Без кулис глава 20

 Глава 20


2 декабря
Я спал и видел выкрашенный в бездну тоннель блуждающего по сторонам света разума – так похож он был на крест христианский. Но как же велика глубина его, теряющаяся где-то далеко за тем, где могла бы возникнуть мысль. Но там нет мыслей и даже того места,  где можно было бы быть. И как странно, я не был человеком, а всего лишь кем-то отбрасываемой тенью оживающей под лучами полдневного солнца. Я смотрел на мир от туда, куда никто и никогда не смотрит. И я видел, как бесплодно стучат сердца человеческие – им никто не открывал дверей. Может они, просто не узнают любовь свою? Я закрадывался им в душу и мерз от холода, где же они согревают свои чувства? – может они просто не знают, как разжигать стихийное пламя? И я пытался говорить с ними, но меня не слышали; разве я забыл про слова? Или просто они не привыкли к сути? Но они даже и не видели меня, хотя я всегда был рядом и указывал им дорогу. Что ж, все верно, глазами тела разве увидишь душу? Взгляд плоти видит только плоть…
Но как же жаль, что это был всего лишь сон.

3 декабря
Я долго смотрел в любовь, пока однажды не осознал, что она стала моей жизнью. Любовь – не познанный мир! Вселенная не обетованная! Но все чаще в ней стали зажигаться звезды – чьи-то заблудшие сердца нашедшие Бога? О, я знаю эти млечные тропы, по которым кочуют души людские, влекомые ностальгией по своей мирозданной колыбели!

Я помню свою маску, вытесанную из камня топором злобы и ненависти; помню свои глаза, в которых никогда не отражалась небо и звезды. Но теперь… - о лицедейское  чудо! Сказка о чародеях! Я преображен!
Я сочинял жизнь на страницах – а жизнь в это время сочиняла меня, придумывая мне новые мысли и чувства.
Не так-то легко сказать по-другому то, что я говорил все свои 28 лет. Но новые слова, не значит новые мысли – и именно этим то внутренним преображением я и занимаюсь сейчас; пытаюсь думать так, как я хотел бы жить. Ну, разве мы не художники судеб?

5 декабря
Не удержался – и все полетело кувырком. Трудно оказалось удерживать мгновение. Все приходит и уходит. И эти неустанные безостановочные шаги жизни – залог нашего продвижения вперед. Да и как мы можем отнять у приходящего его противоположность?

Меня окружают желтые, оранжевые, красные и коричневые тона. И в этой-то знойной стихии вещей и предметов, неусмиримым огнем возгорается мое сердце, даря окружающим тепло и любовь. Ведь вот и на земле зажигаются звезды – а я-то завидовал небу.

6 декабря
Драмы одна, за одной – как же муторны эти сериалы кем-то придуманных страстей, не успевающих менять свои обличия. Но какие же у всех милые и улыбающиеся лица. Кто бы мог подумать, что это обноски былых поколений; секонд-хенд прикрывающий наготу застыдившегося сердца! Ах, если б только не эти глаза, в которых я с разочарованием читаю одни и те же вызубренные роли… - кто же сочинил их? Кто придумал этот сценарий земной жизни?
А ведь смешно! Как же давно я не смеялся – неужели боялся разбудить свою серьезность?
Довольно о серьезности – ведь от нее так быстро ржавеют лица. Я бы не взял ее даже по дешевке, потому что в этом наряде я так становлюсь похожим на смешную глупость.
                *** *** ***



Ночь продолжалась как всегда, с теми же звездами по пути и пророческими снами о рассвете. И какими-то странными словами выкладывались эти странные события текущей ночи, которую еще предстояло прожить до самого утра; ночи, которой все еще было слишком много, чтобы можно было избежать продолжения. Ко всему прочему, так хотелось посмотреть на себя со стороны, когда играешь чужие роли.
Но какими же словами была посеяна ночь? Что за мысль проросла этими событиями? Понятно, что следствие вырастает из причин; тогда, где же в его жизни та отправная точка всему происходящему? Где то - из чего явилось это? О чем он забыл? Что пропустил мимо своего взора, как ничего не значащее? И верно, мало иметь глаза, чтобы видеть; смотреть, еще не значит разуметь. А между тем, во всем с нами происходящем, мы легко можем различить следы стоп своих и удостовериться – что мы здесь были. Наш это размер, наш отпечаток, из прошлого следующий за нами по пятам.
Ах, сколько слов на заданную тему – и ни одной мысли. Сколько сигарет истлело вздохами… и хоть бы одним облаком стало больше! И ведь не оторвать, чтобы скомкать и выбросить как двойку из дневника школьника. Не стереть и не вывести эту ночь, ставшую жирным пятном на его жизни. Кто же поставил ему эту кляксу? Чья рука дрогнула, запачкав чистописание его судьбы? Да и чистописание ли?
Грустно. Очень грустно.
Открой же свое личико, ночь! Разве оно такое же, как жизни людские? Высоки для нас твои звезды… А впрочем, еще более недоступны для тебя сердца наши.
Ах, ночь, сколько всего уже покоится в утробе твоей, еще не пресытилась? Еще ли не до конца почернела темнота твоя слоем сажи оседающая на души и сердца людские? Что молчишь, зажмурив звезды? Что вздыхаешь, вздымая уличный сор? Соври что-нибудь своим красноречивым слоганом горящих витрин! Поговори со мною своим надменным лукавством рассыпанных по городу искусственных огней! Хоть и не поверю, но посмеюсь. Потому что комичны твои маски с тех пор, как ты вздумала нарисовать этот фальшивый мир на спинах Ньютона, Архимеда и Менделеева; этот сфабрикованный изо лжи и тщеславия слепок даже отдаленно не сродный Божией истине и величию… Что рожи корчишь? Знаю я все твои уловки, да недолго тебе ловить. Сачком ли угрожаешь?
Но так хотелось спать… или проснуться? Так редко он помнит свои сны, неужели не забудет и сейчас? А между тем, стоит ему только открыть глаза - и он снова увидит знакомое небо инкрустированное топазами, которым он так хотел украсить чело Анжелики; небо, на котором он каждую ночь рисовал свои призрачные фантазии, тающие с восходом солнца. Быть может и эти лужи на дорогах, были когда-то чьими-то мечтами украшающие небо – но теперь они только отражают его, как печальное воспоминание о былых красотах, на которые открывался прекрасный вид с высоты вселенной…
Но нет, не спит он. Только от чего же тогда эта нарисованная на глазах реальность, утратила свои яркие краски? И сколько бы он ни моргал, он никак не мог увидеть того знакомого ему города у которого он занимал себе на жизнь, любовь и благополучие – фокус должника перед заимодавцем? – Но это был какой-то совсем уже чужой город. Может быть от того, что он не видел в нем себя?
И все-таки хотелось спать. Но какая-то свербящая мысль неустанно буравила его мозг, взрывая подсознание. Что она хотела там найти? Притихшее эхо удачи? Тайну своих страхов? Историю возникновения этой ночи? – О, как он хотел бы заглянуть в ее подноготную – сколько неучтенных снов он обнаружил бы там; сколько звезд, которым так и не суждено было украсить собою небо; сколько немых признаний, проглоченных тьмой в безвестность…
Да нет же, не до сна ему. Какая-то сила внушала ему безумную мысль вернуться туда, к заводу… Но зачем? Вернуть себе оброненную храбрость? Лучше уж поехать к Веденякиным и выспаться от души, а поутру заняться реставрацией своего джипа. Андрей бы ему помог в этом. У него и знакомые есть из автосервиса, где ему за дешево помогли бы поправить его изрешеченный внедорожник. А там…- курсивом по неисписанным страницам будущего; рифмой по красотам свободной жизни; куда-то туда, о чем он еще не успел подумать, но уже ощущает эту таинственную беспринадлежную неизвестность. Ах эта неизвестность, занозой в мозгу. Разве он смог бы придумать себе мир лучше, чем Бог, сотворивший этот?
Но что-то все-таки заставляло его вернуться туда. Былые долги совести? – Ну и глупость. Заявить в милицию и дело с концом. Пусть разбираются.
Свернув к обочине рядом с киоском, Емельян притормозил и вышел из машины. Цыган выскочил следом. Подойдя к окошечку, он постучался, разбудив дремлющего продавца.
- Вы не подскажите мне дорогу до солнца? А то куда бы я ни свернул в этом городе, всюду ночь, - приветственно улыбнувшись, произнес Емельян, глядя в заспанное лицо молодого рыжеволосого мужчины.
- Водку что ли хотите взять? – недоуменно ответил парень, протирая глаза.
- Да уж, водка всегда была светилом для утомленных сердец и фонариком для заблудших, - рассмеялся Емельян, - Ну что ж, если это единственное, что способно привести меня по дороге времени к рассвету, то давайте вашу водку и пачку «Честерфилд» на закуску. В любом случае, если не найду солнца, то по крайней мере нарисую собственное. Хмельные краски испокон века были в цене. Кстати, будьте добры еще две банки тушенки. Это для моего четвероногого сопутника, - пояснил Емельян, подмигнув крутящемуся у его ног Цыгану, - Иногда бывает очень важно, чтобы рядом был кто-то, кто умеет молчать. Согласитесь, что молчать с самим собой бывает не так-то просто.
- Я не люблю собак. От них воняет, - буркнул рыжий, брезгливо сморщив нос.
Емельян хмыкнул и протянул деньги.
- Представляю, как тебе приходится ненавидеть себя. К тому же я уверен, что лаять ты умеешь не хуже любой из этих тварей. Доброй ночи.
Забрав покупки, Емельян вернулся к машине: консервы и водку положил на сиденье, а сигареты распечатал и закурил, ностальгически оглядывая спящую улицу, досматривающую свои сны которая утром, конечно же, даже и не вспомнит, что ей снился одинокий заблудившийся в ночи странник, потерявший свою звезду. Может она упала в чье-то сердце? Жаль, что в этом сне нет Анжелики. Не по ней ли заскучали и эти хмурые небеса, которым так не хватало ее сияния?
Присев на корточки рядом с машиной, Емельян притянул к себе Цыгана.
- Скажи мне друг, где в этом мире есть то место, откуда можно было бы начать все сначала? В сердце? На небе? А между тем, у меня появился неплохой сюжет для моей новой жизни. О чем? Да просто о любви! Об этом я еще никогда не писал, но очень хочется. Быть может это будет моим будущим шедевром, если только моя скоропись уложится в ритм земного времени. Или даже пусть она будет обычной прозой, но только чтобы в нем не было обмолвленно ни словом о ненависти и разочаровании. Пусть она будет буффонской комедией с улыбками на продажу, но только чтобы никогда не спотыкаться о насмешки. Пусть это будет даже всего лишь четверостишием, но чтобы написано было лучами сердца. Я хочу переписать свой мир так, чтобы каждый день читать в нем о жизни… Анжелики!
Емельян вздохнул, проводив взглядом проехавший мимо жигуленок.
- И когда это я стал таким сентиментальным? – усмехнулся он, - Видимо такова трусливая природа человека; когда жизнь угрожает ему смертью, то он готов принять любые ее условия – даже любовь.
Выбросив сигарету, Емельян поднялся на ноги, вожделенно взглянув на лежащую водку.
- Эх, жаль старик, что ты не пьешь. Нет лучшего оправдания жизненным курьезом, чем водка. Конечно я предпочел бы лучше коньяк, но за неимением… Да просто у коньяка вкус цивилизации, - подытожил Емельян и замолк, вернувшись мыслями к только что пережитым событиям. Тоскливо оглядев свой изрядно пострадавший джип, он бережно провел по нему рукой, думая в этот момент о чем-то грустном и безрадостным.
- И все таки я вернусь туда, -  вдруг решительно, вслух произнес Емельян посмотрев на Цыгана, который, казалось всем своим видом одобрял его слова, - Я знаю старик, что ты мне веришь, иначе бы ты по прежнему лаял на одиночество, гоняя свою тень по пустынным ночным улицам, - усмехнулся он, - Не знаю только, что найду я на этом заводе. Может быть, там и есть то место, откуда можно было бы начать все заново? – Как легко однако смерть стирает наши почеркушки. Или может быть, я узнаю наконец, кто я на самом деле? – О, смерть любит показывать нам наши настоящие лица. Но разве я иду в гости к смерти? Хм… – Емельян снова задумался, подняв голову в небесную пропасть, - Странно. Ни одной звездочки, - после секундной паузы, меланхолично произнес он, - Может быть за ними я и иду?
Вздохнув, Емельян повернулся к машине, взял водку  с консервами и забросил их на заднее сиденье, после чего забрался в салон и позвал Цыгана.
- Ну, так ты со мной?
Пес без раздумий последовал его примеру. Закрыв за ним дверцу, он завел двигатель, решив, что прежде нужно заехать к Машиному мужу Александру, чья поддержка ему очень бы пригодилась,  если конечно он согласился на эту ночную авантюру с безальтернативным риском. Хотя, Емельян почему то был уверен, что согласится.
Но почему ему хотелось обратиться именно к Александру, этому грубому великану с боксерским прошлым? Почему ему вообще пришло в голову  к кому-либо обратиться? Чтобы подбодрить таким образом свою храбрость? Но ему хватило бы и одной его философии, которая способна зажечь все что горит. Или может быть просто для надежности? Скорее всего, именно так. Как знать, какие сюрпризы могут его ожидать там. И не понятно почему, но он был уверен, что Александр именно тот, кто ему нужен. К тому же было в нем что-то такое, чему можно было довериться без всяких сомнений. Ко всему прочему, он обладал соответствующими бойцовскими навыками, чего нельзя было сказать  о нем самом. А уж без оружия то там, хотя бы для устрашения, делать точно было нечего – и он уже знал, где его взять.
Через 20 минут он был возле дома Александра. Поежившись, Емельян сунул руки в карманы и ногой толкнул дверь в подъезд, ведущую его к еще не до конца определившемуся намерению, впутывать ли Александра в эту жуткую, нелепую драму или нет. А между тем, лично ему это было необходимо; это являлось своеобразным значительным довеском к его смелости. Вот только согласится ли он? – как будто казалось, что да. Хотя впрочем, это никак не могло повлиять на его решение вернуться по следам ночи назад к заводу, чтобы выпотрошить из него все эти зловонные тайны.
Выйдя из лифта, Емельян остановился у знакомой двери и, приготовившись к вечно оценивающему человеческому взгляду со стороны, надавил на кнопку, придумывая прелюдии своим предстоящим объяснениям по поводу столь позднего визита. Звонок в сон – подойдет не скоро. Подумал Емельян и тут же взял свои слова обратно, услышав защелкавшие замки, заставившие его наскоро припоминать свои давно позабытые улыбки.
- А я то думал, ты спишь, -  растерянно произнес Емельян и тут же весело заулыбался, увидев по пояс обнаженного Александра, намыленная грудь которого, была наполовину побрита, - Или может быть, я сплю?
Емельян посмотрел на Цыгана и кивнул на Александра.
- Сон в гротескном жанре.
Снова оглядев его, он остановился на его внешней невозмутимости и добродушном спокойствии и добавил:
- Кстати, ты не знаешь, куда подевались все звезды с неба?
Александр хмыкнул и снисходительно покачал головой, оглядывая в свою очередь изрядно потрепанный внешний вид Емельяна с помятым и в кровоподтеках лицом.
- Извини, других лиц не имею. Уж, какие есть, - ответил Емельян на его воплощенную в удивленное лицо вопросительную мысль.
- Ты обладаешь редким даром выдумывать себе неприятности, - произнес наконец Александр, тоже посмеиваясь над Емельяном, - Ну проходи, чего встал там? И псину бери с собой.
- А я как раз думал, не заняться ли мне сбытом своей продукции, -  пошутил он, пропуская вперед Цыгана, -  А ты я вижу, все пытаешься пародировать человеческий облик?
- И что тебе не дает покоя моя внешность? – без обиды возмутился Александр, - Лучше бы ты позаботился о своей. Ты ведь знаешь, рынок человеческих взаимоотношений очень требователен и если ты не обладаешь привлекательной оберткой, то вряд ли ты удостоишься цены больше одного случайного взгляда.
Ошеломленный тирадой  Александра, Емельян долгим и изумленным взглядом посмотрел на него, словно пытаясь удостовериться, что сказанное принадлежит именно ему.
Войдя в квартиру, Емельян небрежно скинул туфли и плащ и прошел на кухню, водрузив на стол бутылку водки и консервы. После чего устало опустился на стул, бросив у своих ног как тяжелую суму свои недавние впечатления.
- А знаешь, ты прав; культ фантиков всегда считался основной идеологией общества, а все остальное - иже из нее исходящее, - со вздохом произнес Емельян, когда Александр появился в дверях кухни, - Целый гардероб фэйсов, на каждый день и на все случаи жизни. Я называю это новым стилем живописи; «физиопластицизм».
Но если и можно загримировать лицо своего тела, то ни за что не закроешь лица своей жизни. По плодам ведь нашим узнают нас - а по лицам только приветствуют. И между всем этим, жизнь ох как не терпит этих косметических пантомим и сценических декорумов. И вот , каждая гримаса судьбы, в точности отражает то, чем ты являешься в данный момент времени. Попробуй-ка оспорить ее истинность.
Так вот, если ты поближе узнаешь то, чем я живу, то поймешь, что я никогда и не стремился стать достоянием вернисажей, где люди выставляют напоказ шедевры своей физиогномики. В моей котомке Саша, только слова как сухари в дорогу. Да еще вот… может, кстати, выпьешь?
- Нет, нет, Емеля. Я же сказал, что бросил, - запротестовал Александр, - Так что без меня.
- Я просто хотел испытать твою волю. Тренинг надо сказать не для слабонервных. Между прочим «зависимость» - это одно из имен многоликого демона цивилизации. Не она ли разве указывает людям путь в рабство? Впрочем, ладно, ведь приехал я к тебе не за этим.
- Емеля… секунду. Одну секунду, ладно? Нужно закончить, а то пена уже засохла.
- Уж не Машкина ли это прихоть? – улыбнулся Емельян, кивнув на грудь Александра.
- Ну… не всем же женщинам нравятся волосатые мужчины. Я быстро. Ты посиди пока. Радио вон включи… Есть хочешь? Там на плитке есть борщ. Уж не знаю, как получился.
- Я не голоден, Саша. А вот пес у меня… Я тарелкой воспользуюсь?
- Конечно, Емеля, не спрашивай. Вон в шкафу. А я сейчас, быстро.
Александр ушел в ванную, а Емельян тем временем распечатал тушенку, выложил ее на тарелку и поставил Цыгану, который с жадным аппетитом принялся за трапезу. Открыв бутылку, он взял стакан и наполнил его решив, что предстоящее мероприятие, заслуживает большего нежели его философская серьезность. Без юмора – как без оружия. А уж над этими анекдотами из-за пазухи разоткровенничавшейся ночи, просто нельзя не смеяться. Поэтому 150 грамм водки, будет очень кстати, хотя бы, чтобы смириться с тем, что на пути, который он выбрал, не горят даже звезды, по которым он еще мог бы вернуться.
Что ж, его галс через открытые просторы одиночества остается безызменным. Ведь не бывает неверных путей, есть только отсутствие веры в свой путь. А разве не вера ли делает прямыми стези наши?
Пожалев, что не оставил себе немножко тушенки на закуску  - (ведь не вырывать же из зубов у Цыгана) – он махнул рукой и глубоко вздохнув, залпом осушил стакан, классически занюхав его рукавом своего свитера. Опустив стакан на стол, он протянул руку и отодвинул штору, выглянув в костюмированную рекламными огнями темноту, забродившую, словно опара тучами ненастья. И он даже нисколько не удивился, увидев разлинованную дождевыми струями улицу, торопливо смывающую улики ночной яви. И кто теперь поверит, что еще час назад, она была перепачкана сырой землей свежевырытых могил?
Емельян недовольно сморщился вспомнив, что у его джипа нет лобового стекла и там теперь все намокнет… А между тем, разве ему не все равно? Ведь он же хотел до конца избавиться от этих бурлачных лямок цивилизованного мира! Зато теперь, они с этим городом вчерашних иллюзий в полном расчете! Что взял – то и отдал. Жаль только, что он не может до конца вернуть ему своих воспоминаний – не в них ли рядятся судьбы наши? Ведь то, что было вчера, нам еще предстоит прожить сегодня. Все наши прошлые мысли - во плоти настоящего. И где-то именно там теперь, в этом архиве прожитого, на каком-то маленьком и позабытом клочке покоится заглавие сегодняшних событий. Хотя он так ведь и не понял до конца, о чем была эта ночь. Да собственно и не ясно ему до сих пор, про что вообще вся его жизнь. Про смех? Про любовь? Про тоску и одиночество?
Сев на табурет, Емельян облокотился о стол, чувствуя как хмельная эйфория обволакивает его сознание прозрачной пеленой безмятежности. И все как то вдруг стало утрачивать свою значимость, растекаясь вместе с дождевыми каплями по стеклу. А ведь скоро уже рассвет, а ему так не терпелось во чтобы то ни стало побывать на том заводе и заглянуть за завесу их зловещей таинственности.
Выйдя в прихожую, Емельян достал из кармана плаща сигареты  и снова вернулся на кухню. Прикурив, он вновь наполнил стакан, но секунду подумав, поднялся и вылил его в раковину, решив, что не стоит ему сильно напиваться. В это время вернулся Александр, одетый в спортивный костюм и добродушную улыбку.
- Ну? Вот и все. Давно я не чувствовал свое тело таким свежим и молодым. Как будто я не волосы сбрил, а годы, - бодро произнес Александр, бросив взгляд на распечатанную Емельяном бутылку, - Прытко ты, однако, - удивился он, - Даже я во времена запоя не разгонялся до такой скорости. А ведь меня не было всего-то десять минут.
- Это была увертюра к предстоящему разговору, - снова выглянув в окно, серьезно произнес Емельян, - Обычно после этого я начинаю пересказывать свое молчание. Кстати, ты когда-нибудь видел одни вопросительные знаки без вопросов? Конечно, нет. Но они есть. Они повсюду. А вот вопросы… Может быть, ты знаешь, кому я должен задать эту ночь?
Александр усмехнулся и присел рядом на стул, внимательно разглядывая израненное ветками и осколками лобового стекла лицо Емельяна.
- Насколько я понимаю, ты нуждаешься в моей помощи? – предположил Александр.
- Не знаю, Саша, нужна ли мне чья-то помощь. Хотя думаю, что нужна. Ведь в данном случае каждая минута – это как многоточие, за которым должен последовать новый абзац с построчными событиями. И если б я только мог читать наперед, опережая вдохновение неизвестного мне автора.
- Что-то серьезное? – нахмурившись, поинтересовался Александр.
- Очередной водевиль распоясавшейся ночи, - усмехнулся Емельян, -  Вот только никто над ней не смеется - то ли улыбки все растратили, то ли шуток не понимают.
-Емеля, ты извини конечно, но может ты изложишь мне суть?
- Попытаюсь.
Немного помолчав, собираясь с мыслями, Емельян выложил ему как на духу все, что приключилось с ним, торопливо наступая на пятки словам, неуспевающим за его эмоциями. И как будто легко ему стало на душе. Разве слова были такими тяжелыми? Вот бы рассказать себя всего, до самой последней тайны, да взлететь к звездам безымянным и бестелесным. Ведь кому-то же по силам до конца отказаться от собственности. А у него-то, все что и осталось, - так это мысли да самодельные улыбки искаженные кривыми зеркалами реальности. Так вот оно наше притяжение земное – собственность, да неисповеданные Богу грехи. И по земле то мы ходим до тех пор, пока принадлежим самим себе с напиханным в сердце тщеславием и самонадеянностью. А только лишь отречемся от своего и предадим себя Богу… тут-то мы и свободны и легки, и парим по миру, не спотыкаясь и не цепляясь за условности земного быта и бытия.
Теперь задумался Александр, когда Емельян с тяжелым вздохом окончил свое повествование в стиле криминального жанра.
- Так значит, ты решил туда вернуться? – с сомнением переспросил он закурившего Емельяна.
- Да, Саша. Там продолжение моего пути. К тому же я не верю случайностям, они всегда врут. Дважды два пять бывает только у неучей и невежд. А для меня любое событие имеет причину и следствие. К тому же я знаю наверняка, что не бывает вопросительных знаков без вопросов. А любой заданный вопрос, уже содержит в себе ответ.
- Неуч, Емеля, это я. Потому что даже если бы я захотел найти какие-то причины своего желания поехать с тобой, то у меня ничего бы не вышло. Да и… ну их эти причины! Едем!
Александр хлопнул по столу ладонью и решительно поднялся к нескрываемому восторгу Емельяна.
Спешно затушив сигарету в пустую консервную банку, он тоже поднялся и протянул руку Александру.
- Спасибо! Я знал, что ты согласишься. Но чтобы ты знал, это не будет походить на ночную прогулку при луне. И если у тебя есть оружие, то лучше будет, если ты возьмешь его с собой.
- Экстрим – это моя стихия! – с воодушевлением воскликнул Александр, - Всегда мечтал, что в моей жизни когда-нибудь произойдет нечто подобное, с погонями и перестрелками. Вот только оружия у меня нет, - с сожалением развел он руками.
- Жаль. Впрочем, надеюсь, обойдемся без этого, - засмеялся Емельян над экзальтированностью Александра, глаза которого  в этот момент горели каким-то жутким, плавящим все окружающее огнем.
Присев на корточки, Емельян погладил облизывающегося Цыгана, только что окончившего свой ужин.
- Ты готов, старик? Впрочем, если хочешь, можешь остаться здесь, думаю что хозяин не будет против, если его квартиру будет охранять умный пес. Я ведь понимаю, какие могут быть приключения на сытый желудок? К тому же ты не настолько безумен, насколько безумны бывают люди. А все-то из-за какой-то глупой угоды своим безрассудным желаниям, нетерпящим возражений. Вот и угождаем всю жизнь; себе ли, другим, страстям, вещам, моде… И философия у нас такая же « рабов коленопреклоненных». На крючке мы старина, как рыба соблазнившаяся червяком. Кстати, неплохое сравнение, ты не заметил?
Александр тем временем переоделся уже в джинсы и теплую вязаную кофту, поверх которой была одета легкая матерчатая ветровка на молнии.
- Я готов. Так мы едем? – нетерпеливо спросил Александр.
Цыган словно по команде вприпрыжку выскочил в прихожую. Емельян улыбнулся и пожал плечами.
- Едем.
Через минуту они уже спускались по лестнице. Емельян задумчиво, а Александр бодро и весело, словно на праздник. Хотя и Емельян чувствовал себя вполне благодушно. Вот только эти мысли…
Открыв подъездную дверь, Емельян вдруг резко шарахнулся назад, столкнувшись с шедшим за ним Александром.
- Ты чего? – недоуменно улыбаясь, спросил он.
- Они нашли мою машину, - шепотом ответил Емельян, тяжело дыша, -  Там двое каких-то парней. Это точно они.
- Да успокойся ты,- засмеялся Александр, -  Ты точно уверен, что это они?
- Уверен.
- Хм… - Александр помолчал, - Дай-ка сигарету.
- Ты же бросил.
- Об этом потом.
- Нервничаешь?
- Так ты дашь мне сигарету или нет? – возмутился Александр.
- Ладно, ладно.
Вытащив сигареты, Емельян вместе с зажигалкой протянул их Александру.
- Я тоже закурю, - вымолвил Емельян, - Так легче думается.
- Думать будем потом, - отрезал Александр, - А сейчас нужно действовать.
Сунув сигарету в зубы, Александр открыл дверь и вышел на улицу с видом обывателя уставшего от каждодневной рутины и семейных неурядиц. Постояв на крыльце, наслаждаясь ночным воздухом, он неторопливо сошел со ступенек и с безучастным видом направился к молодым парням, разглядывающих изувеченный джип Емельяна. Александр сразу подметил характерный бугорок на левом плече одного из парней, и это только еще больше подзадорило его.
- Доброй ночи, ребята! – поздоровался Александр, - Огоньку не дадите? А то дома забыл, а возвращаться на восьмой этаж далеко и долго.
- Привет! – флегматично поздоровался один, доставая зажигалку, - Не подскажешь, где найти хозяина этой машины?
- Да, конечно, я его знаю, - хищно улыбнулся Александр. Подождав, когда парень протянет ему зажигалку, он резко ударил его в челюсть так, что он рухнул как подкошенный. Так же молниеносно он схватил за грудь второго, который стоял в шаге от него и с маху ударил его коленом в живот, добив его тыльной стороной ладони по затылку. Удостоверившись, что они были одни, он позвал Емельяна, который все это время, приоткрыв слегка дверь, следил за всем происходящим.
- Знакомый сценарий, - пошутил Емельян, подходя к довольному своей работой Александру.
- А курить я действительно бросил, - возвращая Емельяну сигарету, с апломбом вымолвил он.
- Ладно, гладиатор. Сматываемся отсюда. А то не хотелось бы засветиться в этом кадре.
- А разве ты не хочешь пообщаться с этими молотобойцами? – хитро сощурив глаза, произнес Александр, вынимая из под кожаной куртки лежащего в бессознании парня, пистолет «макаров». Второй оказался без оружия, и он уже начал приходить в себя, к великой радости возбужденного Александра.
- Тренироваться надо, - склонившись над открывшим глаза парнем с иронией произнес Александр, крутя перед ним пистолетом, - А казанки-то вижу, у тебя набиты. Боксер, наверное?
- Шахматист, - грубо огрызнулся парень, - Ты кто такой мать твою?
- Тоже шахматист, только в тяжелом весе, - заулыбался Александр, - Тебе, кстати, мат, что будешь делать?
- Повешаю доску тебе на уши, придурок. Говори, чего хотел?
- Мне нужна правдивая история о ваших темных делишках на загородном заводе по переработке отходов…
- Ты че псих? Какой еще завод, нахрен?
- Хорошо. Зачем вам нужен хозяин этой машины?
- Ариман нас послал найти его, - гневно выкрикнул парень, поднимаясь на ноги.
Услышав это имя, Емельян выскочил из своего джипа, куда он уже успел забраться и подбежал к парню.
- Вас послал Ариман? – желая еще раз удостовериться, что он не ослышался, переспросил он.
- Да! – снова зло выкрикнул парень, отряхивая одежду, -  Мушкетеры долбанные! А вы кто такие?
Александр недоуменно посмотрел на Емельяна
- Ты знаешь Аримана?
Емельян, молча, кивнул головой.
- И что теперь делать? Просить у них извинения? – рассердился Александр, взмахнув руками.
- Иногда, Саша, это бывает единственным, способным хоть что-то исправить, - ответил Емельян, - А как вы узнали, где меня искать? – снова задал вопрос парню Емельян, напялившему на свое лицо маску свирепого гнева. «Как же хорошо умеет гордыня играть свои роли» - подумал Емельян, глядя ему в лицо. Вот только знал он наизусть все эти гримасы. Ведь он сам придумывал для них слова. Знал он эти выструганные топором фэйсы – им верят только поклонники сказок Андерсена. А ведь и не знают они, что они не живут свою жизнь, а играют ее. Именно играют, потому что никакое другое слово здесь не верно. И как же это забавно, сидеть в партере и аплодировать этим серьезным лицам, только что снятым с вешалки гардеробной. Ах, какие же они виртуозы, эти мастера бытового жанра! Как же к лицу им эти маски, без которых они никогда не смогли бы сыграть даже самих себя. «Сыграйте-ка улыбку судьбы, она не требует прелюдий».
Парень презрительно посмотрел на Емельяна, скривил губы и ответил:
- Никак. Нам дали номер твоей машины и два домашних адреса. А здесь неподалеку знакомая моя живет. Вот и заехали. Смотрю джип похожий, подъехал ближе – и номер какой нужно…
- Дивны дела Твои Господи! – воскликнул Емельян, - Ну что ж… раз уж мастится дорожка – по ней и ступать будем, - добавил он, пытаясь предсказать для себя это новое обстоятельство дополнившее картину сегодняшней ночи очередным штрихом, - А зовут тебя, как? – поинтересовался Емельян.
- Володя, а его Леха,- кивнул он на пришедшего в себя второго парня, зло поглядывающего на Александра.
- Ну что ж, не будем заглядывать в будущее, лучше мы в него сами приедем. Значит к Ариману, - решительно вымолвил Емельян, подмигнув нахмурившемуся Александру.
- Вы езжайте вперед, а мы следом за вами, - добавил он, обращаясь к Владимиру. Подойдя ко второму парню, Емельян протянул ему руку.
- Извини Алексей за это недоразумение. Страх не различает лиц. Саша, верни ему то, что взял.
Александр сверкнул на Емельяна холодным взглядом и нехотя протянул пистолет.
- Надеюсь, ты знаешь что делаешь, - бросил он сквозь недовольство и обиду.
Емельян только добродушно улыбнулся ему в ответ и молча пошел к своей машине, где его уже дожидался Цыган. Александр пошел следом.
- Любишь с ветерком? – спросил его Емельян, когда тот уселся рядом прогнав Цыгана на заднее сиденье.
- Ушедшее все равно не догнать, -  меланхолично улыбнулся Александр перестав злиться.
- Наша задача, Саша, не догонять ушедшее, а не отставать от настоящего. Так что пристегни ремень безопасности.
Усевшись, Александр послушно пристегнулся.
- А ты что, в самом деле живешь теперь в этом джипе?
- Да. Саша. Представляешь, никогда не чувствовал себя настолько дома, как сейчас, когда я оставил свое убогое жилице и поселился под небесами. Сбежав от быта – я приобрел бытие!
Да и просто мне было тесно. Не умещался мой мир в четырех стенах. А теперь я хозяин этих открытых пространств, где люди появляются только чтобы удовлетворить свои потребности.
Никогда не было у меня своего мира, из тех, которыми правят человеческие иллюзии; и где сны – это не продолжение реальности, а ее начало. Не было у меня этих темных закутков, где бы я мог прятать свои тайны и страхи от лучей всевидящего солнца. Всегда я жил напоказ с вывернутыми карманами и обнаженной душой, хоть и рисовал себя не на своем сердце, а на глазах окружающих. Что интересно, нарисовать я мог что угодно, даже корону и скипетр царя мира, потому что они верят через эти глаза. Но попробуй-ка им объяснить, что верить нужно через сердце. И вот, всю жизнь я был странником, прогуливающимся в одиночестве между этих усыпальниц, этих маленьких мирков человеческих жизней. Я ходил от сердца к сердцу, от одного лица к другому, через чьи-то взгляды и болота слов. Я даже заходил в гости и покорно надевал униформу их здравого смысла, чтобы не пренебрегать их радушием. Но никогда я не задерживался там дольше своего молчания и  возвращался к своему одиночеству, которое ждало меня, чтобы продолжить путь – ведь нам предстояло еще с ним добраться до неба! О, я уже чувствую, как близки от меня звезды, которые никогда бы не смогли придумать эти зодчие маленьких миров, попрошайничающих у неба вдохновения, чтобы анимировать свою жизнь. Они рисуют все: себя, мир, вселенную… обрамляют все это в позлащенную рамку и вешают себе на глаза, усердно пытаясь найти истину в своих иллюстрациях от руки. Такова их философия картинного жанра. И что им за дело, что их солнце не согревает рук, а их ветер всего лишь слова, взметающий столпы пыли и мусора.
А между тем, мне нравится ходить по этой картинной галерее и любоваться измалеванными холстами их жизней. Весь этот мир превратился в огромную пинакотеку живописи. И если б не мои эстетические чувства…
Нет, Саша, где родился я – там и буду жить. В том смысле, что ничего я не хочу прибавлять к этому миру. Не хочу я пристраивать к нему сарайчики со своим жалким скарбом воображения. Я доволен тем, что есть. Ведь только так, глаза в глаза, я могу познать правду нашего существования. Только так, с открытыми настежь глазами и развязанными от быта руками я могу жить полноценной  жизнью, - витийствовал Емельян следя за дорогой, стараясь не выпускать из вида гонцов Аримана.
Александр вздохнул, покачал головой и произнес:
- Сложный ты человек, Емеля. Сам сложный и мир твой сложный. А между тем, усложнять много ума не надо, а вот упростить…
- Это уже арифметика, Саша, - перебил Емельян, - Я просто озвучиваю молчание мира, алчущего человеческого внимания и любви… Но высокие заборы сердец их, стерегут злые церберы тщеславия и гордыни привязанных к их языкам. Я просто читаю персонажам роман, в котором они живут. Я читаю им их самих придуманных словами, но они думают, что я хорошо умею шутить и хвалят меня за отменное чувство юмора. Оно впрочем и понятно, откуда знать персонажам своего автора? Откуда знать им, что то, что они называют судьбой, является на самом деле фабулой? Истина не имеет снисхождения, иначе для этого ей пришлось бы стать ложью. И ведь все-то в этом мире, словом рождается и словом живо бывает. Читать, не перечитать.
Емельян поежился, посмотрев на Александра.
- Не замерз еще? – участливо спросил он.
- Нет, - покачал головой Александр, - Разве это холод? Это бодрящая прохлада, Емеля. А неплохо они отделали твою машину. Трудно поверить, чтобы все это время ты находился в ней, хотя… Судьба улыбается ведь нам не тогда, когда нам хорошо, а когда плохо.
- Да уж, это единственное, что способно ее рассмешить, - с иронией ответил Емельян, - Кажется, мы подъезжаем.
- Никогда не бывал здесь раньше, - сказал Александр, внимательно оглядывая незнакомую ему местность.
- А между тем, это место совсем не похоже на то, где очень хотелось бы быть.
Свернув вслед за машиной парней, Емельян сбавил скорость и скоро затормозил рядом с подъездом двенадцатиэтажного дома, возле которого уже стояли их новые знакомые, дожидаясь их.
Выйдя из машины, они последовали за парнями, войдя в подъезд.
И вот, странно, зачем он сюда приехал? Что ему взбрело в голову? Искать помощи своим прихотям? Да и тот ли он, с кем можно этим поделиться?
Емельян вздохнул, дав слово заголосившим вопросам заполнившим эфир его сознания, на которые ему приходилось  только пожимать плечами и прятать взор. Куда же подевалась его философская самоуверенность? Никогда прежде он не пасовал перед вопросами, а сейчас они в безумной ярости раскачивали под ним землю, пытаясь сбросить с нее. И какая-то липкая апатия, злорадно пеленала ему руки и ноги, до боли затягивая узлы. Ничего ему уже не хотелось, а просто сбежать бы куда подальше, куда он еще не успел дойти – разве он знал, что до одиночества окажется так далеко?
Но все-таки он закончит начатое. Что поделаешь, путь в духовный мир неба - лежит через земные дебри материального мира и выбор здесь совсем невелик; либо в поте лица махать мачете, прокладывая себе  путь, либо остановиться под первым же кустом, разменяв солнце и звезды на маленький клочок земли, завизированный в собственность бесами  технократического мира.
Шмыгнув носом, Емельян взглянул на часы, с удивлением обнаружив, что еще только половина четвертого утра. А, казалось бы, что уже минула целая вечность. Очередное лукавство ночи?
Поднимаясь по ступенькам вслед за ребятами Аримана, Емельян продолжал меланхолично размышлять о своих жизненных перипетиях и событиях этой ночи уже не испытывая никаких особенных эмоций от предстоящей встречи со своим недавним сокамерником «Ариманом», который, это было без сомнения, находился в федеральном розыске. Да вот и не велика уж теперь разница между ними. И его тоже разыскивают… за что? Разве он украл из гримерной чьи-то лица? Взломал замки чьих-то завитринных тайн? Или может быть за побег из-за колючего ограждения обытованного мира?
Ах, как он уже устал от него! Как же ему надоело быть рабом сцены и убеждаться каждый раз в том, что на ней он не более чем статист третьего плана, играющий толпу; персонаж неучтенный сюжетом; герой междустрочия; или сокровенная мысль, завуалированная житейской прозой? Чье же лицо украшает ныне чело его? Чьими мыслями протоптаны извилины его мозга? И где и как найти того, кто тридцать лет назад продал свое обличие толпе, согласившись на ее бытовые условия?
Как бы ему хотелось сейчас вернуться в это закулисье, где зеркала еще помнят его прежний облик. А может быть даже и сдернуть эту занавесь, чтобы крикнуть остальным: «Смотрите, люди! Вы – не живете! Вы – играете! Вы дети страниц! Жертвы драматургии! Сыны бестселлеров! Продолжение сценических декораций!... Да просто обман! Обман, возведенный в культ первореальной материи! Кто же сказал вам, что вы – это ваше тело? Кто сказал вам, что смысл жизни вашей – это угождение плоти? Кто нашептал вам, что вы – значимы своей временной оболочкой? Откуда в вас это стремление поглубже зарыться в землю, чтобы не увидеть случайно своего отражения на небе? Не заскучали ли еще на привязи возле своих нор?
Но где же ему набраться столько серьезности, чтобы соответствовать этому миру и взаправду играть эту продолжительную драму жизни, с заранее приготовленным текстом? Может и в самом деле, послать все куда подальше, да отправиться в свою заготовленную одиночеством пустыню, где ему не нужна уже будет ни эта ночь, чтобы скрывать тайное, ни солнце высвечивающее явное, ни ветры остужающие страсти, ни дожди, омывающие сердца и души… Все это было бы уже не для него, но вместе с ним.
На лестничной площадке третьего этажа, их уже поджидал еще один мужчина габаритных размеров, впрочем, значительно уступающим Александру, который был все же на голову выше его и шире в плечах. И в какой-то мере это даже польстило Емельяну за своего товарища, с которым он чувствовал себя в относительной безопасности. И если б не стучащая себя кулаками в грудь гордость, корчащая надменные гримасы, то Емельян бы даже признался себе, что без него, он вряд ли бы решился ехать на этот охраняемый лесом и безлюдьем завод, припрятанный за городом.
Мужчина приветственно кивнул головой парням и с подозрительной настороженностью стал оглядывать Емельяна и Александра, отыскивая приметы враждебности на их лицах и внешности. После чего, сделал небрежный жест рукой, приглашая их следовать за ним. Парни же сопровождающие их, молча развернулись и пошли обратно, одинаково взглянув на Александра враждебно мстительным взглядом, на что тот снисходительно им улыбнулся, уступая дорогу.
Поднявшись еще на один этаж, мужчина подошел к железной двери с левой стороны и распахнул ее, пропуская их вперед. Войдя следом, он запер ее изнутри и, наказав им ждать, скрылся в одной из комнат, которых было здесь не меньше шести или семи.
- Ну и хоромы! – воскликнул восхищенный увиденным Александр, бросив косой взгляд на все еще задумчивого Емельяна, сосредоточенного на дискуссии с неизвестным ему собеседником – самим собой. И каким-то странным показалось ему в этот момент лицо Емельяна, которое так не похоже было на то, которое предназначалось бы для людей. Разве не такие лица бывают у тех, кто предстоит пред своим сердцем, не имея оправданий?
Александр почесал затылок и глухо кашлянул в кулак, снова посмотрев на Емельяна.
- А мне было бы здесь скучно - произнес наконец Емельян, без всякого воодушевления оглядывая сухую и строгую роскошь квартиры от которой веяло какой-то затхлой чопорностью, душевной оторопью, зевающей скукой… Разве здесь можно было еще и улыбаться?
Нет, никогда бы он не согласился жить в этих угрюмых катакомбах с отсыревшей жизнерадостностью. Да и Ариман здесь вероятно не более чем гость, потому что так все это не соответствовало тому, что он знал о нем. Ведь здесь не было главного – свободы! И к тому же здесь никогда не было шуток – разве что в зеркалах.
Александр усмехнулся, приятельски хлопнув Емельяна по плечу.
- Да уж, в твоем джипе куда веселее. Есть над чем посмеяться.
Помолчав, он добавил в полголоса:
- Я кстати, много слышал про этого Аримана. Авторитетный дядька. Не пойму только, что общего может быть у тебя с ним?
- Я забыл поблагодарить его за сигареты и одеяло, - пошутил Емельян, взглянув в непонимающее лицо Александра.
- А как насчет французского коньячка и гаван?
Они разом обернулись, увидев появившегося в дверях улыбающегося Аримана, со сложенными на груди руками. Подойдя к Емельяну, он дружески приобнял его за плечи, похлопав по спине. После чего протянул руку Александру, вызвавшему у него откровенный интерес толи своей могучей внешностью, толи своим присутствием здесь или же еще почему то, сокрытом в напряженном молчании Аримана. Однако Александра это нисколько не смутило, словно бы его лицо было заковано в невозмутимую броню, которую не по силам было бы пробить ни одному слову, не то, что взгляду. Емельян хотел было уже представить его, чтобы развеять возникшую неловкость, как вдруг Ариман просиял и заулыбался, обращаясь к невозмутимому изваянию Александра.
- А я ведь знаю тебя!.. Да, впрочем…, кто же тебя не знает! Город ведь не забывает своих героев, но бережно хранит их на скрижалях своей истории!
Александр изумленно поднял брови, оживив свое лицо давно позабытыми эмоциями тщеславия, оставленных в боксерской раздевалке вместе с перчатками и каппой. Ариман продолжал:
- А мне помню, нравились твои бои с пушечными «джебами». Ты ведь Саша Криницын! Боксер в тяжелом весе! Я не ошибся?
Растерявшись от похвалы и внезапно нахлынувших на него ощущений, жгучей лавой растекающихся по его венам, Александр только молча кивнул головой, сглотнув вяжущие язык воспоминания.
- А я-то думал, ну где же я тебя видел? – с нескрываемым восхищением воскликнул Ариман, -  И надо же, вот ведь как в жизни-то бывает; ни одно желание не пропадает бесследно.  Время терпеливо выращивает все, что мы  в него сажаем. А я ведь страсть как хотел познакомиться с тобой – да суета мирская все дорожки отводила. Ну… не зря ведь сегодня сон не шел. Макс!!! Поставь-ка нам коньячку с фруктами, - крикнул он своему охраннику, - Емельян, скидывай свой плащ. Что-то ты совсем неважно выглядишь. Опять воевал с ветряными мельницами?
- Ага. Тазик вот только для бритья забыл надеть на голову – вот и потрепало, - шутя, ответил Емельян.
Ариман засмеялся.
- Испытуешь реальность?  Ну и какова же она, вне объектива нашего зрения?
- Не знаю. Ведь для этого нужно быть зрячим. А с катарактом цивилизации на глазах, что увидишь? – Только слепцов себе подобных, бодающих углы и спотыкающихся о бордюры.
Возбужденно сверкнув глазами, Ариман элегически вымолвил:
- А я вот совсем приуныл, Емеля. Верно ты сказал, что и свобода мне тюрьмой будет. Давят на меня эти стены, как будто все им про меня известно.
- Это уже фобия, - хмыкнул Емельян, проследовав за Ариманом в огромную залу. Александр вошел последним, продолжая с любопытством оглядывать помпезный антураж наряженной квартиры. Мужчина тем временем уже приготовил столик, наполнил бокалы и поспешно удалился, оставив их на произвол взаимной друг другу симпатии.
Ариман устроился в кресле, а Емельян и Александр расположились на мягком диване рядом с резным дубовым столиком, украшенным вазой с фруктами и дорогим марочным коньяком. Помолчав, поочередно глядя то на Александра, то на Емельяна, Ариман спросил:
- Выходит что наказание неизбежно?
Емельян пожал плечами, беря в руки бокал.
- Без раскаяния – да. От Бога ли спрячешься? Есть преступление – будет и наказание; это по закону. А по благодати, данной нам от Бога, мы можем раскаяться в своих беззакониях, исповедать их пред Господом и получить прощение в таинстве исповеди с обещанием больше не повторять их. В этом величайшее к нам человеколюбие Божие.
- Емеля!.. – остановил его Ариман, скептически усмехнувшись, - Невероятное ты говоришь нечто.
Емельян снова пожал плечами и поднял бокал, приглашая выпить.
- Ты спросил, я ответил, - безразлично вымолвил он, - если не возражаешь, я отведаю твоего хваленого напитка.
Ариман с сожалением вздохнул и тоже взял бокал.
- А я думаю, что нужно быть упорным до конца. Всех дорог все равно не исходишь, - вздохнул он, став задумчивым, - Но разве я не прав? В чем же я не прав? – нахмурился он, - В том, что выкрал отнятую у меня свободу? Так я только вернул мне принадлежащее. Потому что где еще я найду такие же ночи с нехожеными млечными тропами? Где еще я найду это солнце, не поделенное на клочки железными прутьями решеток? Где я смогу наслаждаться этим упоительным воздухом жизни без норм и суточных пайков? И я хочу любить, без опаски порезаться о колючую проволоку. Хочу радоваться, не боясь подавиться своим молчанием и скрытностью! И вся-то прелесть этого мира заповедана нам самим Богом! Человеку ли отнимать ее? Человеку ли решать, что мне дозволено, а что нет? И поверь, мне не составит никакого труда доказать людям, что слово «закон» пишется с буквой «г». И пасутся в нем все те, кто пасует. А уж я свой ход никогда не пропущу. И дышать через раз я тоже не буду. Так-то, Емеля. А раскаиваться мне не в чем, разве что в том, что я уже не так молод как прежде, - раскрасневшись от возбуждения, негодующе восклицал Ариман, - Так ты считаешь, что я не прав?
Емельян осушил бокал и вновь наполнил его, взглянув на Аримана.
- За правоту! – не отвечая на вопрос, произнес тост Емельян, снова опрокидывая рюмку. Выдохнув, он добавил:
- А прав ли ты – об этом спросишь у Бога.
- Так значит, все-таки думаешь, что я не прав?
Емельян засмеялся, состроив умоляющее выражение лица.
- Старик! Я свои то вопросы не знаю кому задать, как же отвечу на чужие? К тому же я вижу, быть правым для тебя – это целая наука, чтобы постигнуть которую, нужно забыть о честности.
Ариман презрительно фыркнул и тоже осушил рюмку, вопросительно посмотрев на молчаливого Александра.
- Он бросил пить, - ответил за него Емельян, - Только вряд ли бы это произошло, если бы он, как и ты, продолжал считать себя правым. Верно, Саша? А правыми нас делает не самооправдание, а все-таки раскаяние и признание своей неправоты, - заключил он, откровенно взглянув на небритое лицо Аримана, заигравшее тенями недовольства и раздражения.
Молча запив так и не сказанную грубость в адрес Емельяна прямо из бутылки, Ариман поставил ее на столик и, поднявшись из кресла, достал из буфета коробку с сигарами. Открыв, он поднес ее Емельяну.
- Гаваны? – спросил он, потешаясь над расстроенным Ариманом, едва не закипающим от гнева.
- А разве они похожи на что-нибудь другое? – язвительно ответил он, поднося коробку Александру, хранящему на своем лице беспристрастную и ко всему безучастную маску, - Курить, поди, тоже бросил? – холодно спросил его Ариман.
- Бросил, - кивнул головой Александр, подавив улыбку.
- Здорово. Молодец. Легкие у нас не многоразовые. Беречь нужно.
Закурив сам, он вернулся в кресло, резко сменив свое настроение и став благодушным.
- Нравишься ты мне, Емеля, только вот не пойму чем. То ли своим упрямством, то ли дерзостью своей безрассудной, то ли умом, бравирующим словами… А может и потому, что сам я таким же был, не ведающим страха и боязни. Разница наша в том только, что я всю жизнь гнался за приобретением, а ты уж и не знаешь от чего бы еще отказаться. Я боролся за выживание, а ты играешь в жизнь, придумывая ей новые позы. Я забыл, что такое смех, а ты так и не знаешь, как быть серьезным. Всю жизнь я  шел против толпы, жаждая побед, а ты идешь в сторонке и мирно покуриваешь, потому что ты не умеешь даже проигрывать! Ты очень интересный человек, Емеля, хоть ты и не потрудился до конца узнать, как им быть. А между тем ты знаешь, кто он – не потому ли ты так жаждешь своего одиночества?
- Неплохие сигары, - совершенно невозмутимо вымолвил Емельян, отвлеченно слушая разогнавшегося в сравнениях Аримана, с которым ему хотелось поговорить сейчас совсем о другом. Да  и не терпелось ему поскорее вернуться на место ночных событий, где осталось его спокойствие.
- Какой же ты…
Не досказав, Ариман покачал головой и потянулся к бутылке.
- Кстати, что там было после нашего исчезновения?
- Полупустая коробка сигар, дыра в стене и недосмотренные сны выстуженные холодом ночи.
- Тебе бы только съязвить, - обиделся Ариман, -  И как это Александр умудряется терпеть тебя? Давно знакомы? – спросил он заулыбавшегося Александра.
- Недавно. Но  я уже привык.
- Может кофе или чай? – предложил он ему.
Александр отказался, покачав головой.
- Как хочешь. А ты вижу не в плохой форме, - сделал ему комплимент Ариман.
- Да лишь бы было на чем одежду носить, - отшутился Александр.
- А еще тело бывает нужно, чтобы носить на нем голову, - продолжил шутку Ариман, засмеявшись, - Потому что ведь голову-то беречь надо, а вот Емельян нисколько ею не дорожит. Что с лицом-то? – обратился он к Емельяну, затягивающемуся сигарой.
- Стреляли.
- Что?
- Стреляли, - так же невозмутимо повторил Емельян, откинувшись на спинку дивана, - Я как раз хотел поговорить с тобой об этом…
- Ну-ка, подожди-ка…, кто стрелял? Где? За что? – с недоумением спрашивал Ариман.
- Кто - не знаю. А дело было за городом, где находится комбинат по утилизации промышленных отходов. Я как раз прогуливался там, придумывая себе завтрашний день, и так вышло, что я стал свидетелем того, о чем мне не хотелось бы даже вспоминать. А теперь на меня охотится целый взвод вооруженных придурков, бездумно изводящих свои боеприпасы. Реальность оказалась сильнее моей философии. Хотя впрочем, ее хватило, чтобы остаться в живых, а вот чтобы умереть…
- А… что ты видел там? – изменившись в лице, как-то вкрадчиво задал вопрос Ариман.
- Массовое захоронение людей, благо, что мертвых, - ответил Емельян, нервно стряхивая пепел.
Ариман тяжело вздохнул и поднялся. Прошелся по комнате и снова тяжело опустился в кресло, задумчиво опустив голову. Немного поразмыслив, он спросил, пристально заглянув Емельяну в глаза.
- И что ты теперь намерен делать?
- Я хочу перечитать заново то, что уже написано на моей судьбе чернилами ночи. Потому что там, между строк, я потерял смысл этой небылицы. А может быть даже и продолжить эту оборвавшуюся на полуслове историю о странствующих к звездам – как же тернист и извилист оказался этот путь. А вообще-то не верю я словам - они всегда использовались для того только, чтобы скрывать свои мысли. За ними-то я и хочу отправиться туда, откуда протянулся шлейф моего сегодняшнего бегства. Я хочу вернуться Ариман, чтобы разузнать обо всем, что там происходит. И… я даже не знаю…, в общем, я хотел попросить тебя кое о чем…
Ариман вдруг рассмеялся, ища поддержки своей веселости у молчаливого Александра.
- Чудной ты какой-то Емеля, - вымолвил Ариман, снова поднимаясь из кресла, - Ты сам говоришь, что тебя только что чуть не убили, и ты снова хочешь вернуться туда? Да тебе прятаться надо, парень, а не бравировать своей безрассудной отвагой. А уж если тебя ищут, то поверь, найдут непременно.
Подойдя к окну, он приподнял жалюзи и выглянул на улицу, продолжая:
- Мой тебе совет, Емеля, бросай свою машину и сматывайся из города. Вряд ли я смогу тебе помочь чем-то еще.
Вернувшись в кресло, он по-хозяйски сложил на груди руки, в ожидании глядя на Емельяна.
- Что скажешь?
Емельян усмехнулся.
- Ты намекаешь на то, что я должен бросить свои игрушки и отправиться спать? Однажды мне уже приснился я сам, так я уже тридцать лет не могу отделаться от этого наваждения. И ведь знаю, что стоит мне только проснуться, как развеются все иллюзии слов и останется одно только безжизненное тело, один только прах тлеющей материи без имени и без названия. Одно мне только интересно, кто же играет в наши тела? Наши души? Но кто они эти души? В любом случае, у них хорошее чувство юмора и я не прочь посмеяться с ними, глядя на комедию человеческих жизней и слушая анекдоты чьих-то судеб. Ты хочешь лишить меня этой забавы?
В этом кукольном мире, старина, даже небо придумано, чтобы глаз не смущать – не через них ли мы уверовали в свое правдоподобие? Нет уж, старик, мне по душе эти драмы. Всякая история должна иметь продолжение, раз уж о ней заикнулись.
Ариман снова рассмеялся, прикрыв глаза ладонью.
- Какой же ты настырный, Емеля, - покачал он головой, став серьезным, - Такие то как ты, причиняют неприятности и себе и другим. И вот что я тебе скажу: вступишь туда – обрызгаешь и себя и рядом стоящих.  Ко всему прочему я сильно сомневаюсь, что тебе удастся остаться в живых. Что ты можешь? Ничего! Только улей разворошишь.
- Видать не зря я здесь оказался. Ты что-то об этом знаешь? – задал вопрос Емельян.
Ариман пожал плечами и усмехнулся.
- Мне ли не знать? Поэтому-то я  настоятельно прошу тебя, не лезти туда. А лучше исчезни из города. И надолго. И забудь обо всем, как будто это и в самом деле был всего лишь сон и даже не тебе приснившийся. А между тем, я ведь хотел предложить тебе работенку… Да теперь уж тебе не до нее. И как только ты умудряешься находить эти неприятности… Кстати, если они видели номер твоей машины, а они наверняка видели, то они уже знают кто ты и что ты. И осталось совсем не много – где ты?
- Так ты мне расскажешь? – настаивал Емельян, наливая коньяк.
- Любопытство наказуемо, Емельян.
- Я знаю об этом из личного опыта. Но меня больше пугает неведение, - спокойно ответил он.
- Нет, Емеля, ничего я тебе не скажу. И помощи в этом от меня не жди. Мне и своих неприятностей хватает. К тому же я ведь в розыске, ты не забыл? – помолчав, он добавил, - Надеюсь, у тебя хватит ума не возвращаться к себе домой.
- Мой дом- весь мир. Разве на небе спрятаться? – усмехнулся Емельян.
- У него нет дома, - пояснил Александр, - Он продал свою квартиру и ночует в джипе.
Ариман с недоумением посмотрел на Емельяна.
- Ты не престаешь меня удивлять. Ты что же совсем из ума выжил? – дружески негодуя, воскликнул Ариман.
- Если бы я не знал его, то я поставил бы ему точно такой же диагноз, - вставил Александр.
- Как все запущенно, - покачал головой Ариман, разглядывая невозмутимого Емельяна, словно пытаясь отыскать в нем незамеченные раньше признаки сумасшествия, - Что же ты творишь-то?
- Ты знаешь, - после недолгого молчания, вымолвил Емельян, - В какой-то момент времени, я вдруг со всей очевидностью понял, что наше тело есть не что иное, как ложь. И весь этот материальный мир есть так же - ложь, все дороги которого, теряются глубоко под землею в наших посмертных могилах. Этот мир – прямо противоположен истине. Все здесь построено с точностью до наоборот. Мы, Ариман, обмануты своими телами, которые используют нашу жизнь в угоду себе. И знаешь, что самое интересное? Мы рождаемся в этом мире для того, чтобы доказать себе нашу неправоту! Обличить себя и претерпеть все иллюзии земного бытия, в которые рядятся наши желания, потребности, страсти, похоти… Житие же наше - на небесах, Ариман. Да только не взойти туда тому, кто несет с собою человеческое. И это далеко не по пути с тем,  с чем мы привыкли жить. Более того идти туда, означает идти против себя и против этого соблазнительного мира, против лжи материи, против всего, что не говорит с нами на языке Божественных писаний! Нужно именно, делать все наоборот тому, что нам хотелось бы сделать. Тогда и небо сравняется с землею и дух воцарится в теле, чтобы поправить временное своей нетленной вечностью. Тогда только откроются врата Царства Истины, где уже находятся многие из тех, кто не поддался на лукавство земного  существования. И кто в теле своем земном, смог зачать Духа Святого. «Богу Богово - Кесарю кесарево» - что значит, тела для могил, дух же для Господа и жизни вечной.
Но кто Он, Господь? Кто Он, Дух Святый? Кто такие и откуда души наши? Наверное, эти вопросы не по  разуму человеческому и заданы должны быть где-то там, выше солнца и луны и дальше всей вселенной нашей. Но… все ищущие находят и стучащим отворяют. И знаю я, отойдя от мира совсем, я окажусь ближе еще на шаг к этим неуразуметым тайнам внеземного бытия.
- Бред какой-то, - скептически усмехнулся Ариман, потирая рукой левый висок, - Тебе отдохнуть нужно, Емеля. В себя прийти. Столько всего претерпеть… и развод, и камера, и этот инцидент… А вся эта чепуха, не твоего размера и не твоего фасона. И вот что друг, оставайся-ка здесь, у меня и сиди в тряпочку. А Саша будет держать нас в курсе всего. Он-то надеюсь не при делах?
Александр покачал головой.
- Ну и лады! – хлопнул в ладоши Ариман, - Так как? Посидим здесь, пусть все утихнет. Вдвоем веселее. А?
Емельян ухмыльнулся и, опустив голову, призадумался казалось бы над предложением Аримана, хотя на самом деле, он был где-то вдалеке, в  миллионах парсеках  над облаками, откуда все привычное на земле становилось неприличным;  значимое превращалось в значки; сложность оказывалась ложью и мудрость обращалась в пудру. Нужно-то было один только раз взглянуть на мир по-настоящему, чтобы понять, что он не настоящий; один раз оглянуться вокруг, чтобы увидеть, что мы в круге. И что куда не беги на земле, останешься в заду, потому что вперед можно идти только на небо!
И много странного каруселью вертелось в голове у Емельяна, мельтеша перед его умственным взором. Происходило что-то непонятное, какая-то нравственно-идеологическая деструкция; опадали вчерашние мысли; отслаивались убеждения; осыпались все его песочные постройки, которые казались ему монолитными столпами истинной мудрости…
Емельян тяжело вздохнул, пытаясь найти точные слова тем ощущениям, которые необычайной цветовой гаммой ложились на полотно его внутреннего мира, заставляя его действовать вопреки себе прежнему. Даже язык его еще не привык к этим новым словам из солнечного ветра и озоновой свежести… Но ведь всегда его гнало в земли необетованные, дорога в которые, вынуждала его оправдываться за каждый свой шаг и каяться за оставленные собою следы; в сердцах ли людских протекторами холодного рассудка; в умах ли, бритвой слов или же на тверди небесной грозовыми тучами… И так выходило, что вчерашнее, всегда было ему во благо сегодняшнего. Былым он сочинял себе былину. И даже зеркала терпеливо молчали ожидая  его перевоплощения… Во что? В одиночество? В изгоя земного царства рабов? В отшельника канцелярского мира с отпечатанными трафаретами судеб, сердец, лиц, страстей, желаний… Мира канализаций и сточных  канав куда он, как в игровой автомат, опускал монетки своих дней, ожидая неведомого выигрыша. Но разве на игру в человеков ему дана его жизнь? В ней он, едва ли не проиграл все свое богатство души, данное за даром, от начала мира. Все было ложью, о чем говорило ему его собственное тело – о, как оно велеречиво своими потребностями. Но как же умолкнуть ему, чтобы хоть на одну секунду дать слово вопиющей душе, безнадежно утрачивающей свое небесное подобие…
Но он ли говорит о том, кто еще вчера величал людскую самодостаточность? Он ли, кто возносил разум человеческий на вершину мира? Кто трапезничал с язычниками, удобряя их языки; кто рифмовал ложь и костюмировал трупы, пряча мертвенность за фасоном и стилем; кто преподавал слепоту и искусство неведения…?? Кто восставал на кресты…, тогда как им здесь место. Откуда он знал, что оскверняет свою же могилу? Потому что весь этот мир материи, есть могила, где вместе с нами истлевает все наше величие и многозначимость!
И вот, все что он делал все это время, так это похвалялся перед небом своей червивой плотью взятой на барахолке. Ведь тело наше – всего лишь вещь вещественного мира, приукрашенная словами гордости и тщеславия. Но чем же мы похвалимся, когда будем не перед небом - а не небе?
Что ж, понятно было, откуда взялись эти мысли. Смерть нашептала? А ведь она была так рядом. Именно она дала ему понять, что нельзя ему будет умереть, потому что ей нужно было только его тело.
Впрочем, это только еще больше убедило его в том, что не нужен ему этот мир, поедающий человеческие души «безвинными» соблазнами. И вот она пустынь поднебесная, где даже солнце только мимоходом: вот он оазис, не истаивающий даже наяву; и уже совсем рукой подать, чтобы постигнуть величину звезд… Но уже и там сияют  ослепительные квазары Анжеликиных глаз! И оазис кем-то придуман на двоих! И пустыня оживлена чьим-то невидимым в ней присутствием, неумолчно поющим любовь…
Рассеянно взяв в руки пустой бокал, он поставил его на место и посмотрел на Аримана, ожидающего его окончательного ответа. Выдержав паузу, Емельян сдавленно произнес:
- Я уже все решил, старина. Не окончив этого, я не смогу начать другого. Да и нельзя нам прийти к Богу, чем через наши тела и буреломы непролазной материи. Я, конечно, знаю эти дорожки, на которых в отличие от прочих, накапливаются знания а не воспоминания. Ведь многие люди, заметь, живут как правило именно для того, чтобы на старость, было что вспомнить. Но у меня другие приоритеты своего пребывания в этом мире. Через материю я хочу обрести дух, а через временное - вечность. Вот только мало знать эти дорожки - по ним нужно пройти до самого конца. И я пройду, как бы мне не пришлось спотыкаться и падать.
- Ну что ж, у безумцев своя логика. Я пытался тебя отговорить, - развел руками Ариман, - Впрочем, желаю тебе удачи. Надеюсь, что мы с тобой еще встретимся. Ты с ним? – спросил он у Александра.
- Да, нам по пути, - кивнул он улыбнувшись.
Емельян тем временем наполнил свой бокал и залпом осушил его.
- Благодарю за гостеприимство, старина, - засобирался он, - Кстати, я хотел попросить у тебя какое-нибудь оружие, - вспомнил он.
- Оружие? – изумился Ариман, - Нет, оружия у меня здесь нет никакого, разве что табельный «пм» охранника. Впрочем, имею возможность, но не имею желания. К тому же сейчас ночь. Извини, - пожал плечами Ариман, - Очень уж мне все это не нравится.
- Если мы все будем делать только то, что нам нравится, то кто же будет делать все остальное? А я, просто еду на прогулку по своей жизни, чтобы выгулять свое любопытство. Что ж, ладно, еще раз спасибо за все. Я знаю, ты желал мне только добра. Кстати, сигары просто прелесть. Если ты не против, то я прихвачу одну с собою. Будет с кем подумать.
- Забирай все, - предложил Ариман, - У меня еще есть.
- Побереги свою щедрость, - усмехнулся Емельян, - Не богатым она нужна, а нуждающимся. А в моем кошельке – целый мир! Жаль только, что на все это несметное богатство нельзя купить даже маленького клочка неба. Тленное это богатство. Могила и та дороже.
- Никак я не пойму, что с тобой происходит? – возмутился Ариман, - Странный ты какой-то. Впрочем, ладно. Как хочешь, - обиделся он.
Емельян засмеялся и протянул ему руку.
- Извини, старик, если обидел. Не много тех, кого бы я уважал так же,  как тебя. И думается мне, что все-таки мы еще с тобой встретимся. Не мною так задумано.
Крепко пожав его руку, Ариман с дружеской теплотой приобнял его.
- И все-таки зря ты туда едешь, - убежденно вымолвил он, - Всего тебе хорошего.
Александр тоже пожал ему руку на прощанье и они вышли, оставив его за кулисами далее разворачивающейся драмы с импровизированными масками и эмоциями на скорую руку, где сюжет едва ли не превышал скорость несущегося времени. А небо тем временем уже перелистывало страницу, повествуя о тронувшем каемку неба рассвете, который, зная наперед все судьбы сегодняшнего дня, благословлял их нерукотворной  живописью и неизреченной красотой радующей взоры. Но может быть, он о чем-то умалчивает? Что-то утаивает? Или просто он не до конца еще изучил язык неба? Но словом не сказать так, как Господь говорит судьбами людскими и жизнями поколений. Но кто поверит, что с нами разговаривают тем, что с нами происходит? Разумеющий да разумеет!