Поэзо-живопись Алексея Акиндинова, 2008

Автор статьи — Вилли Р. Мельников. Опубликовано — "Акиндинов Алексей Петрович. Живопись: Каталог произведений живописи." / А.П. Акиндинов — Рязань, 2008. - 64 с. Цв. илл.. ББК 85.143(2)6-8; А 39; ISBN 978-5-91626-001-4.

"ПОЭЗО-ЖИВОПИСЬ АЛЕКСЕЯ АКИНДИНОВА".


Иногда мне думается: когда Вселенной захочется родиться заново, она сделает это не посредством "Большого Взрыва", а методом бабочки. Окуклившись, она завернётся в рукописи на всех языках всех своих галактик и, выпорхнув в путь к новым воплощениям, в качестве рюкзака возьмёт в дорогу опустевший кокон. А составляющие его языки продолжат вживляться друг в друга, при этом не теряя своих самобытностей.

Именно таким путеводителем по новым измерениям, равно как и "Вселенско-человеческим разговорником", представляется живопись Алексея Акиндинова, чья фамилия для меня, как полиглота, звучит триязычно: [aki] (по-исландски) — "пускаться в путь" + [ndi] (по-непальски) — "сокровище" + [no] (по-старояпонски) — "приносить в дар" = "Тот, кто отправился в дорогу, чтобы найти и принести в дар сокровище"...

На редкость точная характеристика творчества художника, дарящего взаимопонимание как разнодумающим персонажам своих композиций так и зрителям; последние, всё же найдя в себе силы оторваться от этих полотен, обнаруживают в себе способность "прочитывать" со стороны и самих себя, и перепады своих отношений с другими.

Вместе с тем иероглифично-смысловая концентрированность холстов Алексея Акиндинова не выжигает напалмом эпатажа восприятие знатока и/или неискушённого зрителя: авторская манера и сюжет уравновешенно-мудро предлагают окунуться в некое поющее захолстье — и даже подрамник преображается в раму окна, из которого можно вглядеться в пейзажи, сотканные из подтекстов и межсмыслий картины.

Художник не только примиряет композиционные унисоны и диссонансы, научая их беседовать на неслышимом общем эсперанто, но и предлагает им попробовать себя в роли невиданных доселе письменностей, о существовании которых может не подозревать сам. А между тем полотна А. Акиндинова — это страницы самоучителя новой мифологии, а возможно — воскрешённого древнего апокрифа, некогда утраченного, а теперь "пойманного" живописцем в одной из ниш ноосферы. И никакой мистики здесь нет: в нейропсихологии давно известен так называемый "channeling" — феномен спонтанного образования "канала" между биоинформационным поясом планеты и сознанием человека, восприимчивого к подобным контактам. Наивысшая же готовность (сенситив-степень) к таким "вливаниям" отмечается у людей, творящих своё беспрецедентное арт-пространство. Их ярким представителем и является А. Акиндинов.

Кто-то причисляет его работы к "романтическому орнаментализму". Мне же представляется, что для определения его стиля и виденья не подходит ни один из ныне используемых в искусствоведении терминов. И оставалось лишь придумать новый: "пост-фигуративная гипер-знаковость". Здесь приставку "post-" следует понимать и как "после", и как "почта": офигуренные-оперсонаженные идеи художника вступили в качественно следующую эпоху своей эволюции, неся друг другу, как и взирающим на холст, послания на различных языках — современных и древних, реальных и вновь создаваемых на ходу, в свою очередь становящихся топливом для автономно самопреобразующейся картины. Под второю же половиной неологизма подразумеваю перерастание узнаваемой предметности изображений в квази-тексты, то и дело срывающиеся во вполне прочитываемые графемы (буквенные знаки) земных языков, которым наскучило быть только земными. Что же, не случайно Леонардо да Винчи определил живопись как "поэзию, которую видят", а классик французской литературы Андрэ Жид — как "сотрудничество человека и Бога".
 
Действительно, картины Алексея насквозь протекстованы — и этим выдают его скрытую (латентную) полиглоссию. Наверное, нечто близкое этому когда-то заметил В. Э. Черемин — учитель живописца: "Ты не пишешь, ты рисуешь кистью, как китайцы". Грани перехода "изображение — орнамент — текст" настолько динамичны и трудноуловимы, что формируют единую органичную стихо-ткань. Сам художник вспоминает, как однажды, расшифровывая свои же картины, был удивлён смысловым проникновением узора в их темы.

Алексей отмечает: "Любой орнамент имеет свой смысловой код, словно шифр ключа, открывающего познание мира". Не забудем, что собственно орнамент — это исторически стилизованный текст эпически-сакрального содержания; это пиктография (рисуночное письмо), не выросшая в письменность как таковую. Такое чувство, что Алексей неосознанно (или — нео-сознанно?..) ставит эксперимент по визуально-смысловому "доращиванию" древнейших тотемных символов до вполне читаемых элементов разноязычных письмён. При этом живописец словно обучает грамоте участки композиционного поля, большинством его коллег оставляемые как фоновую перспективу ("background") — не подлежащую зарисовыванию пустоту. Это традиционно объясняется как необходимость "оставить место для воздуха, чтобы картина дышала". Но эти участки полотен, обращённые Алексеем в пергаменты древних трактатов, вырабатывают каждый свою атмосферу — всегда разную, но неизменно пригодную для дыхания.

Да, Алексей Акиндинов, как и природа, не любит пустоты (и, судя по реакции некоторых его надменных сотоварищей по цеху, пустота недолюбливает его!..). Но он умеет её приручать, превращая в поэзо-полигон, и, похоже, несостоявшейся пустоте нравится быть живою.

Вот картина "Штольня Тигеля": её можно было бы считать иллюстрацией к началу предполагаемого гностического апокрифа-аналога Евангелия от Иоанна. Он мог звучать так: "В начале были краски. И краски были без имён. И имена их были у художника. И художник стал началом". Холст этот мог бы пригодиться отправляющемуся в экспедицию языкопроходцу: в композиции сосредоточены буквально дышащие друг другом знаки-обереги различных цивилизаций — Латгалия (Perkunas-krusts), Юго-Западная Африка ("Уджимба-Ндиу"), Северо-Западная Индия ("Аджарата-Чандхара"), Ирландия ("Клахлеттэннур"); и, наконец, Мировое Древо из скандинавской "Эдды" (ясень Иггдрасиль). Так что более вдумчивый взгляд на полотно подтверждает: перед нами — не просто причудливое нагромождение таинственных символов, не поддающихся идентификации, а визитная карточка процесса взаимоврастания цивилизаций, разбросанных во времени и пространстве.

Холст "Осенняя Марта" откровенно, хотя и не намеренно сочинён Алексеем Акиндиновым как визуальное стихотворение (стихоткровение?..). Оно озвучивает само себя на языках: гэрулао (Камбоджа), тлацкотекль (Центр. Америка), кьялиуш (Пакистан), алакалуф (Ю. Америка). Моя попытка связного прочтения дала следующий текст: "Переправиться через окаменевшую реку удастся только в лодке, сбитой из течений мхов, укутавших жажду водоворотов, чьи в-себя-вглядывания вышиты усталостью стараний истока докричаться до дельты...".

"Узоры вечернего свидания" и "Утро Есенина" представились мне диптихом-притчей о том, как предание-легенда и нынешняя повседневность обмениваются диалектами своих красок, обнаруживая друг в друге родственников. Обе картины я увидел укутанными в словесные вышивки на языках: тлинкит (одна из индейских народностей Канады), рапануи (остров Пасхи), уавниффа (Зап. Африка), фарер (Скандинавия), пхадмэ (Манчжурия). Если "плыть" в глубине обоих ландшафтов по линии диагонального меандра снизу вверх, то обнаружишь себя в стремнине такого верлибра: "Кора обочин, опавшая со ствола непроложенной дороги, ищет ключ-сердцевину, чтобы отомкнуть переплёт книги корней для кроны, давно желающей вписать туда главы своих листьев до того, как они сумеречно-кораллово опадут...".

Встречаются композиции, текстовая пронизанность которых воспринимается как старательно вытапливаемый (но не выдавливаемый!) из фигуры героя монолог. Поначалу можно заподозрить в этих полотнах галерею проектов персональных "башен из слоновой кости" ("Проводница", "Медвежатник", "Знамение", "Чёрная речка", "Баловень", "Страж", "Ангел семи церквей", "Мореход"). Но погружение в притворившиеся фоновым орнаментом многоязычные фразы (именую такой метод "лингво-дайвингом") обнаруживает желание изображённых поделиться своим опытом самопрочтения, омногомеривания, выхода за раму (эти свойства наиболее овизуалены, например, в работах "Зеро", "Лабиринт", "Мир", "Сон мальчика о дворах"). Образы будто обмениваются своими пред-образьями, не страшась внезапностей их дальнейших трансформаций; выплески же их взаимо(со)действий оседают по всей площади холста, опрозрачиваясь в кристаллическую текстовую вуаль.

Вообразите: вы рассматриваете себя в зеркало и вдруг замечаете, как на том или ином участке его поверхности проступают фрагменты текстов, меняющих свои языки и окраску в зависимости от вашего ракурса и настроя. Вы догадываетесь: это амальгама рассказывает вам о вас и обо всех, прежде в это зеркало смотревшихся, и делится своею коллекцией оборонённых в него взглядов. Именно такими впитывателями-отражателями видятся мне холсты Алексея Акиндинова: он не просто пишет их; он словно выписывает рецепты к средствам для лечения и/или профилактики последствий очередных "Вавилонских столпотворений". Заворожённо всматривающимся в эти композиции хочется дешифровать сквозь-смыслия знако-фигуро-цвето-сплетений, а им — разгадать зрителя. Так и рождается подобие канала связи между реальностями, и уже трудно сказать: какая из них — придуманная, а в какой обитают сами выдумыватели...

Самый сквозной персонаж в работах Алексея Акиндинова — Звездочёт. Я уверен: он — не только и не столько дань детскому увлечению художника астрономией. Звездочёт воспринимается как одно из непреходящих творческих "я" автора, в глубине души осознающего себя переводчиком с языков за-небесья на наречия Земли и обратно. А может — гидом-сталкером по тропам между различными нишами со-знаний и со-бытий; тогда все его полотна выдают в себе страницы бортжурнала странника по другим измерениям.

"Ад и рай — не круги во дворце Мирозданья; ад и рай — это две половины Души!" — тысячелетие назад подметил Омар Хайям. Вполне возможно, что поэзо-ландшафты Алексея Акиндинова могут оказаться антологией наставлений: как упомянутым половинам мирно договариваться между собой.

© Copyright: Вилли Р. МЕЛЬНИКОВ
РОССИЯ, Москва, Николо-Перервинская Слобода, 28 апреля 2008 года.
На фото: Алексей Акиндинов (слева) и Вилли Мельников на фоне картины Алексея "Док "Тихий", на открытии Международного Арт-проекта "Орнаментализм. Terra Incognita", Государственный выставочный Зал "На Каширке", Москва, 8 декабря 2013 года. Автор фото — Александр Королёв.

Данные по каталогу:
"Акиндинов Алексей Петрович. Живопись: Каталог произведений живописи." / А.П. Акиндинов — Рязань, 2008. - 64 с. Цв. илл.. ББК 85.143(2)6-8; А 39
ISBN 978-5-91626-001-4.
© Copyright: Акиндинов А.П., составление, живопись, 2008
© Copyright: Рожин А.И., статья, 2008
© Copyright: Мельников В.Р., статья, 2008
Дизайн и печать ЗАО "ПРИЗ"
Тел.: +7 (4912) 214-421
РОССИЯ; 390010, Рязань, пр-д Шабулина, д. 4
Тираж 1000 экз. Заказ №618; 2008 г.