Времена Николая Первого и Путина

     Отец Трофим вошёл в почти пустой плацкартный вагон, оглянулся окрест – свободных мест было множество, – но выбрать  решил то,  что было указано в билете. Положил в рундук под сидением рюкзачок да саквояж с церковным облачением, оставшись в подряснике, уселся, и тут взгляд его упал на лежащую на столике книгу – Лев Толстой “Хаджи Мурат”. Нижняя полка напротив оказалась занятой, а вскоре  появился её хозяин, невысокого роста человек лет пятидесяти с длинными тёмно-русыми волосами. В чертах его выразительного худощавого лица, в живом блеске глаз,  в усах и клинообразной бородке священник узнал что-то очень знакомое: мужчина всем своим обликом удивительно напоминал русского поэта Николая Некрасова.
– Доброго здоровья, – прозвучал приятный, чуть рокочущий голос, и отец Трофим тотчас признал в своём дорожном спутнике старовера.
– Доброго, – ответствовал священник. – Не возражаете ли против моего соседства? Свободных мест полно, однако я сел согласно купленному билету.
– Отнюдь не возражаю! Напротив, буду рад собеседнику, а то за всю дорогу словечком  перекинуться не с кем.
   
    Батюшка  отдал подошедшей проводнице свой билет и спросил стакан чая. Ему захотелось отвлечься от невесёлых мыслей, и повесть Льва Толстого послужила хорошим поводом для разговора.
– Читаете “Хаджи Мурата” впервые?
– Что вы, отче! Перечитываю в который уж раз. Гениальная вещь и так перекликается с нашими временами!
– В чём? Поясните, коль не трудно.

   – Трагическая судьба человека незаурядного, отважного, умного, дерзкого в военных вылазках и попавшего  между молотом и наковальней! Помните сюжет? Страстное стремление Хаджи-Мурата освободить семью, захваченную в плен Шамилем, побудило его выйти к русским, дабы с их помощью освободить мать, двух жён и детей. Провал этого плана, бегство с преданными ему мюридами и…страшная смерть. Отрубленная голова, которую казаки показывали всем желающим. А потрясающее художественной образностью сравнение героя повести с сорванным цветком  “татарина”:  “Как он усиленно защищал и дорого продал свою жизнь”. Остро  не хватает нам сейчас столь смелых, пассионарных личностей – и средь русских, и средь других коренных народов.
– Читывал и я эту повесть,  да только помню, что Лев Толстой в ней больше симпатизирует горцам, нежели русским. Позвольте взять книжечку.
    
    Отец Трофим открыл книгу, минут через пять нашёл нужную страницу:
– Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провёл ночь перед выходом свои к русским…Вернувшись в свой аул, Садо нашёл свою саклю разрушенной: крыша была провалена, и дверь и столбы галерейки сожжены, и внутренность огажена. Сын же его был привезён мёртвым к мечети на покрытой буркой лошади. Он был проткнут штыком в спину…Старик дед сидел у стены разваленной сакли… Он только что вернулся с своего пчельника. Бывшие там два стожка сена были сожжены…и, главное, сожжены все ульи с пчёлами… Вой женщин слышался во всех домах и на площади, куда были привезены ещё два тела. Малые дети ревели вместе с матерями. Ревела и голодная скотина, которой нечего было дать…Фонтан был загажен, очевидно нарочно, так что воды нельзя было брать из него. Так же была загажена и мечеть, и мулла с муталимами очищал её.
   
    Старики хозяева собрались на площади и, сидя на корточках, обсуждали своё положение. О ненависти к русским никто не говорил. Чувство, которое испытывали все чеченцы от мала до велика, было сильнее ненависти. Это была не ненависть, а непризнание этих русских собак людьми и такое отвращение, гадливость и недоумение перед нелепой жестокостью этих существ, что желание истребления их, как желание истребления крыс, ядовитых пауков и волков, было таким же естественным чувством, как чувство самосохранения.
– Каково? Это ли не русофобия чистейшей воды?
– Не спешите с выводами, батюшка.
    
     Старовер в свою очередь взял повесть, быстро пролистал хорошо знакомый текст:
– Знаете пословицу, каков поп, таков и приход? Ожесточение рядовых солдат  порождено жестокостью сверху. Вспомните, с какой злой иронией, с каким беспощадным  сарказмом воспроизвёл Толстой мысли и дела Николая Первого, его лицемерие.  Узнав из доклада военного министра Чернышева о проступке студента-поляка, он наложил резолюцию на докладе: “Провести 12 раз сквозь тысячу человек. Николай”. “Николай знал, что двенадцать тысяч шпицрутенов была не только верная мучительная смерть, но излишняя жестокость, так как достаточно было пяти тысяч ударов, чтобы убить самого сильного человека. Но ему приятно было быть неумолимо жестоким и приятно было думать, что у нас нет смертной казни”.

  – Хотите ещё примеры?  Бунтующих крестьян Западного края, не хотевших переходить в православие, он приказал судить военным судом: “Это значило приговаривать к прогнанию сквозь строй”…Бибиков, генерал-губернатор Западного края, понимал всю жестокость распоряжения об униатах, но не хотел лишаться своего блестящего положения, поэтому покорно склонил голову “в знак покорности и готовности исполнения жестокой, безумной и нечестной высочайшей воли”.
   
    Что касаемо  войны на Кавказе, то план Ермолова – “медленного движения в область неприятеля посредством вырубки лесов и истребления продовольствия” он приписывал себе…И план этот предполагал набег в Чечню с  нелепой жестокостью.
– Ещё есть  поговорка, что короля делает свита. В полной мере относится она к  окружению Николая: “Постоянная, явная, противная очевидности лесть окружающих его людей довела его до того, что он  не видел уже своих противоречий, не сообразовывал уже свои поступки и слова с действительностью, с логикой и даже с простым здравым смыслом”. Разве не напоминает вам это поступки и речи нашего нынешнего правителя, прозванного льстецами ведущим мировым лидером? 

   – А вот какова мания величия “железного” императора: “Да, что бы была без меня Россия, – сказал он себе, почувствовав опять приближение недовольного чувства. – Да, что бы была без меня не Россия одна, а Европа”. И тут перекличка с крылатой фразой царедворца Володина: “Россия – это Путин!”.
– Ещё, отче, сходство с нашими временами в огульном, неистребимом воровстве: “Первым делом в докладе Чернышева было дело об открывшемся воровстве интендантских чиновников… Николай был уверен, что воруют все:
– Видно, у нас в России только один честный человек, – сказал он.
    Чернышев тотчас же понял, что этот единственный честный человек в России был сам Николай, и одобрительно улыбнулся”. Разве что масштабы нынешнего воровства превосходят в разы николаевские времена, а наш “честный человек” лишь поощряет растущие аппетиты олигархов.
– Ну, и наконец, блуд Николая Первого: “О том, что распутство женатого человека было не хорошо, ему и не приходило в голову”. Каково ваше мнение, батюшка?
   
    Священник протестующе возразил:
–  Николай I сделал для России очень много. Он был  хорошим христианином и по-своему милосердным человеком. Ведь это он не только выплатил все долги Пушкина,  но и назначил постоянную пенсию его жене. И комедию Гоголя “Ревизор”  разрешено было показать по личному указанию императора, вопреки цензорам,   припрятавшим её  от общества. Не забывайте, что Николай I своим повелением смягчил наказание почти для всех декабристов, а потом опекал их жен и детей. В дни холерного бунта 1831-го года он  сам вошел в бунтующую толпу и усмирил людей.

  – Говорите, был хорошим христианином? Цитирую его утреннее моление: “Он прочёл обычные, с детства произносимые молитвы: “Богородицу”, “Верую”, “Отче наш” не придавая произносимым словам никакого значения”. Так ли молится и верует истинный христианин? Обратите внимание, что в повести Толстого и Хаджи-Мурат, и все горцы молятся по пять раз в день, совершают намазы.

   Что из того? Толстой в конце жизни отошёл от Бога, заменил его неким безличным Хозяином, так стоит ли доверять его оценкам?

  – Во многом – да!  Ведомо ли вам, что религиозное падение Романовской империи началось сразу после церковного Раскола середины семнадцатого века? Тогда-то, подражая Западу, знать отрешилась от всего русского: иные одежды, иной язык, иной роскошный образ жизни за счёт подневольных крестьян:  “Князь Семён Михайлович Воронцов…жил в маленькой кавказской крепости роскошно…Воронцов. Михаил Семёнович, воспитанный в Англии… не понимал жизни без власти и без покорности… Он владел большим богатством… и тратил большую часть своих средств на устройство дворца и сада на южном берегу Крыма”. Ведомо ли вам, как драматична была судьба крепостных мужиков, отданных в солдаты, особенно – на Кавказ.

   – Одежды и развлечения паразитирующей знати не случайно даны глазами горца – Хаджи Мурата. – Старовер опять-таки быстро нашёл нужную страницу – вечер у Воронцовых: “Молодые и не совсем молодые женщины, в одеждах, обнажавших и шеи, и руки, и почти груди, кружились в объятиях мужчин в ярких мундирах…Жена  “сардаря” тоже, несмотря на свои немолодые годы, так же полуобнажённая, ходила между гостями…”. Все были уверены, что Хаджи Мурату не могло не нравиться всё то, что он видел. Но умный горец коротко отвечал всем, что у них этого нет. Да, у мусульман этого нет, и горцу картина развлечений казалась вопиющим бесстыдством и распутством, не зря он поспешил покинуть чуждое ему празднество.

   – Добавлю к сказанному, отче, что такой обнажёнки и у нас, староверов, нет и не было во веки веков.  Небось, видал на улицах в жару молодых девок и баб в шортах до “развилки”? Понимаешь ли теперь, откуда всё это пошло? Наша истинная вера ничуть не слабее, а во многом  сильнее ислама.
– Согласен, что в повести Толстого авторские симпатии  во многом на стороне горцев, дорожащих крепостью своей веры в отличие  от разрушивших Православие Романовых. Не зря так уничижителен даже  портрет Николая Первого –  безжизненный взгляд, холодное и неподвижное лицо, тусклые глаза. А у отрубленной головы Хаджи  Мурата даже  “в складе посиневших губ было детское доброе выражение”.
 
    Доводы старовера отзывались болью в душе священника-никонианина. Он сделал ещё одну попытку возразить, напомнив собеседнику, что Николай Первый не позволял расслабляться окружающим  и самому себе. Он никогда не курил, очень редко употреблял алкоголь. Был аскетом, любил простоту  в быту и еде,  кушал  обычные блюда, предпочитая кулинарным изыскам гречневую кашу, всегда спал  на твердой солдатской кровати, носил обыкновенную офицерскую шинель. Всегда вставая в семь утра,  нередко работал по восемнадцать  часов в сутки.
– Разве не напоминает это вам образ жизни нашего Владимира Владимировича?
   
    Старовер иронически усмехнулся:
– Отче, параллелей тут можно провести много.  Пожалуй, начну с прихода Николая  I к власти.   Будучи одним из младших сыновей Павла I, он с детства любил всё, что связано с армией и строевой службой.  Его и готовили к солдатскому и военному будущему, однако, судьба распорядилась по-другому: в 1825-м году двадцатидевятилетний Николай стал императором. 
      Не так ли и Владимир Путин, бывший преданный вассал либерала Собчака и  выбранный “семьёй” Ельцына из служащих госбезопасности, волею случая стал президентом России?
    
   Правление Николая  началось с восстания декабристов, случившимся 14-го декабря того же года, и эта “выходка” настолько напугала его, что он счёл своей святой обязанностью сохранить самодержавие да всегда держать ситуацию под контролем. Стабильность и порядок он считал высшим благом для государства. Уже через несколько лет правления, – а правил он тридцать лет! – вся система управления огромнейшей странной была замкнута на нём: весь чиновничий аппарат, по свидетельству историков, превратился в закостенелую, непробиваемую, неживую и постоянно ворующую машину.
     Путин так же, как Николай, он провозгласил высшим благом стабильность, а при его ручном управлении продолжали богатеть чиновники да олигархи, а народ бедствовал и вымирал. Воровство и коррупция в высших сферах достигли гигантских размеров.
    Добавлю к этому, что Николай I умирал тяжело. Перед смертью он признал,  что поражение его армии в Крымской войне стало  прямым следствием  политики,  не дававшей дышать в государстве свободе и развитию. 
   
   Священнику не хотелось сдаваться в словесном поединке:
– Скажу о Путине. За двадцать лет из слабой  страны с доведёнными до отчаяния гражданами он сделал сильнейшую державу. Вспомните, как жили мы в лихие 90-е годы и как живём теперь! Увеличение пенсий, зарплат, социальных пособий, прекращение Чеченской войны, присоединение Крыма, усиление армии и экономики. Путин после Ельцина поднял Россию с колен!

   – Нет, батюшка, он положил её на брюхо, по меткому утверждению одного из публицистов. Он подчинил себе все средства массовой информации, исполнительную, законодательную и судебную власть, сделал Роснефть и Газпром кормушкой для своих друзей. Ведомо ли вам, что Алексей Миллер получает более двух миллионов в день, не отвечая ни за что. Такова же ситуация с Игорем Сечиным. Обе компании в банкротстве, а их горе-руководителей это не волнует. Путин уничтожил остатки советской промышленности, закрепил за Россией колониальный статус, окончательно сделав её сырьевым придатком Запада. Разрушение экономики повлекло за собой демографическую катастрофу, и вымирает прежде всего русский народ! Если мужик не может заработать, прокормить семью, будут ли в семье рождаться дети? Официальная пропаганда представляет Путина едва ли не мифическим героем, не верьте этому!
 
    Отец Трофим, пытаясь скрыть волнение,  отхлебнул пару глотков остывшего чая, и тут зазвенел, затренькал его мобильник:
– Да, матушка, я сел в вагон и еду  принимать другой приход. Да, несмотря на вирусную пандемию – на всё воля Божия. Говоришь, что детки вторые сутки плачут, не ходят переезжать? Успокой их Христа ради! Да и сама готовься расстаться с насиженным местом: мы, священники, люди подневольные: раз велено епархией – надо переезжать всей семьёй.
   
   Старовер, слыша это,  грустно улыбнулся, подумав,  что  официальная РПЦ  так и лежит до сих пор под нынешней антинародной властью, как случилось это после Раскола в романовские времена. Подумал и о том, что в старообрядческой церкви батюшек с места на место не перебрасывают: каждый из них всю жизнь укрепляет вверенный ему приход. Подумал и о жене и шестерых детях, что ни единым словом не возразили против поселения в их тесной трёхкомнатной квартире ослепшего родственника, за которым он отправился в дорогу: “Будем жить вдевятером, в тесноте – да не в обиде”.
–  Как вас звать-величать?  – спросил батюшка, закончив разговор с женой. – Я –  отец Трофим Ведерников, а зачем еду в лихие времена вируса, вы слышали. 
 
– Позвольте и мне представиться – Алексей Петрович Тарасов,  по профессии историк, научный сотрудник.  А еду  по неотложным семейным делам.
   
    Поезд, ускоряя ход, шёл на восток.  За окнами мелькали заросшие бурьяном поля, почерневшие избы бывших деревень, полусгнившие штабеля вырубленного и не вывезенного вовремя леса. Вскоре надвигающиеся сумерки скрыли безрадостный пейзаж. Алексей Петрович, достав из сумки дорожную иконку и лестовку, стал читать павечерницу, отец Трофим внимательно слушал его, стараясь унять охватившую его печаль.
    Тарасов, словно прочтя его мысли, на минуту прервал молитву:
– Не тужи, отче! Пока есть у нас семья – малая церковь – Россия не погибнет!