Анна. Глава 14. Ангелина

- Заселишься с Надеждой к нашим, русским, вон, видишь там дом около берёз? Надежде поможешь, она совсем растерялась, плачет все, не ест. Как бы не заболела.

Профессор как-то сразу ожил, воспрял духом, даже помолодел после их приезда в Пржевальск. Мирное небо сотворило чудо, он быстро перемещался на своих коротких ножках между группами эвакуированных, помогал командирам распределять людей по домам, составлял списки, укладывал пайки. Анна взяла у него узелок с провизией на первое время, подхватила Надю, которая почти не соображала и качалась от малейшего ветерка и потянула её к дому, на который указал Николай Борисович. У неё ёкнуло сердце, когда она увидела этот дом. Как будто кто-то всемогущий взял и переместил двор её детства сюда, под высокое небо, на берега Иссык-Куля. Даже старую березу не забыл - напротив белой мазанки с голубыми ставнями билось на лёгком ветру тонкими ветвями высокое дерево с белоснежным стволом. А вокруг, как девчонки вокруг умудренной жизнью матроны, толпились тоненькие деревца, жались к матери, как будто боялись потеряться. У Анны заболело сердце, вот-вот из калитки выйдет мама, покачает головой, поманит, улыбнётся. Вот только калитка узкая, облупившаяся от дождей, ворота хлипкие, не то что у них были, дубовые, еле откроешь... И палисадника нет, резного, милого, засаженного флоксами и мыльниками, с лавочкой под окнами. Анна тряхнула головой, прогоняя наваждение и пошла к калитке. Надя медленно плелась сзади, волоком таща свой узел, купая его в белой дорожной пыли.

Надя с трудом пережила эвакуацию. Ассистент на кафедре инфекционных заболеваний, крошечная, как Дюймовочка, единственная дочка у небедных родителей, она совсем не была приспособлена к тяготам военного времени. Лелеяная мамой и папой, наивная, влюбчивая, она жила совсем не в том мире, в котором жили сверстники. Но маму и папу убили, разворотив в одночасье их квартиру в старом доме на Лиговском, и Надю подобрали соседи, когда она, свернувшись клубочком, лежала у уцелевшего подъезда и застывшим взглядом смотрела перед собой. Также она лежала всю их долгую дорогу, и только теперь стала немного приходить в себя.

-Надь, Надюш. Что ты тащишься так медленно, давай узел свой, что ли. Нам устраиваться ещё, а скоро стемнеет. Давай, пошли уж.

Наконец, они подошли к дому, с трудом сбросили вещи на мураву и постучали в калитку, подвешенным на верёвочке деревянным молотком. Никто не ответил, Анна толкнула калитку и та поддалась.

В пустом, чисто выметенном дворе не росло ни кустика, не деревца. Задубевшая земля, похожая на Ленинградский асфальт, была явно непреодолима ни для какой былинки, и только по краям забора росла трава, тонкой, испуганной, смущенной полоской. По всему протяжению огромного двора тянулась бесконечная череда сараев с разинутыми, чёрными ртами дверей. Около одного из них шлялась худая курица, что-то безуспешно копая жёлтой лапой в каменной земле. Тяжёлая дверь в сени была полуоткрыта, и Анна, прошла внутрь, затянув с собой и Надю.

-Заходите, заходите. Я поспешать не очень могу, кочет безлапый. Уж простите.

Навстречу, держась на беленые стены, опираясь на костыль и неловко постукивая протезом по грязным доскам деревянного пола, вышел мужчина. Высокий, как каланча, худой, но широкоплечий, в точно такой косоворотке, какую носил Анин отец, он остановился у угла печи, откинул светлую непослушную прядь и, смеясь серыми, узковатыми глазами, сделал приглашающий жест.

-Здравствуйте. Мы к вам на постой.

Анна растерянно остановилась, так и держа в руке холодную ладошку Нади.

-Так отлично. То не одной хозяйки не было, а то сразу две. Эх, не ждал я вас, девушки. И хлеба - то у меня нет, и молока не взял. Как ужинать будем? Стыд и срам мне. Сейчас к соседке схожу, может перехвачу чего. Меня, кстати, Лев зовут. Царь зверей. А вас?

Уже через час Анна накрывала на стол. А Лев и Надежда выпученными глазами смотрели, как худенькая аспирантка ловко и умело управляется с печью, и снимает с закопченной чугунной сковороды кружевные, ажурные блины.

-Ты, Анютк, замуж за меня иди. Я даром, что безногий, а молодец.

Они сидели за огромным, хорошо выструганным столом, ели блины с маслом, которое Лев таки "перехватил" у соседки, хрустели столетним засахаренным вареньем, найденным в подполе и, раскрасневшись от "ста грамм", несли радостную чушь. И эта страшная, беспощадная война казалась далеко-далеко, засни, проснись и нет её. Так, страшный сон...


Утро было суматошным. Распаковывали вещи кафедры, филиал института в Пржевальске должен был работать так же, как в Ленинграде. Анна трудилась , не покладая рук, и только к вечеру, совершенно вымотавшись, вышла на улицу, чуть прошла по небольшой аллейке и села на лавочку. У неё гудели ноги и руки, раскалывалась голова от непривычно жёсткого солнца, и она очень устала. Она не знала, сколько провела времени в полудреме, но проснулась от того, что кто-то тронул её за руку. Та самая воспитательница из детского дома стояла около Анны, теребила её за плечо, настойчиво и сильно.

-Вы врач? Я слышала, что к нам медиков из Ленинграда эвакуировали. У нас девочка заболела, сильно. Воспаление лёгких, похоже. Пойдёмте, скорее.

- Мы ветеринарные доктора. А я вообще, зоотехник теперь. Не врач.

Анна растерялась, беспомощно смотрела в напряженное личико воспитательницы и вдруг вспомнила.

-Профессор! У него медицинское образование, практика, это он позже животных стал лечить. Сейчас.

Профессор, низко наклонив седую голову, аккуратно прижимал стетоскоп к худенькой груди малышки. Хрупкие косточки торчали, грозя поранить белоснежную, синеватую кожу ребёнка, впалый животик с трудом втягивал воздух.

- Ледащая. Не жилица.

Воспитательница по - старушечьи качала головой, а Анна не могла оторвать глаз от бледного конопатого носика крохотной девочки и ее огненно-рыжих завитков на круглой головке. Девочка смотрела в потолок и молчала. Не плакала.

-Говорят какой-то полковник, иль генерал сдал. Иль, может инженер. Не знаю. Мутная история. Вроде цыганка с ним прижила, а потом их немцы расстреляли. Или сама сбежала. Так он её на пороге нам оставил. Разное люди врут.

- Просто, как ангелок. Ее как зовут?

-Так пока не записали.

-Ангелиной запиши. Точно подходит. Не забудь.

-Так и ладно. Не померла бы.

Николай Борисович устало распрямился, погладил потные кудряшки малышки и сел писать рецепт.

-Нет у неё пневмонии, бронхит. Я тут напишу и записку дам, завтра на кафедру придёшь, тебе все выдадут. А пока грудку ей растирай маслом согретым и тёплым чем пои. Молоком.

Анна кивнула головой, как будто это сказано было ей, сняла ботинки и пошла мыть руки.