Молчание

(Публиковала на Прозе под псевдонимом Дебора Райт. Все права соблюдены)

Трудно сказать, существует ли мир вне меня, или моя душа – и есть то, единственное, что отражает в себе свою же собственную дурную бесконечность. В конце концов, как бы я ни решала для себя этот вопрос, любое решение будет единственно правильным. С детства я привыкла с самого утра выносить это решение, действующее весь день до вечера. Сегодня мир – это я. Или – сегодня мир – это он…
Философскую парадигму дня удобно было определять в туалете – приятное с полезным.
Философскими проблемами я занималась в туалете лет до двенадцати. А потом мама забеспокоилась, что я там мастурбирую. Даже беседовала со мной на эту тему. Я , конечно, возмутилась, но со следующего дня действительно начала мастурбировать по утрам. По вечерам – тоже, но не каждый день. А по утрам обязательно. Сначала пописать и остальное, по ходу процесса определиться с картиной мира на сегодня, и в конце – подрочить.
Марио всегда сердился на меня, но никогда не стучал в дверь. Потом, когда все случилось, я спросила его :
- Ты знал?”
Он сказал:
- Конечно знал. Ты так подвывала иногда, что трудно было не понять. Хотя, родители не понимали, кажется.
- А что же ты тогда злился?
- Мне тоже хотелось подрочить. Я же старше тебя – у меня уже была привычка. А ты занимала туалет.
- А чего злился молча? Не стучал? Мама с папой стучали, а ты – нет.
- Ты моя сестра, ты – часть меня. Мне просто было непонятно и обидно то, что ты делаешь это, а я ничего не чувствую. Но со временем я стал, мастурбируя, представлять тебя в туалете. И только тебя. Не Дженифер Лопес, не Пенелопу Круз, а тебя. И я испытал новые ощущения…
Марио – это мой брат. А я – Дебора. Мы придумали эти имена, когда мне было пять, а Марио – семь. Тоскливо было называть друг друга Варей и Антошей. Вот мы и придумали. Вообще, в мире все имена для всех вещей и людей уже существуют заранее. Все слова уже существуют, на всех языках. Любой предмет или человека можно назвать настоящим именем – достаточно посмотреть на него и на секунду отключить свой мозг. Имя всплывет само. Человек засоряет языки искусственными, надуманными словами и именами. От этого страдают предметы и люди. Если бы языки наполнялись словами естественно, а не по чьей-то дурацкой логике, имена у всех были бы настоящие, люди и вещи были бы счастливы, не было бы страданий и в жизни появился бы смысл.

Марио обычно мастурбировал , когда дома никого не было. Я поняла это по запаху. Довольно часто я приходила из школы, а он уже встречал меня дома. И от него пахло чем-то таким невыносимо манящим, притягивающим сильнее земного притяжения. Но это что-то не имело ничего общего с косметикой или обычным потным запахом гормонально перестраивающегося подростка. Однажды я в порыве нежности взяла его за руку и ткнулась в нее сопливым носом. Меня как будто током ударило – запах такой невероятной силы…даже не запах, а какое-то неизвестное поле, регистрируемое из всех физических приборов только моим носом. Короче, в тот вечер в туалет долго не могла попасть вся семья, а я по сути испытала первый настоящий оргазм, да такой, что почти потеряла сознание.

Мы с Марио часто по выходным уезжали за город вместе. Родителям это нравилось. Они делали нам в дорогу бутерброды, собирали вещи… Потом мы купили велосипеды и стали уезжать на велосипедах. Сначала по шоссе, потом – по лесным дорогам и тропинкам. Марио любил изображать из себя велогонщика – на шоссе пристраивался к кому-нибудь, садился на колесо. Я не любила ехать в кильватере и уходила в левый ряд. Однажды Марио сел на колесо какой-то девке. Я ехала чуть левее и смотрела на нее – как она елозила попой по седлу. Марио тоже смотрел на эту попу – я чувствовала это. Я никогда не испытывала возбуждения от езды на велосипеде. Но это, видимо, - чисто моя особенность. Мои органы расположены так, что седло , как его ни поднимай, никогда не достанет до клитора . А у этой девки, видимо, все было смещено книзу – она явно была заведена. Я даже потекла от этого зрелища.

Потом мы приехали на берег моря. У нас была с собой такая маленькая палатка и мы ее поставили. Мало ли – вдруг будет дождь. Мы съели бутерброды и как-то расслабились. Марио все молчал и я чувствовала, что он все еще видит перед собой эту сексуальную задницу. Мне тогда было уже восемнадцать, ему, соответственно, - двадцать. У Марио была девушка, но у них не очень складывались отношения – он стал нервным и я тоже беспокоилась из-за этого. Мои же любовные дела так и не пошли дальше слюнявых поцелуев и мастурбации после них в туалете.

Я сначала просто смотрела на него, а потом вдруг начала понимать, что Марио – это и есть весь тот мир, который мне нужен. И как я ни старайся устроить свою жизнь по книжкам и фильмам, - ничего у меня не выйдет. Я смотрела на него – какой он усталый и напряженный – и вдруг у меня само получилось:
- Марио, а ты сейчас думаешь о той заднице, у которой ты висел на колесе?
- Да. Отстань.
- Почему – отстань? Я как раз собираюсь пристать.
- Ну приставай – он наконец улыбнулся.
- Тебе что – твоя краля не дает совсем?
- Что ты, сопля, в этом понимаешь? Ну да, не дает…
- А оно тебе надо?
- Я тебе уши надеру.
- Надери. Вот они. Надери… Марио – я задохнулась почти от своей наглости – поцелуй меня…

Мы в детстве спали на двухэтажной кровати. Марио, как старший, спал наверху, а я – внизу. Но мне очень хотелось наверх и он меня пускал к себе. Когда все успокаивалось и родители думали, что мы уснули, он тихонько стучал по деревяшке кровати и я кошкой взлетала к нему – наверх. Мы долго лежали обнявшись, совсем не чувствуя никакого сексуального возбуждения – просто было тепло и хорошо от близости родственной души. Так же бывает, когда перед сном проглотишь грамм двести хорошего коньяка. Но это теперь, а тогда…
Мне всегда казалось, что я чувствую все, что чувствует Марио. Я понимала, как сносит крышу, когда перед тобой все эти девчонки , ноги, задницы. Когда от запахов просто падаешь в обморок.
Марио грустно улыбнулся и потянулся ко мне губами, но я взяла его руки и положила себе на колени. Нет, не на колени – выше.
- Снимай с меня трусы и делай все, что хочешь.
- Дебора, ты…
- Снимай, засранец. Снимай, рассматривай, трогай. Вот так. Целуй…
Я раздвигала ноги, изгибалась, как кошка во время течки, стонала, рычала. Марио наконец сорвался с катушек – его язык вытворял у меня между ног то, что ему только снилось последние двадцать лет. Но зато – все и сразу. Кончила я неожиданно и бурно – в глазах стало темно, цветные круги, взрыв боли и блаженства. Все.
Мы лежали рядом. Я почти пришла в себя.

- Марио, ты как?
- Никак.
- Вон там в моем рюкзаке возьми детское масло.
- Зачем?
- Возьми и узнаешь.

Я смазала ему член, яички, руки.
- Теперь дрочи. Давай, давай.

Он начал неуверенно, но постепенно возбуждение нарастало и ритм движений становился чаще и четче. Он протянул ко мне свободную руку. Я подвинулась ближе, раздвинула шире ноги. Он схватил меня за промежность, зарычал…
Когда он проснулся, уже смеркалось.
- Я что – спал?
- Да, ты уснул, милый.
- Со мной никогда такого не было.
- Со мной тоже…
Сейчас мне тридцать. Сегодня. Будет большой праздник. Я запрусь в квартире, выключу все телефоны, достану из холодильника закуску, зажгу свечки. Я буду долго сидеть в кресле, завернувшись в плед, слушать Скорпионз и накачиваться коньяком. Люблю коньяк. Лишь бы он был французским. А где-то в середине ночи мне на секретный скайп позвонит Марио. И мы будем долго молчать и смотреть друг на друга.
Марио – сволочь. Он все-таки женился на своей вобле. А ее пригласили работать в Америку. И он уехал туда. Я давно простила его, но он об этом не знает. Мы просто молчим.
Иногда я думаю, что мне стоит клонироваться. Будет хоть с кем поговорить.