Во, житуха то!

Старость - не радость. 
Недавно ещё капризничал апрель, робко дарящий первоцветы, лёгкую зелень, весеннее тепло. Май вдруг одел деревья в нежные шапки цветов, раскрасил луга сочной травой, начистил до блеска яркое солнышко. На сухих тёплых пригорках ребятишки играют в лапту. Зимой стариков старость на печку загоняет, а весной на тёплое солнышко. Сидят они на лавочках, стадо встречают, греют на солнце свои старые косточки и мирно беседуют.  Восьмидесятилетний одинокий бобыль Герасим Николаевич и такая же , как он древняя старица Фёкла Ивовна.  Герасим Николаевич  высокий, сухопарый, бледный старик с болезненным скуластым лицом и коричневой шеей, покрытой сетью морщинистых трещин, сидит в засаленной фуражке в потрёпанной телогрейке, застёгнутой наискосок так, что снизу одна пуговица лишняя, а сверху лишняя петля. Дед опирается корявыми руками на ручку батожка. Фёкла Ивовна костлявая, жилистая, худая старушонка, в серой кофте и в пимах с галошами, укуталась в старую, выцветшую шаль сидит, положив руки на колени, смотрит вдаль подслеповатыми мутными глазами. 
Старик спрашивает:   
- Феклуша, к тебе чё письмоносица-то ноне захаживала? 
Старушонка посмотрела на Герасима Николаевича, пожевала, отвисшими, как у старой кобылы  губами, и молвила:
- Так ведь от Нютки-то письмо почтариха приташшила.
- И чё в ём? – Прошамкал пустым ртом Герасим Николаевич.
Фёкла вздохнула, задумалась, равнодушно и отрешенно глядя в пространство. Сказала, оживившись предстоящим разговором:
- Я, сама-то ить, ты знаш, Миколаич, не грамотна, так я суседску девчонку Клавдийку просила читать. Она сказывала, чё доча моя живёт хорошо-о-о, в достатке.
 - Фёкла, а где  твоя мнучка Нютка ноне робит-от?
- Да сперва в букете робила, хлебом да пирогам торговала. А тепереча она на почве рОбит, как наша почтариха, тоже письма таскат. – Фёкла говорила взволнованно. Волнение выдавала рука, перебиравшая пуговицу на кофточке. 
- А друга мнучка, Ольга-то, чем занимаца?
- Ольга-то? Отписано было, чё она на пивавине играт. – Фёкла разгладила на коленях фартук с пятью складочками. У челдонов Сибири сколько детей женщина родила, столько и складочек на фартуке. Старуха озабоченно посмотрела на Герасима Николаевича.
 - Так я тебя, Феклуша, спрашиваю, где Ольга рОбит, а ты играт.
- Ну, дак, Миколаич, она сулилася приехать на Медовый-от спас. Откедова ужо я ведаю, где Олюшка робит. Вот как приедет, тоды спрошу. А можа, у иё   така работа играючи. – Ответила старуха, поправив на груди шаль.
Собеседник удивлённо, с недоумением пришюрил подслеповатые глаза:
- Во, житуха то! И чё, кажон месяц получку дают?
- А как же, ежели робит играючи!
- Во, житуха то! Большу пензию огребёт, а я вот с колхозной остался, невелика получка, - горестно и глубоко вздохнул Николаевич.
- А ты, Миколаич, никак бороду-то сбрил? Омолодееел! – Замечает собеседница.
- Без её лекше. Из беззубова-то рта вываливаца усё, коды ем. Сноха ворчит. На полу крошево апосля еды остаёца. От и сбрил. – Лицо у старика от комплимента собеседницы стало мягче, естественней и он прошамкал как-то по-доброму, сердечно:
- Тожно, Ивовна мине весть кака-то скоро придёт. Сёдни утресь с потолка на павутине мизгирь прям в руку опустился.
- Можа, от тваво сынка Данилы Герасимовича почтариха письмо-то приташшит?
Старик  закашлялся, откашлявшись он молвил:
- Дай Бог, дай Бог! Всёштаки, сам сулился в отпуске – то наведоваца.  Каждогодно деньги шлёт и всяку всячину в посылках. Можа, сам приедет, дак пособит мине крышу-то у дровяника  починить, ато ить крыша - то протека-а-ат. Заплот-от совсем завалился. Руки-то у самово крюки ужо, не дочево не доходют.
- Загордился твой сынок, глаз-от и не кажет. В городе-то на машине казённой разъезжат. Начальник, – рассуждает Фёкла.
Сидят молчат. Молчание прерывает дед:
 - А от тваво младшова сына Степана ничё не слыхать?
- Дак, с прошлого года уехал невесть куды на зароботки-то – и по сей дён ни слуху, ни духу от его нету-ка. И куды запропал, кровинушка моя, не знай? Он ить, как в воду канул.  Одни переживання. – Запричитала Фёкла Ивовна. Герасим  Николаевич опять глубоко вздохнул, помолчал немного и продолжил пытать Фёклу: 
- Феклуша, можа, он на Мангазею подался? Можа, с им чёнить случилося тамака? В жизни-то всяко быват.
- Не каркай, Миколаич! О хорошем думай, плохо-то само липнет.
- Страшен чёрт, да милостив Бог.  – Успокаивает сосед Фёклу.
- Так-то оно так. Можа, на Николу приедет сЫночка. Охо-хо-нюшки-хо-хо. – Жалостливо и громко стонет соседка, качая головой.
- А у меня крыша-то протека -  а - ат… - в унисон продолжает Герасим Николаевич.
 Мы предполагаем, а Бог располагает. Если хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на завтра.