Осторожно - Ностальгия!

В последнее время участились восхваления СССР – люди, выросшие в более мягком варианте советского строя, сформировавшемся после того, как Хрущев начал демонтаж сталинской системы, вспоминают, как душевно и замечательно им жилось. И в этом есть завораживающая искренность, потому что они вспоминают свое детство, юность и молодость – а кто может оспорить чарующую яркость этих воспоминаний!
Кстати, это общечеловеческое свойство – идеализировать прошлое и противопоставлять его настоящему, в котором реальность бьет тебя по всем незащищенным местам. В прошлом веке археологи обнаружили в древнеегипетских письменах жалобу трехтысячелетней давности на молодежь, которая не выполняет заветы предков и вообще ведет себя не комильфо. История человечества полна этих жалоб, которыми тешит себя каждое поколение, достигнув возраста, приглашающего оглянуться назад.
Но в завораживающей ностальгии есть опасность запудрить мозги следующим поколениям, не имеющим своего опыта жизни в недавнем прошлом, тем более что и настоящее не особо радует своими достижениями и перспективами.
Поделюсь своим опытом проживания в СССР, отделяя ностальгию по ярким эмоциям и бесшабашности молодости от фактов и событий, которые продолжают храниться в памяти и свидетельствуют против идеализации советского времени. Возьму под ручку объективность и попробую смотреть в ее очки.
В мое время уже не было массовых репрессий, считалось, что в 80-х годах советские люди будут жить при коммунизме, и вроде бы началась более-менее нормальная жизнь…
Да, можно было выпускать детей на улицу, даже в больших городах, и не тревожиться, что их похитят или дадут по башке, но личная свобода гражданина была очень ограничена, и сейчас трудно представить себе даже самые легкие формы этой государственной дикости.
Например, в 60-х годах активно боролись со стилягами – страна на полном серьезе считала, что она вправе диктовать своим гражданам, как им одеваться и какие носить прически! Молодых, которые пытались следовать общемировой моде, высмеивали и травили как антиобщественный элемент, их задерживали на улицах, могли даже насильно обстричь длинные волосы; джаз и рок считались вредной музыкой, развращающей советскую молодежь, и прочие глупости.
В 1964 году мы с отцом, приехавшим в Москву в командировку, отправились на выставку научно-технических достижений. Я, ребенок, была в брючках, и, когда мы шли по одной из центральных улиц, очень пожилая дама сделала мне замечание, что девочке ходить в брюках неприлично. Потом меня по той же причине отказались пустить на выставку, пришлось отцу достать удостоверение научного сотрудника физтеха и щеголять технической информацией – только после этого с нелюбезными комментариями нас пропустили. Женские брюки в советской практике приживались долго и мучительно – скажи тогда кому-нибудь, что к концу столетия брюки станут почти поголовной униформой работающей женщины, тебя бы засмеяли как чокнутого.
Покупка загранвалюты была уголовным делом, так же как и перепродажа чего-либо – обычную коммерцию вне государственных структур называли спекуляцией и могли дать срок. Например, наш сосед, работавший инженером в Сухумском физтехе, сел за то, что продал другому жигули, полученные по талону – он ждал этот талон семь лет, заплатил за машину госцену и, казалось бы, мог распоряжаться своей законной собственностью по своему усмотрению. Ни черта, сел в тюрьму как настоящий преступник.
В основе всех этих идиотских ограничений лежала идиотская догма о том, что иметь собственность – это мелкобуржуазно, и советскому человеку этого не надо! Даже по Уставу 1969 года еще предписывалась убогая норма: «Семья колхозника (колхозный двор) может иметь одну корову с приплодом до одного года и одну голову молодняка крупного рогатого скота до 2-летнего возраста, одну свиноматку с приплодом до 3-месячного возраста или двух свиней на откорме, до 10 овец и коз вместе, пчелосемьи, птицу и кроликов.». Даже в деревне человек не мог укрыться от всевидящего государственного ока, которое диктовало ему жесткие границы того, что можно иметь.
К чему привели все эти запреты, наглядно описывает популярный анекдот тех времен. Встретились два снабженца, советский и американский, сидят, треплются. Американец начал жаловаться на загруженность – пока снабдишь товаром всю страну, замучаешься! Наш снабженец отвечает: «Сочувствую, а у меня таких проблем нет. Завожу все в Москву, а оттуда люди сами растаскивают по всей стране».
***
Прежде, чем описывать свои впечатления от советской нищеты, хочу определиться с собственной точкой отсчета – так будет контрастнее и понятнее.
Я выросла в Абхазии, расположенной в парадной витрине социализма, которую последовательно создавали на Черноморском побережье Кавказа, чтобы демонстрировать преимущества советского строя. Было еще одно место такого витринного звучания – это Выставка достижений народного хозяйства в Москве, кратко называемая ВДНХ, где у каждой советской республики был свой павильон, а в нем красовались достижения и товары, производимые в этих республиках и зачастую не продававшиеся реально в этих местах.
Абхазии повезло особенно – в конце двадцатых и первой половине тридцатых годов прошлого века Нестору Лакоба, тогдашнему руководителю Абхазии, удалось отбиться от жестокой формы массовой коллективизации, которая проводилась принудительно, с уничтожением и выселением в места отдаленные состоятельных крестьян и разорила большую часть территории СССР. Используя дружеские отношения со Сталиным, Нестор в основном сохранил в своей крохотной стране традиционную систему землепользования, поэтому до сих пор абхазы живут на участках, принадлежавших их предкам. И сравнить нельзя размер этих участков с тем, что оставалось у других советских крестьян после коллективизации, и тем более с теми убогими шестью сотками, которые раздавали городским жителям под дачи в 60-х годах, чтобы население могло прокормиться дополнительно, выращивая основные культуры того времени – картофель, капусту, морковь и свеклу.
Обширные посадки чайных и цитрусовых культур тоже создали для абхазских сельчан возможность неплохо заработать, и в шестидесятых годах, когда европейская часть СССР еще во многом не была восстановлена после Второй мировой войны, Абхазия была на этом фоне процветающей республикой. Любопытную историю по этому поводу рассказал мне в 80-х годах тогдашний министр культуры Абхазии Алекса Аргун.
Как известно, Никита Хрущев, будучи генсеком КПСС, любил отдыхать на своей пицундской даче, где самая прозрачная вода на всем абхазском побережье. Будучи общительным и хлебосольным человеком, Хрущев любил принимать на даче гостей, и однажды за столом сидел белорусский маршал (фамилию, к сожалению, не помню), который впервые приехал в Абхазию. Хрущев распорядился, чтобы маршалу показали колхоз-миллионер Дурипш, маршала тотчас посадили в обкомовскую волгу и повезли. Въехали в Дурипш и едут медленно, чтобы маршал мог оценить зажиточность знаменитого села. Вдруг маршал спрашивает: «А почему у вас так много домов культуры?». Ну, ему объяснили, что это не дома культуры, а частные дома колхозников. Маршал насупился и приказал поворачивать назад. Вернувшись к Хрущеву, маршал сказал: «Никита Сергеич, ты же видел, как они живут. Надо их немедленно раскулачить!». Хрущев улыбнулся и ответил: «Не горячись! Ты лучше у себя в Белоруссии сделай как в Абхазии, а не надо делать в Абхазии, как в Белоруссии!». Конечно, после Белоруссии, где во время войны погибло более 2 млн человек и более 3 млн лишилось жилья, а промышленность была разрушена, Абхазия выглядела неправдоподобно благополучной.
С массовым распространением автомашин жители Абхазии начали вывозить личный урожай цитрусовых в основном в Россию, и сложилась выгодная для нас ситуация – сделанные в СССР товары ввозились к нам по государственным расценкам, а цитрусовые продавались по рыночным. К тому же жители СССР в массе своей не могли выезжать на зарубежные курорты, основная часть ехала к нам, и Абхазия начала еще больше богатеть.
Даже при этом благополучии многие жители Абхазии регулярно ездили за продуктами в Сочи, где снабжение было гораздо лучше, ибо это был основной курорт СССР, куда приезжали миллионы. Но для основной части советских людей Абхазия была продовольственным раем.
Пересказываю впечатления нынешней абхазской гражданки, кардиолога Ольги Корнеевой, которая в 1981 году впервые приехала сюда из своего родного Саратова. Саратов был мощным промышленным городом, но снабжение в нем было таким же убогим, как и на большей части советской территории. Раз в месяц отец Ольги ночным поездом ехал в Москву, чтобы отовариться – уезжал в пятницу, субботу проводил в продуктовых очередях и возвращался в воскресенье утром.
Когда Ольга приехала в Сухум впервые, у нее был шок – здесь в магазинах открыто и свободно продавались сосиски и окорок! Ничего подобного в Саратове не было, хотя там работали пять огромных мясокомбинатов, но всю продукцию увозили в Москву! Здесь же она впервые увидела бананы и пепси-колу!

***
В середине 70-х я жила в самом центре Москвы, на Арбате, в Серебряном переулке, в комнате тети, очень вовремя вышедшей замуж и переехавшей к мужу на Страстной бульвар. Тогдашняя Москва в сравнении с нынешней кажется теперь почти деревней – например, после семи вечера Арбат был почти безлюден, особенно зимой. Даже на Калининском проспекте, который тогдашние пижоны называли Бродвеем, по вечерам тусовались лишь малочисленные компании.
Зато на этом Бродвее был знаменитый калининский гастроном, где всегда были толпы покупателей, поскольку продуктов здесь было не в пример больше, чем во многих других магазинах. Это была специфика тогдашней Москвы и вообще советской жизни – толпы покупателей осаждали именно огромные продуктовые и промтоварные магазины, ибо дефицит был постоянным спутником жизни простого человека.
Зато партийно-государственная элита отоваривалась в спецраспределителях, где все было по дешевке и в богатом ассортименте. Таким же образом подкармливали известных деятелей культуры. В тех же 70-х сухумский прозаик и физик Игорь Гельбах, ныне живущий в Израиле, шел по одной из московских улиц и заметил Иннокентия Смоктуновского, выносящего ящик из подобного заведения. Загрузив ящик в багажник «волги», Смоктуновский устало опустил руки и на мгновение застыл. Можно представить, как унижала такая практика этого глубокого и утонченного человека, однажды с горечью сказавшего близким друзьям: «Мы рабы…» Элементарная процедура покупки нужных товаров в обычном магазине была недоступна даже известным людям – сейчас этот абсурд кажется настолько невероятным, что в него трудно поверить.
На углу моего квартала был маленький магазинчик, где с утра выбрасывали простые продукты – молоко, творожные сырки, сыр одного сорта и простенькую колбасу. К обеду, как правило, это все исчезало, но можно было пойти в кулинарию от ресторана «Прага», куда к часу дня стекались с эмалированными кастрюльками для первого и второго блюд старушки, дочери заслуженных партийных деятелей и военачальников. Все они жили по близости, в больших дореволюционных квартирах, и я часто встречала их на Гоголевском бульваре.
По большим праздникам, на 7 ноября и 1 мая, в моем магазинчике выбрасывали икру, балык, буженину и копченую колбасу – к восьми утра все окружные жители уже толпились перед дверью и сметали с прилавков эти вожделенные товары. Неподалеку, в каком-то закутке, продавали на вынос коробки «Птичье молоко», купить которое было редкой удачей.
Но стоило отъехать от Москвы, и картина резко менялась – пустые магазины, неухоженность и даже заброшенность ландшафта, ты словно попадал в другую страну. Мой дядя Валентин Игнатьев работал в те же годы директором Шаховского леспромхоза на севере Московской области – им оставляли сметану только второго сорта, остальное опять же увозилось в Москву. Однажды я приехала по делам в городок, расположенный в девяти часах езды от столицы, в субботу и обалдела от безлюдья – было полное ощущение, что все ушли на фронт, не работали даже библиотеки. В конце концов случайный прохожий объяснил, что все уехали в Москву за продуктами.
Так продолжалось до самой перестройки. Уже в середине 80-х я попала в Вологду, где делали знаменитое вологодское масло, за которым москвичи часами стояли в очереди в фирменном магазине. Конечно, в Вологде этого масла не оказалось – в магазине были хлеб, ржавая селедка и трехлитровые банки с маринованными огурцами гигантского размера и канареечной окраски.
Продемонстрирую разницу между продуктами для населения и продуктами для партийной элиты. Старшая сестра моей мамы Фаина работала санитарным врачом на мясокомбинате имени Микояна в Тульской области, где на праздники сотрудникам выдавали некое количество произведенной продукции. В конце 60-х тетя Фая приехала к нам в Сухум в отпуск и привезла две палки колбасы для Политбюро. Нам с братом отрезали тонкий ломтик, который мы засовывали в рот, как конфету, и обсасывали по полчаса, настолько это было вкусно – это даже трудно было назвать колбасой, оно таяло во рту с неземной нежностью.
Да, в 70-х и колбаса для населения была неплохого качества, туалетную бумагу в нее не добавляли, но охотиться за ней приходилось, как в лесу за куропаткой. То же самое было с одеждой и хозяйственными товарами. Фирменные джинсы с рук стоили 200-300 рублей при средней зарплате в 100-120 р. За всем нужно было охотиться, тратя энергию и время на банальное приобретение. Десятки миллионов людей тратили драгоценное время своей жизни на поездки в другие города и стояние в очередях за тем, что сейчас можно купить в двух шагах от твоего носа. До 70 % госбюджета тратилось на военные нужды, а население жило впроголодь и горбатилось на дачах в свободное время, чтобы обеспечить себя элементарными овощами. Именно поэтому мясник был почти культовой фигурой, а директора магазинов – звездами местного розлива.
СССР и развалился потому, что сама система хозяйствования была абсурдной и непроизводительной – чем дальше, тем это было очевидней. Догма сожрала экономику и подавилась ею.
***

В апреле 1976 мы с московской подругой Татьяной Надольской полетели в Узбекистан, благо по студенческим билетам проезд был вдвое дешевле. Мы мечтали прикоснуться к древности – поход Александра Македонского, Великий шелковый путь, караван-сараи и дворцы эмиров, обсерватория Улугбека и отголоски сказок Шахерезады. Кроме того, в Москве на Калининском проспекте был двухэтажный магазин «Хлеб», на втором этаже которого продавались восточные сладости – шербет и косхалва, и мы хотели полакомиться ими в натуральном изготовлении.
Прилетев в Самарканд, мы на экскурсии познакомились со студентом Борисом из Минска, который путешествовал один и у него было, где жить в Самарканде, а у нас были места явок в Бухаре и Ташкенте. Мы решили объединиться и путешествовать вместе, что оказалось менее легкомысленным, чем наше первоначальное намерение.
Никакой восточной роскошью в Самарканде и не пахло – по улицам ходило много женщин в белых медицинских халатах и галошах на босу ногу, занюханные мужчины сидели на корточках или на берегу арыка, свесив босые ноги в воду. В магазинах не было почти ничего, а вместо шербета и косхалвы лежали замызганные «подушечки», один взгляд на которые вызывал брезгливость.
Знакомые Бориса разрешили ему жить в однокомнатной квартире недавно построенного района типовых пятиэтажек, и мы все туда забурились. Район был мало обжитой, туда почти насильно переселили сельских жителей, и они еще не освоились в городских условиях – сидели перед подъездами в растерянной праздности, не зная, куда приткнуться в новой жизни.
Общее ощущение убожества слегка смягчили достопримечательности, тоже бывшие не в праздничном блеске, и мы с надеждой на лучшее уехали поездом в Бухару. Прибыв туда днем, мы попали под сильный дождь и совершенно промокшие добрались до гостиницы, где нас уже ждали, выделив нам двухместный номер, а Борису одноместный.
Через пару часов, выспавшиеся и полные энтузиазма, мы вышли из гостиницы вдвоем, Борис еще спал, и отправились в старый город, расположенный поблизости. Две юных идиотки в брюках и ярких нейлоновых куртках, последний писк тогдашней моды, прошли сквозь толпу местных студентов под их изумленные взгляды и углубились в узкую улицу с глухими глинобитными заборами.
Ура, наконец мы попали в настоящую Азию – ни души, сплошь глухие заборы, спускаются легкие сумерки, тишина, полное ощущение средневековья! Через пару переулков видим обалденную картину – пять-шесть стариков в замызганных халатах сидят прямо на земле и играют на деньги, а вокруг все те же глухие заборы и никого больше. На нас ноль внимания! Я до сих пор помню это ощущение провала в «Тысячу и одну ночь».
Наконец мы выходим на небольшую площадь и видим перед собой дворец эмира Арк с наглухо закрытыми дверями, а на небе прорисовывается луна в уже глубоких сумерках. Мы идем к воротам, и я громко говорю: «Арк, встречай нас!». Открывается дверь, и молодой солдат-узбек приглашает нас войти. Такое совпадение впечатлило нас, лицо у парня было доверчиво-открытое, и мы вошли.
Вид на ночную Бухару с верхней площадки и под лунным светом вполне сказочный, ночь теплая, вдруг за спиной у нас раздаются шаги, и возникает тридцатилетний узбек с овчаркой и плотоядным взглядом, напарник нашего солдатика. Только благодаря тому, что я выросла на Кавказе и имела опыт общения с блатными, нам удалось, взывая к сердцу и совести молодого солдатика, выбраться оттуда в целости и сохранности.
Выйдя на площадь с дрожащими коленями, мы оказались почти в полной темноте и полном неведении, куда идти. Побрели куда глаза глядят и по счастливой случайности выбрели на автобусную остановку, где стояла группка парней. Мы спросили у них, как добраться до нашей гостиницы, и тут же поняли, что попали из огня до в полымя. Они были совершенно обкуренные, шатались и почему-то разговаривали шелестящими голосами. Окружив нас, он принялись на ломаном русском обсуждать, что они с нами сделают.
Не знаю, чем бы все это кончилось, вокруг было все так же пустынно, но вдруг появился местный русский мужик, женатый на узбечке и говоривший на узбекском. Он начал активно ругаться с ними, тут подошел автобус, мужик буквально запихнул нас в него и вскочил следом.
Гостиница оказалась через 2 остановки, совершенно ошалевшие от наших приключений, мы вошли в нее и повалились в кресла вестибюля. Начало трясти, и люстры над головой зашатались – я решила, что это видение на нервной почве, но администратор скучающим голосом сказала, что это очередное землетрясение в Газли.
На следующее утро, позавтракав в центре Бухары, мы все втроем присели на скамейку, чтобы обсудить, куда двинуться в первую очередь – к крытому рынку или к мечети Намазгох, но тут к нам подсел урка, недавно прибывший, по его собственным словам, из Воркуты и Магадана. Это тоже был незабываемый опыт общения, опускаю колоритные детали с угрозой выбить глаза на ладонь, с трудом отвязались.
Чуть позже нам объяснили, что многие преступники со всего СССР съезжаются в теплые края на зиму, чтобы перекантоваться в более комфортных условиях, и мы убедились в этом той же ночью. Наш поезд отправлялся в Ташкент в три ночи, мы сдуру прибыли на вокзал к одиннадцати и скоро пожалели об этом.
И там до черта было обкуренных, одни лежали в забытье на скамейках, другие привалились к стенам на полу, третьи решили, что две юных идиотки в компании сопливого студента вполне подходящий объект для внимания и хорошо бы потрогать их руками. Остальные пассажиры, ожидавшие поездов, проявляли вялый интерес к происходящему, и, когда мы жались к ним, никак не реагировали. Милиции почему-то не было. Когда поезд подошел, мы уже были в полу-вменяемом состоянии.
А вот Ташкент оказался довольно современным городом, правда, нас патронировала крепкая тетка с машиной, не отпускавшая далеко, и мы уехали оттуда с более спокойным впечатлением от советского Узбекистана. В прошлом году там была в организованной тур-поездке моя молодая приятельница-сухумчанка, и она в восторге от увиденного. Надеюсь, там действительно все изменилось!

***
Почему я так ополчилась на ностальгию по СССР?
Потому что вижу, как многие молодые, сбитые с толку массовой ностальгией старших людей по их молодости в советской реальности, думают, что раньше было очень хорошо и неплохо бы вернуть назад этот строй.
Да, была стабильность, но убогая и оплаченная многими запретами, которые сейчас кажутся абсурдными. Ушлые карьеристы с партийными билетами, осевшие в теплых местах, определяли, что нам можно читать и смотреть, а что нельзя. Нас отрезали от остального мира и уверяли, что мы счастливее всех.
Лет десять назад мы с братом были в Афинах и поднялись на холм, с которого лучший вид на Акрополь. На самой вершине холма, среди живописных скалистых камней, расположилась группа немецких школьников с молодыми учителями, и один из школьников вслух читал написанный им доклад о древних Афинах с их славой и великими людьми. Мой брат-технарь помрачнел и молвил: «Советская власть лишила нас вот такого детства!». Да, мы увидели большую часть мировых сокровищ слишком поздно, чтобы испытать пылкое юношеское восхищение творениями человеческого гения.
Советское государство целенаправленно пыталось превратить нас в однородное советское быдло, которое должно было думать в указанном направлении, подчиняться указам партии и верить, что мы идем к коммунизму. И в Российской империи у народа и общества не было необходимого механизма воздействия на государство в своих интересах (только революции!), а уж в СССР и подавно – выборы, где везде и всегда был только один кандидат на каждом участке, демонстрировали показную демократию, ставшую насмешкой над человеком.
Производительность труда была в несколько раз ниже, чем в странах, с которыми мы соревновались; социалистическое соревнование приводило к массовым припискам – наш отец учил нас с братом, что нельзя покупать что-нибудь существенное, если оно произведено в конце квартала, когда из-за необходимости выполнить план начинали гнать откровенную халтуру.
Цены были низкими на многие товары, потому что зарплаты были смехотворными; гениальная шутка тех времен - мы делаем вид, что работаем, а они делают вид, что платят нам!
Страной управляли кремлевские старцы, абсолютно отставшие от времени. Я жила в Москве, когда Брежнев издал свои мемуары о об Отечественной войне, написанные другим человеком. Их тут же признали великой литературой, и началась вакханалия прославления – их публично читали при полных залах, куда сгоняли слушателей по разнарядке. Маразм был полный и окончательный!
Да, накопленная тысячелетиями культура всех наших народов сопротивлялась и прорастала сквозь абсурдную и лицемерную идеологию, именно благодаря этому фальшь официального курса постепенно осознавалась людьми, тем более что разрыв в уровне жизни между Западом и СССР становился все больше.
Когда СССР рухнул, его бывшие граждане оказались брошенными на произвол судьбы – это было закономерно, потому что у советского государства не было настоящих обязательств перед людьми. И создававшиеся на его развалинах новые государства по большей части унаследовали это отсутствие обязательств, чему мы и являемся свидетелями.
Но ни одно государство в мире не было социально ориентированным изначально – таким его делали его граждане, боровшиеся за свои права!
Поэтому не надо покупаться на ностальгию по СССР – гораздо полезнее тратить время и энергию на модернизацию собственного государства, на то, чтобы нынешняя жизнь стала обеспеченнее и безопаснее.
Свободы и возможностей для этого сейчас гораздо больше, чем раньше!

Апрель 2020