Без кулис глава 26

                ГЛАВА 26



               


25 мая
Рябит пространство звуковым ажиотажем разных тембров. И мысли медленно погружаются в глубину, словоизмещая бездну сути в строки. И колоброды ищут броды к моему милитаристическому суверенитету.  И скандируют страницы, требуя ангажемента моего воплощения в молчание… И азимут моего пути резко уходит в вертикаль, обрывая гравитационные цепи физического мира.

Весь день на холостом ходу. Весь день в нейтральных междустрочиях. Весь день наискосок от чуждых лиц и сцен. И каждый день, на расстоянии молчанья и удара сердца.

С тех про – все та же пора. А пора бы уж и произойти чему-то. Но… ничего не происходит. Может не время? Тогда когда же наступит то время, когда будет «время»? А покуда не время – потуда бремя. Да уж, не в нашей власти знать времена и сроки. Зато у меня на лбу шишка – видимо год урожайный.

Думаю вот теперь, как же мне переубедить это семилетнее бумагомарательство с «философией зажмуренных глаз»? Как выправить строки, искривленные ложной мудростью? Ведь не предлагать же этот риторический беспредел с смысловым лихачеством читателю? Так много написанного – и так мало нужного и полезного.

29 мая
Глупости одна за одной и одна другой глупее. И как не посмотрю, а все не вижу. И так не вижу и этак. И вкривь смотрел и наискось… Недосмысл какой-то – но не потому, что не хватает смысла, а потому что не хватает ни ума ни зрения. И так вопиюща эта неумность и эта слепота.
Интересная у нас жизнь; она – либо будущее, которого еще нет, либо прошлое, которого еще нет, либо то призрачное настоящее, в котором постоянно чего-то не хватает. Как то так неудобно мы размещены в этом тригонометрическом пространстве времени, которое не считаясь с нами, скользит мимо нас, унося с собой и все приносимое.

Пыль какая-то в голове; голь на сердце и жизнь как небыль; и что ни быль – то боль… И так хочется крикнуть тому, кем я еще не стал, чтобы он не был тем, кем я являюсь сегодня; именно об этом мне теперь кричит в спину и тот, кем я был вчера… Но вспомнит ли? Услышит? Обернется? Призадумается? Ведь каждая прожитая секунда – это уже так далеко от нас; и каждая предстоящая – так бесконечно недосягаема.

2 июня
Вот и дожил я до того момента, когда говорить о чем-то бессмысленно, да и…нечего: слов оказалось намного меньше смысла. И логики оказалось слишком мало, чтобы постигнуть молчание. И казавшийся бесконечным диалог с миром, превратился в безразличные ко всему многоточия.
Ни о чем был этот диалог под аплодисменты из преисподней. И вот, весь мир уже позади со своим брэндовым бредом, на расстоянии сна от реальности, на расстоянии тишины от шести миллиардов голосов озвучивающих свое бытие. И даже не подумаю, чтобы вернуться. И не оглянусь и даже глазом не моргну на твою слюнявую лжемудрость…

6 июня
Когда мне говорят, что будущее за нами – я оборачиваюсь, опасаясь за свои мозоли.

Кажется, что вот, будто бы я уже и далеко от этих бесполезных слов, которыми я сочинял бесполезность (кто бы мог подумать, что для этого потребуется такой гигантский труд). И как теперь вернуться к ним, зная их полое содержание, их порожнюю суть?
Словом из небытия все приведено в бытие. Итак, смотрите люди XXI века, кого вы из небытия приводите в бытие!
Как же важно нам смотреть за собой, чтобы не привести нам в бытие какого-нибудь монстра.

Не творим мы, а вытворяем. Не претворяем, а растворяем. Все – может сотворить только Господь – мы же только натворить способны.

7 июня
Из окна веет небом и пустотой, обдувая мое вспотевшее молчание. И никотиновый сюрреализм интригует взор лирическими ассоциациями. И кофейная амброзия растекается по внутренностям зарядными импульсами, поднимая рассудочную пыль со дна сознания. И чернильные аватары моего вдохновения, уже во всю топчут скоростные автобаны страниц, не соблюдая знаки препинания и не останавливаясь на красные строки.

Как гнусно, как тошнотворно невыносимо жить в этом мире с точностью до наоборот. Мире с повернутой реальностью; двинутой идеологией и съехавшей нравственностью. Мире неприличном, приличном только безличию. Итак, где же я? – В безличном обществе. В толпе без лиц. В народе без рода. В собрании бранном. В массе без веса. В публике без облика. В сброде без брода… В каком-то искалеченном человечестве без вечности, отвергающих в себе образ и подобие Божие и ищущих свою похожесть в зверях земных… и совсем не странно, что находят. Несчастные потомки Дарвина с наследственным зверонравом и зоо логикой; со стадной идеологией и конюшенным смыслом. Без Бога мы – пресмыкающиеся, мыкающиеся под прессом бытовых атмосфер и биологических условностей…



                *** *** ***


Странным видится этот мир, когда смотришь на него помимо глаз. Помимо слуха улавливаешь его прикровенную суть и, не дотрагиваясь до него, осязаешь всю его подноготную. Мир – в котором не на что отвечать и нечего возразить этой безупречной всепонятности. Ибо все вдруг становится поразительно понятным за глаза от этой фиктивной реальности видов; из этой далекой засердечности; в стороне от бездорожных извилин; на незапартаченном корявой орфографией человеческом генофонде… И вот бы не стиралось это взирание. Эта несомненность! Это разумение ума и разума! Эта осмысленность смыслов… Ибо вот, все то, что нам кажется будто оно есть – лесть! Все, что говорит нам о себе, что оно существует- блефует… И кто же там аукает? – Наука! Мудрено ли было ей заблудиться.
Но не возвращаться бы в эту инфореальность. Остаться бы на этой авторской территории, где зарождаются будущие тенденции и формируются генотипы человечества. Потому что устал он быть каждодневным результатом случайных чисел; неопределенной суммой, которую не на что потратить. Устал жить «наобум», «на авось», «на, а вдруг…», а после собирать острые как бритва осколки «ах, если б», «ах, вот бы…», «Да могло бы быть». Устал собирать свои проросшие слова, которые так не похожи на букеты. Устал быть участником драм. Устал спотыкаться о срам. Устал подчиняться бесчинию; не заступать за линию; гнаться за количеством; выслуживать отличия; дрессировать приличия… Что это за бедлам? Бред какой-то! Какой-то извращенный мир, в котором ему осталось быть только отвращенцем.
Но все! Устал! Надоело! Отдохнуть бы. Совсем немного отдохнуть… Всего лишь пару страниц философского молчания; несколько вздохов вне времени; несколько ударов сердца вне будничного ритма жизни и хотя бы всего один взгляд из междустрочия, из закулисья, из не задвинутого маской лица, из глаз самого автора… Увидеть, чтобы победить все свои вопросы. Увидеть и умолкнуть, прикровенно улыбаясь на всю оставшуюся жизнь. Увидеть раз и навсегда, чтобы идти дальше не сворачивая и не останавливаясь. Увидеть не умом – но сердцем, которым он и всегда подозревал во лжи эту завравшуюся инженерной идеологией реальность. Кто бы мог подумать, что у бездны – лицо этого блудодействующего мира.
Как же ему остановить этот сюжетный поток, несущий его по горным стремнинам времени куда-то туда, где не бывает обратных дорог. Как ему перешагнуть через эти абзацы остросюжетного жанра к давно позабытым романтическим историям?
Странная какая-то у него жизнь, чтобы прожить которую, мало одного только юмора и философского оптимизма. И далась же ему эта неизвестность, в которой он не только ничего не знает, но даже и себя не узнает. Кто же он? Какая-то неизвестная величина; какой-то неопределенный смысл; обескураживающее молчание; действие невпопад…; бродяга, потерявший дорогу в свое сердце; странник, заблудившийся в лабиринте своих мозговых извилин… Пошел за своими мыслями и не заметил, как потерял из вида и свой смысл.
Но как же тяжело! Как невыносимо ему! Совсем невмоготу. И плечо страшно заныло, растревожено суматошным бегом от неожиданных персонажей его судьбы. За что же она его гонит? За что преследует? Только ли за чужие тайны? Только ли за презрение, брошенное в лицо рабовладельческому быту? Только ли за то, что он не пожелал отправиться в свое будущее тем, кем он был вчера? Тому же, кем он был вчера, было нужно совсем в другую сторону. Или может быть он просто неуместный фрагмент? Дискомфорт, от которого бледнеют маски? Вопросительный знак над всей этой деморализованной современностью? Что им нужно? Впрочем, все равно у него этого нет. Поделился бы с ними молчанием – да самому мало. Своей  философией? Дак и сам милостынями побирается. Хотя… не жалко вчерашних дней и пяти лет женитьбы на Ринате… Вряд ли конечно это обогатит их, но уж точно сделает умнее. А вообще, бежать, так бежать, не ломая строк; рассуждать - так смеяться, не меняя сюжета. От своего все равно не убежишь и от себя не спрячешься.
Выскочив к остановке они, не раздумывая, заскочили в переполненный салон старенького «Икаруса». Дождавшись, когда закроют двери, Емельян вздохнул с облегчением оперевшись о поручни.
- Ты как? – спросил Александр, тяжело дыша, глядя на двинувшуюся за окном автобуса улицу, отрывающуюся от них книжными листами секунд.
- Плечо ноет, - также задыхаясь, ответил Емельян.
- Мужчина!
Позвал кто-то из-за спины тронув его за рукав. Он обернулся, увидев женщину средних лет в очках.
- Вы куда едете? – спросила она.
Емельян пожал плечами.
- А все равно куда, - безразлично ответил  он.
- Тогда Вы ошиблись маршрутом.
- В смысле? – не понял Емельян, внимательно взглянув в веснушчатое лицо женщины. Она улыбнулась.
- Шутка. Я просто хотела узнать, Вы выходить будете на следующей или поедете до конечной?
- Да, до самого конца, милая, - хмыкнул Емельян и снова отвернулся.
- Ну вот, а говорите, что Вам все равно куда, - снова произнесла женщина, которой явно не давала покоя ее словоохотливость.
- Мне действительно все равно куда, но только, чтобы до самого конца. Как знать, не окажется ли он тем самым концом, откуда можно было бы начать все сначала.
- Могу Вас заверить, что конец не бывает где-то здесь, и начала не бывает где-то там, - с серьезным лицом заверила его женщина, глядя на него умными глазами увеличенными линзами очков. Емельян досадливо сморщился, ответив насмешливо ироничным тоном.
- А Вы случайно не откуда-нибудь оттуда? А то больно уж Вы похожи на какого-то такого человека, которого я вижу впервые и с которым мне как-то не очень-то хотелось бы рассуждать о чем-то таком…
- Простите меня. Иногда я бываю такой занудой… - начала оправдываться она.
- Да ничего. «Иногда» бывает у всех. Только вот Ваше «иногда» случилось именно в то время, когда другим некогда.
Женщина смущенно улыбнулась.
- Интересный Вы человек. И разговариваете Вы как-то необычно, слету.
- Вы еще не слышали моего молчания, - нехотя буркнул Емельян и отвернулся, посмотрев на озабоченное лицо Александра, устремленное в конец автобуса поверх голов сосредоточенных на езде пассажиров. Емельян тоже стал смотреть в боковое окно, провожая задумчивым взглядом знакомые улицы города и свои незнакомые мысли, которые приходили ему в голову по каким-то как будто бы своим делам и транзитом уходили дальше. Только вот куда? И почему ему нельзя туда же?
 Обернувшись к Александру, он кивнул ему головой, не имея возможности видеть то же что и Александр из-за своего роста.
- Пока не пойму, но, похоже, что нас сопровождают, - вполголоса ответил он.
- Какая честь, - усмехнулся Емельян, - И что будем делать?
- Не знаю. Сейчас будет вокзал. Народу много. Стрелять вряд ли будут… Хотя… кто их знает. Посмотрим. Ты только держись за мной и не отставай…
Емельян тяжело вздохнул, сверяя свое физическое состояние с предстоящим марафонским бегом по пересеченной местности… Да только какой из него бегун. Он и спортом то занимался только в детстве и то на уроках физкультуры под угрозой вызова родителей в школу.
Он снова тяжело вздохнул, сочувственно покачав головой самому себе.  Вот так история писанная заживо; басня без морали и смысла; проза без слов с сюжетом по умолчанию; лживый памфлет, который не перекричишь; обстоятельства, которые не переспоришь; инверсивный обман, который не переврешь.
Но если бы хотя бы знать, куда бежать… знать куда сворачивать ему в это будущее без кавычек и пояснительных скобок, без вопросительных знаков и клякс нелепости… Пусть! Что им стоит? Языком – как волшебной палочкой! Ну?
- У Вас такое бледное лицо… Вы не больны? – участливо поинтересовалась женщина.
- А у Вас веснушчатое, так что с того? – как-то недружелюбно ответил Емельян, пытаясь в этот момент осознать себя в бытии, таким образом испытывая реальность в ее правдоподобии. И действительно, было какое-то подобие, а вот правда… Тогда что же это за имитация? Чей это аналог? Чей сублимат?
- У меня есть с собой аспирин, - не обращая внимания на грубое высказывание продолжала женщина, - Неделю назад у меня было какое-то недомогание… Ездили с мамой на дачу и вот… А таблетки так и ношу с собой.
Она порылась в сумочке и вытащила две таблетки, протянув их Емельяну.
- Съешьте. Вам полегчает, - убежденно добавила она.
Емельян хотел было отказаться каким-нибудь ехидным высказыванием, но сдержался. Подумав секунду он, молча, взял таблетки и, распечатав их, проглотил, сморщившись от оставшейся во рту горечи.
- Спасибо. Мне и в самом деле, что-то нездоровится, - признался Емельян, благодарно посмотрев в добрые и улыбающиеся глаза женщины.
Автобус тем временем повернул на привокзальную площадь, где и в самом деле народу было в преизбытке. Вот только чувства безопасности это нисколько не прибавляло.
- Вот и приехали, - со вздохом произнесла женщина, глядя в окно на иллюминированную красочными вывесками, рекламными щитами и мигающими витринами павильонов площадь вокзала, усыпанную многолюдьем и разнообразным транспортом. Она снова обратилась к Емельяну.
- Видите вон тот белый павильон с вертикальной вывеской? Я там работаю продавцом. Так что заходите. Буду рада Вас видеть. И уже выздоравливайте, - кокетливо пожелала она.
- Постараюсь, - заверил ее Емельян, бросив взгляд на сильно встревоженное лицо Александра.
- Ну что? Ты готов к неожиданностям? – хмуро спросил он.
Емельян озадаченно отвернулся, наткнувшись на вопросительный взгляд женщины, услышавшей обращенные к нему слова Александра.
- А у Вас случайно таблеток от неожиданности нет? – искусственно улыбаясь, спросил ее Емельян.
- У вас неприятности?
- Так… судебные прения между бытием и бытом, споры сути с суетой, -  хмыкнул он.
В это время автобус остановился, открывая двери.
- Так вы заходите, - спускаясь со ступенек, крикнула она намеренно замедлившему Емельяну, увидевшему вместе с Александром подошедших к автобусу двоих мужчин в штатском в компании двоих же вооруженных «ОМОНовцев», которые внимательно оглядывали  выходящих. Киношная ситуация которую, если  заранее не отрепетируешь, то уже никакая импровизация не поможет.
- Значит, так… Я иду на них, а ты в это время бежишь на вокзал. Там увидимся. Все понял? – скороговоркой бросил Александр, проходя вперед Емельяна.
- Нет не все. Где увидимся? – хотел уточнить Емельян, но Александр уже сошел с автобуса и направился в сторону «ОМОНовцев». Испытывая неподдельный страх, Емельян выскочил следом и в смятении чуть не сбил с ног ту самую женщину в очках которая, сообразив о происходящем по его поведению и встречавшим пассажиров «ОМОНовцам» осталась дожидаться его, руководимая каким-то непонятным чувством и желанием как-то помочь ему.
Не говоря ни слова, она сунула ему свою сумку, взяла его под руку и прижавшись к нему, создавая вид супружеской пары, повела его в противоположную сторону, проговорив ему в полголоса:
- Не оборачивайтесь и ведите себя естественно.
Но Емельян все же обернулся, увидев стоящего под прицелами автоматов Александра, которому надевали наручники.  Встретившись глазами с одним из «ОМОНовцев», он отвернулся, почувствовав как у него бешено заколотилось сердце высекая искры и ноги стали ватными, утратив ощущение земли под ногами… Куда же она делась? И что это за галлюцинация исчезнувшего мира? Или мир и был галлюцинацией? Вот так камуфлет! Глупый казус! Какая-то внезапная деструкция всех органов восприятия окружающей действительности! Информационный демонтаж. Развал. Распад. Стертые файлы. Вырванные страницы и вся реальность скомканным листом; монолитом раздробленным в щебень; древом жизни разбитым в щепы… Как же ему прожить эту ситуацию? Как выступить из этих обступивших его несанкционированных обстоятельств? И он еще куда-то идет, влекомый за руку совершенно незнакомой ему женщиной… Разве она знает дорогу? Разве она знает брод по этим зловязким топям? Разве ведом ей выход из этого спертого помещения непроветриваемой реальности?
- Эй! Стоять! – услышал Емельян окрик из-за спины, хлестнувший его наотмашь по слуховым мембранам. Окрик не из этого мира. Не из его сюжета. Не из его жизни. Откуда-то со стороны незнакомых сторон. Было понятно, что он предназначался ему и Емельян, не чувствуя ног, рванул что было силы, наспех бросив сумку испуганной женщине. И он мчался не успевая думать; мчался намного быстрее осознания самого себя; мчался мимо времени и реальности, загружающую его мозг набором бессвязной информации, которую не кому было обрабатывать, потому что сам он был где-то далеко от самого себя… Может они его не найдут там? Может, не увидят? Может они оставят его в покое на этой заповедной территории? Территории непознанных величин; территории несказанного; территории типографских пробелов, пропущенных слов, неоконченных фраз, потерянных мыслей… Он мчался в здание вокзала, небрежно расталкивая прохожих и за ним мчались бегущие по строкам: живущие бестселлерским ритмом преследователи чужих сюжетов… Но кто же все эти безучастные ко всему люди? Что это за массовка? Чью картину они играют?
- Посторонитесь! – выкрикивал он, - С дороги!
И снова мчался, не разбирая дороги и смысла происходящего. Он даже не заметил, как в руках у него оказался пистолет, которым он бесцельно размахивал, отпугивая прохожих.
- Дорогу! Дорогу!
Пробежав через зал ожидания, он выбежал по лестнице на второй этаж и выскочил на платформы железнодорожных путей, где толпилось множество народа, ожидая прибытия поезда. Перескочив через пути, он выскочил на другую платформу и нырнул под стоящий поезд, производящий посадку. Перебравшись еще через один поезд, он побежал вдоль путей не решаясь оборачиваться. Затем снова нырнул под поезд, выбрался на перрон и опять побежал с трудом вникая в лихорадочную скоропись безмаршрутных событий, несущих его по шпалам путей в никуда – но туда ему и дорога, а уж оттуда рукой подать до новых измерений, новых восприятий, новых мыслей и ощущений…
Добежав до конца пассажирского состава, он свернул, уперевшись в выходящий с запасных путей маневровый локомотив. Не долго раздумывая, он вскочил на подножку, ухватившись за поручень. Открыв дверь, он забрался в кабину к машинисту, ответив на его гневное лицо, готовое разразиться бранью бескомпромиссным девятимиллиметровым аргументом, нацеленным на него.
- Жми на педали маэстро! – усталым, изможденным голосом приказал Емельян.
- Какие педали? Это же электровоз, а не жигули, - осторожно иронизируя, возразил мужчина, вопросительно поглядывая на черный зрачок дула пистолета.
- Не умничай! Разгоняй эту долбанную телегу и побыстрее… А то на свидание опаздываю.
- Но нам нельзя покидать маневровый сектор…
- Жми, я сказал! – заорал Емельян, ткнув ему пистолетом в лицо, - Жми или я не ручаюсь за твою целостность!
- Ладно, ладно…Но нам нужно сообщить диспетчеру…
Емельян с маху ударил рукояткой пистолета в челюсть.
- Еще будешь разглагольствовать? – угрожающе процедил Емельян.
Мужчина вытер выступившую на губе кровь и молча потянул на себя рычаг ускорения. Локомотив ощутимо стал набирать скорость.
- Вы не ведаете что творите. Это неизбежная авария.
- Я же сказал, не умничай, - зло повторил Емельян, - Сигареты есть?
- Что?
- Сигареты говорю, есть? – раздраженно крикнул Емельян в небритое лиц мужчины.
- Папиросы.
- Давай сюда.
Мужчина протянул ему пачку, искоса поглядывая на трясущиеся руки Емельяна. Поймав его взгляд, Емельян спросил:
- Что? Думаешь, как завладеть оружием? – усмехнулся он, - Ничего не выйдет, дружище.
Емельян снял пистолет с предохранителя, не сводя с него прицела.
- Мой тебе совет, - продолжил Емельян, - Когда идут события, лучше посторонись и дай им пройти, чтобы они случайно  не остались и не стали твоими. Прикури-ка лучше папиросу, - попросил он.
Мужчина взял пачку обратно, достал папиросу, прикурил и протянул Емельяну.
- В самом деле, опаздываешь на свидание? – хмуро полюбопытствовал он.
- Да. Со своим будущим, - ответил Емельян.
Электровоз тем временем уже набрал приличную скорость и скоро, оставив позади посадочные платформы, пассажирские поезда, сигнальные семафоры… они мчались по пути в неизвестность, подминая под себя шпалы, прогоны, километры, пригородные пейзажи, усталые мысли, бьющее напором в стекло будущее… Откуда оно это будущее? Откуда летят в них эти осадки хлипких секунд? Эти снопы бесчисленных минусов вычитающих жизнь? Как же попасть в него, минуя эти скоростные автобаны закономерностей; эти линейные магистрали логики; эту строчную хрестоматию преступления и наказания?... Забежать бы, чтобы перевести стрелки путей, уводящих с этой свихнувшейся реальности. Потому что ужасно предположить, будто этот мир нормален; страшно подумать, будто такова здоровость и разумность; и невероятно поверить, будто так все и должно быть! Мир, который логически не доказуем; математически не решаем; словесно не сказуем… Что же это? Некая пространственная нелепость; грибковый нарост на реальности; информационная опухоль; ноосферная язва…
Не думать бы. Перестать видеть, замечать, слышать, говорить… и верить. Верить этим гнилым постановлениям мира сего! Верить этим дизайнерам, декорирующим преисподнюю. Этим модельерам, за фасоном и стилем прячущих уродливость тлеющей плоти. Этим парфюмерам, скрадывающим смрад и зловоние ароматами духов и дезодорантов. Этим инноваторам моды, сочиняющих оды греху и пороку. Этим проповедниками гламура, сеющим адские семена разврата и растления… Но все видимое нами – неведение наше. Все слышимое – лесть, рождающая спесь. Все что ни делаем – то немощь, тщащаяся мощи. Все ощущения – отвлечение. Нас вывели в «эфир» - и там мы окончательно уснули. Мы в «сеть» вошли – и там увязли. Мы все «на связи» - мертвыми узлами. Но кто же покрыл все это покрывалом не значенья? Кто убедил, что все не то, что есть по смыслу слова?
И так грустно. Так мучительно тоскливо, хоть плач. Вот, теперь он потерял и Александра, оставшись совсем один. Как же быть? Куда деть себя так, чтобы даже самому не знать? Куда исчезнуть? Или, как пройти незамеченным по этим поселения плоти? Через эти пастбища пасущихся тел? Как пробраться, чтобы не видеть и не слышать это экзальтированное форте многоголосого мира?
Не стоило ему убегать. Нужно было остаться и как-то помочь Александру. Ведь это он втянул его в эти приключения с заранее обреченным эпилогом. Нужно было вместо него, пойти самому и сдаться. Ведь это он нужен им, а не Александр.
Емельян тяжело вздохнул, удрученный горькими и безотрадными размышлениями. Глубоко затянувшись, он произнес:
- Давай-ка тормози свою колымагу. Мы возвращаемся. А то и  в самом деле нарвемся на какой-нибудь состав.
- Не могу, - спокойно отозвался мужчина.
- Это как это? – не понял Емельян, - Я сказал, тормози, значит тормози.
- Я же говорю, не могу. Посмотри назад.
Емельян посмотрел в зеркало заднего вида и обомлел. На расстоянии двухсот метров от них шел пассажирский поезд по тому же самому пути, который занимали они.
- Вот это да! – потрясенно воскликнул Емельян, - И что будем делать? – растерянно спросил он.
Мужчина усмехнулся.
- Сначала натворите делов, а потом спрашиваете, что делать? – недовольно проворчал он, - звонить нужно диспетчеру, чтобы нам дали запасной путь там, где он будет делать остановку…
- Ну, так звони, - занервничал Емельян, не дав ему договорить.
-Может, опустишь свою игрушку? А то устал, небось… Руки то вон трясутся, - он покачал головой, глубоко вздохнув, - И откуда вы такие бесшабашные герои беретесь.
Емельян опустил пистолет на колени.
- Звони, давай, - стараясь держать себя в руках, повторил Емельян.
Осуждающе посмотрев на него, мужчина снова покачал головой. Достав папиросы, он прикурил, несколько минут молча обдумывая что-то. Затем соединился с диспетчером и долго о чем-то разговаривал несколько раз меняясь в лице.
- Ну что? – нетерпеливо полюбопытствовал Емельян.
- А ничего хорошего, - резко ответил тот, - Уголовное дело, вот что. На станции нас будут ждать, так что лучше для тебя исчезнуть до прибытия туда…
- Ты предлагаешь прыгать на ходу?
- Я тебе ничего не предлагаю. Сам делай выбор. Если сможешь ответить за свои действия, то чего тебе бояться. А если нет… Смотри сам.
Емельян ошалело уставился на него, с трудом представляя себя в роли каскадера. И чего только не испробовал он за эти несколько дней, которых хватило бы не на одну жизнь.
Устало потерев ладонью, лицо он вздохнул и ответил:
- Что ж ты прав, - обреченно согласился Емельян, - Придется прыгать. Расстояние позволяет, чтобы немного притормозить?
Мужчина пожал плечами.
- Не знаю… Давай попробуем…
- Что ж, я готов, - решительно сказал Емельян, глядя на травянистые откосы с реденькими молодыми деревцами… И все таки было страшно. Неимоверно страшно. Это ведь не прыжок с лихой строки на книжные поля; и не слово слетевшее с уст и упавшее в чье-то сердце, а то и оземь – не больно; и не киношный монтаж каскадеров с подстраховочными канатами и матами… Прыгать предстояло в живую, от первого лица; прыгать в реальность, в законы физического мира, в условности биологических свойств тела… Да. Прыгать нужно было по-настоящему, и при этом стараться не сломать себе шею или другие части тела. Сможет ли? Получится ли?
Локомотив стал затормаживать, прекратив прения Емельяна со своими заголосившими страхами…(а он и не знал, что он умеет настолько бояться). Открыв дверь, он слез на ступеньку и когда мужчина крикнул: «Прыгай!», он, глубоко вздохнув, прыгнул, изменив содержание здравого смысла и логику построения строчного текста, осуществив случайность и воплотив абсурд… И вот он место, где так не хватает реальности; пространство, в которое даже не протиснешься; диковинное бытие в котором все дико и все в новинку. Итак – не верю! Не верю в случайное сотворение вселенной! Не верю в случайные судьбы, случайные происшествия, случайные обстоятельства! Не верю кавычкам, скобкам и восклицательным знакам! Не верю кричащим, не верю смеющимся, не верю доказывающим и убеждающим! Не верю каждому, кто  не верит Богу! Не верю себе, своей воли, уму, желаниям, помыслам – этим лжесвидетелям клевещущим на истину… Не верю! Но верю Тому, Кто все сотворил и всем управляет! Кто создал человека и мир произрастил и в Чьих руках, судьбы всего мира и каждого отдельного человека. Ей говорю! Тому верю! Ибо Он точно то! Бог, сотворивший все из ничего! Единый Автор Книги жизни писанную Живым Словом и воплощенную Духом Святым. Верую Господи! Помоги!
На какое-то мгновение, коснувшись земли ногами, его с силой швырнуло на землю, и он несколько раз кувыркнулся движимый остаточной инерцией мчащегося локомотива. Распластавшись на спине, он сморщился, прислушиваясь к голосу своих ощущений и чувств, которые, как странно, мирно говорили о чем-то своем на каком-то своем языке. Разве он ничего не сломал? Ничего не повредил? Не ударился, не ушибся? Поговорите же с ним, чтобы он поверил, что так бывает.
Открыв глаза, он увидел перед собой топазовое пространство безгоризонтного неба, с редкими перышками облаков… Так вот какова она эта бесконечность! Вот же, он прямо перед ней и смотрит в нее… И как отрадно и радостно, что он не видит конца и взор не оцарапывают горизонты. Так и остаться бы лежать, отдыхая взглядом от нагромождений мира сего! Так и уснуть бы, уткнувшись лицом в небо как в пуховую подушку! Не вставать бы совсем, чтобы уразуметь хоть нечто, чтобы хоть что-то понять, хоть что-нибудь осмыслить…
Емельян глубоко вздохнул. Вот взять бы, да пойти по этой отвесной вертикали, минуя сферы и этажи мироздания; минуя иллюзии, сны и наваждения этой ирреальной реальности в поисках вожделенного инсайта! Кто бы мог подумать, что небо начинается не где-то там, а вот прямо тут, чуть выше уровня голов человеческих…
Но так и лежать бы в шаге от неба, в ударе сердца от вечности, лицом к лицу со всей вселенной! Да не моргать бы и не дышать, и не думать думы умом человеческим выдуманные, а полностью отдаться в руки создавшего все это не сказуемое изящество живого мира! Истинного мира! Мира исполненного реальности и Животворящего Света!
Но нужно вставать. Нужно идти. Куда? В какую сторону? Где осталось его незаконченное продолжение?
Крякнув, Емельян поднялся, снова удивившись про себя, что он не получил ни одного ушиба. Подождав, когда проедет пассажирский поезд, шедший позади локомотива. Емельян выбрался на пути, отряхнулся, оглядев свой далеко не идеальный прикид и неторопливо ступая по шпалам, направился в сторону города, с тоскою и горечью обдумывая все произошедшее. И что-то еще произойдет. И кто знает, сколько еще останется непроизойденным.
И так грустно стало. И сердце как-то неприятно занудило… - устало жить не по понятиям? Биться в холостую? Стучаться в чужие двери, за которыми чужбина чуждая да чьи-то порожние сердца не по правилам морали и этики? Или любовь к Анжелике оказалась не в пору?
Но все! Нужно ставить точку этим коллизиям не по ранжиру. Ведь где-то же должен быть выход из этого театра дешевых драм. Потому что уже так хочется прежней жизни с маленькими житейскими заботами; с философскими шаржами по три улыбки за выход; ночными прогулками по неоновым снам города; тихими вечерами за книгой  или у телевизора в объятиях…, да хоть бы и одиночества, оно не предаст… Только вот ни дома, ни работы, ни его внедорожника, ни даже телевизора с книгой у него нет…, да и сам он на правах дворового «Шарика». Все он бездумно заложил за это вот будущее, с аппетитом переваривающее настоящее в дурно пахнущее прошлое.
Впрочем, было бы желание построить все заново. А уж если посадить это желание в грунт времени да возделывать с верою, то и прорастет. Непременно прорастет. Все возможно верующему.
Только бы вот с Александром все уладилось. Где он сейчас? Что с ним? Емельян тяжело вздохнул, казня себя за то, что втянул в эту грязную и непонятную историю Александра. Но… что сделано, то сделано: прошлое уходит, не возвращаясь и даже не оборачиваясь. Как же быть? Может пойти к этим «федералам» и сдаться? Бред! Александру это все равно не поможет. А впрочем, чего метаться? Раз уж решил разузнать все про этот завод, значит разузнает. Да и поздно уже менять дорожку и отступать. К тому же столько вытерпеть и столько пережить…, да разве того ли ради, чтобы сейчас от всего отказаться, все бросить и сдаться? Но это трусость. Трусость и малодушие. Нужно идти до конца. До самого конца. Терять то ведь к тому же, все равно больше нечего – разве только самого себя.
Приободрившись духом, Емельян быстрее зашагал по шпалам, увидев  появившийся вдалеке пригород, где он надеялся найти какую-нибудь забегаловку, где он мог бы немного подкрепиться. А заодно поймать машину, которая подбросила бы его до того загородного парка, откуда и началась эта затянувшаяся эпопея.