04. ПрОклятый Рай. Последние белые на Гаити - 1804

   Около двух недель жили Мари и Элен в доме брата и сестры Ламар.
 
   Была душная тропическая ночь. На чернильно-синем покрывале  неба  ярким золотым пятном выделялась луна. Ни освежающего ветерка, никакой прохлады, резные листья пальм вокруг веранды застыли в напряженной неподвижности.

    На улице постепенно стихло, только издали еще раздавались звуки барабанов и своеобразные для уха европейца ритмичные песни, распеваемые нетрезвыми голосами...

    Ни гостям, ни хозяевам не спалось. Жюстина с помощью Мари накрыла на веранде стол, повесила на стену веранды пару фонарей.

   Когда Элен, сославшись на головную боль, ушла в свою комнату отдыхать, Мариэтта наконец, решилась и рассказала хозяевам свою историю...
 
   Коротко рассказала о том, как совсем юной 17-летней девушкой, приехала на остров из Франции с отцом и старшей сестрой. 

   Приметив простые в интимных вопросах нравы карибских креолов, решилась рассказать то, о чем умолчала бы обязательно в разговоре с соотечественниками, как в результате короткого и неудачного первого романа летом 1790 года осталась одна с полуторагодовалым ребенком на руках, презираемая и брошенная всеми, как «падшая девица».   

   О том, как встретила и потеряла здесь любимого человека, его звали Жак Буарди, он погиб в 1793 году во время мощного восстания рабов на северной равнине, а вместе с ним погиб и её ребенок...

   Её, в числе многих других белых женщин с детьми спешно эвакуировали и вывезли в Северную Америку, во французский Новый Орлеан.

- Я напрасно пыталась забыть всё, что здесь произошло  и устроить новую жизнь... Спустя почти 6 лет даже вышла замуж... за франко-американца...поэтому, я уже не мадемуазель Дюплесси, а мадам Дюбуа, но брак продлился совсем недолго и распался...он хотел детей,  а я никак не могла забеременеть... даже странно... ведь у меня был сын... а может всё и к лучшему, детей надо рожать от любимого человека...

  Не слишком сентиментальная, живая и насмешливая Жюстина во время рассказа француженки вдруг стала нетипично серьезной, по-женски прониклась ее несчастьем.
 
   Её брат задумчиво поставил на стол опустевший бокал, в полумраке веранды на тёмном лице особенно ярко выделялись белки глаз.

- Если то, о чем я думаю, верно...- он переглянулся с сестрой, - мы с Мари проедемся завтра до района Дельмас... это примерно в часе езды отсюда...Версия моя стОит того, чтобы ее проверить...

- Не слишком ли это опасно, Пьер? Может лучше его пригласить сюда? Сможешь ли ты один защитить ее против убийц, науськанных Дессалином?

- Зачем, куда вы собираетесь меня везти? – Мариэтта забеспокоилась и побледнела.

....   ....   .....
   1803 год. Случилось то, что должно было случиться. Подобно своему кумиру Наполеону Жак-Жак Дессалин провозгласил себя «императором Жаком I-ым» и следом же издал указ о массовом истреблении всех белых людей, еще остававшихся на острове.

   Удобным поводом для этих расправ послужили средневековые зверства карателей генерала Рошамбо, которому бонапартистский режим Парижа поставил четкие задачи, во-первых,  не дать острову отделиться от Франции, во-вторых, провести декрет о восстановлении рабства для черного населения и привести гаитян к «должной для рабов покорности».

   Наполеон делал всё, чтобы политическое наследие французских якобинцев, декрет об отмене рабства от февраля 1794,  Декларацию Прав Человека и прочее вытравить из сознания жителей Французских Антил.

   Под «расовый террор» попадали без различий и бывшие рабы, и свободные образованные чернокожие гаитяне, люди обоего пола и разного возраста...

   Но вместо ожидаемой покорности и смирения, декрет о восстановлении рабства и варварство карателей вызвали к жизни фанатичную стойкость островитян, решивших, что лучше умереть свободными, чем жить рабами и ответную, не менее варварскую жестокость ко всем белым, без различия класса, профессии, многие из тех, кто не мог по разным причинам выехать с острова вовсе не были ни работорговцами, ни плантаторами...

    Причем убивать «рекомендовалось» по-тихому, холодным оружием, ночами. Иначе, услышав грохот выстрелов и крики в ночи, другие белые имели бы шанс разбежаться и спрятаться... При этом нередко и намеренно убивали белых женщин и детей, чтобы «вражеское племя не размножалось».

   Один из самых страшных участников резни был мулат по прозвищу Жан Зомби, отличавшийся дикой жестокостью.

   Секретарь «императора» Дессалина Буарон-Тоннере и вовсе позволял себе неадекватные призывы «драть кожу с белых, чтобы писать на ней новые законы острова»...

   Согласно конституции 1805 году все граждане Гаити должны быть непременно чёрной расы. Белым отныне запрещалось владеть землей, крупной собственностью, исключение делалось для людей,  рожденных от смешанных браков и для тех белых женщин, которые выйдут замуж за чернокожих.

   Кровожадность и ограниченность генерала Дессалина, самозваного «императора» Жака I  настроила против него немало вчерашних товарищей по «войне за независимость», Анри-Кристофа и Александра Петиона, а также «чёрных якобинцев», сторонников погибшего Франсуа-Доминика Туссена, образованных гаитян, воспитанных на идеологии Французского Просвещения и Революции.

      По отношению к чистокровным чернокожим, мулаты Гаити также попали в положение «второго сорта, полу-белых».

    При том, что многие из них и до гаитянской революции были лично свободны и даже хорошо образованы.

    Среди мулатов не так редко встречались владельцы плантаций и чёрных рабов, так что, отношение к ним последних оставляло желать лучшего.

   Это неизбежно должно было привести их к вооруженному столкновению после того, как с горизонта исчезнет общий враг – белые европейцы.

   При диктатуре Жан-Жака Дессалина положение и условия труда простых гаитян ничтожно мало отличались от их образа жизни во времена колониального рабства.
 
   Планы первого лидера гаитянской революции 1790-1802 гг. Франсуа Доминика Туссена сделать плантации коллективной собственностью бывших рабов были отброшены в сторону после его смерти.  Обеспеченные люди из местных скупали их и сами становились новыми плантаторами, и что-то подсказывает, едва ли рабочим стало намного легче оттого, что новые хозяева теперь одного с ними цвета кожи...

   Как и белые французы во времена колонии, Дессалин оставил в силе правовые и юридические привилегии мулатов, как отдельной прослойки общества, чем также настроил и против них и против себя огромные массы населения...

....    ......   .....
   Утро следующего дня застало Мари Дюплесси и Пьера Ламара в пути.

    Экипаж  несколько раз останавливал патруль, немало тёмных глаз подозрительно, неприязненно  или чрезмерно откровенно разглядывали молодую белую женщину, что заставляло ее невольно холодеть от ужаса и слегка прижиматься к Ламару.

   Район ДельмАс был шумным и больше всего напоминал восточный, а если точнее, то африканский базар, где -нибудь в Сенегале, Гамбии или в Бенине. 

   Вытянувшиеся в длиннейшие ряды деревянные ларьки с тропическими овощами, фруктами, мясом и рыбой, вокруг которых толпились живописно одетые чернокожие люди, мужчины и женщины в ярких платках на голове, завязанных сзади узлом «по-пиратски», с массивной серьгой в одном ухе.

   Иногда между ларьками неожиданно вклинивались вполне жилые постройки похожие на экзотические мини-«шале», это было очень странное зрелище...

   Местные жители, сузив глаза, косились на белую женщину, но некоторые выглядели вполне спокойно и даже равнодушно. Видимо, Ламара некоторые местные знали, норовили пожать руку, сверкали белозубыми улыбками.

   Пьер Ламар всю дорогу держал Мари под руку и охлаждал черезчур неприязненно настроенных жёстким, уверенным взглядом, иногда его рука словно невзначай ложилась на кобуру с пистолетом и инцидент, не начавшись, исчерпывался сам собой.

   Наконец, они остановились рядом с дверью двухэтажного дома. Ламар решительно постучал, но им никто не ответил, он толкнул легкую деревянную дверь, открывшуюся со скрипом и оказавшуюся незапертой...

- Что ж, заходите, Мариэтта... Не бойтесь, я рядом...

  Глаза молодой женщины расширились от худших опасений, зачем ее на самом деле сюда привезли? Что... кто ее здесь ждет?!

   Посреди тропической духоты ей вдруг стало холодно. Она схватила руку гаитянина:
- Пьер! Что я вам сделала?! Не бросайте меня здесь! Я знаю... вы добрый, порядочный человек... ради Бога, Пьер!

- Ну-ну... я не убийца и не на смерть вас привез – было видно, что Ламар смутился, - входите же. Вы сами хотели этого... Я вам здесь не нужен... но я останусь у дверей, пока вы сами не попросите меня уехать или отвезти вас обратно... Ну же, входите...

   Скрипнула дверь, Мари осторожно заглянула в помещение, в котором царил уютный полумрак.

   Жалюзи на окнах первого этажа мало пропускали яркий дневной свет, у окна стоял стол и несколько стульев, вдоль стен выстроились темные полированные шкафы. В углу пара уютных мягких кресел.

   На второй этаж вела крутая лестница с массивными дубовыми перилами.

- Кто здесь? – раздался гортанный бархатистый мужской голос – ждите, сейчас я спущусь...

 Сверху медленно спустился чернокожий мужчина на вид 36-38 лет, сильный и гибкий, как пантера с берегов Конго, европейский сюртук стального цвета сидел на нем, как влитой. Он встал напротив француженки и несколько секунд спокойно разглядывал её.

- Белая женщина здесь... сейчас...в таких обстоятельствах... Вы ко мне?

    Луч света, дерзко просочившийся сквозь просветы жалюзи, упал ему прямо на лицо.  Мариэтта замерла, сердце больно стукнуло и куда-то провалилось...

    Гордая посадка головы, очень чёрная кожа, большие чуть продолговатые глаза индейского разреза, высокие скулы и красиво очерченные полные губы...

    Время сжалось в тугую спираль, и не было этих страшных 10 лет?  Нет, нет,  это бред, подумалось молодой женщине, мне напекло голову карибское солнце... здесь плохое освещение и я охотно приняла желаемое за действительное...

- Жак... живой... – всё же вырвалось вслух, от нервного перенапряжения у нее закружилась голова, в глазах стало стремительно темнеть, в руках и в ногах появилась противная ватная слабость.

  Пришла в себя Мариэтта в кресле, Жак подносил к ее побелевшим губам стакан с водой, он и сам побледнел так, как бледнеют африканцы, тёмное лицо приняло пепельно-серый оттенок, уголок губ нервно дёрнулся, как от боли.

- Прошло 10 лет... ты жива... ты снова здесь...и нашла меня... Господи, значит ли это, что я не очень сильно нагрешил в этой жизни, если ты совершил для меня это чудо?...

   Раздался резкий стук в дверь, в помещение осторожно заглянул Пьер Ламар.
- У вас всё в порядке?

   Жак не успел ему ответить, как Ламара уверенно отстранила плечом  видная девушка лет 25, по виду чистокровная африканка в ярком струящемся платье.

   Секунды назад она самоуверенно и кокетливо улыбалась, как женщина, привыкшая быть в центре внимания, но при виде молодой белой женщины рядом с Буарди выражение ее лица разом изменилось, королевская улыбка испарилась, взгляд быстрых темных глаз стал неприязненным и острым.

- Пьер, Роза, извините, мне сейчас не до гостей... оставьте нас...

  Если Ламар довольно кивнул и исчез за дверью, то Роза отступать явно не собиралась:
- Это кто же здесь все-таки гость, Жак, я или эта...

   Жак плечом вытеснил ее за дверь на улицу, чтобы Мари не могла слышать, и посмотрел на нее спокойно и твердо:

- Ты, Роза Мендес, ты, здесь гость и никогда не станешь хозяйкой... я напрасно пытаюсь много месяцев объяснить тебе, что у нас ничего не выходит,  я не из тех мужчин, которым нравится властный напор со стороны женщины... Ну, а теперь...когда нашлась Мари... мать Антуана... тебе вообще здесь делать больше нечего. Извини, если вышло грубо...

    - Белая сучка пожалеет, что родилась!  И ты еще пожалеешь, любитель экзотики!
 
      Жак пренебрежительно пожал плечами и не стал отвечать на угрозы темпераментной и ревнивой девицы.

....    ......    .....
     Мариэтта медленно поднялась с кресла и подошла к Жаку. Осторожно коснулась рукой щеки, жестковатых курчавых волос, будто проверяя реально ли его присутствие.

    Через секунды он уже сжимал ее в объятиях, целовал полуприкрытые глаза, губы, шею.  Но неожиданно все мышцы сильного тела отчего-то напряглись и Жак отстранился.

- Прости...что это я... 10 лет не 10 недель... и даже не 10 месяцев... Не сомневаюсь, что ты давно замужем...

   Мариэтта против воли отчего-то испытала неловкость, близкую к стыду, будто она изменила ему или предала:

- Я... была замужем... я была уверена... почти уверена... что ты...давно  мёртв... Наверное, спросишь, почему я сказала «почти уверена»... так надежда до конца не умирала никогда... ведь я не видела мёртвыми ни тебя... – при упоминании о маленьком сыне к горлу подкатил тяжелый комок – ни Антуана... ты ведь покажешь, где похоронен мой ребенок?

-  Сядь, пожалуйста, выслушай меня... – Жак нежно и осторожно прижал к губам ее исхудавшую тонкую руку – непременно сядь... я должен сказать тебе...

   Но тут дверь распахнулась от резкого толчка. Яркий дневной свет пронзил уютный полумрак и заставил обоих обернуться.

   На пороге стоял белый подросток 12-13 лет, одетый по-европейски в темный сюртук, узкие брюки и высокие сапоги, но на светло-русой голове красовался добрый десяток косичек в африканском стиле.

- Отец! – он хмуро смотрел на Жака, -  что случилось, этой ведьме Розе только метлы и не хватает, оттолкнула меня с дороги, как бешеная! Ведет себя, как хозяйка, хотя никому здесь не нужна, скажи ей об этом, наконец!

   Мариэтта не отрывала расширенных глаз от тонкого бледного лица мальчика.

- Антуан! – сглотнув нервный комок, обратился к подростку Жак, - помнишь, я всегда говорил, что твоя мама... ну, не умерла, а просто потерялась... но у нас есть шанс, что она найдется... Антуан, это твоя мама...