Пять минут

  Я не знаю, с чего начать. Конец рассказа я приблизительно представляю, а начало – нет. Не только у меня, но и у многих других рассказчиков есть такая проблема. Ведь в процессе сочинительства одно превращается в другое: рассказ в роман, юмористическая история в трагедию.
  Начну, а там посмотрим.
  Очнулся я отдохнувший, радостный, с чувством исполненного долга и огромной надеждой осуществить что-то великое и благородное.
  Руки и ноги легкие-легкие, будто их и нет вовсе. Дыхание глубокое и свободное. Надо мной висело голубое, ясное небо, которое так и просилось в ладонь. Я посмотрел вниз и увидел, что стою на облаке. Да не просто на облаке, но еще и в очереди. Впереди и позади меня стояли пожилые, старые люди, кто на костылях, кто в инвалидных колясках. Молодые люди встречались гораздо реже. В очереди стояли люди самых разных национальностей: китайцы, индийцы, немцы, русские, англичане и т.д.
  Что же это такое? Где я?
  Издалека слышалась речь, но разобрать ее я не в силах. Посмотрел вперед: двухкилометровая очередь имела длинный, змеевидный характер. Все одеты в светлые, чистые одежды, лишь единицы в тряпье.
  И вот тут до моего сознания дошло, что я нахожусь на небесах и стою в очереди к апостолу Павлу, который определяет, куда отправится человек после смерти – в Рай или Ад. Люди в очереди, умершие христиане, также, как и я, гадают, в какую из двух сторон их отправит апостол.
  Во мне пролетела вся жизнь. Я спросил себя: «Чего я достоин? Рая или Ада? Не знаю… Какие мысли беспокоят тела людей, стоящих рядом? И беспокоят ли вообще?»
               
                ***
  Вот мужчина средних лет, в малиновом пиджаке, галстуке, с широкими плечами и массивной челюстью. Я представляю, что это охранник какого-нибудь магната. О чем думает «охранник» в последний миг своей жизни? Вдруг, он был убил и думает о том, что убит, естественно несправедливо. «Жаль, я не смог вовремя убежать от шефа, я ведь знал, что он подлец, вор и негодяй». А если это не охранник, а сам шеф? Тогда мысли другие. «Нашел охрану на последние деньги, а они не смогли меня уберечь, козлы. Теперь все мои накопленные деньги будут тратить жена с любовником».
  Думали ли люди в очереди о родителях, близких, которые будут страдать, о неосуществленных  мечтах и целях в жизни? О Боге, о несправедливости или справедливости бытия? Или это я вкладываю свои мысли в их головы?
  Я вспомнил, ведь при разговоре двух людей, вор разговаривает с другим человеком, как с вором; честный же человек разговаривает с вором как с честным человеком. Как говорится, каждый думает в меру своей испорченности.
  А вот молодая, стройная, красивая девушка в белом платье. Почему она здесь? Возможно, отравилась из-за несчастной любви или прыгнула с крыши десятого этажа и разбилась. Какая сила ею двигала? Простая человеческая обида. Не найдя выхода из положения, мысли пододвинули ее к трагическому концу. Возможно, ее парень даже не знал, что она собирается с собой сделать.
  Как скоротечна жизнь, которую смерть мгновенно забирает, и как часто смерть приходит к тем людям, кто ее совершенно не заслуживают, и забирает у близких людей их любимого человека. Хотя может ли смерть быть «заслуженной?». Многие императоры, диктаторы и тираны считали смерть абсолютно естественной для инакомыслящих людей. Таким образом они удовлетворяют свою потребность во власти, испытывая настоящее наслаждение от гибели других людей. Внутреннее эго, живущее в их телах, каждую новую мысль продвигает к тиранству.
  Недалеко от меня стоит старая женщина в черной одежде, с высохшими, впалыми глазами. Может, у нее был инсульт-некроз головного мозга, и в течение нескольких лет родственники ухаживали за ней. Так как сознание у женщины отключилось, то и мысли появиться не могли. Сама она не понимала приближение смерти, и только родные люди хотели, чтобы она продолжала жить на свете. Хотя, они могли думать и по-другому. Например, «почему она не может умереть и освободить нас от своей заботы о ней?».
  Почему вдруг я воображаю, что у всех этих людей проходит перед глазами вся их жизнь? Может, это вовсе не так? Возьмем ребенка, который умер при родах в результате обвития пуповины вокруг шеи; какие у него могут быть мысли? Наука говорит, что ребенок во чреве матери все чувствует, но я в это не верю. Кто-то начинает помнить себя с двух, кто-то с трех, с пяти лет. Кто-то специально старается ничего не помнить и жить одним днем. Ведь никто до конца не может знать, что такое «память». А если бы знали, то уже давно бы придумали технику для ее мощнейшего развития.
  Я хочу помечтать, о чем люди думают в последние пять минут жизни, когда за их телом уже пришла смерть. О себе ли, о близких людях, о досаде на других, мести, недоделанных делах, о чем же, о чем? Мне кажется, что в эти последние минуты человек вспоминает прожитые годы. Радостные и грустные, счастливые и несчастливые моменты. Для каждого человека понятия добра и зла, справедливости, любви, честности различны. Любой человек во Вселенной думает об одних и тех явлениях  по-разному: об огне, воде, земле, воздухе и т.д. Кто-то видит в стихиях красоту, кто-то воспринимает все как естественность.
  Однако, что это я думаю о людях, да о людях? Пора вспомнить о себе. Как я здесь очутился? Почему именно я со своими мыслями и чувствами оказался в этом теле?

                ***
  Ранняя весна. Я давно на пенсии, еще и инвалидность по общему заболеванию. Однажды мы с моим приятелем Петровичем решили поехать в станицу за рыбой таранкой. Рыбалка была тогда запрещена, кругом ачуры – рыбнадзор. Таранка такая жирная и вкусная – во всей России нет такой! Ведь на родине всегда все вкуснее и слаще.
  Мы тысячу лет не ездили на рыбалку и рыбаки из нас неважные. Поэтому мы просто купили у местных жителей по три десятка рыбешки. Петрович сел за руль своей старенькой копейки, я рядом. Когда мы выехали на трассу, Петрович посмотрел сначала направо, потом налево – ни одной машины. Мы стали выруливать на асфальт. Прямо на нас на огромной скорости неслась машина. Ясно, что столкновения не избежать, нет смысла давить ни на тормоз, ни на газ. Я только успел подумать: «Эх, Петрович, что ж ты, старикан…». Замелькали мгновенья, сквозь них я увидел врачей, но никакой боли не чувствовал. Увидел лишь, что доктора прекратили проводить манипуляции с моим телом и отошли от него.
  Я понял, что я умираю. Вся жизнь пролетела в моем мозгу. Что я недоделал? Сыновья есть, внуки есть, дом – построен, дерево – посажено. И все равно нет внутреннего удовлетворения. Один мой сын разошелся, оставил красавицу-дочку жене, которая вскоре вышла замуж за его друга. Второй сын женился на женщине с ребенком, через год у них появился общий ребенок, Тимоха.
   Как же мне хочется душевного равновесия! Быть спокойным, видеть их счастливые лица, знать, что у моих родных все хорошо. Как мне не хочется расстраивать своей смертью жену Валентину, ведь она ничего не умеет, кроме шитья. Я встретил ее на заводе и сразу влюбился. Хоть и страдал всю жизнь из-за того, что она меня не понимала. Как много я не сделал? Как будет жить Тимошка? В кого он влюбится, на ком женится, будет ли счастлив?
  Как хочется почувствовать на своих губах южный воздух с запахом тины и рыбы? Еще раз искупаться в лимане, порыбачить на косе, увидеть рассвет и закат, почувствовать себя счастливым за своих детей, за все сделанное мной на свете…
  Подходит моя очередь. Я не знаю, что спросит апостол, куда он отправит меня – в Рай или Ад. Поймет ли он мой язык? И тут же понял, что апостол, независимо от языка, видит то, что у меня внутри – кем я был, как жил и сделал ли все, что мог сделать.
  Я подхожу к апостолу, трепещу и боюсь. Чувствую, что апостол видит все мое состояние  в моих глазах. Я становлюсь на колени и говорю: «Я прошу, верни меня на землю. Дай меня возможность осуществить и прочувствовать все то неосуществленное и непрочувственное, что я не успел в жизни».
  В этот момент я получил удар по спине клюкой. Оборачиваюсь и вижу старика, который со злостью кричит мне: «Прекращай отвлекать апостола по пустякам и не задерживай очередь».
  Очнулся я с трубкой во рту, во всем теле – боль и слабость. Вокруг врачи и медсестры, в чьих глазах я видел не радость, а равнодушие, будто бы эта простая, будничная работа.
  Слава Богу, я на земле.