Гулкая тишина

         

                На работу надо было сегодня пораньше. Поэтому встал в пол шестого. Полез под душ, окончательно проснулся, и быстро позавтракал, без желания и аппетита.
                Жена слышала, как он возился на кухне, поэтому тоже встала (у нее был выходной – скользящий график, – можно было бы поваляться).
                - Чего так рано? – спросила Маргарита, поднимая глаза на часы, висевшие на стене.
                - Конец месяца, отчет, зашиваюсь. Решил сегодня пораньше…
                - Думаешь – больше заплатят?
                - Надеюсь, верю и жду, - хмыкнули оба. Жена поставила себе чайник – она с утра всегда кофе.
                Никита уже одевался. Жена, не дождавшись кофе, вышла его провожать. Он поцеловал ее в щеку и вяло махнул: «Пока. До вечера».
                Через 5 минут он спускался в метро. Людей было немного. Подкатила электричка, двери шумно разъехались. Никита сел возле окна, погрузился в планшет.
                Пассажиров все прибывало. На одной из станций он уловил аромат, мягкий, далекий. Покосился на соседку. Тонкий профиль, светлые волосы. Черты и волосы ему сразу напомнили… Это, конечно, была не Наташа, просто отдаленное сходство. Но внутри защемило. И это было только начало. Невольно прислушался: тонкая, сладостная тревога и томление – какого-то ожидания и предвкушения… Он даже удивился. Такого с ним не было уже лет 30. Все, чем жил он сейчас – монотонно, пресно и стремительно. А тут он, кажется, проснулся, очнулся. Что-то, долгие годы дремавшее внутри, казалось, навсегда исчезнувшее, затерявшееся где-то в памяти, что можно извлечь только специально, как пожелтевшую, выцветшую фотографию, лишенную аромата жизни, – это что-то вдруг очнулось и вернулось к жизни.
                И наполнило его новыми красками и ароматами, заиграло, засверкало, заблагоухало.
                Он был почти влюблен в эту женщину. В эту незнакомую, совершенно, и казалось, давно знакомую – ужасно давно знакомую… Почти родную. Хотелось взять ее за руку, коснуться, и погрузиться еще больше в этот волшебный сон – этот химический вихрь в его крови, который делает, творит счастье, то самое, к которому каждый, наверно, всю жизнь стремится, кто-то летит, в вечных поисках, кто-то вяло, скрывая даже от себя, ожидает.
              Ему скоро выходить. Он был готов ехать дальше. Это, конечно, глупость, идиотизм, но он не мог ничего с собой поделать. Ему хотелось просто ехать с этой женщиной, чувствовать ее присутствие – и это было счастье… Переступить через себя он просто не мог. Мелькнуло – а как работа? Взглянул на часы. В принципе, еще рано.
              Заметил, что у нее на руке не было кольца… Да это неважно. Он и не рассчитывал на то, что у них может что-то сложиться. Ему было достаточно даже того, что они просто сидят рядом.
             У нее в сумке заиграл рингтон, кто-то позвонил. Женщина вытащила телефон, поднесла к уху. Кто-то ей говорил.
            Женщина ответила. Голос – у нее оказался такой голос… Было ощущение, что Никита еще раз очутился под душем. Голос у нее – неприятно визгливый. И такой несообразный… Этот голос, который так не вязался к тому образу, к образу, вихрем чувств вдруг  разбудившим и омолодившим его душу, – этот голос вернул его на землю, как ведром воды затушив вспыхнувший было огонек, огонек жизни, такой сочной, такой яркой и благоухающей…
            Все померкло. Вдруг опять все сделалось тусклым, серым и обыденным. Мелькнули было в его мрачной, ночной жизни яркие, праздничные огни поезда-экспресса, манящего увезти в новую загадочную страну, – и так же стремительно, как возникли, они исчез, оставив в душе пустоту, серую и мрачную, как старое черно-белое кино.
            Никита спохватился: ему выходить не следующей.
            Соседка ехала дальше. Никита уже спокойнее еще раз взглянул на нее – до чего она похожа! Вот только… Он отогнал эту мысль про голос и поспешил к выходу.
            И неожиданно заметил, что может прислушиваться к себе. А не только жить на автомате, витая где-то в прошлом или будущем. Начал прислушиваться к себе, когда увидел перед собой, первой заскочившей на эскалатор, девушку, в коротенькой узкой юбке и кожаной курточке, смуглую, с глазами чайного цвета, такую милую в своем восточном колорите; прислушиваясь, обратил внимание на молодого человека, со скрипкой и футляром в ногах, с утра зарабатывающего, должно быть, студента, даже задержался на пару минут, слушая печальный голос инструмента, не удержался, сунул в футляр оставшуюся бело-желтую мелочь.
          И на работе – не погрузился сразу и привычно с головой - до обеденного перерыва, а потом еще до 5-ти, а часто отрываясь, наблюдал за собой, как бы со стороны, – и это скрашивало, это пробуждало, это привносило вкус. Он позвонил жене, чего не делал уже много лет. Маргарина переполошилась, голос взволнованный:
          - Да, Никита… Что-то случилось?
          - Нет. Просто позвонил. – Никита прислушивался к ее голосу, который, кажется, не слышал сто лет, он был приятный, бархатистый, и такой родной. Что даже внутри сладостно защемило. Прислушался к своим ощущениям.
           - Нет, просто позвонил. Просто скучаю…
           - Я тоже, - уже спокойнее ответила Маргарита. – Тебе что на ужин?
           - Что-нибудь вкусное. Ну, пока. Зашиваюсь.
           Никита взялся за новую папку – при этом наблюдая за собой и отмечая, что исчезает скованность и зажатость тех долгих лет, когда он жил на автомате, вымотанный и издерганный прошлыми и завтрашними мыслями, – ему становилось легко и невесомо, отчаянно беззаботно, когда он следил за собой – за той звенящей, гулкой тишиной, которая вдруг появилась в голове, на месте извечной в ней каши, сутолоки и неразберихи.