Машины и люди

Футуристический рассказ №3

Если настроить поиск по общенациональной архивной базе так, чтобы он выдавал хронотопографический график появлений маркеров из определенной группы, - становятся видны лакуны в том, что представляется нам ровным полотном задокументированного времени.

Эта, казалось бы, очевидная мысль стоила Карине трех недель отчаянного долбления киркой в забое – то есть бесконечных прогонов и так, и эдак, и всячески сформулированных поисковых запросов в базу, без всякого света в конце этого слепого тупика.

Трехмерные терминалы появились только в прошлом году, и ей выпала необычайная удача поработать на первом из них, доставшемся историкам, - пока большая часть постоянных сотрудников в отпуске. Удача-то, конечно, удачей, но показать ей дорогу, не считая базового инструктажа, оказалось совершенно некому.
 
И вот теперь она смотрит на красноватые, полупрозрачные кирпичи данных – военные расходы государственной казны с 1682 года, распределенные по статьям и географии поставок. Их можно передвигать в проекционном кубе, группировать по-разному, раскрашивать какой-нибудь параметр другим цветом. Можно руками, а можно специальными силиконовыми лопаточками, похожими на кондитерские. Руками проще, но через какое-то время Карине начинает казаться, что лучи неприятно нагревают кожу.
 
Она пришла на практику в Центральное управление архивов в начале июля, после того, как они с мамой съездили в отпуск – довольно долгий, две с половиной недели – на высокие желтые берега Бискайского залива. Жесткий ветер, обрывающиеся крики чаек, белый металлический блеск волн под склоняющимся к закату солнцем иногда еще обдавали своим дыханием из-за спины. Потом, через два или три года, вдруг окажешься опять в полосе этого воздуха, внутри будет так же падать свет, всплывать те же запахи, ощущения. А сейчас другая полоса – как три года назад, когда они с мамой все лето никуда не уезжали. И все почти точно так же, как тогда.

Лето, задремавшее время, гудящие сервера.

Правда, сейчас - совсем не так, как тогда, - она уже очень хорошо видит перед собой свой дальнейший путь. Тогда, в двенадцать лет, было совершенно непонятно, нравится ли ей создавать интерьеры под разные характеры и настроения, или погружаться в подводные расщелины (в пятом классе у них был замечательный выездной кружок подводной археологии на Адриатическом море), или ухаживать за лошадьми на спортивно-лечебной конеферме. Но с тех пор, выбрав все курсы по гуманитарным предметам, которые предлагали в школе, и пересмотрев в сети немало внешних, она пришла к твердому пониманию, что ее муза обитает в таинственных дебрях цифровой истории.

Вообще, как ни странно, древнее понятие музы ее почему-то привлекало. Загадочная богиня высокого ремесла, художественного умения. Посредница между богами и людьми. Хозяйка в чертогах твоего искусства, которая всегда уже владеет ими до тебя. С одной стороны, она терпеть не могла, когда указывают, что делать, - а уж тем более когда начинают намекать, что хорошо бы не делать всего подряд, а как-то определиться и сосредоточиться на чём-то одном. Ни от других людей, даже если это мама, ни от самой себя она такого принуждения не стерпела бы. Но, глядя на тех, кто вызывал у нее больше всего уважения и восхищения – великих ученых, писательниц, политиков, - она видела, что выбор четкого направления, терпеливое возделывание одного поля – первейшее необходимое условие для того, чтобы чего-то добиться. Единственной, кто могла ей в этом помочь, была муза.
   
Раздумывая о том, как ее муза могла бы выглядеть, кто она такая, Карина в конце концов пришла к выводу, что больше всего она похожа на цифровое приложение. В какой-то момент, если у тебя стоит подходящая операционная система, ты можешь получить привилегию ее скачать. А дальше она как-то работает своими загадочными путями, которые не отследишь. Может напоминать о себе, может затаиться. Может, наверное, даже совсем уйти, если обидится на невнимание – обнулить пароль, если долго не заходишь. Дает доступ к каким-то формам, стандартам, понятиям, которых ты еще не знаешь, - и которым никто тебя напрямую не может научить, потому что их еще нет. Откуда они у нее – загадка. Может быть, она их выращивает на почве уже существующего, всего, что в подвластной ей области было сделано. Карина точно знала, что ей самой такое было бы не под силу, ведь она еще только-только начала интересоваться историей и ее дигитальными инструментами. Но электрическое тело ее музы было теперь всё время где-то рядом, и если протянуть руку во тьму, можно было ощутить дружеское пожатие ее пальцев.

Уходить из лаборатории очень не хочется, но сегодня, судя по всему, дальше уже не продвинуться. Нужно дать этому новому пониманию отлежаться, чтобы стало понятно, что; с ним можно делать, куда оно дальше ведет. Может быть, нужно перечитать введение в «Дигитальные методы для военных историков» Кирхенгоффа – там, кажется, было рассуждение о чём-то, похожем на эти лакуны.

Из любимой брезентовой сумки-планшета ласково курлыкнул коммуникатор.
 
«Карри, салют! Ты как, еще в лабе? Есть планы на вечер?»

Рома Бойко был когда-то большой фигурой как раз на конеферме, куда она одно время ездила каждый свободный вечер. За страсть к механизации всего и вся, и в качестве сокращения, его прозвали Робо. Сначала он фыркал и возражал, но потом ему что-то в этом прозвище понравилось, и он стал представляться как Роб. На ферме он распоряжался всем, что касалось знакомства лошадей с новыми людьми, хотя был всего на год старше Карины. Было впечатление, что он там вообще живет (хотя у него совершенно точно были родители и он учился в школе). В школе, как оказалось, он учился очень неплохо, потому что теперь уже второй год работает и проходит начальные курсы в научно-производственном городке Друзей машин.

«Привет Роб, очень мило, что интересуешься (эмодзи – улыбающийся розовый гибискус). Как раз отваливаю, а что?»

«Как насчет поужинать в черепахе, после тяжелого трудового дня?»

Черепаха – это старый плавучий ресторан под северной набережной, прозванный так за мрачный, глухой и замшелый экстерьер. Карина слышала байки, как будто бы это бывшая плавучая тюрьма, - но скорее всего правда байки, у них такое не практиковалось, разве что специально пригнали откуда-нибудь из Европы. Место очень стильное, недешевое, отнюдь не студенческая столовая.

Но они оба уже работают за деньги, не за звездочки.

«Почему нет. В полседьмого?»

«Так точно, есть в полседьмого, сэр!»

Она посылает хохочущий стикер.

                ***

Друзья машин – всемирная организация. Когда-то она была создана для координации и посредничества между интересами бигтеха и национальных правительств. Вначале это была просто одна из комиссий ООН, созданная, когда торговые и технологические войны стали угрожать выживанию целых отраслей. Комиссия по технологическому развитию боролась с монополизацией рынков, рабскими условиями труда на производствах, вынесенных в страны третьего мира, варварской недоутилизацией отходов, запланированным устареванием изделий и тому подобными вещами. Но все знают, что проблема, для борьбы с которой создана комиссия ООН, не исчезнет никогда.   

В две тысячи тридцать каком-то году четверо из её основателей со скандалом из нее вышли, обвинив коллег в участии в коррупционных схемах, которые сводили на нет все усилия комиссии. Их связей и влияния хватило на то, чтобы создать независимую и быстро растущую организацию. С непостижимой ловкостью лавируя между интересами, устремлениями и предрассудками правительств и советов директоров, они сосватывали друг другу одних и сталкивали лбами других, чтобы осуществить свою безумную утопическую программу. Друзья машин, как они стали сначала в шутку называть себя, поставили главной целью уничтожить правовую базу, охранявшую эксклюзивные права на технологии. Кроме того, они постепенно, за полтора десятка лет, унифицировали стандарты производства и технологического образования. Всё это делалось для того, чтобы локализовать процессы производства изделий и разомкнуть глобальные конвейеры - точнее сказать, насосы, приводившие к перерасходу ресурсов и экономическому неравенству между странами.

Сначала задача казалась абсолютно невыполнимой. Но в какой-то момент к Друзьям машин присоединился один крупный национальный ВПК, который давно уже подсушивали бюджетными сокращениями. И тут произошло неожиданное. Выходило так, что их государство сразу получало огромное технологическое преимущество. Попытки других стран надавить на это министерство обороны вызвали понятную агрессивную реакцию. Очень быстро все поняли, что единственный разумный выход, - присоединиться к организации тоже. Тут сложилась парадоксальная ситуация – секретных военных технологий больше быть не могло. Но как ни странно, военно-промышленные комплексы в итоге вполне устроила их новая роль: они стали церберами жесткого технологического паритета, который теперь превратился в синоним национальной безопасности.

Технологический прогресс децентрализовался географически. Вместо торговых войн и промышленных секретов установилась договоренность о несокрытии разработок и запрет на дискриминирующие таможенные пошлины, не говоря о торговых санкциях. Также каждая страна-участница отвечала за подготовку и интеграцию собственных кадров. Некая региональная специализация осталась (там-то лучше делали то-то), но импорт и экспорт техники регулировались теперь только ДМ и напрямую спросом. Вначале чуть было не появился альтернативный блок североатлантических стран, который пытались сколотить императоры бигтеха, - но у правительств хватило сил воспротивиться этой проигрышной для их государств стратегии. На данный момент неучастницами остались только традиционно аграрные либо очень маленькие туристские страны, которые не имели индустрии и не собирались ее развивать.

Новые разработки делались теперь по особой организационной модели. Каждый год на всемирном конкурсе проектов выбирали те, которые получали большинство голосов. Через полгода из подавших заявки на внутренний тендер по каждому проекту выбирали три-пять команд, которые получали начальное финансирование из фонда развития (в него все страны-участницы вносили одинаковый процент от своего годового оборота). Наконец, когда все или почти все команды-разработчицы были готовы представить результат, они привозили его на ежегодную же олимпиаду Друзей машин. Победившая команда получала половину призового фонда, выделенного заранее на этот проект, остальные – утешительные призы на частичное покрытие расходов. Обычной практикой была интеграция находок разных команд в окончательный - точнее, стартовый производственный стандарт.

Друзья машин также заботились о сохранении технологических кадров в каждой индустриальной стране. Существовала годовая квота на выезд специалистов, не компенсированный притоком приезжающих по обмену из других стран. Но теперь, когда престиж и качество стали децентрализованы, угрожающих чьему-то национальному благосостоянию потоков миграции больше не возникало, и сдерживать их ни на выход, ни на вход никому не приходилось. Зато по обмену ездили постоянно, часто организуя цепочки, чтоб из одной новой страны поехать куда-нибудь еще, а потом еще. Каждый школьник знал, что если хочешь объездить весь мир за счет работы – надо идти работать в ДМ.

                ***

Карина пришла чуть раньше и заняла столик на нижней палубе, возле иллюминатора, смотревшего на воду. На другом берегу темнели деревья. Солнце уже ушло за дома, и река погрузилась в меланхоличные сумерки. Пока ехала сюда с работы, она отправила задорную сэлфи на фоне пульта своей супермашины Стелле. Но Стелла уже больше недели путешествовала по тайге, где связь была только на ночевках, да и то не на всех. А может быть ей просто неинтересно стало отвечать. Коммуникатор молчал.

Когда Карина в первый раз ее увидела, Стелла обрезала розовый куст в небольшом парке, через который нужно пройти, чтобы попасть в их контору. Она подняла сияющие черные глаза и пожелала доброго утра. Её руки двигались с артистической точностью и были фарфорово-белые – непонятно, как они не загорали, всё-таки садовница, значит, целый день на открытом воздухе. Рядом копошился изрядно потрепанный погодой и исцарапанный садовый робот.

С тех пор они разговаривали считанные разы, один раз обедали вместе на работе. Стелла была довольно молчалива, но часто произносила какую-нибудь фразу, над которой можно было потом думать несколько дней. Потом показала свой сайт со стихами, который был теперь все время открыт у Карины в коммуникаторе, и она как будто бы всё время была на той странице, даже когда думала о чём-то другом. Карина стала посылать ей что-нибудь каждый день, то шутку, то картинку. Стелла обычно отвечала, но никогда не присылала ничего сама. Ей был двадцать один год.
 
К счастью, Карину отвлек Роб, который появился в люке зала-кают-компании в белых брюках и стильной летней безрукавке, - интересно, когда он успел переодеться? Это он на работе держит цивильную одежду? – подумала Карина. Впрочем, принадлежность к профессии оставалась очевидной: слева на отвороте безрукавки был пришпилен значок ДМ – по-своему изящный и нежный герб из перечеркнутой молнией шестеренки, на которой угадывались контуры континентов.

Она помахала ему из-за столика, он подошел и сел напротив. На столе горела широкая свеча из зеленого воска, обложенная большими распустившимися шишками; кажется, даже слегка пахло сосной. Карина указала глазами на шишки и с ухмылкой спросила:

- Что заказывать будешь? Я, наверное, шашлык! И печеную картошку еще!

Роб засмеялся:

- Думаешь, есть у них? Как в походе, с обугленной корочкой? Я наверно крабов хочу – и какое-нибудь гуакамоле. А, и суп луковый в буханке – хочешь на двоих?

- Давай, да.

Они сделали свои заказы (печеную картошку Карина передумала, заказала жареную с луком), приятель расспрашивал про работу. Она похвасталась допуском к трехмерному терминалу.

- Ого!! – Роб сделал большие глаза. – Вот это да!! Слушай, ты позволишь мне, я надеюсь, угостить тебя тирамису в честь такого дела?

Карина широко улыбнулась:

- Ну, уж это такое предложение, что невозможно отказаться! Спасибо, Роб. В следующий раз я тебе покупаю панакотту – ты еще не разлюбил панакотту? Вот когда ты сдашь экзамен на третий уровень в верхних пяти процентах. Это у нас когда, в октябре, да?

- Хехе, в августе!

- Как, подожди, ты же на второй сдал пару месяцев назад!

- Ну да, меня допустили до третьего досрочно!
 
Тут уж была ее очередь выражать предельное восхищение. Роб не скрывал своего удовольствия, что впечатлил.

- Знаешь, мне даже неудобно было поначалу, что зарплату сразу повысили, как только просьбу на досрочный утвердили. Я ведь еще и не делаю ничего, считай. Наоборот, приходится старшему мастеру со мной возиться, давать тренировочные задания, проверять потом.

Карина улыбнулась углом рта:

- Но сейчас ты уже смущение преодолел, я вижу, да?

Роб посмотрел на нее с шутливой обидой:

- Ты за кого меня держишь-то? Чтобы я – да не преодолел?
 
Потом продолжил уже серьезно:

- Вообще на самом деле я ходил несколько дней, думал об этом. Откуда берутся деньги, чтобы мне платить. Дотаций мы вроде не получаем уже лет десять. Роботы-сортировщики, конечно, хорошо продаются, даже экспорт есть, и игрушечная линия хорошо пошла – но в новые разработки вбухивают немерено, и вообще расходов столько, что я не понимаю, как окупается.

- Ничего себе, - протянула Карина. – Звучит как начало детектива, или журналистского расследования.

- Да нет, я пока что пришел к другому выводу.

- Что, никакого секрета? Никто никого не обманывает?

Роб перевел дыхание.

- Мне кажется, дело вообще в другом. Понимаешь, деньги – они как звездочки. Там, где происходит какой-то движ, где много людей собрались и что-то делают вместе, - там они и майнятся. Там, где люди верят, что у них есть будущее - там возникает как бы такой канат. Вот то что с будущим связывает, за что можно ухватиться. Как знаешь, паром через речку – все ухватились за этот трос и тянут, перетаскивают себя туда, в это будущее.

- Слушай, Роб, - перебила Карина, - я никогда эту идею нигде не встречала, но сейчас, когда ты говоришь - мне реально кажется, что я это знала всегда! Извини пожалуйста, что перебила! И что же, это как-то связано с деньгами?

Роб продолжил дальше, как будто бы вопрос ничуть не сбил его с линии рассуждений:

- Вот новые деньги как искры оттуда снопами разлетаются, от этого движения. Вот как Серебряное Копытце, помнишь? Как он бил копытцем – и из-под него хризолиты во все стороны разлетались. Вот наш городок примерно такой волшебный козел. И ваше центральное управление архивов – тоже! Вы ведь сейчас такой огромный проект двигаете, правда?

- Да... Вот бы еще было кому мне про него толком рассказать. Слушай, я пытаюсь сообразить, по каким ключевым словам искать, писал ли кто-нибудь что-то подобное раньше! Это необыкновенно интересно.

- Ничего, вернутся из отпуска – расскажут. Но вот кстати, вы торговыми войнами занимаетесь?

- Нет, у нас отдел военной истории, не экономической.

- А вот знаешь, на мой глубоко профанский взгляд – большой-то разницы и нет, между теми войнами и другими.

Карина не спешила возражать, а внимательно смотрела на него чуть исподлобья – ну-ну, продолжай, послушаем. Роб продолжил:

- Я понимаю, что странно звучит. Но смотри: результат-то один и тот же. Одна страна стремится сделать так, чтобы другая не могла с ней конкурировать и какое-то время даже не думала пытаться. Четко разделить победителей и побежденных, чтобы с одного взгляда было понятно, кто есть кто. И деньги чтобы сразу было понятно, чьи стоят чего-то, а чьи нет. То есть вообще-то, на самом деле, все эти телодвижения, что военные, что торговые, можно в конечном итоге представить как риторический поединок. Пока кто-то не убедил всех, что твои планы на будущее ничего не стоят, - твои деньги настоящие, и трос не порвется.

Карина от неожиданности засмеялась.

- Ничего себе!! Вот уж никогда так об этом не думала!! Ужасно интересно, на самом деле!

                ***

Какое-то время они еще обсуждают, что знают из истории про экономические битвы и стратегии и про то, выиграл ли технический прогресс от теперешней системы всемирной прозрачности, или, может быть, наоборот.

К ним плавно подплывает робот-официант, бронзового оттенка, украшенный рельефными виноградными гирляндами. Карина пододвигает ему пустые тарелки.
 
- Экономишь усилия машинке? – улыбается Роб.

- Ну да. Смотри какой он милый. Вежливый такой. И красивый!

- Совсем как я!

Карина смотрит на Роба с подчеркнутой свирепостью.

Пытаясь убедить ее сменить гнев на милость, он подыскивает новую тему для интересного спора:

- Вот я читал недавно про отношения между людьми и обслуживающими роботами.

- Так-так, и что пишут?

- Да ты знаешь, дофига всего, это же целая дисциплина, оказывается. Ее основала одна африканка еще в десятых годах, Наоми Ивонн Мбелекане, сначала называли это этнороботикой. Как этнография, только про людей и роботов. Как они взаимодействуют - не только чувствуют эмпатию, но и как роботы могут ее выражать разными способами, например скоростью движений. 

- Ого, ничего себе! – Карина действительно не слышала ничего подобного. – А почему так мало об этом говорят? Я вот в первый раз слышу от тебя!

- Хороший вопрос, почему! Наверное это очень периферийная тема, больше сосредотачивались на технологиях, производственных циклах, отношениях между самими машинами, так сказать – вот тот же интернет вещей...

-- Вообще, ты знаешь, логично, конечно, - продолжает Карина задумчиво. – Одно из немногих четких бинарных различий, на которые пока никто не покушался, -- всем очевидная разница между человеком и машиной. Конечно, жалко его трогать!

Роб смеется.

Тут Карина вспоминает, что ведь она как раз об этом писала сочинение. Эссе для Рустама Викторовича, в прошлом году. По Брэдбери. По рассказу «Будет ласковый дождь». 

-- Роб, ты знаешь, а я ведь об этом кое-что написала!

-- Как, когда? Ты шутишь?

Она открывает через коммуникатор папку со школьными документами и пересылает эссе ему.

-- Можно я прочту сейчас?

Она утвердительно кивает.

                ***

Из всех рассказов Брэдбери, которые она прочла тогда, прошлой весной, этот поразил ее больше всего. Умный дом будущего, который умирает после гибели хозяев от ядерной бомбардировки и не понимает, что их больше нет. Забота и неусыпное попечение, отделенные от человека, переданные машинам и теперь направленные в пустоту, продолжаемые из последних сил, пока пожар не пожирает всё. Почему-то ничего более душераздирающе грустного она никогда в жизни не читала.

Кажется, там в эссе она сначала перечисляла функции дома, среди которых были и условно мужские, и условно женские – питать, воспитывать, фильтровать, защищать, охранять. Теперь бы она написала и еще про одну, функцию богов и машин, помогающих нашей слабой памяти – структурировать и направлять время. Последнее, что остается от дома – динамик на одинокой оставшейся стене, бесконечно повторяющий: «Сегодня 5 августа 2026 года, сегодня 5 августа 2026 года, сегодня…»

Она тоже открывает текст у себя и начинает перечитывать.
 
«Возможно, для современников автора сравнение дома с параноидальной старой девой было знаком, что отдавать свои симпатии и сочувствие нужно кому-то другому. Может быть, акцент был на том, что дом не способен помочь выжившим животным снаружи и даже собственной, умирающей то ли от голода, то ли от лучевой болезни собаке. По всей видимости, дом должен восприниматься как бессмысленная оставшаяся от людей механическая скорлупа, которой, за отсутствием главных виновников катастрофы, хочет отплатить опаленная и отравленная природа.

Стихотворение Сары Тисдейл, давшее название рассказу своей заглавной строкой, сегодня читается, скорее всего, тоже совсем не так, как оно звучало для современников Брэдбери. Мы больше не молимся на равнодушную природу как последнюю инстанцию, которая будет судить всех последним судом. Стихотворение звучит в теплом, пустом и горюющем доме как жестокий контрапункт к бесконечной жалости, которую вызывает он сам, все его добрые, заботливые, ни в чём не повинные машины.»

Она поднимает глаза на Роба и видит, как по обеим щекам у него стекают слёзы. На столе остывает мятный чай и его забытый десерт.