон из сумки, положила поверх стопки книг на подоконнике, поправила очки, провела рукой по волосам, собранным в шишечку на затылке, и начала лекцию.

     И, с отвращением читая жизнь мою,
     Я трепещу и проклинаю,
     И горько жалуюсь, и горько слёзы лью,
     Но строк печальных не смываю.

    – В романтической лирике, – сказала Надежда Андреевна, – надо увидеть мотив потока, движения. Знаете, где? – слёзы. И свиток. То есть динамика. Мечты кипят. Теснится дум избыток... Да?
    – А Пушкин разве не реалист?
    – Да ну что вы, какой реалист. Разве по части женского пола.
     Студенты любили Надежду Андреевну: она говорила с ними, шутила, не ставила неуд. Эх, студенты, студенты... Её дочь – Аня – была такой же.

     Не пой, красавица, при мне
     Ты песен Грузии печальной:
     Напоминают мне оне
     Другую жизнь и берег дальный.

     – Самый мрачный, тревожный период – 1828-29 года, когда создавались такие шедевры как "Анчар", "Дар напрасный, дар случайный...", "Брожу ли я вдоль улиц шумных..." Да?
     – Надежда Андреевна, у нас зарубежка.
     – Ой, – испугалась Надежда Андреевна. – Конечно идите.

     На кафедре тихо. Валерия Викторовна у заочников. Сергей Николаевич с абитуриентами. Никого. Портреты по стенам. На полках – книги... Опять смеются. Вы уж простите, Иван Сергеевич. Молоденькие они – мальчики да девочки. Весело им. Встретятся, женятся, растят детей. Маленьких детей. Работают, конечно. Работают много. Жизнь-то тяжёлая им, молодым... Аню спросить бы, кого они там пригласили. Николай Васильевич точно подмигивает. Дипломники ждут. Пособие в читку. Дождь собирается.

     Тучки небесные, вечные странники!
     Степью лазурною, цепью жемчужною
     Мчитесь вы, будто, как я же, изгнанники,
     С милого севера в сторону южную.

     Дождь перестал и небо открылось, пока Надежда Андреевна ехала в электричке. "Хорошо распогодилось", – думала она, разглядывая капли на толстом стекле. Её внимание привлекла мошка, забившаяся в оконную щель. "Осторожно, двери закрываются", – сообщил голос в динамике. – Следующая остановка – Первушино". Надежда Андреевна поднялась, пожелав "всего доброго" кому-то из пассажиров – хотя в пути ни с кем не знакомилась и не заговаривала, – и вышла в зелёный тамбур.
     Мягкой свежестью влажного воздуха, пригретого июньскими лучами, повеяло в Надежду Андреевну, когда двери открылись. Она прошла по перрону, спустилась в подземный переход и с лёгким сердцем подала пенсионеру-гармонисту.
     Дорога к дому вела через небольшой сквер с тополями и клумбами. Вскоре Надежда Андреевна уже поднималась по лестнице, здороваясь с Валентиной Ивановной – соседкой, три раза в день выгуливавшей собаку. Надежда Андреевна поискала ключи в сумке, открыла дверь, в прихожей разулась, прошла в ванную, умылась, на кухне заварила чай, включила телевизор, села и посмотрела в окно на разрисованные стены детского сада, издали казавшегося игрушечным.
     Конечно, Надежда Андреевна не могла знать, что в этот вечер пропадёт её дочь.

     Верин телефон долго не отвечал.
     – Ало, – сказала Вера.
     – Верочка, здравствуй, – обрадовалась Надежда Андреевна. – Аня с тобой?
     – Нет, – ответила Вера. – Она разве не с вами?
     Её голос терялся в ритмичном гудении, прерываемом свистом и криками.
     – Мы уехали с Петей.
     – Ага. С кем?
     – С Петей. Они там остались. Еще Таня с Олегом и Даня... Да отвали ты!
     – Что?
     – Нет-нет, я не вам! Они плыть собирались...
     – Куда? – спросила Надежда Андреевна упавшим голосом.
     – Да не лезь ты! – засмеялась Вера. – Ой, Надежда Андреевна, извините. Они на лодке поплыли... Да отвали...
     – РАЗ!.. ДВА!.. ТРИ!.. – послышалось в трубке.
     Раздался хлопок, связь прервалась.
     Надежда Андреевна села на диван и положила телефон рядом с собой. Уже вечерело. Фонари в ограде детского сада чутко зажглись, задержав её взгляд и внимание на долгое время. Скоро она позвонит родителям Веры, и Тани, и Дани. Телефон родителей Олега будет недоступен. Никто не скажет Надежде Андреевне, кто, куда и зачем повёз её дочь на моторной лодке. Только Танина мама, почти уже плача, скажет ей, что она не могла до неё дозвониться и полдня её дочери нету. Стемнело. Надежда Андреевна вышла на балкон и стала смотреть вниз. Тени двигались на асфальте. Окна гасли одно за другим. Пустые пятна света под фонарями говорили ей: "Аня".

     В пятом часу утра, когда Надежда Андреевна не могла уже больше ни плакать, ни слать сообщения Ане, позвонили из милиции. Несчастный случай в лесной полосе. Лодка перевернулась. Студенты. Девушек не могут найти.

     – Доча, ты где? – спросила Надежда Андреевна.
     Пойти в скверике посидеть. Надежда Андреевна спустилась с лестницы, вышла из подъезда, направилась в сторону сквера. Вот и на месте. Шумели высокие тополя, которых не было. Сквер – это жёлтая комната. Надежда Андреевна села на крашеную скамейку в комнате-сквере, повернула голову и обнаружила рядом с собой Александра Сергеевича. Он сидел, положив ногу на ногу. В жёлтой комнате.
     – Здравствуйте, – сказала Надежда Андреевна.
     Александр Сергеевич ничего не ответил.
     В комнате потемнело и посветлело. Свечи зажгли, наверное. А вот и стол с рукописями. Кажется, там ещё кто-то, кого ей не видно. А слёзы-то – катятся сами собой.
     – Александр Сергеевич, вы знаете, доченька моя, кровиночка... Пожалейте!

     Буря мглою небо кроет, –

отвечал Александр Сергеевич.
     – Где она? Очень прошу Вас.

     На холмах Грузии лежит ночная мгла, –

говорил он мечтательно, глядя вдаль.
     Надежда Андреевна посмотрела в другую сторону и увидела Михаила Юрьевича. Он сидел рядом с ней на диване, такой молоденький, – как наливное яблочко.
     – Здравствуйте, Михаил Юрьевич, – сказала Надежда Андреевна, понадеявшись. – Может быть, Вы мне поможете, а?

     Ночевала тучка золотая
     На груди утёса-великана, –

сказал Михаил Юрьевич, потупив взор.

     Что страсти? – ведь рано иль поздно...

     Надежда Андреевна проснулась.

     На берегу озера собралось много людей. Они ходили туда-сюда по хрустящим камням, глядя на синюю, слегка рябящую, водную гладь в кольце неподвижных сосен. Слышался негромкий, сдержанный плач; во влажном, сонном утреннем воздухе перекатывалась быстрая, беспокойная речь. Подъезжали и отъезжали машины – милицейские, скорые, городской ТРК.
     Олег, Даня и несколько человек в форме стояли возле лодки. Данины мама и папа находились поодаль – в компании родителей Олега, говоря с ними о чём-то. Олег, весь укутанный, прятал лицо под капюшоном. На Дане ещё не просохла одежда. Он глядел исподлобья, хмурился, ерошил пятернёй свои белокурые волосы. Старался не засмеяться.
     – Так, ясно, – сказала женщина-следователь, надув крашеные губы. – В машину обоих. Раздельно.
     – Подойдите сюда, – обратилась она к Надежде Андреевне и родителям Тани. – Сейчас поедем все в отделение.
     – А искать-то кто будет? – спросил Танин папа. Танина мама тем временем пристально следила за парнями, которых оперативник вёл под руки.
     – Не беспокойтесь, – ответила следователь. – Мы их найдём.
     Надежда Андреевна стояла рядом и смотрела куда-то в сторону. Вода. На камнях блестит прилипшая тина. Водоросли, колеблясь, тянутся, как живые. Как в замедленной съёмке она видела Танину маму – дородную женщину лет сорока. Вот она подбежала к Дане, взяла его за волосы, оттолкнула милицию, повалила его на землю. Вот она бьёт его головой о камни. Вот он ударяет рукой ей в живот. Вот Олеговы мама с папой и оперативники оттаскивают её. Вот она, вырываясь, кусается.  Бежит к ней, Надежде Андреевне. Вот её большое, красное лицо – совсем близко – с круглыми глазами кричит ей:
     – Что ты стоишь, корова? Они твою дочь убили!

     Я спал в оковах тяжкой лени,
     Под осьмимесячной зимой,
     Как дремлют праведные тени
     Во мгле стигийской роковой.

     Погода стояла промозглая. Ветерок задувал, разгоняя тоскливую сырость. Надежда Андреевна сидела на скамейке – в своей любимой вязаной кофточке – и ждала утреннюю электричку. Когда она подошла и двери открылись, Надежда Андреевна не сдвинулась с места. Услышав гудки отходящего поезда, она повернула голову и улыбнулась в мутный, серый туман своей широкой – слишком широкой – улыбкой.
     Всё стихло. На перрон вышел дворник.