1. Сахарная любовь. Раткины рассказы

Сахарная любовь

Как-то в приятной легкой компании между мужчинами зашел разговор о юношеских приключениях — кто и чем отличился в ранней безбашенной юности.
Ратко, конечно, не оставил компанию без веселого куража и поведал о себе следующее.
— Было мне тогда лет шестнадцать, — начал он. — Научили меня мужики, как привлечь к себе внимание девушек. «Налей, — говорят, — в тазик воды литра два и бухни туда килограммов пять сахара. Разболтай так, чтобы сахар полностью растворился, да и вымой голову без шампуня. Хорошенько вотри сладкий состав в кожу и, главное, волосы больше ничем не полоскай. Вытри полотенцем насухо, уложи волосы набок, приплюсни ладошками и жди, когда все высохнет. Как только это все произведешь, подожди немного и... беги скорее на улицу или в бар топай — девушки к тебе так и повалят косяком. Как мухи на мед слетятся»!
— Так я и сделал, — рассказывает дальше. — Сладкий причесон навел по рецепту и... прямиком в бар. Пива заказал, сижу, барышней (разг.) жду. А голову начинает как обручем сдавливать и непонятные какие-то процессы пошли — то в одном месте на голове чесотка откроется, то в другом. «Чешет» голову (с акцентом так говорит) — никакого удержу нет. Мне прическу портить не хочется, как штакетник она на голове, так что расческа не возьмет, вот и сижу, терплю изо всех сил и не пойму, то ли сиропу переборщил, то ли рецепт мне не подходит. Терпел-терпел, мучился-мучился, да и понял вдруг, что никаких девушек мне приманивать своей сладостью не хочется. Как рванул домой из бара — скорее, думаю, в баню. Да не тут-то было. По дороге, пока бежал, всю голову в коросты зачесал. Но не в этом прикол истории. А в том, что слипшиеся волосы дыбом встали, пока я с чесоткой справлялся, и обратно уложить их не было никакой возможности. Ни расческой, ни ладошкой пригладить прическу оказалось невозможно. Так и скакал до дома огородами — шерсть на голове дыбом стоит, глаза кровью налились, руки в кулаки свернулись. Ну, думаю, мужики, век буду помнить ваш рецепт, и обязательно вашим сыновьям-внукам передам. Как пить дать, расскажу и научу, как и им «сахарной» любви изведать. А иначе как же отцовские рецепты сохранить?
— Вот и получилось, как сербская пословица учит: «Глупость сеять не надо — сама растет».
Хохотали все наши гости без удержу. Никто даже представить себе не мог Ратко в таком колоритном, «сладком» образе.

Голый король

Но один этот рассказ о сахарной любви не раскрыл и сотой доли Раткиных юношеских приключений на тему «как завоевать мир». Дополним этот список.
На родине в Сербии с ним случилась история, которую иначе как приключением голого короля не назовешь. История и смешная и трагическая одновременно. Был он в те годы в возрасте зрелого юношества, лет примерно семнадцати, и очень хотел показать себя, писаного красавца, всему миру.
Югославия. Еще не разделенная границами своих бывших Республик. Побережье Адриатического моря. Бархатный сезон. Туристы из Германии, Франции, Англии и Италии заполонили отели и пляжи Словении.
Федеративная Республика Югославия всегда была и оставалась привлекательным туристическим уголком и «лакомым кусочком» для иностранцев. Какие только завоеватели ни пытались покорить строптивых сербов на протяжении их многовековой истории.
Вон они, хозяева жизни, мечтающие о развале Югославии, чувствуют себя по-свойски на чужой земле.
Какое раздражение вызывали зарубежные гости в сердцах молодых, необузданных сербов, мечтающих о свободной и независимой свято-савской стороне. У сербов никогда не было твердых границ родины, их теснили всегда и отовсюду, и военные события последней войны в бывшей Югославии тому яркое подтверждение.
Но вернемся к нашему «молодому барашку». Вот он браво трусит по солнечному пляжу. Для глаз — праздник, для души — беззаботность, для сердца — отрада. Сколько женской красоты кругом — глаза так и прыгают, влево-вправо, вправо-влево.
Но как, как бы себя-то показать?
Где-то краем глаза вдруг выцепилась фигура инвалида, лежавшего в стороне ото всех. Одна нога короче другой сантиметров на 20, изуродована, в специальном ортопедическом ботинке на высокой платформе.
— Что, друже, отдыхаешь?
— Да какое тут... Глазеют, сволочи иностранцы. Ни к морю ни подойти, ни раздеться, ни искупаться. Эх, твою, туда-сюда... Навалилось гадов на наши пастбища заливные.
— Сочувствую...
— Да, рада бы старуха зайца догнать...
Горечь слышалась в голосе инвалида и такая тоска-печаль зашла в сердце Ратко, будто он заранее прочувствовал, что и его участь скоро будет похожа на судьбу хромого горемыки-отшельника.
— А давай покажем им, кто в нашей стороне хозяин, — азартный хулиганский план созрел в голове строптивого барашка молниеносно.
Нимало не раздумывая, он сбросил с себя всю пляжную одежду и остался, в чем родился, свободный от условностей и самоограничений. Вот и наступил его момент славы. Красавец. Молод. Атлет.
Его необъяснимо распирало. Перло во все стороны широты и бессовестности молодой наглости. Оставшись наедине с собственным первородным образом, он плавно и степенно двинулся вдоль пляжного побережья, доказывая гостям и себе, что по своей собственной земле он может двигаться в чем, как и куда хочет. Это был, конечно, вызов европейской цивилизации. И хотя европейцы, конечно, в основном культурные люди, но глазели на молодого наглеца как первобытные дикари.
Однако, кто знал Ратко, мог предположить, что это был не предел его наглой беспардонности. И чем далее, тем более ярко разыгрывалась его фантазия. Почувствовав неподдельное внимание к своей прекрасной аполлонской персоне, молодой натуралист направился в ресторан близлежащего отеля. Но как только он приблизился к прозрачным дверям гостиничного холла, навстречу ему выскочили разгоряченные охранники и яркими словесными «восхищениями» (туда-сюда, в печку) и агрессивными «реверансами» дали понять, что вполне оценили его королевский «наряд».
И все-таки Ратко сорвал свои аплодисменты.
Вечером, появившись в этом самом ресторане до лоска выбритым, в белоснежной рубашке, наглаженных в стрелку брюках и начищенных ботиночках, он продефилировал по обеденному залу, небрежно засунув кулаки в карманы брюк, сел за свободный столик и почувствовал, наконец, чт; такое неземная слава. Иностранцы не спускали с него восхищенных глаз и хлопали, вставая со стульев и провожая взглядами, — то ли вспоминая его бесцеремонную пляжную наглость, то ли приняв за красавчика Сталлоне, на которого он был так необъяснимо похож...