Если Бога нет, то зачем вы так кричите?

О книге Ричарда Докинза «Бог как иллюзия»

Каждый из нас обязательно во что-то не верит. Например, большинство людей, переживших крушение советской мечты, не верят в торжество коммунистической формации. Вероятность наступления эры милосердия и «вечного мира» с учетом нашего кумулятивного опыта взаимодействия с себе подобными тоже стремится к нулю в системе человеческих перспективных ожиданий. Скорее, мы поверим в Терминатора, чем в способность международного гуманитарного права обеспечить будущим поколениям мирное безвременье. Мы вообще научились не верить во множество хороших вещей: в безусловную победу над тяжкими болезнями, например онкологией. В то, что человечество может стать лучше. Мы вообще не верим в человечество, добро, свободу, справедливость. Но более всего конечно мы не верим в себя. Все остальное «отрицалово» есть производное этого тотального неверия в собственную человеческую природу, ибо как можно верить в то, что так редко встречается, несмотря на обилие фото и видео возможностей современной техники.

Автор этих строк тоже не верит. Объектом неверия в данном случае выступает понятие «инопланетный разум» во всех его ипостасях, включая способность одушевлять пустые пространства холодных галактик. И вот будучи антагонистом уфологии, поймала себя на мысли что обыкновенной моей реакцией на встреченное противоположное мнение является просто нежелание вступать в спор. Иначе: не хочется писать гневных постов, кричать, что уфологи «больные на голову психи», неучи, «вводящие всех в заблуждение» и вообще «мошенники, вымогающие деньги на бессмысленное дело – поиски внепланетного разума». И насколько мне известно, нет ни одного не-уфолога, который страстно желал бы посвятить жизнь и творчество развенчанию «этого отвратительного в своей дремотности псевдонаучного бреда» под названием «уфология». То же самое с другими объектами неверия. Я не буду с жаркой ненавистью проклинать подругу, выбравшую смыслом июньской жизни кетодиету. Я не верю в кетодиету, мало того, считаю ее вредной. Но в лучшем случае я постараюсь, не травмируя подругу порекомендовать ей что-то другое либо вообще ничего. Тем паче я не буду зло и иронично высмеивать ее «диетическую тупость и невежество в вопросах питания». Естественно, мне в принципе не придет в голову считать ее врагом всего прогрессивного человечества и силком вырывать из ее рук кусок бекона за ужином. Одним словом, я никогда и ни при каких обстоятельствах не определю борьбу с уфологией либо кетодиетой как смысл жизни. Потому что, как бы плохо я не относилась к кетодиете, вышеописанное поведение, если я все это допущу, сыграет обратку. И это меня, а не подругу будут считать ненормальной, бесноватой и невежественной. Ну хотя бы в вопросах этики.

Возникает вопрос: тогда почему все это зло, унизительная ирония, высокомерие и даже ненависть допустимы в религиозно-атеистических спекуляциях по отношению к умопостигаемому объекту, роль которого в случае неверия аналогична всем остальным? То есть объектам под названием «инопланетный разум», «терминатор» и «кетодиета». Почему именно понятие «Бог» и опосредованно связанные с ним социальные институты вроде церковной организации, а также особые эмоции, именуемые религиозной верой, вызывают до сих пор у значительной части населения чуть не приступ желчекаменной болезни?

Но давайте сначала определимся с понятиями и положительными свойствами атеизма и родственных ему теорий.

Жизнь по понятиям: определение истинного и не истинного атеизма.

Атеизм – буквально богоотрицание – это направление интеллектуальной культуры, ядром которого является научное мировоззрение и материалистическая философия, связанные с гносеологической интуицией (тягой) к системному объяснению необъяснимого (многообразно трактуемого) с точки зрения научного материализма.
То есть атеизм – это мировоззрение, что уже само по себе не плохо, ибо в современную эпоху становления и развития узкопрофессиональных и рыночно-ориентированных картин мира люди, обладающие мировоззрением достойны уважения.

2. Также к положительной стороне атеизма относится свойственная ему потребность в популяризации науки, оживлении сухих и неповоротливых физико-химических и биологических теорий, обычно перенапичканных формулами, графиками и схемами, неудобными для живого же восприятия-схватывания. В этом смысле потребность искренно склонить голову вызывает один из самых сильных, мужественных и умнейших людей современности – Стивен Хокинг. Кстати, именно Хокинг представляет собой чистого атеиста, атеиста-буквоеда, который стремится опровергнуть не веру, не церковную организацию, а именно Бога в отличие от большинства неистинных атеистов, воюющих с чем угодно: верующими, церковью, «попами», подразумевая за всем этим «главное зло» - государство. Разница между истинным, буквальным атеизмом и атеизмом антигосударственников в том, что первые не просто хорошо знают науку, но являясь учеными, живут в ней. Вторые науку не знают или знают только в той степени, что потребна для реализации своей свободной воли и личности.

Чтобы понять разницу между знающим и понимающим физику ученым-атеистом и атеиствующим интеллектуалом, увлеченным терминологической игрой, достаточно почитать труды и интервью на заданную тему того же Хокинга или российского лауреата Нобелевской премии Жореса Алферова. Буквальный атеизм бросает вызов умопостигаемому объекту интеллектуального и психологического притяжения человечества, нивелируя Бога как такового, во всех его теологических, философских и наивно-бытовых ипостасях. Если проводить аналогию с булгаковскими персонажами, Хокинг и Алферов - это «берлиозы» атеизма. А журналисты, писатели, вообще представители либеральной элиты вроде упомянутого нами Докинза или российского «антипоповца» А. Невзорова, или даже такого мощного мятущегося умищи как Лев Николаевич Толстой – это Иваны Бездомные из того же романа.

Вспомним те самые слова, что многоопытный редактор Берлиоз выговаривал Ивану тем самым злополучным знойным днем:

«Речь эта (между Берлиозом и Иваном Николаевичем – автор), как впоследствии узнали, шла об Иисусе Христе. Дело в том, что редактор заказал поэту для очередной книжки журнала большую антирелигиозную поэму. Эту поэму Иван Николаевич сочинил, и в очень короткий срок, но, к сожалению, ею редактора нисколько не удовлетворил. Очертил Бездомный главное действующее лицо своей поэмы, то есть Иисуса, очень черными красками, и тем не менее всю поэму приходилось, по мнению редактора, писать заново. … Трудно сказать, что именно подвело Ивана Николаевича – изобразительная ли сила его таланта или полное незнакомство с вопросом, по которому он собирался писать, – но Иисус в его изображении получился ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж. Берлиоз же хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личности, вовсе не существовало на свете и что все рассказы о нем – простые выдумки, самый обыкновенный миф».
Если для берлиозов целью атеистической борьбы является опровержение религиозной константы и только потом – последовательно – самого религиозного сознания, то для иванов бездомных – враг - это церковь как социальный институт и система личных убеждений верующих людей благодаря которым эти организации и существуют, оскорбляя своим наличием либеральную социопатию, инстинктивно бегущую всех оптом государствообразующих крепежей. Проблема в том, что этот третий, народный компонент религии цементируется личными и сокровенными обстоятельствами обретения веры каждым конкретным человеком, поэтому практически невозможным является дело доказательства формулы «все верующие глупы», если мы не знаем, что конкретно способствовало религиозному выбору каждого. Личное в отличие от научного внелогично, эмоционально и интимно. Обычно оно выражается в описании своих чувственных прозрений, эстетических экзальтаций, гносеологического притяжения к таинственному, любовании им, потребностью в любви и преодолении бытия-к-смерти. Психология религиозного выбора крайне многообразна, и в этом плане крайне откровенной является книга одного из основателей проекта «геном человека», последовательного сторонника эволюционной теории и восторженного христианина Френсиса Коллинза «Доказательство Бога: аргументы ученого».

Поскольку мы окунулись в область естествознания, остановлюсь на сомнительной стороне эмпиризма - основного метода, якобы очевидные результаты которого могут кому-то что-то доказать. Так вот, на сайтах и страницах многих научных изданий в качестве примера, подтверждающий наличие «нравственного» альтруистического поведения животных приводится следующий опыт. Двух крыс сажают в две смежные клетки. Одной крысе дают много вкусняшек, вторая же голодает и вообще страдает. Так вот однажды благополучная крыса замечает, что ее несчастная подруга чуть не умирает от голода, боли, она мучается и страдальчески пищит. Вот здесь то самое и случается: благополучная крыса… прекращает есть. Так и хочется продолжить: затем она в порыве гнева пишет жалобу на экзекутора с требованием прекратить садистский эксперимент.

Дабы проверить это удивительное открытие, я приобрела двух крыс и, честно говоря, сама к ним порядком прикипела. Но при этом внимательно наблюдала, не проснется ли в них нравственность. Нет я не морила голодом одну из них, не подводила ток к их клеткам. Но полгода жизни с крысами убедили меня в том, что бы не произошло, крысы всегда будут воровать и отнимать друг и у друга лучшие куски, нисколько не заботясь о страданиях обманутой партнерши. При этом наглость, воровство и мошенничество альфа-крысака не отменяет грумминга, веселых игр и обоюдовыгодного обогрева холодной ночью. Но это не любовь, как поется в песне, и тем более не зачатки нравственности, о которой и говорил Коллинс, объясняя, что побудило его, истого дарвиниста, поверить в Бога.

Жизнь по понятиям: о Боге и боге.

Каждый родитель когда-нибудь но сталкивался с нелегкой потребностью объяснить своему уже подросшему, но зависшему в сказках чаду, что Деда Мороза не существует. Что новогоднее чудо, елки, искристые гирлянды и подарки, не всегда совпадающие с ожиданиями, - все это суть традиция, по непонятной причине и упорно нужная обществу. Что Деда Мороза вы заказали в ближайшей фирме по организации праздников, или это может быть папа, сосед или воспитательница. Иногда чадо расстраивается и ревет, не в силах совладать с обманом и цинизмом взрослого мира. Какой смысл придумывать это всё, чтобы всё это в дальнейшем жестоко растоптать и обратить в абсурдную небылицу. Ну вдумайтесь, как это звучит для ребенка: люди придумали Деда Мороза ради праздника, поэтому без Деда Мороза не обходится ни один новый год. Несмотря на то, что Деда Мороза на самом деле не существует, но тем не менее он необходим в период с 1 декабря по 2 января ежегодно, то им становится Марья Ивановна, крупная басистая женщина и завхоз детсада, куда ты ходишь.

Конечно, в дальнейшем дитё свыкнется с фактом символического убийства Мороза, само научится дергать за белую паклю бороды, открывая тем самым истинное лицо сказочного героя, дай бог, чтобы лицо при этом имело силы членораздельно потребовать стишок.

Шутливый опыт, сын ошибок трудных, постепенно приучает ребенка к правилам игры взрослых, одним из главных условий которой является возможность «дернуть за бороду», сделать выводы и идти дальше. В мире человеческом сказка, миф, образ, все многообразные формы воображения играют особую роль как в случае «развенчания» кого-либо, так и в случае конституирования чего-либо в виде идей и убеждений.

Атеисты, часто приводя случай с Дедом Морозом в качестве главного аргумента против религии, отчасти правы: люди на самом деле склонны горько разочаровываться при встрече с реальными священниками, вообще с церковной реальностью, где много от привычного магазина, но мало от наших чистых представлений о том, как надо бы, чтобы было. Соглашусь с Л.Н. Толстым: ничто так не убивает религиозный трепет, как священник, скучающий во время твоей исповеди. Мысль Кальвина о том, что именно верующие люди в костел не ходят, имеет под собой очень даже объективную реальность.

Впрочем, часто бывает, что можно разочароваться в сотне, тысяче священников, но при этом веру не потерять. Скажу больше: ее вообще невозможно потерять, эту веру. В принципе никак не получается. И виной тому отнюдь не вскрытая буддистами странная расположенность сознания к иллюзорному восприятию мира (майи), а всего-навсего присущая нашему сознанию способность логически мыслить, то есть мыслить через причинно-следственные взаимосвязи. Мозг, главный управитель нашего органического дома вообще в этом плане устроен интересно: чем больше причинно-следственных взаимосвязей он найдет, тем больше благостного серотонина получают наши страдающие клетки. Это дофаминовое счастье физик и математик Капра назвал радостью научного открытия. Еще со времен Платона мы знаем, что люди гонятся за новым знанием, изобретают колеса, двигатели внутреннего сгорания, теологии, доказывают существование Бога или теорему Ферма по одной причине: им безумно хочется найти новые взаимосвязи и причины их появления, и в этой грандиозной паутине бытия найти свое место, свой смысл и свободу.

Логика, этот железный колун, вырабатываемый миллиардами нейронов в ответ на вызовы как окружающей среды, так и среды внутренней требует причину причин всякий раз, когда мы задумываемся о себе как о человеке. Самое страшное: при ответе на вопрос, почему именно людям свойственно видеть мир огромным, многомерным, иллюзорным, искривленным, бесконечным, дуальным и непостижимым, невозможно отговорится примером Деда Мороза и сослаться на авторитет басистой МарьВанны. Можно эту нейронную потребность в возне с основами бытия заменить холодными восточными сказками, обзывающими майей нашу фундаментальную способность видеть мир многомерным. Можно заменить смысл жизни на суррогат из целеполаганий. Но это не решит проблемы.

Почему?

Потому что именно наш мозг, обладатель мощнейшего инструментария в виде логической способности суждений, сцепленной с великой образностью восприятия-воображения и творения-преобразования, адски не хочет умирать.

Доказывается это просто: мозг при всей его необъятности (что замечалось еще отцом и дочерью Бехтеревыми), является биологическим объектом. Он ответственный руководитель организма, слепоглухой счетчик всех наших порывов и их же преобразователь. Но в его генетической подложке имеется крайне простая совокупность инстинктов, сильнейшим из которых является инстинкт самосохранения. Так же, как и у всех других живых существ, обладающих центральной нервной системой. За одним исключением: наличие преобразовательно-поискового инструментария, рацио, разума, исследовательские и творческие способности которого направлены, как замечала философ Пиама Гайденко в трансцендентное. Туда, в платоновские сферы чистого разума.

Платон первым основал бытие где смерти нет, отграничив мир всегда умирающей жизни от вечного мира идей, и в этой сверхграндиозности Единого и сам Платон, и его ближние и дальние последователи в том числе христиане и сцентисты вроде Поппера, нашли наконец то, что должны были найти. Бессмертие.

С тех пор идею бессмертия именуют Богом философов и ученых: он абстрактен и умозрителен, он внеположен материальному также как мысль внеположена тому нейронному импульсу, что ее и создал. Мозг требует от нас таблетку от смерти, судорожно толкая к поискам всего того, что укажет на смысл, то есть крайнее, несокрушимое доказательство нашей нужности и встроенности в платоновскую систему систем. То есть вселенную, вечность и ее исходные основания. Это бог логики, и его при всем желании нельзя дернуть за бороду.

У Гегеля это Абсолютная идея сама-по-себе, - вечная мысль в доматериальной пустоте, первая точка отсчета всего, и, живи он сейчас, он назвал бы ее логикой Большого Взрыва. Диалектической логикой, ибо только в систему чистой диалектики могла закрасться «ошибка гармонии» и проблема барионной асимметрии протонов и антипротонов, в результате чего в течение пяти секунд после Большого взрыва резко остывшая до 10 триллионов градусов Цельсия вселенная создала материю из одного протона на каждый миллиард фотонов. Проблема барионной асимметрии, то есть преобладания материи над антиматерией вопреки наблюдаемым соотношениям частиц не решена до сих пор. Гегель, ничего не зная о поведении кварков, мюонов и электронов с позитронами в момент миллиардной доли секунды до Большого Взрыва тем не менее утвердил онтологическую необходимость ошибки как условия создания противоречий, вне отношения к которым невозможно никакое движение и развитие. Гармония ничто-небытия должна быть нарушена. Она и была нарушена самым таинственным состоянием – барионной асимметрией. Вследствие этих обстоятельств Папа римский Франциск объявил, что теория Большого Взрыва, равно как и эволюционная теория не противоречат религии. А в определенных случаях, добавлю, побуждают задуматься о творческих сверхвозможностях высшей Воли, взрывающей ничто.

Разновидностью Бога ученых является и интуиция Эйнштейна о необходимости наблюдателя (человека) для вселенной и о счастье ученого видеть и понимать единство мира в его потрясающем многообразии и соотношениях. Я уж не говорю о Ньютоне, Декарте и Паскале: их гениальные мозги выкладывали безупречные модели бессмертия и доказывали очевидное бытие Бога вне которого ни механистическая физика, ни математика были бы невозможны.

Потому я понимаю реверанс Докинза в сторону Бога ученых – не с ним, дескать, я пришел бороться, а с богом простых верующих людей: креацианистов, фундаменталистов, крестоносцев и церковников. Во всяком случае почему-то так он обзывает наших бабушек, с любовью пекущих пасхальные куличи и светлыми голосами поющих Символ веры в ближайшей церковке.

То есть: логическую интуицию Бога опровергнуть нельзя, ибо такие ученые корифеи за ней стоят. А вот «бог простецов» получит сейчас по самое не могу… Удобная позиция, тем более, что в отличие от Бога философов, «бог простецов» как раз персонифицирован в ветхозаветных и евангелистских текстах, в Коране и в нашей удивительной способности творить образность из невесомой чувственности. Удобна эта позиции еще и тем, что «простецы» ответить не могут, ибо их призыв к Богу обусловлен личными, сокровенными событиями. Подчас это тяжелейшие человеческие трагедии: болезни, потери близких и любимых, одиночество и вина. Или наоборот, чудо преодоления чего-то непреодолимого, обретенное счастье рождения долгожданного ребенка например, исцеление, примирение, любовь. У человека можно отнять все, за исключением такой вот благодарности за счастье и чувство успокоенной души во время смертельной болезни; многие церкви это могут – помогать выстоять и принять абсолютно все. Мятущемуся атеистическому сознанию в данной точке много сложнее.

Атеистическая болезнь-к-смерти.

Кьеркегор очевидно показал в своей работе «Страх и трепет», что человек обнаруживает себя не-животным только в крайнем приближении к небытию. Именно последняя, прочувствованная в сознании секунда жизни определяет, кто ты есть на самом деле. В этом тотальном и замкнутом одиночестве у тебя нет привычных врагов и друзей, тебе некого побеждать, не за что бороться и нечего доказывать. Смерть ничтожит то самое главное, что награждало ценой, мнением, оценкой, силой. Она же есть та правда жизни, которую нельзя опровергнуть. Ее нельзя преодолеть. Содержание любой религии есть рецепт примирения человеческого сознания с этой абсолютной неминуемостью и невозможностью собственного небытия. Милая старушка, больная раком, улыбаясь ставит свечку к иконе: в этот момент она не болит к смерти, она преодолевает. У каждого есть примеры такого рода; многих от самоубийства удерживает именно вера, кто-то в состоянии ремиссии идет в храм благодарить. Здесь человеческое, оно не высказанное, но выстраданное. Здесь нет ни выгоды, ни статуса, но только сила преодоления болезни-к-смерти. Да, религию можно ругать за слишком простые рецепты бессмертия, но лучшего пока никто не придумал. Можно находить тысячи нестыковок в религиозной этике, но она вечна даже в том, что вызывает споры и желание разобраться. Хорошо ли все это для человеческого в человеке? Да, хорошо. Тогда почему мы до сих пор пытаемся лишить этого людей, нуждающихся в вере? Какой смысл кричать, ругать верующих и утверждать что «бога нет» тем, кто это не слушает и не слышит.

Еще Кант доказывал, что споры о бытии либо небытии бога абсолютно не продуктивны, ибо касаются сферы ноуменального, происходящего лишь в уме. Иначе: верующие верят, что нематериальный Бог существует, неверующие верят, что нематериального бога нет. Поскольку доказать его существование также невозможно, как доказать его несуществование, то оба тезиса будут являются результатом религиозной либо нерелигиозной веры. Кому-то проще жить в одной форме веры, кому-то в другой. Но в чем разница?

Теодицея как смысл атеистической веры.

Необходимо признать, что в рамках цивилизации под названием «Запад» победило атеистическое мировоззрение; победило эволюционно, шаг за шагом, день за днем доказывая несчастному, одинокому кьеркегоровскому человеку, что проблема теодицеи не решается в пользу бога. Тем более это прояснила Первая, а затем и Вторая мировые войны. Венец творения, смысл и цель божественного творчества гнил в стокилометровых окопах, заколотый, расстрелянный, раздавленный, разорванный на куски с помощью механических, предназначенных для смерти чудовищ, тоже являвшихся целью творчества. Что, эти гнилые мальчишки, гроздьями свисающие с колючей проволоки и есть последняя надежда Бога на победу созданного им добра? После Первой Мировой человек стал кьеркегоровским. Но в отличие от Кьеркегора, пришедшего к Богу только потому что более его никто не ждал, европеец отвернулся от Него. Отвернулся не потому, что поверил в науку, а потому что понял, что его предали. И поняв, что предали, он поверил в науку, поскольку больше верить не во что. Ибо в мире, где половина детей не возвращается домой и их вообще невозможно найти и похоронить, потому что там, в траншеях их глаза, руки, ноги, внутренности перемешались с землей и внутренностями всей убитой роты. Ибо в мире, где уже нет надежды ни на что человеческое, не может быть доброго Бога. А если Бог есть и допускает все это, то он либо не Бог, либо не добрый.

Теодицея – это попытка объяснить Бога в мире зла. Это попытка спасти бога, либо обвинить бога, либо символически убить бога, сути это не меняет, ведь константой здесь является мир, и это мир войн, преступности, жестокости, насилия, лжи, разврата и ненависти. И даже частные случаи добросердечия не отменяют это универсальное постоянство зла в мире. В городке, где мистер Смит спас кошку, падающую с дерева, а миссис Вилсон устроила благотворительный обед для городских нищих, частная добродетельность может быть условием местечковой стабильности, но отнюдь не изменения человеческого формата. Как в дальнейшем доказала наука в виде другой книги Докинза «Эгоистический ген», личная добродетельность есть лишь выбор в пользу статуса и взаимопомощи, выбор с отсроченной выгодой, а это – рациональный эгоизм. Наука жестока, она не дает человеческой природе права на «быть», отрицая сам факт человеческой природы. Как у Хаузера в его «Моральной грамматике»: и нравственность и совесть в той или иной степени типичны для всех высокоорганизованных социальных млекопитающих. Если выгодно помогать – помогают, если выгодно убивать – убивают. Разница только в многовариантности решений и способности долго ждать эту выгоду. У шимпанзе четыре варианта решения, у человека – все 400. Шимпанзе может ждать 15 минут, человек – полтора года или всю жизнь.

Впрочем, остается вопрос о смерти: ведь наверное мозг атеиста устроен так же как верующего и проблема последнего вздоха крайне актуальна для всех. Да, атеизм не может в отличие от религии предложить рецепт бессмертия. Но взамен он предлагает действенные методики отстранения от этой проблемы. Тем более что современный капитализм и рынок удачно вписывают атеистическое сознание в материальную систему ценностей, формируя особую форму «буддистского гедонизма» или эпикурейства, находящих спасение в любой творческой и познавательной деятельности. Творчество – это актуализация своего психического потенциала в деле привлекательном и полезном. Быть художником, писателем, блогером, режиссером, ученым, программистом, изобретателем не просто интересно – необходимо. Творческий процесс, драйвовый сам по себе, напичканный эндорфинами и серотонинами, результативный, создающий статусы и интеллектуальные сообщества, рождающий надежду прорваться в элитарные круги, заработать массу денег, зафрендиться с медийными, оппозиционными, успешными личностями – вот средство от «страха и трепета». Тот, кто пишет или рисует, создает, в том числе свой образ в соцсетях – тот знает, что процессе творения, погружения в объект умеет останавливать время. Оно зависает, исчезает, застывает, оставляя вместо себя чистый смысл деятельности, ее цель и предвкушение счастья от реализации. Это последнее, но очень действенное средство ежедневного спасения нашего пугливого мозга от смертельной кьеркегоровской тоски. Работая с собственным мозгом, с гормональным фоном, временем и ценностями, человек на самом деле может стать немного счастливее. Правда, философ и психиатр Карл Ясперс писал, что творческий процесс может быть сопутствующим свойством шизофрении, либо даже ее причиной. Но шизофрения слишком малая жертва в пользу ежедневной потребности быть.

Потому что если бога нет, единственный шанс его обрести – это сотворить своими руками. Ну хотя бы в себе самом.

На самом деле обстоятельства и события в том числе и внутренней, психической жизни формируют в нас символы той или иной веры. Согласимся с Кантом – спорить об этом бессмысленно, но ведь всегда можно понять.

Можно понять, даже если все вокруг плохо и тебе что есть силы хочется кричать об этом, грозя кулаком в небо. Можно понять, даже когда кроме монитора компьютера, где ты зачем-то замораживаешь свое время, у тебя никого нет. Можно понять, даже если ты точно знаешь, что бога не существует и когда-нибудь ты просто провалишься в тотальное, одинокое и непроницаемо черное пространство. Навсегда и безвозвратно. И даже это – можно понять. И не кричать, ибо кому кричать-то? Бог же все равно не услышит.

Зато тишиной спасается жизнь. Жизнь тяжелобольного ребенка например или самоубийцы. Говорят, что каждый обязательно встретит миг, когда так отчаянно необходима последняя надежда. Надежда на то, что бог есть. И еще говорят, что подчас это спасает. И я почему-то верю этим словам.