Савеловъ Главы 2-4

Глава 2
Близ Лужецкого монастыря слышались крики, несколько часов назад здесь было спокойно, но всему приходит конец. В 1618 году поляки, наконец, решились надавить на Можайск. Ожесточенные бои продолжались все жаркое лето, война утомила всех, не было в трех полках русского войска воина, который не мечтал вернуться домой. Тепло очага могло подождать, натопленная изба могла обойтись без хозяина, дети могли вырасти и без отцов. Каждый понимал о необходимости отогнать польско-литовское войско. Если не получится сделать этого, то хотя бы ослабить. Полку Дмитрия Черкасского* было приказано в срочном порядке присоединиться к Лыкову-Оболенскому. Но воевода был не так уж и глуп. Отправив небольшой отряд впереди своего войска, он все еще надеялся на засаду со стороны врагов. Войска Лыкова-Оболенского стояли вплотную к Лужецкому монастырю. Открытое место, чистое поле посреди которого раскинулся монастырь, было идеальным предлогом для нападения со стороны войск Владислава V. Черкасский знал, что без острога там делать нечего. Направить бы туда человек двести, а там монахи и помогут, чем смогут. Ослушаться приказа Пожарского и сэкономить силы или послать умирать от польских секир чьих-то сыновей и мужей. Он не мог на это решиться. Нужно построить острог, а там уже можно и оборону раскинуть. Дай Бог все сложится. 

На рассвете Черкасский сам благословил небольшой отряд и отправил его к Лужецкому монастырю. Там же оказались и Миша с Николой. Буйные и горячие, они сразу же приглянулись воеводе, а тот уже принял их в свой отряд. В схватках с поляками они были жестоки, редко кому удавалось выбраться живым после боя с братьями. Польские стрелы не брали их. На их молодых телах порезы и раны затягивались быстрее, чем у стариков. Польская секира не могла достать до них, а вот руки братьев всегда доставали до шеи поляков и ломали ее с характерным хрустом. Миша всегда говорил о польских шеях, ломать их не стоит никакого труда, словно на ветку в лесу наступишь, вот такой и звук из поляка и выходит. Никола брал хитростью и метко стрелял по полякам, отсиживаясь за высокими стенами острога. 

Отряд уже приближался к Лужецкому монастырю. А Черкасский все еще не мог успокоиться. Велев седлать коня и надежнее закрепить подпруги, он повел своих воинов к монастырю. Выехав, наконец, из очертевшей за несколько месяцев стояний на месте Рузы, воевода почувствовал, как приступ радости и свободы подкатывает к горлу. В воздухе пахло травами и полевыми цветами, благо, что поляки не растоптали все. Воевода нагнал небольшой отряд практически перед монастырем. Никола и Миша рады были увидеть своего воеводу. За год он ни словом, ни делом не оскорбил их, напротив, за такой небольшой срок они уже стали приближены к Черкасскому. Со стороны большей части стрельцов так и отдавало завистью к братьям. Нередко воевода приглашал братьев к себе, новые поручения не давали скучать и топтаться на одном месте. Никола часто ходил в дозор, наблюдать за польскими передвижениями. Он был хитер, посему попасть в польские руки ему не представлялось возможным. А Миша напротив стоял в первых рядах построения и сражался рядом с Черкасским. Сам же воевода часто их нахваливал и желал видеть при себе даже в Москве. 

Решено было отдохнуть, а утром приняться за дело и обеспечить оборону, хотя сам Черкасский все еще сомневался. Он чувствовал, как за ним наблюдают сотни глаз, при этом в глазах этих читалась ненависть и ярость. Воевода понимал, воины устали, лучше всего подумать об опасности с рассветом. А сейчас можно и прилечь, забыться сном. Черкасский не мог уснуть, не успокаивали его и дозорные, сменяющиеся каждые два часа и не заметившие приближения вражеского отряда, но воевода чувствовал, что кто-то рядом. Всего лишь наблюдает и ждет, когда дотлеют угли. В темноте напасть гораздо удобнее. Застать врасплох вот в чем был секрет всех побед поляков. 

Черкасский засыпал с тяжелой головой не от количества выпитого, а от количества мыслей. Он помнил, как несколько раз за ночь он просыпался в страхе за перебитый отряд, в тенях ему все чудились польские плащи. Тяжелый меч всегда был при нем, часто он шутил, как меч спасает его от врагов и ночных кошмаров. Сейчас ему показалось, что это действительно так. Холодная сталь касалась руки, от такого прикосновения сердце вошло в прежний ритм. Черкасский медленно забывался в дымке сна. Утром было солнечно, а отряд все еще был жив. Воевода не знал, кого благодарить за такое. Может быть недогадливых поляков, хотя, если бы они захотели, то выследили и напали еще в Рузе, а там ничего не могло бы спасти пять тысяч воинов. Может быть, все это Бог, что выглядело вполне вероятным. Черкасский был доволен, дрожь прошла, а недостаток сна легко заменялся желанием добраться до места и занять позицию. Больше не было никакого предчувствия, оно испарилось вместе с ночным кошмаром. День обещал быть теплым, хоть и с севера ветер гнал тучи. Дождя не будет, но ветер будет бить прямо в лицо. Воевода окунул голову в бочку с холодной водой. Холод успокаивал его и придавал сил. Отряд Черкасского тронулся с места, уверенность воеводы передавалась и воинам. Они еще ничего не знали. 

 

* Дмитрий Черкасский-Ближний боярин и воевода в Русском царстве; один из видных деятелей Смутного времени и царствований Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича. Всего в полку находилось 5231 человек




Глава 3
Не ведали они, как в трех верстах от раскинувшегося лагеря за ними наблюдают сотни разъяренных глаз, готовых в любой момент напасть на них. В небольшом лесу остановился небольшой отряд жолнежей*, они следовали за русскими еще со времен выезда из Рузы. Мацько вместе с Крылатыми гусарами уже хотел напасть на небольшой отряд, застать их врасплох, задавить их численностью. Он знал, что русские не всегда готовы к неожиданным ударам. Нужно бить по слабым, так проще стать сильным. Он всегда верил в это. Сейчас Мацько и его свита отсиживалась в лесу, воевать пятью сотнями против пяти тысяч русских настоящее самоубийство, но ворон уже летел в сторону польской подмоги. Сейчас они дрожали, солнце не проникало сквозь густой ельник. Им бы развести огонь, вот только нужно держать местоположение в тайне. Дым привлечет внимание. Большая беда была и с фуражом, кони валились от усталости, а в еловом лесу достать хоть что-то, способное восстановить силы не представлялось возможным. Оставалось только ждать. Тут и там наравне с польской отрывистой речью слышалась и литовское растянутое, непринужденное восклицание и немецкий грубый язык. Они жаждали повторения Смуты, после стольких лет уничижений, нужно было поставить русских на место. Но русские и не собирались плясать на польской манер. Повторной смут не будет. Это было известно даже Владиславу V. 

–D;ugo nam jeszcze zimno? Mo;emy i w nocy zniszczy; pasza u rosjan, popatrzy; bym jak za kawa;ek chleba gard;a zniszczy;! Klasztor spl;drowane, nikt im nie pomo;e**, – молодой пехотинец подошел к Мацьку и хлопнул его по плечу. 

–I jestem zm;czony, Madej. Ksi;dz powiedzia;, ;e jeszcze troch; i b;dzie mo;na ucztowa; w rosyjskiej stolicy. Powiedz naszym niech wstaj;, wkr;tce poleje si; krew. Tylko nie nasz***, –Мацько улыбнулся. 

Ворон опустился на ближайшую ветку. Мацько снял записку, развернув ее, он еще ощущал запах свежих чернил, аккуратный почерк выдавал уверенность и скрупулезность, с какой выводилась каждая буква. Трудно было поверить, что за аккуратным почерком скрывается хладнокровный воин и убийца. На листе было выведено несколько фраз. Мацько почувствовал прилив сил, сейчас он обрадует остальных. Мацько забрался на ветку, чтобы оглядеть свой немногочисленный отряд. Разговоры стали стихать, кое-где все еще был слышен спор немца и литовца за место, но такое случилось повсеместно. 

–18 numery tego miesi;ca mamy zaatakowa; rosjan, kazano pali; i zabija;, nie ma lito;ci, rosjanie id; do klasztoru, tam musimy zrobi; nasz wp;yw. Wszyscy ksi;;a m;wi;, jak B;g wybaczy nam wszystkie z;o! **** 

На лице отряда не было написано восторга, скорее, было недоверие к словам. Они дадут открытый бой русским и тогда они точно пойдут на Москву. Русские еще ничего не знали. 

 

*Жолжни – польские пехотинцы 

**Долго нам еще мерзнуть? Мы могли и ночью уничтожить фураж у русских, посмотрел бы я, как они за кусок хлеба глотки вырвут! Монастырь разграблен, никто им не поможет 

***И я устал, Мадей. Ксендз сказал, что еще чуть-чуть и можно будет пировать в русской столице. Скажи нашим пусть встают, скоро кровь прольется. Только не наша. 

****18 числа сего месяца мы нападаем на русских, приказано жечь и убивать, никакой пощады, русские идут к монастырю, туда мы и направим наш удар. Все ксендзы уже говорят, как Бог простит нам все зло




 Глава 4
Они узнали, когда поляки напали на них неожиданно. На подступах к монастырю их уже встретил град стрел. Щиты не спасали, наконечник точно впивался в грудь и перебивал легкое, кровь шла горлом, а трава окрасилась в алое месиво. Никола погиб первым, в его застывших от ужаса глазах отражались проплывающие облака. Он ничего не почувствовал. Поляк под три аршина ростом разрубил его правое плечо бердышом. Никола упал не сразу, ему удалось еще устоять на ногах, пройти с трудом три шага, оставляя позади себя кровавые следы. Никола чувствовал еще руку. А затем все померкло и последнее, что он увидел, было небо. Николай Савелов погиб, он мог быть со своими родственниками в Москве, с боярином Савеловым не думать о войнах и жить в свое удовольствие, но он выбрал остаться в Можайске и теперь расплатился за это. 

Отряд под командованием Чаплинского перекрыл путь снабжения из Москвы. Это было тяжелым ударом, но нужно было продолжать сражаться, можно было отбить путь, но на это ушел бы ни один день. Пытаясь хоть как-то отвлечь внимание Владислава и Ходкевича от Можайска, Пожарский переместился к Пафнутьеву монастырю, откуда он угрожал флангу противника. Воевода как раз получил подкрепление — к нему прибыли астраханские стрельцы и юртовские татары во главе с мурзой Курмашем. Он чувствовал, что сможет справиться с польским натиском, подкрепление пришло вовремя уже тогда, когда поляки начали активно угрожать с флангов. Из монастыря небольшие отряды неоднократно тревожили лагерь Владислава. Вскоре перебежчик из лагеря интервентов, казачий атаман Гаврило Черницын сообщил, что Владислав собирается накрепко осадить лагеря Лыкова и Черкасского и принудить их к сдаче голодом. Припасов в острожках было недостаточно, особенно после того, как в бою был потерян обоз полка Черкасского. Да и сами острожки по расположению были не приспособлены к длительной обороне. Понимая это, правительство уже 22 июля послало к воеводам приказ, разрешающий им в случае необходимости отступить из-под Можайска к Москве, оставив там гарнизон во главе с Федором Волынским и снабдив его достаточным количеством припасов. Черкасский понимал, что это еще не конец, за три дня удалось ослабить поляков, они ожидали, что от русского войска ничего не останется. Они были правы, кровь воинов теперь надолго сбережет Можайск. В этой бойне Черкасский понял, что лучше всего отступить, пусть поляки торжествуют, он должен собрать силы. Черкасский вспомнил, что нужно послать Савёловым в Москву весть о смерти двух родственников. Он сделает это, когда соберется с силами. Стоял 7126 год.* 

 

* 7126 от сотворения мира. От Рождества Христова-1617 год.