На взлётной полосе. Глава 35

 Собака Глаша, мужественно переносившая свое одиночество без хозяина, несказанно обрадовалась Якову, когда тот наконец вернулся и переступил порог родного дома. Она облизывала ему руки, норовила лизнуть в лицо, крутилась, вертелась и не могла успокоиться.

 — Пойдем погуляем, — ласково потрепав ее за уши, позвал Яков, и они вышли на улицу.

 Было уже совсем поздно, за полночь. Глаша бегала по пустому темному двору и через каждые пять секунд возвращалась к Якову, проверяя, не исчез ли он. Яков сидел на скамейке и думал.

 В какой-то момент собака подбежала к нему, села рядом и, глядя в глубь двора, в темноту, глухо зарычала. Там метнулась черная тень и огонек.

 "Зазыкьяра искать не надо. Он сам меня найдет", — вдруг осознал Яков. Он встал, похлопал себя по ноге, показывая Глаше, что пора домой, и двинулся к подъезду.

 — Я знаю, где Хозамар, — в полной тишине четко проговорил Яков так, чтобы черная тень это услышала.

 Ответа не последовало, и Яков с собакой исчезли в подъезде. Дверь закрывалась, домофон свистел подозрительно долго. За это время Яков поднялся уже на два лестничных пролета. Ощутив присутствие кого-то третьего (кроме него и собаки Глаши), Яков прислушался и скосил глаза вниз.

 — Дед Мить, ты там ногу не можешь на ступеньку поднять? — негромко спросил он. — Помочь?

 — Тебя пасут, дядь Яш, — как никогда по-стариковски проскрипел снизу Митя. — Сейчас я срисовал его. Мрачный, щучий хвост! С бородой, — Митя хлопнул своей дверью, напоследок воскликнув, как свиристель: — Ой! Ай! Совсем я стар стал! Ноги мои не несут меня больше! Бросаю кости тут. Не поминайте лихом меня, соседи. Закончился ваш Дед Митяй! Как порох в пороховнице! Как дым в трубе!

 Яков в тишине улыбнулся и подумал: "Забыл сказать, что деньги на похороны под раковиной в полиэтиленовом пакете".

 
 ***

 На следующий день Яков обедал на веранде кафе "Лямзик" в компании пенсионера Руслана Артуровича, соседа с пятого этажа. У Руслана Артуровича была жена-кулинарка, куча детей и внуков, но это отнюдь не мешало ему периодически сбегать от них и в одиночестве предаваться поеданию мяса под жидкость с градусами и сочинению стихов. Яков, тоже заказавший себе двойное азу по-татарски и графинчик водки, стал для него настоящей находкой. Они пили рюмку за рюмкой и развлекались поэтическими состязаниями.

 — Ты рожден человеком не затем, чтобы жрать! — говорил Яков, с удовольствием отправляя в рот вилку со здоровенным куском мяса.

 — А чтоб кушать культурно и на грудь принимать! — не задумываясь, продолжал Руслан Артурович. — Теперь моя строка, Яша, слушай! А ну сочиняй: "Я гуляю не как все!"

 — Я гуляю не как все, — повторил Яков, — а по взлетной полосе. Ну а солнце чертит круг прямо с севера на юг. Почему же так случилось — наше солнышко забылось? То ли компас мне купить, то ли надо меньше пить?..

 С соседних столиков раздались аплодисменты.

 — Ты меня сделал, Яша!  — радостно закричал Руслан Артурович, подкручивая пышные пиратские усы. — Но я возьму реванш! Сейчас еще по рюмочке давай!

 — У нас с тобой, отец, не "Лямзик" получается, а "Стойло Пегаса", — заплетающимся языком заметил Яков. — Я сейчас приду. — Он встал из-за стола и нетвердой походкой двинулся на выход, в сторону скамейки с бородачом, уже минут десять не спускающим с него глаз.

 — Покурить? Тут можно курить! — попытался остановить его коллега по писательскому цеху.

 — Воспитание не позволяет! — галантно расшаркавшись, объяснил ему Яков и, выйдя на улицу, направился к своему перекачанному, татуированному преследователю. Не рассчитав скорость, он потерял равновесие и повалился прямо на парня. — Дай закурить, бро! — промямлил он, вцепившись двумя руками в его одежду, чтобы не сползти на землю. 

 — У меня в машине. Тут недалеко, — кивая куда-то в сторону подворотни, тихо, в свою пушистую бороду пробубнил незнакомец.

 Яков с готовностью встал и последовал туда, куда его пригласили. Он был очень пьян, но изо всех сил старался это скрыть, подстраиваясь под ровный шаг бородача. В темной подворотне перед ним возникли еще две фигуры. Лиц сквозь их густые черные бороды было не разглядеть.

 — О! — икнув, воскликнул Яков. — Как дела, хорошо? Андестенд? Нишосы, что ли? По-нашему не понимаете? — удивился он, и его мотнуло прямо в объятия одного из похитителей, который тут же начал крутить ему руки, а второй ринулся помогать.

 Все это они проделывали молча.

 — Ну чего вы?! — обиженно захныкал Яков. — Не надо со мной так! Нежнее! Я буду жаловаться!

 Но и на эти реплики неизвестные не отреагировали. Они молча потащили практически не сопротивляющегося Якова в автомобиль с тонировкой на стеклах, затолкали его туда, сразу же всего общупали, обыскали, но не нашли ни оружия, ни телефона.

 Якова везли на заднем сидении между двумя бородатыми верзилами. Впереди ехали еще двое. По их безмолвию можно было предположить, что они дали обет молчания или за какую-то провинность им всем вырезали языки. Однако молчаливость, судя по всему, просто была их привычным состоянием и отражала тишину в сознании. Когда аромат алкоголя, который источал Яков, стал досаждать его "тюремщикам", левый бородач сказал:

 — Ты, пес, так рано зачем пьешь?

  Яков, до этого мутно смотревший в окно, уже ничего не соображая, с удивлением уставился на соседа и пьяно промямлил:

 — Ты кто такой? Руслан?! Да ты в хламину!!!

 — Я не Руслан. Я не пью, — презрительно, чисто по-русски (без акцента) отозвался тот.

 — Не пьешь, ага! Свое имя забыл! Где здесь туалет? — беспокойно заворочался Яков, расстегивая ширинку и собираясь выйти наружу на полном ходу, но внезапно весь обмяк и заснул. — Аааааа... — блевотным голосом тянул он во сне всю оставшуюся дорогу, вызывая чувство омерзения у всех попутчиков.

 
 ***

 Они приехали в самое тихое и безлюдное место на окраине города: за разрушенными временем трубами ТЭЦ, за бурьянами, за сломанными заборами, ямами и помойками, свалками и бомжовским лежбищем догнивал и истлевал заброшенный тепловозоремонтный завод. Ржавые тепловозы на ржавых рельсах, гулкие темные цеха, колючая проволока, мухоморы и пауки — всего было вдоволь в облюбованном Зазыкьяром уголке.

 Глубоко спящего Якова приволокли под обе руки. В некогда дизельном цехе их поджидал Зазыкьяр, сидевший по-турецки на огромной покрышке от самосвала, заложив ладони за голову и жуя в белозубом оскале жвачку.

 — Заводите, заводите, я его резать буду прям щас и жрать, — Зазыкьяр презрительно сплюнул свою жвачку и живенько соскочил с шины, будто у него нет ни веса, ни гравитационной зависимости от земли. — А че такое? Били его? Я вам разрешил?

 — Не били. Он пьяный, пес! Мы его из кафе взяли. Он пил там.

 Зазыкьяр, такой же мелкий, как и его брат, но более нервный и агрессивный, вытаращил круглые бледно-голубые глазки и обошел спящего Якова, который стоял на ногах только потому, что его держали под руки два бородача.

 — Ай, не знал, не знал, что он у нас так может! — глядя снизу вверх на качающегося Якова, прошептал Зазыкьяр. — Смерть моего брата праздновал, значит… А про меня не подумал…

 — Вчера он сказал, что знает, где Хозамар, — поспешил сообщить один из бородачей.

 — Убил он моего брата. Мне ночью полковник Харин сказал — Харитон! — прошипел Зазыкьяр, пристально вглядываясь в непроницаемое лицо Якова. — А он ведь не знал, что Харин — мой информатор… Он выпрыгнул со своей девкой, а брата моего в вертолете оставил… Они и труп его нашли… Я все знаю…

 "Харитон — это Харин? — оторопел Яков. — А мы-то с Митьком думали на Харитонова. Вот я влип…"

 Внешне Яков постарался ничем не выдать своих эмоций. И как ни присматривался к нему Зазыкьяр, никакой тени смущения, никаких нервных сокращений мускулов на лице своего спящего врага не заметил.

  — Киньте его в подсобку, пусть проспится, — продолжал Зазыкьяр. — Хочу, чтобы он трезвым был и знал, кто и за что его убил. Всех сегодня посажу на поезд в один конец: женщину его — за то, что сорвала мне операцию; Харина — за то, что забыл обо мне… Тут вечером красиво будет. Я буду снаружи смотреть. Жаль, ты не увидишь, Яш…

 Якова, словно дрова, сгрузили в темноту и прохладу какой-то комнатушки, пахнущей досками, стружкой и пылью. Дверь захлопнулась. Свет в эту каморку проникал через круглое отверстие вентиляции сквозь давно замершие, пушистые от пыли лопасти пропеллера.

 — Я увижу, — тихо пробормотал Яков в ответ на последнюю реплику Зазыкьяра. — Ты не увидишь.

 Он совершенно неотвратимо понял, что Глаша скоро будет здесь. Что никакая сила теперь не спасет ее, ведь руководить поимкой Зазыкьяра с этого дня назначен Харин. И еще он понял, что должен сделать все возможное и невозможное, чтобы вытащить ее и себя. Без всякой поддержки Мити, потому что он не придет.

 "С Зазыком их здесь, если я всех видел, восемь человек. Приедут еще несколько — привезут Аглаю… Харин приедет со своей свитой. В итоге, может, будет человек пятнадцать. Что мне с ними со всеми делать?" — размышлял Яков.


 ***

 — Эй, — раздался вдруг тихий шепот из дальнего угла каморки. — Я все слышал. Хочешь, помогу тебе?

 Там, в углу, зашевелилось что-то мохнатое, как тысячелетняя пыль, местами склеклая в камень.

 — Ты кто? — тоже шепотом спросил Яков.

 — По паспорту я гражданин России, — хрипло рассмеялась пыль и стала двигаться в сторону Якова.

 — А конкретнее?

 — А конкретнее — я здесь на твое счастье. Твой день, видать! Здесь есть выход, но о нем знаю только я, — существо похлопало рукой по полу, на котором оно сидело по-турецки.

 — Лаз какой-нибудь? — Яков быстро подобрался к существу и, постучав ладонью по полу рядом с ним, понял, что под слоем грязи и пыли — пустота.

 — Там есть выход наружу! — сообщил незнакомец, при ближайшем рассмотрении оказавшийся мужчиной, он зацепился за невидимую ручку и открыл люк. — Иди! И не оглядывайся!

 Яков покачал головой.

 — Нет... Я не могу.

 — А чего сидеть тут? Ждать, когда рванет? Если этот бандюга не шутит, то скоро от моего любимого дизельного цеха не останется ничего. А он с утра взрывчатку тут развешивал, — шепотом сообщил неизвестный.

 — Не знаю, верить тебе или нет, но, видно, у меня нет выбора, — задумчиво разглядывая существо, проговорил Яков.

 Перед ним сидел человек лет пятидесяти, по виду — а-ля Будулай: с седовато-черной гривой, в черной кожаной жилетке поверх черной рубахи, в черных спецназовских брюках и длинных сапогах.

 — Верь, — властно сказал человек и протянул руку. — Я Драгош.

 — Драгош? Что за имя? Я Яков.

 — Нормальное славянское имя.

 — Серб, что ли?  Хотя похож на цыгана.

 — Ни то и ни другое. Бомж. Теперь у меня такая национальность. Жил тут последние два года. В ДОЦе зимой, тут — летом. А вчера приехали эти. Мой ящик с книгами сожгли ночью — костер жгли... Твари, не прощу им...

 — Что за книги-то? — с любопытством, блеснув глазами, пододвинулся Яков к Драгошу.

 — Всякие... Достоевский, Чехов, Гюго, Стендаль, Экзюпери... Стихов сколько было!.. Как я тут их читал долгими зимними вечерами… Засвечу лампочку от аккумулятора. Чаек вскипячу, попиваю с брусничным вареньем — и читаю вслух Северянина, Вертинского... А эти пришли и сожгли мою библиотеку, теперь взорвут мою летнюю квартиру. Надо бы уйти... А то поймают — и на меня все свалят... А куда я уйду?..

 — Драгош, брат. Не знаю, почему ты так живешь... Но за книги их надо наказать... Ты предложил мне свою помощь... Я подумал и понял: да, мне нужна твоя помощь.