Дочка священника глава 86
— Тебе надо, ты и арестовывай.
С этими словами, он кликнул своего напарника, и они тут же убрались восвояси. Активистов такое дело не остановило. Они выстроились вряд, а было их человек семь, практически все одинакового возраста, лет 17-20; положили ладони на грудь, принявшись петь гимн, после чело стали горлопанить нелепые речёвки.
— Видать у психбольницы сегодня выходной, — выкрикнул кто-то из прихожан. — Бездельники, делать вам нечего, только людей баламутите. Шли бы на стройку хотя бы, или ехали б в Европу сортиры убирать, заниматься прямой вашей обязанностью.
Отец Виктор, попросил людей не обращать внимания и не вестись на провокации, так как активистам того только и надобно. Убедившись, что их игнорируют, молодые люди давай кричать оскорбительные фразы в адрес священноначалия, соседнего государства, прихожан. К ним подошли Шота с Николаем, за спиной выросли ещё пара могучих мужиков с угрожающим выражением на лицах. Весь пыл и отвага молодых активистов мигом улетучилась, и привыкшие воевать только со стариками, девушками и теми, кто не способен дать достойный отпор, молодчики один по одному быстренько куда-то разбежались, больше никому не докучая.
А мы продолжали движение вокруг храма, с пением тропарей и славословий. Первый, с крестом в руках, шёл староста Дмитрий Иванович. За ним Маричка с Храмовой иконой. Она и не собиралась ни у кого ничего спрашивать. Пока разбирались, кто понесёт икону, Маричка взяла её с аналоя и стала впереди колоны.
— Ну, Маруська, ну вертолёт, — смеясь говорила Алиса. — Вот никто ей не указ.
— Хотя бы не вышло неприятностей из этого всего, — проговорил я. — Чую, добром не кончится такой энтузиазм.
— Да бросьте, отец Павел, — отмахнулась Алиса, — это же дети. Они ещё не испорчены, они сердцем чувствуют. Положимся на волю Божью.
После службы, некоторые прихожане и гости, отправились в ближайший дом к старостам храма, на праздничную трапезу.
— А ты чего такой смурной? — подошла Маричка к Руслану, когда тот угрюмо сидел на верхней ступеньке храма.
Всю службу парень простоял с Хильдой и Маричкой в притворе, сам не свой, а теперь что-то совсем сник.
— Да, — тяжело вздохнул тот, — с отцом поругались. Теперь хоть домой не приходи.
— Ой, ладно, — Маричка присела рядом, сложив на коленях ладошки лодочкой, — первый раз, что ли. Помиритесь. Сегодня праздник, папка твой, небось накатит как следует, сразу добрый-добрый сделается.
— То-то и оно, — Руслан снова вздохнул, обхватив голову руками. — Снова станет жизни учить. Олька продавщица мамке донесла, как я к отцу Павлу на службу мотаюсь. Родители и завелись с утра.
— Эта Олька ещё та зараза, — погрозила Маричка в сторону магазина напротив храма, кулачком. — Столько раздоров в семьи вносит. Язык, что помело. Всех она видит, всё знает. Уф, гадюка!
— Я ведь тоже попом хочу стать, — неожиданно произнёс Руслан, но быстро осёкся.
— Ты? Попом? – хихикнула Маричка. — Вот так новость.
— Только ты хоть не трезвонь всем подряд, как Олька. Я тебе, можно сказать, как лучшей подруге сказал.
Слова про лучшую подругу, произвели на Маричку впечатление и она, задрав повыше голову, ответила:
— Та не боись, я могила. Ты ж меня знаешь.
— Нравится мне эта тема, понимаешь, — продолжил Руслан. — Не знаю, как объяснить, но вот чувствую, моё это.
— Ладно, чего уж. Прикольно даже… Руслан – поп, — Маричка, всё же, не удержалась, хихикнув, ещё раз.
— Так и знал, — парень собирался уже обидеться, но Маричка потёрла его рукой по плечу, залепетав: — Всё-всё, больше не буду, только не злись.
— Проехали.
— Раз так, то я тебе тоже свой секрет открою, — завелась Маричка. — Знаешь какая у меня мечта? Только ты не смейся.
— Постараюсь! Ну?
— Я хочу… — девочка на миг запнулась, пристально взглянув на друга, размышляя говорить ему, или нет, но всё же собралась с духом, продолжив. — Я хочу стать телеведущей.
— Телеведущей? – удивился Руслан, мигом проглотив улыбку. — Ты?
— Обещал же не смеяться!
— Да я не смеюсь… Просто неожиданно. Хотя вполне предсказуемо. Кем ещё мечтают стать девчонки? Моделями, телеведущими, певичками. Чтоб вертеться на людях, а они бы вами восхищались и обожали.
— Ты прав, раньше я моделью хотела стать.
— Какая из тебя модель? – с долей сарказма произнёс Руслан.
— Нормально? – тут же обиделась Маричка. — Ты считаешь, я для этого не гожусь?
— Ну-у, не знаю. Ростом ты высокая, тут уж придраться не к чему. Только нос у тебя острый и губы тонкие. А я по телевизору видел, у моделей ноги длинные и губы, как вареники.
— Болтун, — Маричка слегка ударила друга по плечу.
— А я хочу в церкви служить. Все эти одежды красивые, ладан, иконы.
— По папкиным стопам пойдёшь?
— Да ну его! Не хочу, как папка, хочу в настоящей церкви служить. Я вижу, отцу это в тягость. Он сам говорил, что в Бога не верит, и никто у них в церкви не верит, ни Епифан, ни Филарет, ни твой крёстный. А служит, потому что больше делать ничего не умеет. Мне так не хочется. Каждый раз одно и то же. Причаститься в алтаре, выходит на амвон и давай: Русская агрессия, московские попы, надо продолжать войну, надо то, нужно это. В алтарь зайдёт, сплюнет в сторонку, тихо пробурчит: «Чтоб вы все выздыхали, как вы мне надоели». Грустно как-то на такое смотреть. И батю жалко, и тоска берёт. После школы, буду просить отца Павла, чтоб помог мне в лавру, в семинарию поступить.
— А папка, как же? Он вряд ли согласится с твоим желанием!
— К тому времени я взрослый стану, сам смогу принимать решение!
После окончания праздника, Руслан уныло плёлся по дороге в сторону дома. На душе и радость от пережитых впечатлений, и грусть, стоит лишь вспомнить родителей.
«Отец» Тарасий успел прилично принять на грудь, сначала в храме, затем с пономарём, со старостой, с соседом, а сейчас мирно дремал с пустой бутылкой в руках, сидя в кресле перед телевизором. На экране транслировался старый футбольный матч, вынутый из архива. Люди в трусах и майках бегали по полю, гоняя клетчатый мяч, а трибуны взрывались криком, вперемешку со свистом. Руслан, на цыпочках хотел тихонько прошмыгнуть в свою комнату, только отец услышал его приход, вмиг проснулся, пробасив ленивым голосом:
— Явился не запылился.
Руслан ничего не ответил. Он стал у стены, приготовившись выслушивать упрёки.
— У Павла на храму, небось, был? – спросил Тарасий, выпрямляясь в кресле.
— Был, — сухо ответил Руслан.
— И как там? Людей много пришло?
— Тебя только такое интересует?
— Не понял?
— Столько помню, ты всегда интересовался лишь тем, много ли людей ходит в московскую церковь, кого на похороны позовут, тебя, или отца Павла, у кого крестить будут. После «Майдана», к тебе же все побежали. Всё равно никак не успокоишься?
— М-да, — покряхтел «отец» Тарасий, — не заметил, как ты вырос. Вот только, недавно в люльке варнякал, теперь отцу дерзишь. Время неумолимо… Прав ты, после «Майдана», народ к нам повалил. Только разве то прихожане? Они чего ходили? Получить заряд патриотизма, порцию ненависти, послушать какие мы молодцы, а русские сволочи. Как пришли, так точно и поуходили. Никто не задержался. Теперь никуда не ходят. Не нужна современному человеку церковь. Я всегда говорил это, и от слов своих не откажусь.
— Да, папа, твоя правда, не нужна. Такая, как наша, не нужна. Последних прихожан потеряем. Ты бы почитал Библию, вон. Рассказал людям про Бога, про то, как надо любить друг друга.
— Учить меня будешь? – напрягся «отец» Тарасий, сдвинув брови. — Яйца курицу не учат. Тоже мне… Я без тебя знаю, что делать! Только, видишь ли, сынок, в чём дело, если я такое стану нашим прихожанам рассказывать, они быстрей разбегутся. Не нужен им Бог, понимаешь, не интересен. Думаешь, мне доставляет удовольствие каждый раз на проповеди говорить эту ахинею про Российскую агрессию? Меня тошнит уже от политики. Только необходимость понуждает, а я её раб. Вон, Павел, небось по Библии рассуждает, про Бога говорит. Шибко много у него народа в храме? Сомневаюсь. Что до твоего предложения, то если не станет войны, не станет распрей во власти, склоков, пропадёт нацизм радикализм, то нашей церкви также не станет. Она утратит свой смысл, перестанет быть нужна. Ведь ни для кого не секрет, что большей ненависти к собственной стране, народу, культуре никто не имеет, кроме наших псевдопатриотов, радикалов, националистов. Все их больные идеи направлены на разрушение, уничтожение всего того, что мило сердцу. Устал я, сын, устал! Ты, гляжу, уже повзрослел, рассуждаешь не по-детски. Не буду я тебя ругать, как мамка хотела. Мне что-либо менять в жизни не под руку, тяжело. Ты молодой, ещё сможешь вырваться из этой проклятой пропасти. Одно лишь прошу, останься человеком. Не бери плохих примеров. Нравится у Павла, ходи к Павлу. Слышал и Маруська туда бегает.
— Да мы просто дружим с дочкой отца Павла… — попытался оправдаться Руслан. — Школы закрыты, а там можем встретиться, поговорить.
Руслану стало вдруг неимоверно жалко отца. Сейчас, в данную минуту, он показался ему такой честный, искренний, тот, кого хочется ценить и любить. Ему тяжело, но то его жизнь, его решение, и всё равно он понимает его – Руслана, как никто другой.
— Спасибо, папа, — тихо проговорил Руслан.
Эта фраза вырвалась сама-собой. Показалось, если бы он сжал до боли зубы, она бы всё равно вырвалась. «Отец» Тарасий слегка кивнул головой, повертел в руках пустую бутылку, поднялся с кресла, шатаясь пошлёпав в веранду, бубня под нос:
— Схожу к Лукичу, у него наливка знатная, — обернувшись, он добавил, обращаясь к Руслану, — всё ещё наладится. Лучше уже не станет, но и так худо всё время, таже не может быть. Мамке скажешь, я вернусь поздно. С праздником, сын!
— С праздником, папа, — добродушно улыбнувшись, ответил Руслан, почувствовал, как на душе сделалось легко и радостно.
продолжение следует...
Свидетельство о публикации №220082200977