Путь

Алиса Алисова

Путь

      Шел тринадцатый день пути. Солнце стояло высоко, поля светились наливающейся рожью, птицы щебетали где-то в ясном безоблачном небе. Он шел по полю, с непокрытой головой; припекало. Даль была пустынна и безлюдна — ни строений не видно было, ни людей. Дороги — и той не было. Колея среди поля, заросшая травой, низко стелющимися вьюнками с маленькими бледно-розовыми цветами-граммофончиками и листиками, похожими на плющ. Он присел на корточки, потрогал их — нет, более тонкие и нежные, чем у плюща. И лепестки — как тонкий шелк. Он прикасался к ним осторожно — боялся помять своими заскорузлыми пальцами, отвыкшими от такой нежности. Он сел, скрестив ноги, земля была теплой, чуть-чуть пыльной — пахнуло чем-то забытым и тонким. «Нежное как воспоминание»  — вдруг всплыли строки, и он удивился им — надо же, что помнится. Казалось — никого   в этом мире, кроме него, нет; и весь  мир существует только здесь и сейчас — и захотелось вдохнуть его, раствориться в нем и остаться навсегда. Чтобы никуда больше не идти. Да, собственно,  — уже и некуда. Думать ни о чем не хотелось. Он смотрел, чуть прищурив глаза,  — колея быстро терялась среди поникших колосьев, за ними — зеленые низкие холмы, которые чем дальше, тем будто бы становились выше и туманнее, пока совсем не сливались с далеким синим лесом. Дальше — граница. Ему надо было перейти ее и добраться до условленного места. Там ему передадут информацию о дальнейшем. Он привык к кочевой жизни, ему не очень важно было то, чем он занимался — и он даже не очень понимал — чем, и зачем он это делает. Ему нравился путь — чем бесконечнее, тем лучше. Никакая погода его не пугала, он всегда был готов отправиться — лучше всего пешком. Но приходилось, конечно, и самолетом, и поездом, и автобусом, и даже на телеге, запряженной старой и покорной деревенской лошадью. Как придется — в зависимости от маршрута и места назначения. Он передавал одну информацию и получал другую — и двигался дальше. Ему доверяли — он был молчалив, не интересовался ничем сверх сообщенного, равно как и целями, для которых его направляли в путь. Но то, что от него требовалось, он выполнял безукоризненно и в срок. На него можно было положиться. И ничего никогда не просил, не спрашивал, не требовал. Вознаграждение — иногда получал, иногда нет, но и здесь не задавал вопросов. Все как-то само устраивалось. Будто помимо него. Иногда, чаще зимой, ему приходилось подолгу застревать в каком-нибудь месте — обычно это были небольшие городки вдали от шумных людских трасс. Где-нибудь в горах. Или лесах. Люди обычно не интересовались, кто он и откуда; как-то само собой складывалось впечатление, что он здешний и просто вернулся. Потом он так же неожиданно исчезал и уже более никогда в этом месте не появлялся. Он обладал странным свойством — всем казался немного знакомым, почти своим, и его не донимали расспросами, он как-то незаметно вливался в ту жизнь, в которой ему приходилось останавливаться на какое-то время.
     Он не заметил, как кончилось поле, и потянулись овраги с обеих сторон. Еще немного — и он прошел границу; еще два часа пути — и он вошел в маленькое селение с несколькими аккуратными домами и крошечной церковью посредине.   Людей по-прежнему не видно. Вечерние тени деревьев почти закрывали дорогу, которая стала ненамного заметнее той среди поля колеи. И это было единственным контрастом — в сравнении с ухоженными и даже нарядными домиками. Он прошел их и повернул направо, к большому раскидистому дубу, которому, верно, была не одна сотня лет. Но не дошел — вдруг темная тень мягко обрушилась на него, он перестал видеть, сердце еще два раза гулко и тяжело стукнуло и остановилось. Путь для него закончился.