III Фонтаны Версаля

Небоскрёбы чужих городов иногда скрываются в лучах изобретённого солнца.

Глава 13 Закулисный игрок

Поднявшись ранним утром в воздух, авиаторы с тревогой изучали горизонт, опасаясь увидеть в девственно голубом небе чёрные кресты истребителей Германии. Разбрызгивая с винтов конденсат, аппарат весело трещал до полудня, затем принимался надсадно чихать. Экспериментальная машина, сделанная для полиции, имела небольшой топливный бак, в результате через каждые двести километров приходилось высматривать очередную аптеку. Найдя удобную площадку, Левоневский опускал аппарат за счёт ротации винта поближе к деревьям, чтобы после торопливой заправки геликоптер снова махал блестящими лопастями навстречу солнечному диску.

До заветной цели оставалось чуть больше пяти часов, когда беглецы приземлились на окраине немецкого городка Ахен. Но напрасно Ленар радовался скорому окончанию приключений.  Зигмунд только принялся за последнюю бутыль керосина, когда от сосен, посаженных ровными рядами так, что невозможно спрятаться, появился незнакомец в тонком драповом пальто, размахивая свёрнутой в трубочку газетой. Господин с карими глазами навыкате, указывающими на беспринципного афериста, сел у подножья дерева на толстый слой жёлтых иголок, вытянув перед собой лакированные туфли итальянской работы. Казалось, его вовсе не интересует ни летательный аппарат, ни персоны авиаторов. Достав Berliner Tageblatt, начал сосредоточенно читать, изображая максимальный интерес к газетным статьям.

– Зигмунд, уверен, что это враг. Придётся убить из револьвера, – громко сообщил Ленар.

Услышав столь зловещее предложение, господин внимательно посмотрел на авиаторов поверх очков в золотой оправе и снова принялся с невозмутимым видом изучать газету.

– Может, сначала узнаем причину визита? Да и зачем убивать? – отозвался пилот, убирая от шасси ящик с гремящими бутылками. За время перелёта, когда люди, сведённые обстоятельствами, в обязательном порядке знакомятся, он так и не смог узнать инородца. Все действия опасного спутника не имели ничего общего с принятыми манерами. Поступки не объяснялись прагматизмом. Какой там, к чёрту, прагматизм, когда этот самый маэстро постоянно указывал на причины, побудившие Зигмунда к очередному вранью из вежливости. «Это, в конце концов, неприлично!» Однако в голове маэстро всё было устроено совсем особенным порядком. Наоборот, именно это он и полагал верным и нужным к исполнению. Инородец учитывал мнение спутника только для собственного комфорта. В этих джунглях из смыслов и рефлексий, мог разобраться только опытный психиатр или окончательный сумасшедший.

«Помилуйте, ну кто станет подобным образом угрожать? Это ведь полная чушь! –  возмутился лётчик. – Человек ровным счётом ничего сделал, а ему смерть обещают. Может быть, это вовсе любопытный прохожий? Да если у него и дело, надо поздоровается для начала. А то ведёт себя, как бандит. У них там на болотах может и принято подобным образом разговаривать, но здесь всё иначе, здесь, в конце концов, Европа!»

Пять часов – это много или мало? Конечно, для путешественника, возвращающегося домой, бесконечная уйма времени. Каждая минута превращается в неодолимую вечность, в этакого скифского истукана, безразличного к просьбам жалких людей. Можно поливать кобыльим молоком сколько угодно, или кровь пустить в глиняную чашку, а каменное лицо будет недвижно смотреть на восток, туда, откуда встаёт солнце и приходят степные ураганы. Книжные профессоры пишут всякую ахинею насчёт жертв. А как не проткнуть чужое сердце, когда молчит языческий бог, молчит безответно, и кто после этого не зарежет соседа? Вот и насаживали соплеменников на нож, чтобы впечатлиться злодейством и начать верить в своё знамя, свой флаг.

Этот лупоглазый господин у кого хочешь мог вызвать подозрение, в любом уголке системы Солнца. Ну посудите сами, какому немцу придёт в голову расхаживать в лакированных туфлях по лесным опушкам? А где калоши и обязательная тирольская шапочка? Хорошо, местный бюргер – вещь вполне понятная. Тогда отчего не стал здороваться? Ведь это нормально – увидел нечто новое и сыпь вопросами: что, да зачем. Однако, незнакомец вместо этого сел под сосной, как человек привычный к совсем особенному обращению: когда его спрашивают, а он изволит форс показывать. В модель затеял играть, и что тогда должен делать Ленар – политесы стелить? Нет уж, раз пациент пришёл к врачу, пусть не морщиться.

– Хорошо, товарищ коммунист, жалеть соберёмся потом, – предупредил маэстро. Тщательно изучив физиономию гостя, поинтересовался: – Господин, или как вас там, дело есть или любопытство жить мешает?

– Entschuldigen Sie Bitte!  – с виноватой улыбкой ответил незнакомец.

– Зигмунд, ты слышал? Издевается! – возмутился Ленар и взвёл курок офицерского револьвера системы Наган. – Стрелять, Бите Швунг? – прошипел с угрозой.

– Зачем вы так с безобидным немцем? – упрекнул Зигмунд, отводя ствол в сторону. – Wollten Sie etwas?

Господин, поднявшись с травы, с невозмутимым видом определил газету в карман, зачем-то осмотрел местность, на которой расположилась ажурная конструкция геликоптера и обратился, слегка грассируя :

– У меня, собственно, дело к вам, господин Ленар.

– Вот видишь, Зигмунд, а ты: «Вас ист дас». Товарищ оказался ваш, русский!

– Почему это мой? – обиженно поджал губы польский дворянин.

– Не кобеньтесь, а то чей же ещё, славянский язык знает. – Ленар убрал револьвер в кобуру. – Излагайте. Кстати, представьтесь.

– Александр Львович Парвус, можно просто: доктор Парвус.

– Во как! Читал в энциклопедии, но, чтобы вот так, персонально иметь счастье. Восхищён непотопляемостью! Израиль Гельфанд, кажется, по паспорту. Я ваш искренний поклонник без всяких преувеличений. Какими судьбами и в наш палисадник?

– Фамилия Кошко вам знакома?

– Допустим. Но как может интересовать человека вашего калибра Московский Уголовный Сыск?

– Что поделаешь, – сокрушённо вздохнул доктор Парвус. – Досадное недоразумение. Конфликт интересов. Да-с.

– Надеюсь, Порфирий Францевич на моей стороне против кайзеровского генштаба? Иначе не устоять мне перед мощью немецкого интеллекта.

– Льстите, причём грубо и с издёвкой. Это для чего?

– Извините, категорическая нехватка времени, просто катастрофа! А здесь ваша персона с Berliner Tageblatt. Кто угодно запаникует. Там за облаками железная башня Эйфеля, а здесь, на земле, где ходили сапоги великих Гёте и Шиллера, ваши блестящие штиблеты со стоптанными каблуками. Хотите организовать дебош в местной пивной? Право, не опускайте планку.

– Напротив, это вашей репутации позавидовать можно: целый форт превратили в больницу. Газетчики тираж сделали, расписывая мятеж.

– Ой, вот кто бы сетовал! Читал «Меморандум». Впечатлён до невозможности. Но при чём здесь мои пасьянсы?

– Хочу организовать встречу, приватную!

– Женщинами не интересуюсь, от них одни неприятности. Мне, извините, возраст позволяет большое «Фи» делать.

– Персону трудно назвать женской. Это ваш хороший знакомый.

– Вот тебе и помощник – спелись! Что с миром происходит. Даже врагов нельзя оставлять без присмотра, обязательно сломают игрушку. Всё-то надо знать мальчишкам и девчонкам. А просто так, чтобы жить и стрелять косточками от вишен в небо – никак?

– Чувствуется, вам нравится паясничать. Это от нервов?

– Вот ещё! Зигмунд подтвердит – от вредности, – Ленар посмотрел на своего спутника вопросительно. – Ведь так?

– У меня другая теория – от глухого отчаяния. Должен заметить, пугает неподготовленного к вашим эскападам человека.

– Зигмунд, не подыгрывайте демону революции. Он сам кому хочешь подарит Монпансье, а потом непременно ограбит.

– Удивительно, откуда вы всё это знаете?

– ЖЗЛ читал. У меня хорошая библиотека на мангровых болотах.

– В Индокитае?

– Именно! Ваш Порфирий тоже интересовался. После Кронштадта, я думаю, ему без надобности мои книжки.

– Напрасно думаете, вы его только раззадорили. – Д-р Гельфанд опять достал газету. Ленара удивила реакция авантюриста, что-то здесь не складывается ни разу:

Факт номер один, допустим, ну просто предположим гипотетически, в конце концов, почему бы нет, Порфирий знает о существовании арнов, иначе зачем называть Индокитай. Не верил маэстро в совпадения, убейте навечно! Все детали имеют своё назначение. К примеру, суета воробьёв на деревьях указывает на ясную погоду. Вот и игнорируй после этого приметы, когда вечером обнаружишь, что где-то оставил любимый зонт за ненадобностью. Вся жизнь состоит из маленьких частиц, нужно только научиться складывать из них картинки будущего.

Факт номер два: в голове маэстро жужжал осенней мухой разговор с камердинером. Почему оборвал связь, не выяснив причины звонка? Одно это заставит хлопать по карманам в поисках ключей. Значит, не мог долго разговаривать из опасения быть услышанным. Но кем, чёрные дыры, бананы в клетку! Господа, это уже два факта. А как говорится, один факт – ерунда, два – совпадение, а в совпадения верят только потомственные идиоты!

Факт номер три: вот и делай выводы, когда Гектор не перезвонил! А вот должен был. У него программа такая в лампах запаяна. А здесь кладбище в крестах.  И нечего себя обманывать. Робот явно хотел о чём-то предупредить. Всё-таки он дефективный, а значит, почти разумный!

Взвесив все чемоданы, Ленар решил, что пять часов, это уйма времени, почему бы не встретиться с хорошим человеком, тем более что синяк под глазом уже прошёл.

– Когда?

Парвус, словно дирижёр, махнул газетой, со всех сторон мгновенно выскочили егеря с пневматическими ружьями Эсселя, одетые в маскировочные халаты из веток сосны. Следом обнаружился Порфирий Францевич, водрузивший на голову кайзеровский пикельхельм с блестящим орлом.

– У нас тут казаки-разбойники. Блям-с, и господин Порфирий из кустов сирени.

– Доброе утро, маэстро Ленар. – Сделав вежливый наклон туловища, сыщик придержал рукой каску, чтобы не упала.

– И вам огромного здоровья! Что привело на вражескую территорию, или вы тоже шпион, коллега, так сказать, по несчастью? Смотрю, при параде.

– Ошибаетесь, это устройство для противодействия животному магнетизму. Предупреждаю – начнёте мудрить, сразу расплавит мозги. – Порфмрий постучал пальцем по символу Германии.

Ленар ободрительно кивнул.

– Пикельхельм? Удивили. Главное, элегантно. Слегка эпатажно, но элегантно!

– Вы в своей неизменной форме. Всё шутите?

– Итак, ближе к трепетному женскому телу, как проповедовал Франсуа де Сад  перед соитием. Что хотели?

– Бомбардировщик, – отбросив любезности, произнёс Порфирий. – Надобно уточнить детали. Где, когда, как? Всё-таки деньги немалые. У меня отчётность. Знаю, вам они без разницы, но… – Порфирий сделал многозначительную паузу, – деньги лишними не бывают!

– А я почём знаю? Савенков должен в Париже указать на точный адрес. Вы из-за этого устроили романтическую встречу?

– Давайте отойдём, есть некоторые вещи, требующие беседы тет-а-тет, вдали от любопытных ушей, так сказать.

– Исповедоваться хотите? Боюсь, для этой роли совсем не подхожу. У самого грехов, знаете ли, с присвистом. Секунду, проникну в мозг российского сыска. – Порфирий нервно поправил каску, увидев напряжённый взгляд маэстро. Выдержав драматическую паузу, Ленар изрёк: – Индокитай, вот что терзает мятежную душу московского сыщика. Однако! А этого махаона лупоглазого зачем прихватили? – он показал на доктора со скучающим видом осматривающего устройство геликоптера.

– Мы там были вместе, – тяжело вздохнув, признался Порфирий.

– Форменное предательство интересов России. Вы и этот прохвост международного масштаба?

– Тайная миссия, должны понимать: молодость, желание служить отечеству, романтика заморских стран.

– Интрига. Однако, при чём здесь мои экскурсии? – Ленар сдвинул на затылок фуражку с именем «Модлен» на платиновой кокарде.

– Приметная у вас фуражечка и сюртук. Доводилось уже встречать подобный фасон, но это строжайшая тайна, о которой даже вспоминать запрещено.

– Так и не надо! Что за ребячество, право!

Вдруг без всякого перехода Порфирий придвинулся вплотную и спросил:

– Вы её видели? – у него дрогнул голос. – Взаправду видели?

– Да кого, увольте сразу и не мучьте канцелярией!

– Нарву, вы сказали, что есть сходство. – Порфирий в волнении крепко схватил за руку, отчего пикельхельм опасно накренился к левому уху.

– Ах, вот оно что. То-то заметил фамильное обаяние. И имя необычное. Нет, не видел ни разу, даже не встречался, – Ленар недовольно освободил плечо. – Нам лететь уже надобно, если хотите получить бомбардировщик. Савенков – тип с принципами и острым чутьём на опасность.

– Значит, видели, – не отрывая напряжённого взгляда, заключил следователь. На глазах предательски выступили слёзы. – Нарву!

– А у этой совы, какие вопросы? – Маэстро показал на Парвуса, не желая совершать исторический экскурс в любовные подвиги Порфирия. – Вы мне уже надоели. Сейчас и каска не поможет. Всех заставлю детство вспомнить. – На самом деле, маэстро блефовал, потому как в действительности не мог применить гипноз против толпы егерей, держащих наготове взведённые ружья. «Упаси Вечный Космос от правды хохлатых пингвинов! Испугаются щелчка сухой ветки и палить начнут, невзирая на лица и сюртуки», – поморщился Ленар и для страховки пригласил субъекта в дорогих штиблетах к разговору: – Парвус, идёмте сюда, нам уже скучно вдвоём. Газетку только уберите в карман, а то махнёте ещё не в ту сторону.

Доктора словно подменили, куда делась его флегматичность, только что не прыгнул от накопленной за время вынужденного бездействия энергии. Мгновение, и вот он уже рядом, смотрит в зрачки круглыми, навыкате глазами.

– Счастлив иметь знакомство-с. Вы не подумайте, ружья – это так, для собственного спокойствия. Мы ведь понимаем, что вам они без разницы. Всё-таки такой гость и в наших землях. Надеюсь, прошлые договорённости в силе? Мы со своей стороны ни гу, гу, молчок, могильный молчок. Даже и не думайте ничего такого. Даже наоборот, готовы содействовать. Россия она что, она вечно не знает, что ей нужно. А у нас вполне конкретные прожекты, более чем практические. Да-с, немцы прагматичная нация, без пустых мечтаний, без маниловщины.

– Стоп, а при чём здесь Париж?

– Так в том-то и дело, что обеспокоены. Вдруг у вас свои резоны на Париж. Это ничего, понятно-с, что планы, но хотелось бы знать интерес Германии? Так ведь нельзя! Был договор! Я бы не дерзнул, но кайзер требует. Сами понимаете, я человек подневольный!

– Разгром полный и безоговорочный. Вас, кстати, тоже. – Ленар показал на Кошко. – Все плюшки, как всегда, осядут в Англии. Но учтите, я вам ничего такого не говорил.

– А как же пакт? Нам обещали! – Парвус забегал глазами, по-видимому, производя быструю ревизию своих финансов в банках Кайзеровской Германии.

– Лично я вам совсем ничего не обещал. Даже, больше того, скажу, и не собирался! Так что, закончили? – Маэстро собрался идти к геликоптеру. Но Порфирий вновь схватил за рукав.

– Как она?

– Далась вам эта Нарва. Карьера от проститутки до фрейлин двора, нянька князя крови.

У Парвуса мгновенно изогнулась подобострастно спина в сторону Порфирия Францевича.

– Поздравляю. Такая карьера, ваши гены! – Аферист сделал ещё один поклон, при этом, судя по напряжённому выражению лица, его нейронный калькулятор работал в турборежиме.

– Вы на что намекаете! – Порфирий вскинул брови, посчитав неуместным подобное сравнение. Он тоже поднимался снизу, но не из таких малин.

– Что вы, что вы. Разве можно. Только самое благожелательное. Маэстро Ленар, у меня к вам предложение. Выгоднейшее! Поверьте, не прогадаете.

«Ну, допустим, меня вовсе не интересуют никакие прожекты на Земле, – подумал Ленар, впечатлённый новым фактом. – Это что получается, Нарва дочь Порфирия? Вот это коврижки-паровозики! Семён её кавалер. Нет, вы только сложите удочки вместе! Рыбаки! Семь, восемь на тридцать пять! Теперь понятно молчание Гектора – поместье собрались приватизировать. А папа так, для отвода глаз, решил в енота поиграть! Издевается: “Как она там?” Замечательно! Куда катится великая империя – астеры с людьми сговорились! Бред финской коровы! Ну ничего, я вам покажу Хиросиму с Нагасаки вместе, еноты полосатые! Так-с, в сообщники требуется навсегда беспринципный человек». – Ленар внимательно осмотрел фигуру Парвуса, взахлёб расписывающего проект по налаживанию производства нового лекарства в Китае.

– Доктор, я, конечно, целиком и полностью поддерживаю гуманизм и фармацевтику. Более того, готов участвовать. Но мне в качестве жеста доброй воли требуется небольшой аванс.

– Аванс? – нахмурился Парвус, по-видимому, не очень любивший это слово.

– Да, да, аванс, дружеская услуга, – доверительно объяснил Ленар, затем повернулся к Порфирию (ему вспомнился допрос в форте). – До встречи в Париже. Не смею задерживать, господин полицейский. – Дождавшись, когда сыщик покинет приёмную на свежем воздухе, Ленар изложил Парвусу содержание услуги: – Не могли бы вы оставить Кошко в Германии на месяц-другой под любым предлогом. Мне тут кое-какие делишки надо уладить в Париже без настырных мопсов.

– Да? Так вот сразу ничего в голову и не приходит. Он ведь теперь в таких связях? – изобразил озабоченность аферист, спрашивая размер своих полномочий в новом прожекте.

– Это легко исправить, подтирать задницу наследнику всегда много желающих. В Пальмире придворные исчезают средь белого дня. У нас там такое движение, даже не представляете! Большой муравейник, знаете ли… – Маэстро помолчал, акцентирую внимание на деле. – Нужно что-то нестандартное. Вы весьма компетентный специалист по всяким там порокам. Может быть, карты, женщины?

– Женщины? Вполне возможно. Знаю одну замечательную особу в Берлине, сумасшедшая дама, кому хочешь вскружит голову!

– Ни секунды не сомневался в ваших талантах. Предлагаю неприличную болезнь подарить – Lues , например.

– Такие изыски?

– Мне ли вам говорить, что всё нужно делать с душой. Lues, я думаю, в самый раз. Об этом будем знать только вы и я. Вот вам и меморандум о доверии. Каламбур. – Ленар дружески обнял за плечи собеседника. На что д-р Парвус нервно рассмеялся, озадаченный форматом дружеской услуги.

– А можно как-нибудь попроще? Зарезать, например?

– Нет, не могу лишить Россию первоклассного сыщика. А за что вы его так невзлюбили, что сразу на бойню?

– Была история с одной особой, весьма и весьма аппетитной. Так этот русский в мораль придумал играть, жениться захотел. У нас важное государственное дело, а он любовь крутить начал с индианкой, или как их там, о вспомнил – тайка. Представьте себе этот карамболь?

– И что?

– Что, что. Всё испортил, а я уже сговорился почти. Так, нахал, сам и воспользовался. А вот этого никак нельзя спускать.

– Однако и память у вас?

– А что память? Не жалуюсь.

– Вот именно, вы разве и картавите, то совсем чуть-чуть, ну самую малость. Если не знать настоящую фамилию, то легко сойдёте за немца.

– Ой, не заговаривайте зубы. Вам этот Порфирий совсем без надобности. Что так печётесь?

– Здесь солидарен, такая заноза, что и представить трудно. Но подлец на учёте в ЦК, сами понимаете, крякнуть нельзя без команды.

– Его дочь?

– Моя протеже. Но кто знал, что с таким багажом. Для самого китайская шкатулка. Кто бы подумал, что папочка из смертных. Это ведь всё меняет.

– О как! – понимающе кивнул Парвус, хотя запутался окончательно, но решил на всякий случай изобразить профессора. Новость и в самом деле представляла крайний интерес. Дело, конечно прошлое, но такая информация сулила великолепные перспективы для международного афериста. Это ведь прямая дорога в потустороннюю империю, более того, к самому верху, к императору. Карта слабенькая, но при грамотном подходе сулящая массу возможностей. А уж он-то придумает способ как Порфирию насолить и самому не потеряться.

«Так, значит, эта тайка была вовсе не обычной проституткой, а знатной особой. И что она делала тогда в Бирме? С жиру бесилась, что ли? Выходит, этот русский медведь всё испортил! Теперь бы моя дочь стала фрейлиной могущественной империи, которой принадлежит не только Германия, но и вся Земля вообще! – мысленно пожалел Парвус. Заметив прилипшую сосновую иголку к лакированному носку, доктор сморщился. – Теперь керосином надо будет счищать, иначе пятно навсегда останется. Это как русский: только дай слабину и всё испортит, и не заметит, как обычно. Нет, слабину никак нельзя давать. Ну надо же, какую партию сломал! Жениться придумал, на сладкое потянуло. Сообразил звериным чутьём добычу. А воспользоваться не сумел. Ну здесь ничего не попишешь – русский! Они только начинать горазды, а урожай собирать всегда нам приходится, европейцам».

Как настоящий еврей, Парвус страдал национальной болезнью – космополитизмом. Правда, был там в середине этого слова небольшой интерес, совсем маленький, но доктор считал экономику естественным продолжением политики или наоборот, – в общем, он их не разделял. А кто начнёт спорить?

Глава 14 Опрометчивое пари

Пролетая над Триумфальной аркой, похожей на огромного паука, выбросившего в стороны шершавые ноги проспекты, Ленар разглядел надпись: «Непокорённый Париж» на борту военного дирижабля, барражирующего над башней Эйфеля, словно шершень переросток. Из длинной гондолы торчали пушки и крупнокалиберные пулемёты, готовые в любой момент защитить от налёта германской авиации радиоантенну, поддерживающую связь с ВМФ Франции в Атлантическом океане. Зигмунд немедленно сделал вираж к Елисейскому дворцу из опасения быть сбитым, но солдаты весело помахали авиатору, посчитав крохотный геликоптер французским.

Несмотря на жгучее желание принять ванну и наплевать на всех сразу и несколько раз, Ленару пришлось отправиться в ресторан Chez La Mere Catherine, где договорился встретиться с эсерами. Требовалось отказаться от почётной миссии цареубийцы и, самое главное, исполнить обещание, данное женщине, а свои обещания маэстро выполнял. Привычка правит миром, кто верен привычкам, тот управляет судьбой. К его удовольствию, за столиком читала меню в одиночестве Серафима.

– Ну вот счастье настало. Вы живы и здоровы. Теперь могу свободно вздохнуть без вибраций в груди. А где Питер Пен?

– Вчера заказал местных деликатесов, теперь проклинает французскую кухню в своём номере.

– Сибаритствовать захотел, а организм не приспособлен. Сочувствую. Однако, Фима, я скучал по вашей компании, по вам. Зигмунд редкостный зануда, нет у него тяги к настоящим приключениям со взрывами и пытками.

– А где он?

– Полетел в Елисейский дворец торговать себе штурвал под небом Франции.

– Зачем?

– Кошко отнял у него родину. В отместку хочет обменять геликоптер Юрьева на бульвары Парижа.

– Маэстро, можно я вас так буду называть? Такое впечатление, что вы с другой планеты? Вы так запросто рассказываете о предательстве!

– Категорическая неправда: я на Земле родился. К чему вообразили себе такую ерунду? Вот ещё, и не собираюсь. Вы бы посмотрели на эти бывшие колонии и думать забыли. Например, на Марсе пыль умудряется проникнуть в самые деликатные места. Без маски просто невозможно ездить в общественном транспорте. А про Венеру лучше совсем не рассказывать – сплошное непотребство. Даже вам, при вашей широте взглядов, сделается дурно от тамошних праздников.

– Опять шутите? А я не смеюсь.

– Серьёзен как никогда, хотите, в доказательство проткну руку. Вот. – Ленар с размаха вонзил в ладонь столовый нож. Отчего Серафима, не ожидавшая таких манифестов, громко вскрикнула, обратив внимание персонала.

К столику мгновенно подбежал метрдотель.

– У вас всё в порядке? – поинтересовался худой француз с вытянутым лицом профессионального алкоголика.

– Вот так и выглядят марсиане. – Ленар показал на метрдотеля. – Никакой пылью не проймёшь. Замените, пожалуйста. – Поморщившись, маэстро достал из ладони столовый прибор. – Вас как зовут, Франсуа? – прочитал с золотистой карточки на белом смокинге. – Отлично! Представляете, Франсуа, мадмуазель не верит в мою искренность. Полный абсурд! – Вытер ладонь салфеткой и тоже отдал.

– Мадмуазель, месье вас любит. Это очевидно. – Франсуа, покосившись на быстро затягивающуюся рану, предложил: – Вина?

– Круассаны в шоколаде и стопку водки, иначе я всего себя истыкаю много раз от возмущения.

– Непременно! Русские всегда такие импульсивные!

– На Венере бывали? – поинтересовался маэстро, вспомнив баритон медсестры центра «БИНАРИУС».

– Что вы, бог миловал. Не хотелось бы.

– Правильно, обходите стороной. Ну вы меня понимаете!

– Конечно. – Метрдотель подмигнул в знак солидарности, имея в виду проституток Булонского леса.

– Ленар, зачем вы так со мной? Я знаю о ваших уникальных способностях. Наверняка в Индокитае постигали учение великих брахманов? Это невероятно! – Фима погладила указательным пальцем еле заметный шрам на ладони. Маэстро тут же стало щекотно, что пришлось потереться о коленку линиями жизни. Он лихорадочно искал способ, как бы так вывернуться из эмоциональной ловушки. Каждое разумное существо ценят свои жертвы до невозможности, и более того, готово страдать за них нравственно и физически. Собственно, для этого и приносятся жертвы. Человек готов отдать самое дорогое, самое единственное, чтобы оплатить непомерные муки собственной гордости.

«Вся моя искренность людям вовсе не нужна, – подумал маэстро. – Зачем, например, эвенку рассказывать устройство электрочайника? В тундре розеток нет, и что он будет делать с этим знанием? Верно – песню сочинит о сказочном котле, кипятящем воду без дров. А здесь жизнь на далёких планетах. Ну, форменная чушь. Скорее всего, Фима сочла мою демонстрацию за этакое фатовство, браваду, желание удивить», – размышления прервал голос Савенкова:

– Браво, замечательная демонстрация. Теперь я знаю, что пытать вас совершенно бесполезно! – Мнимый больной без церемоний сел за столик, подобрав под себя ноги так, будто уже собрался уходить. «Диарея», – мысленно посочувствовал Ленар.

– Это почему?

 Борис указал на переставшую кровоточить руку.

– Так вот оно доказательство, всё заживает просто мгновенно

– А боль? Вы ущербный человек, если не доводилось кричать от хруста суставов! Смотрю, даже нос не ломали. Впрочем, пардон, у вас, кажется, диарея? – попытка задеть самолюбие эсера особенного эффекта не сделала, отскочив от прочного лба террориста с жалким дребезгом.

– Так-с, это всё лирика. Где деньги на выкуп бомбомёта? – перевёл разговор Савенков.

– Подождите, я только приземлился в культурной столице, ещё не успел обзавестись модным насморком, а вы уже с верёвкой. Кстати, за вами Порфирий хвостом таскается, как влюблённый удав. Вы знаете, об этом? Господин сыщик только и ждёт случая натравить на вас местных жандармов.

– Ерунда, здесь Париж, кто ему позволит! – отмахнулся Борис. – Где наш польский Икар?

– Вот здесь вы правы, точно, что Икар. Зигмунд осваивает Елисейские лужайки. Теперь он ваша забота. Деньги на его имя в национальном банке, вот и отлавливайте. Я ему не нянька.

– Помилуйте, у нас был уговор. Обязательства требуется исполнять, – отчеканил Борис с мгновенно побелевшим лицом. – Мне без разницы как вы это сделаете, но бомбомёт необходимо доставить в Россию. Савенков обладал характерными для философичных типов покатыми плечами. Таким господам всегда не хватает в достаточной степени мужества, отсутствие которого тщательно скрывают за показной резкостью суждений. Иногда способны на опасный поступок, но лишь для того, чтобы в них не разглядели малодушие. Они настолько увлекаются ролью, что начинают и себе доказывать обладание сильным характером. Однако, всегда белеющее от волнений лицо указывает со всей очевидностью на искусственную, ненастоящую храбрость, которой ни в коем случае нельзя доверять. Более всего Савенков привык заботиться о себе, но боялся поверить в эту правду, боялся узнать, что неспособен к жертве для спасения людей, попавших в беду. Он их попросту презирал.

– Вот ещё, у меня сейчас другие проспекты. Я с вами разговариваю исключительно из чувств к Серафиме, – осадил маэстро, решив не сверлить рискованную тему вовсе. Бомбить Зимний дворец Ленар не хотел ещё в Петрограде. Уже одолжение, что поставил в известность об отказе. Оставалось угостить круассанами Серафиму и можно отправляться на любимые болота.

– Значит, прощайте! Не имею времени заниматься пустыми разговорами! Вы теперь без надобности, раз имеете подобные суждения. Серафима, идёмте, нам здесь больше нечего делать! – Борис поднялся. – Теперь берегитесь! Я обязательно передам товарищам отказ, – довольно громко предупредил руководитель боевой организации.

Серафима сначала поднялась, затем опять села, посчитав глупым на публике следовать приказам излишне категоричного, на её взгляд, товарища. Она была уверена, что Ленар в очередной раз издевается над Савенковым.

– Уйдите сами, Борис. Мы недоговорили.

– Хорошо-с, буду ждать в своём номере, – резко отодвинув стул, пообещал в раздражении эсер. – Хорошо-с, – повторил со значением и стремительно покинул зал, держа стиснутые кулаки в накладных карманах полувоенного френча.

– Ревнует? – Ленар кивнул в сторону дверей.

– Только к делу. Товарищ Савенков принципиальный человек, не терпящий разгильдяйства. Ваше поведение непременно осудят на ближайшем собрании.

– А мне что за дело? Да с чего вы взяли, что я должен?

– Как же, сами просили связать с организацией. А теперь что получается – на попятную? Вы в Париже, разве нет? Так нельзя. Вам руку перестанут подавать. Более того, могут избить палками, как лакея, чтобы другим не повадно было. Так порядочные люди не поступают!

Ленар покачай головой, восхищённый логикой революционерки.

– Вот тебе и пули в стенку. Это значит, благодаря вам я сюда прилетел? Однако!

– Броневик ограбили – ограбили! Товарищи, между прочим, рисковали жизнью. На субмарину тайно провели – провели! Помогли бежать из форта. А вы: «С чего взяли»! Савенков, например, с большим трудом арендовал катер. Пришлось оплатить все издержки! Бесчестный вы человек!

– Вы заказывать будите? – прервал маэстро поток обвинений, чтобы сбить скорость. – Официант ждёт!

– Ох, пардон, месье! У нас партийные разногласия! – доверительно объяснилась Фима. Заказав чашку кофе с зефирками, возмущённо поставила точку в своей обвинительной речи: – Вот! – и откинула непослушную прядь, выбившуюся из причёски.

– Из каких средств, позвольте узнать, оплатил? – поинтересовался маэстро, доподлинно зная, что из сейфа Саввы Морозова, которого пришлось убить, спасая дамочку от выстрелов нервного фабриканта.

– Неважно из каких. Вы сильно рискуете. Вам это дело с рук просто так не сойдёт!

– Да какое такое дело, помилуйте?

– Нельзя отворачиваться от судьбы. Она избрала вас управлять бомбомётом. Имя Ленара выбьют на руинах самодержавия! Вы пошлый обыватель, если не понимаете важности исторического момента! Только представьте себе восторг угнетённых рабочих, когда, превозмогая ветер, я открою люк, когда ринуться на дворец сатрапа металлические шершни, начинённые динамитом. «Вперёд за счастье нового мира!» – громко провозглашу с небес.

– Браво, восхищён! – Зааплодировал маэстро. – Чувствуется школа Щепкина !

– Пустой, циничный вы человек! Поэтому ничего не понимаете!

– Напротив, всё хорошо понимаю. В молодости был активистом клуба самоубийц, но быстро надоело, чертовски больно, а удовольствие сомнительное. Потом эти венки, траурные речи, нанятые плакальщицы, обязательный марш Шопена, а в финале надобно вставать из гроба и всем кланяться. Пошлятина редкая! Впрочем, вам это не грозит.

– Это почему?

– Вы валькирия революции. Ваш флаг, это гнать трудящихся на смерть за лучшую жизнь! Парадокс, не находите?

– Господи, как с вами трудно. Мы разговариваем на разных языках.

– Ну здесь, Серафима, ничего не поделаешь. Наши миры разделяет настолько тонкая материя, что её невозможно обнаружить, а значит коснуться.

– Демагогия космополита!

– Льстите. Но готов согласиться.  Хотите пари?

– В чём?

– Вы берётесь отвергать факты, предъявленные космополитом. Если окажется наоборот, то обещаю разбомбить на дисперсные частицы Зимний дворец вместе с детьми и собачками.

– Умеете сказать гадость.

– Ну хотите без них, в сиротский дом передам царских выродков вместе с мопсами.

– Прекратите немедленно, не хочу это слышать! – Фима зажала уши, возмущённая ненужными деталями, потом быстро спросила: – А что с меня?

– Страстный поцелуй, способный превратить остывшие чувства в адский пламень.

– Ой, и всего-то? Согласна, но только из того, чтобы доказать ваше глупое, неуместное позёрство.

– Тогда вперёд, в потусторонний мир.

– Куда, извините?

– Вкушать круассаны и нектар любви.

– Всё-таки вы об этом заговорили. Я так и знала, что непременно вспомните. Ну так вот – я передумала.

– Что именно?

– Нектар этой самой любви. Можно без него?

– Только что согласились? Так нельзя обманывать мужчину. Я почти решился.

– За неимением подводной лодки, кафе взорвёте? С вас станется. А после этого о мопсах печётесь, двуличный вы человек!

– Извините, у вас зеркальце с собой есть? Большая нужда. Вот спасибо. – Маэстро внимательно на себя посмотрел, привёл в порядок усы с помощью миниатюрной расчёски из черепахи. Закончив, жестом подозвал метрдотеля и спросил: – Кого-нибудь там видите?

– Месье, не понимаю.

– У нас теологический спор. Рассудите. Вот там в зеркальце есть ли ещё кто-то кроме меня. Духи всякие, потусторонние личности?

– Русский юмор, месье? У нас в заведении только винный дух, но не в вашем случае. Могу уверить со всей ответственностью. От стопки водки ещё никого не развозило, тем более что русских.

– Благодарю – успокоили. Серафима, вы так больше не шутите. Это ведь решительное злодейство. Два лица, скажите тоже. Я чуть не поверил в демонов там разных! Гоголя на ночь читали?

– А кто это – Гоголь?

– Кхмерский писатель.

– Вы опять со своей Индонезией! С вами совершенно невозможно вести полемику! Какой потусторонний мир? Что вы такое несёте!

– Полемика? Это кто? Я, например, о прогулке в Версаль, у меня там чудесные апартаменты. Родные пенаты, так сказать. Обещаю, не пожалеете. Опять же наш спор разрешиться.

– В Версале?

– А что такого? Ну не повезло с наследством. Не отказываться же, в самом деле? Отец тоже был не в восторге, но с годами привык. Я, конечно, не собираюсь там жить, но экскурсию устроить могу. Тем более что вы сможете привнести в этот расфуфыренный пафос частичку настоящей жизни. Ну же, не отказывайтесь, я покажу место достойное ваших совершенств.

Рискованная идея пришла к Ленару в тот самый момент, когда Серафима назвала его «космическим демагогом ». До этого хотел всего лишь угостить чашкой кофе с рогаликом и нежно попрощаться с огненным ангелом, доставившим столько болезненных переживаний. Теперь всё повернулось особенным профилем: «С душем могу и подождать, а вот ставить точку ни в коем случае нельзя! Я терпел всё это безобразие, чтобы улететь с биркой “космический демагог”? А вот так не будет, это точно!» – решил маэстро.

На всё, конечно, можно наплевать – но огласка! Будь Ленар фигурой неприметной, одним из обывателей, усердно жующих чужие истории из бесплатного каталога «Магнето», то всё ничего. Конечно, ерунда! Однако, наверняка какая-нибудь гадина полосатая, тварь шипастая уже этой ночью возьмёт из квантовой сети эту сцену и выложит с ремарками в общий доступ. А потом… Думать об этом позоре маэстро совсем не хотелось. Требовалось немедленно сделать что-то, что затмит обидный эпитет или изменит к нему отношение. Космополит  – вот это футбол! Да, не повезло Ленару. Но зачем придумал хвастаться потусторонним миром? Вот зачем? Разве могло быть иначе? Подобного сорта барышни обязательно найдут самое хлёсткое, самое обидное слово. Казалось, человек в возрасте, а начал играть в высшее существо: «тонкая грань разделяет нас» – эстет с патефоном! Запах нитроглицерина давно сделал из актрисы адреналиновую наркоманку, а Ленар принялся рассказывать о незримых материях. Ага, сто тридцать восемь апельсинов!

После требовательного стука в дверь, повернулся ключ, впуская нетерпеливого господина. Савенков, проделав чемпионский спурт через гостиную, исчез в ванной комнате. Плотного телосложения мужчина в дорогом костюме, пошитым у лучшего портного Парижа, едва успел отскочить, чтобы не быть сбитым революционным напором соратника. Через несколько минут в гостиной опять появилось волевое лицо спортсмена, буравящее взглядом полосатые стены фешенебельного номера.

– Азеф, представляете! Этот хлыщ рафинированный отказался доставлять бомбомёт в Россию. Нет, какая чёрная неблагодарность! Ему видите ли некогда, у него другие проспекты. Это что такое! Этого никак нельзя оставлять без должной оценки. Слишком всё подозрительно. Сначала вас называет тайным агентом, потом отказывается от дела. Я думаю, что делает это специально, чтобы помешать эксу. Вот он последний факт, оправдывающий ваше алиби! Негодяй! Политический слюнтяй! И что теперь делать? Где искать этого Левоневского?

– Как это отказался? Нет, так точно нельзя: у нас долг за гостиницу. А здесь, сами понимаете, штаб операции. Надобно срочно истребовать с него деньги. Подождите, у вас шла кровь? Из кармана Савенкова торчала салфетка из ресторана, которой он вгорячах начал размахивать перед носом своего товарища.

– Ага, вот посмотрите. В доказательство принёс, чтобы не сомневались насчёт способностей этого факира. Он там демонстрацию устроил, руку начал протыкать. Его так одурманили прелести Фимы, что полным болваном сделался. Сейчас начнёт деньгами швыряться. Можно не сомневаться. Вспомните Морозова, тот по первому слову летел в банк.

– Так, может быть, она всё и сделает? Надо подождать.

– Как с Морозовым? Если бы не этот хлыщ, так и каталась бы наша прима по театрам с денежным мешком. Ей не нужна революция, ей важна она в революции.

– Тогда ни в коем случае нельзя выпускать из вида. Собирайтесь. А платочек мы прибережём. Есть у меня кой-какие идейки на сей счёт, – пробормотал Азеф, пряча тряпку в карман сюртука.

Стараясь держаться на расстоянии, компаньоны последовали за маэстро от ресторана Chez La Mere Catherine по тротуару Монмартра в боковую улочку.

– Куда он её ведёт? – удивился Азеф. – Слушайте, Савенков, а вдруг нам повезло с маньяком? Уж очень странный тип – руки себе зачем-то протыкает. В чём геройство? Неужели на это ведутся барышни?

– Не знаю, я с красавицами не знакомлюсь. Возни больше, а результат тот же.

– Это каков же?

– Скука. Они ведь полагают в себе наличие разума. Представляете! – Савенков хохотнул. – А там только нюни из пошлых книжек, ну ещё парочка детских воспоминаний и всё.

– Удивили, мне и в голову ничего такого не попадало. А как же они вас любят?

– Так за то и любят, что не требую сверх меры. Всё равно неспособны. Женщины очень это ценят, когда не ждёшь от них разумности, поверьте.

– Прямо-таки восточные тайны. И со всеми вы так?

– Совершенно, за исключением истеричных дур. Там никто не выживет. Потерянное время.

– Подождите, а как же революция?

– А что революция? Возьмите Серафиму: пока этот факир не зарезал её любовника, дамочка вполне успешно играла в театре. Теперь другой театр. И ничего более. Азеф, к чему подобные вопросы?

– Не верю я, чтобы этот тип из бахвальства руку себе проткнул. Такие даже чихают по необходимости. Вы посмотрите, как двигается подлец, ни одного лишнего движения. А вы мне сердечные вопли толкуете. Непохоже.

Все эти философствования насчёт женщин давно набили Азефу оскомину. Революционеры постоянно говорили о свободе, однако требовали от дамочек исполнения своих плотских фантазий, вовсе забывая сделать комплимент или подарок. Будучи откровенным сластолюбцем, Азеф особенно не задумывался над тем, что там в голове у очередной проститутки. В его понятиях истеричные дуры существовали только в романах. Что за глупость! Не хочешь, не разговаривай, уплачено – будь добра, красавица, изобразить любезную улыбку и не кобениться. Он всегда с пониманием относился к нуждам слабого пола, даже с пиететом. Почему бы нет, коль ассигнации есть. В конце концов, для удовольствий он и работал. Но чтобы с пренебрежением использовать – это ведь полная глупость.  Как тогда наслаждаться женскими прелестями через этакую броню, тогда любовь превращается в банальную функцию. Вот поэтому этот Савенков и выбирал серых, ничем не примечательных барышень, чтобы не тратить время на подарки.

– Похоже, вы правы, Азеф. Они идут в трущобы, смотрите, начались кварталы бедноты.

Вскоре парочка остановилась в грязной арке с осыпавшейся штукатуркой. Ленар распахнул дверь в тёмный, заросший мхом проход с лоскутами паутины, в который бесстрашно шагнула молодая женщина. Со стороны казалось, что актриса находится в сомнамбулическом состоянии, раз решилась на столь опасную экскурсию.

– Быстрее, я слышал крик. Маньяк, точно, маньяк!

Внезапная вспышка света мгновенно поглотила человеческие фигуры. Подоспевший первым, Борис рванул дверь, но ему ответил только лязг металла с обратной стороны. Более развитый физически Азеф также потерпел фиаско, пытаясь повернуть массивную ручку из кованого железа. Самое загадочное, что нельзя было обнаружить скрытого замка. Да и не могли они обмануться, когда маэстро потянул дверь без усилий, словно воздушную. Непременно бы заметили рычаг, однако нет, не было ничего такого, никаких тайных пружин или ещё чего. В щель виднелись старые кирпичи с клеймом производителя, и больше ничего. Пламя зажигалки горело ровно, даже чересчур, словно и не было там никаких коридоров. Откуда тогда шёл свет?

– Мистика! – воскликнул Азеф, такого просто не может быть. Я слепой что-ли. – Он снова подёргал ручку. – Ну посмотрите сами, здесь поворачиваться нечему. Она выкована из единого куска металла!

– Не соглашусь. Всякое чудо можно объяснить с помощью науки, только глупцы придумывают фактам новую правду. Говорите от прикосновения? А что, если взять на веру. Учась в Лейпциге, я слушал лекции о необычных свойствах крови. Вдруг кровью можно открыть!

– Полная ахинея, при чём здесь ваши лекции? Объясните, ради бога! Ведь нельзя изуверу позволить убить красивую женщину. Куда он её поволок, я слышал крик. – Азеф ещё раз осмотрел дверь из старых растрескавшихся досок.

–  Дайте-ка мне платок с кровью Ленара.

– Зачем? У меня на него планы. Хотел предъявить в полицию, как доказательство.

– Давайте, сейчас добудем новые и, боюсь, что настоящие. – Савенков прикоснулся окровавленной салфеткой к ручке. Внезапно железо надломилось, и в щель брызнула узкая полоска света.

– Ну что же вы?! Дёргайте! – потребовал Азеф, берясь за дверь вместе с Борисом. Перед ними открылся коридор из бронзовых фигур с раскрытыми в немом крике ртами. Соратников по борьбе охватил страх доселе им неведомый. Один за другим начали вспыхивать шары плазмы в руках неизвестных героев. Что-то совсем не хотелось никуда идти, более того, ноги налились тяжестью. Но стоило отпустить ручку, как страх мгновенно прошёл, уступив место вполне обычным чувствам, охватывающим человека в подземелье. Для проверки Азеф попробовал выйти назад, но натолкнулся на кирпичную стену, бесшумно заменившую деревянную дверь.

– Савенков, вы идиот! Нас заперли.

– Отчего же? Наверняка есть выход. – Боевик не оглядываясь шагнул навстречу неизвестности...

Глава 15 Другой Париж

Включив портативную астролябию , Ленар медленно двигался, вслушиваясь в работу старого прибора, которым последний раз пользовался, когда летал в Эль-Катиф. Парижане с удивлением оборачивались, заметив необычное устройство в руках иностранца и эффектную русскую мадмуазель, послушно следовавшую за ним словно ребёнок. Наконец, рядом с аркой, уходящей глубоко во внутренний двор, раздалась долгожданная мелодия победы на печальными эльтами.

Когда Ленар достал из камзола плоскую коробочку с иероглифами, размером с портсигар, Серафима вполне понятно подумала, что кавалер решил закурить, хотя до сих пор не наблюдала за ним подобной привычки. А что ещё можно было себе вообразить? Вместо этого коробочка довольно быстро превратилась в сложное устройство с латунными трубочками и вращающемся волчком, но никак не портсигар. Это ей напомнило сказки загадочного Магриба, в которых злые волшебники колдовали над медной лампой или китайский сейсмограф, в общем что-то азиатское, ведь Ленар прибыл, по его собственным словам, из Бирмы. Этот вращающейся полосатый маховик внутри необычного прибора притягивал взгляд и ещё мягкий и очень мелодичный звук, который хотелось слушать и слушать.

Конечно, новые приборы работали не в пример быстрее, но надо помнить, что маэстро сорвался из своего кабинета спонтанно, можно сказать, что мгновенно, и на тот момент вовсе не подумал о необходимых в каждом путешествии вещах. А что ему было помнить, когда обо всём беспокоился Гектор, подготавливая яхту для очередного путешествия. Если бы не пример отца, таскавшего в карманах массу полезных вещей, то маэстро и сейчас не знал, в какой стороне находится Бирма или квартира в Париже, что, согласитесь, невероятно важно в чужой стране?

Так вот о привычках: маэстро старался пользоваться только компактными устройствами вроде набора «Турист», исключение делал астролябии. Вещь антикварная, но рабочая, тем более память о блуждающем в просторах космоса родителе:

«Как он там в Магеллановых Облаках? – вздохнул с грустью маэстро и тут заметил, что спутница впала в гипнотическое состояние и привлекает внимание необычным поведением. – Вот что значит сломать естественную защиту от магнетизма! Зато, выучила интерком. Ну, извините, я не кенийский марафонец, вообще не марафонец! Не пешком же было топать в Армавир? М-да-с, однако, дамочка совсем в анабиозе», – констатировал Ленар. Теперь ему пришлось идти с учётом возросших габаритов, оттого что Фима и не думала уступать прохожим, двигаясь словно бронированный дредноут. Пытка длилась недолго: через квартал зашли во двор с вечнозелёной геранью на подоконниках с ощетинившимися краской рамами. В сумраке глубокой арки прятался от любопытных глаз имперский портал.

Все наверняка встречали двери, заброшенный вид которых указывает на то, что о них давно побыли за ненадобностью. Иногда это парадный вход, но наглухо заколоченный и с обязательным бугорком грязи у порога. Случается, в сквозном проезде попадётся совсем неуместная дверь в крохотную подсобку с пыльным окошком. Их роднит одна общая деталь – это старинные ручки из кованого ноздреватого железа. Каждый раз удивляет, почему нет настоящей ржавчины. Редко, краем глаза, можно заметить силуэт человека, скользнувший во внезапно обозначившуюся полоску света, но никто не придаёт этому значения, настолько картина расходится с правилами. Сознание нечаянного свидетеля мгновенно убирает из памяти исчезнувшую в проёме фигуру.

Ленар повернул шершавую ручку, сморщившись от холода в раненной ладони: «Чёрные дыры, теперь до вечера будет заживать, вон кровь опять выступила, – посетовал. – И зачем это я? Что за глупость? Главное, для чего? Чё показать-то хотел – свою исключительность? А что недостаточно было салютов в форте? Всё для хорошей сцены в квантовом поле. Дичь какая-то. Обратная сторона публичности. Вместо того чтобы жёлтых георгинов подарить, вынужден цирк устраивать. Нет, идея была хорошей, я бы даже сказал эффектной – нож в ладонь, однако, это тварь всё испортила. Это что за “космический демагог”! И как сыграла, тоже мне Комиссаржевская ! Всё, нет в жизни счастья! Уже домой нельзя вернуться без прыжка в шпагате».

Достаточно обладать генетическим кодом арна, чтобы из мира людей мгновенно перейти в империю арнов. Кирпичная кладка в подтёках и лоскутах паутины, бесшумно ушла в сторону, предоставив коридор с позеленевшими от влаги скульптурами обнажённых людей, кричащими от жара плазмы в ладонях. В мерцающим свете шевелились барельефы сражений с Печальными Эльтами. Серафима с удивленьем начала крутить головой, очнувшись от магнетического воздействия, когда маэстро убрал акустическую астролябию в карман.

– Как мы здесь оказались?

– А нечего чужие игрушки разглядывать без спросу. Нас чуть не арестовали, когда вы к прохожим приставать начали с вопросами о нектаре любви. Что на вас нашло? Здесь же Франция, а не революционный бордель!

– Подождите, – остановила актриса, оглядываясь, – опять вы со своими дурацкими шутками. Довольно странный туннель. И что мы здесь делаем?

– Совершенно тайный, смею уверить! Для обычных людей проход невозможен.

– А как же мы?

– У меня пожизненный пропуск, а вы со мной.

– Зачем?

– Сами хотели всё знать. Впрочем, приношу извинения – это моё пари. Не стойте, здесь простыть можно от дизайна древних. Странное у них было представление о красоте. Орать то зачем. Ну взял ты плазму, она же холодная. Вот смотрите. – Встав на цыпочки, маэстро провёл рукой через искрящуюся сферу. – А потом удивляемся, откуда филистеры берутся, так сами и выращиваем дешёвым эпатажем. Мы им экспрессию показываем, а несчастным, извините, без разницы, где кактусы растут, лишь в бы Мексике.

– Вот и говорю, что позёр! Что я монорельсовых поездов не видела? – Действительно, вышли на железнодорожную платформу с двухэтажным составом, лишь отдалённо напоминавший конструкцию Романова. Огромный поезд с вытянутыми на всю длину окнами удерживался магнитным полем в широких кольцах, расположенных по краям платформы. Заметив отсутствие колёс, Серафима, продолжая держать марку, фыркнула, по-видимому всерьёз принявшая условия пари:

– Ну и что такого? Ну просто другой поезд, без вентиляторов.

– И французов, заметьте!

Серафима нахмурившись спросила:

– Почему они разговаривают на вашем рубленом языке с латинизмами. Как это возможно? И откуда я его знаю. Ага, это ваши штучки с гипнозом? – Она погрозила пальчиком. – Ведь так. Сознавайтесь.

– Спор у нас был о совсем других фильмах.

– Напомните, я уже всё позабыла от этих страшных коридоров.

– И кому с кем трудно?

– Не кривляйтесь. Так о чём спорили: я должна сомневаться, разве нет?

– Угу, с поправкой на солнечную активность.

– Немедленно говорите или пойдёмте назад, меня Савенков ждёт.

– Окольными путями, мадмуазель, а вспомнили причину – исторический выбор и прочие глупости.

– И то что вы обязаны перегнать аэроплан в Петроград, – добавила Фима очень важный для себя пункт.

– Точно, если не опровергну доктрину равенства, братства и прочую масонскую хмарь  в обмен на поцелуй страсти, – закончил Ленар. Его всегда задевало стремление восторженных новаторов кричать о своих открытиях, не считаясь с мнением Коперника  на положение небесных сфер. Ну не может быть всеобщего счастья, оттого что тогда все люди должны обладать одинаковым узором на пальцах и чихом от простуды. Только тогда и настанет всеобщее благоденствие. Да и как, каким образом его можно будет отличить от нищеты? Все эти лозунги о борьбе с неравенством грешат большим лукавством уже оттого, что борец заведомо ставить себя в позу вершителя судеб, а значит утверждает тем самым глупость своих адептов. И где равенству в этих заборах жить?

Стены вагона, стилизованный под эпоху начало XX века, украшали золочёные арабески, отражающие жёлтые пятна сквозь хрусталь газовых светильников. Вытянутые эллипсом окна в металлических рамах закрывали тяжёлые шёлковые шторы холодных тонов, создающие ощущение свежести. Пассажиры расположились в широких креслах, перетянутых в ромбы серебристым шнуром. Жители империи вовсе не интересовались жизнью смертных, им вполне хватает своих коридоров. Очередная война или строительство города в параллельном мире беспокоили не больше, чем мерзкая погода на улице. Арны привыкли к людям как к неизбежному злу, как господа привыкают к слугам, которых время от времени необходимо встряхивать для порядка. Центральная Канцелярия следит за популяцией – отлично, для этого и существует ЦК.

Поражать воображение маэстро вовсе не собирался. Более всего ему хотелось утвердиться в своей правоте, иначе получалось, что только при помощи разорванной в клочья субмарины можно восстановить душевный покой, деформированный женской глупостью. Вовсе не для этих диагнозов он проделал опасную экспедицию. Ещё на Марсе, когда занимался выборами, в душе поселились нервные ёжики, оттого что нарушил естественный ход вещей, соорудив победу дожа Арагона. Это противоречило собственной философии о невмешательстве в дела Холодного Космоса. После аферы с ремонтом «Сфинкса», события приняли совсем необратимый характер. Отдельной песней стоял театр «Драный чулок». Маэстро улыбнулся, вспомнив растерянное лицо Модлен в апартаментах главного тирана Венеры. Были и приятные моменты.

Только не надо думать, что Ленар этакий созерцатель, готовый покорно склонить голову перед коварством судьбы, нет, конечно. И вовсе не может быть! Что за бред! Но насилие над пространством опустошало его душу буквально до последней молекулы. Срочно требовалось наполнить её чем-нибудь содержательным, например, участием событиях, не имеющих отношения к привычной жизни. У него ещё оставались силы на ошибки, чтобы не торопиться к отцу в «Магеллановы Облака». Он на точно знал, что если перестанет страдать, страдать в самом широком смысле этого слова, то превратиться в бесполый организм, способный только на отправление естественных потребностей. Трагедия людей, спешащих найти своё истинное предназначение за крохотный срок, позволяла ощущать ничтожность собственных желаний, именно что ничтожность. Чужая страсть к жизни делала и его живым.

Обстановка в поезде и разговоры пассажиров смутили правду Серафимы, но из женского упорства она не хотела принимать другую реальность, наивно полагая, что всё ещё находиться в своём Париже, в экспериментальном вагоне с иностранцами. Любой человек, не сделавший себе установку отрицать факты из принципа, давно бы задался множеством вопросов. Он непременно бы перестал тратить энергию на поиск абсурдных объяснений и отбросил в сторону изначальное предубеждение.

Иностранцы не пользовались телефонами. Они просили незримых операторов соединить с Марсом или Гренландией, уставившись пустым взглядом куда-то в пространство. Решившись отодвинуть штору, Серафима ахнула от вида уходящих в облака зданий и воздушных экипажей, проносящихся на невероятной скорости в ореоле голубоватого пламени. Увиденное потрясло настолько, что актриса застыла, ошеломлённая потоком самых разных ощущений от лоскутного восторга до мягкого ужаса. За окном фантастический город прорастал циклопической архитектурой мостов и башен сквозь задымлённые проспекты старого Парижа. Там внизу остался знакомый мир, покинутый через обычную дверь с причудливой железной ручкой. Фиме захотелось спрятаться в одно из этих замечательных кресел и накрыться с головой жакетом, чтобы не потерять рассудок. Верить в животный магнетизм она уже отказалась, оттого что невозможно создать столь подробную иллюзию. Единственное, что сейчас позволяло сохранять присутствие духа – это пари, надежда его выиграть, чтобы заставить Ленара, несмотря на все эти фокусы, исполнить своё обещание. Требовалось только потерпеть, скоро всё закончится, и она вернётся в гостиницу. Там не будет этих чопорных, занятых собой людей, которые разговаривают, используя минимальное количество слов, как будто перечисляют товар в бакалейной лавке. Фиму начало раздражать бесконечно повторяемые: «общаться, в шоке, контент…». Как будто заевшая на одной дорожке граммофонная пластинка не могла закончить единожды взведённую пружину.

«Человеческий Париж» (странно звучит, не правда ли) арны встроили в свой город исключительно из гуманитарных соображений. Например, разумные существа часто заводят в квартирах совсем неудобных тварей, забывая об их настоящей природе. Поэтому вернувшись после долгого отсутствия на Землю, арны сначала пожалели искалеченных рептилоидами людей. Они чувствовали вину в случившемся, оттого что бросили умирать свои творения. Был ещё один аспект – работники по-прежнему требовались для вредных и тяжёлых производств. Но, как это обычно бывает, милые зверушки вскоре начали досаждать животным естеством, и арны избавились от них. Мир людей перенесли в другую реальность при помощи квантовых излучателей, сдвинув доступный к восприятию спектр. Люди потеряли своих богов, хотя продолжали жить с ними рядом, на соседней улице, иногда через стену.

Переубеждать человека, уверенного в своей правоте, тем более женщину, обладающую природным консерватизмом, совсем напрасное дело, о чём Ленар и не мыслил. Намного интереснее, чтобы человек сам принял правду, согласившись с очевидностью. Но, Холодный Космос, как же это трудно – донести нужные мысли таким образом, чтобы оппонент не ушёл в глухую защиту из страха перед фактами, разрушающими вытверженные наизусть истины!

Мир создателей должен произвести революцию в голове Серафимы, очарованной идеями социального равенства. Это ведь какая сцена может получиться – трепет перед величием богов. Обывателям обязательно должно понравиться – кульминация с Нероном (в исполнении маэстро) в центре Версаля. Обстановка очень даже и подходит. Только времени, к сожалению, оставалось всё меньше и меньше на всю эту машинерию. Надо учесть, что он со всё возрастающей тревогой ждал часа икс: объявится ли Семён или придётся добираться в Индокитай, использую попутный транспорт.

Маэстро до нервного топота боялся, что в ЦК узнают о его шалостях. Одно дело убийство фабриканта, и совсем другая песня, когда неплановый турист устраивает масштабные трагедии мимо пьесы. «Морозов, «Максим Горький», «Цусима», форт «Александр I», – грехов на маленькое состояние и урановые рудники. Требовалось незаметно вернуться домой и переждать цунами, а там Мировая Война всё спишет. Такие праздники начнутся, что ЦК будет не до прыжков шизоидного импресарио. Взорвётся в квантовом поле столько человеческих трагедий, что нация арнов благодарность объявит за разогрев.

«Но сейчас надо от-си-деть-ся! – маэстро произвёл глубокий выдох. – Уф, чё-то легче стало на душе. Вот что значит выработать чёткий план на жизнь!»

Апартаменты Ленаров находились в самом центре Версаля. К тому времени, когда Людовик принял решение возводить резиденцию, квантовое смещение уже началось. Благодаря чрезвычайной занятости Ленара-старшего, выход из квартиры в мир людей оказался посередине дворца. Тогда ещё не умели настраивать излучатели, и ошибку в несколько столетий посчитали досадной издержкой.

Арны вычеркнули без сожаления из пространства уже прожитую людьми историю, не пожелав расставаться с привычными вещами. Когда Ленар впервые осматривал наследство, то ему показалось забавным выходить из квартиры на паркет Зеркальной галереи. Посетители музея, как правило, не замечали появления ещё одного иностранца в толпе таких же, как они незнакомцев. Администраторы же старались не беспокоить призрака Версаля, как уважительно называли Ленара в своей среде экскурсоводы. Даже придумали целую историю, где фигурировал некий экстравагантный герцог, отравленный Людовиком XVI из ревности к Марии Антуанет. Переполох могли вызвать друзья Ленара, решившие осмотреть дворец, но это случалось крайне редко. Охранники музея старались не рассказывать о подобных визитах, чтобы директор не отправил к врачу за справкой на предмет здравомыслия.

Посчитав необходимым для взволнованной барышни прогулку на свежем воздухе, Ленар вышел в оранжерею. Встретив знаменитое привидение, смотритель испуганно отвёл глаза. Фима шла под руку, что избавило от глупого вопроса насчёт билета.

– Почему вас так бояться? – удивилась актриса.

– За аренду должны ещё со времён Бурбонов. Вот и краснеют от стыда.

– А вы?

– Терплю, а что поделаешь: выгнать жалко. Куда они пойдут? Лувр их не примет, там хозяин антикварный рынок устроил, кстати, крупнейший в системе. Его покупателям местные шедевры ни к чему. Картинкам максимум несколько столетий. Мне придётся хорошенько подождать, пока вырастут в цене. Вот тогда и предъявлю счёт за аренду.

– Какой вы дальновидный! – Фима по привычке кокетничала, хлопнув загнутыми ресницами. А что ей ещё оставалось делать в компании с экстравагантным сумасшедшим?

– Всё благодаря Ленару-старшему.

– Отец?

– С тех пор как улетел в Магеллановы облака, напрочь никаких известий.  – Маэстро снял бархатный канат, натянутый между позолоченными столбиками ограждения, и распахнул двери балкона. – Прошу в апартаменты Ленара.

Несколько любознательных китайцев попробовали увязаться следом, но были остановлены бдительным смотрителем, который с важным видом уведомил, вешая канат на место:

– Извините, здесь вход только для призраков Версаля. – Дружески подмигнув работнику музея, маэстро растворился с Фимой за стеклянной дверью, оставив туристов в недоумении рассматривать величественные фонтаны Водного Партера.

Выбрав для себя линию поведения, актриса и теперь не собиралась ничего менять. Сознание женщин любит находить простые объяснения, чтобы не запутаться в сложных. Так и Фима, определившись с действительностью, которая, по её мнению, ничем таким особенным не отличалась от любой другой заграницы, решила не брать во внимание досадные мелочи.

По её мнению, товарищ Савенков абсолютно прав, настаивая на исполнении условий договора. Есть ещё одна досадная вещь – Фима рекомендовала Ленара, как надёжного человека. Теперь получается, что ей тоже нельзя верить, что и она может в любую минуту отказаться от своих слов. Вот этого Фима точно никогда не допустит. Иначе получается, что всё зря, что напрасно бросила карьеру актрисы ради революции! Лишний раз убедилась Фима в коварстве мужчин, всегда готовых обольстить доверчивую женщину, чтобы, насладившись нежными чувствами, бросить жертву любви на обочине жизни. «Так вот, милостивый государь, – твёрдо решила про себя Фима, – Не бывать этому. Не разобьёте очередное сердце всякими там Версалями! Никогда!»

Ленар видел волнение Фимы и уже начал полагать, что неумолимые факты другой реальности переменили ход её мыслей, ещё чуть-чуть и пламенный восторг обеспечен. Хотя времени оставалось совсем чуть-чуть, он надеялся, что успеет оформить заключительную сцену. Иначе, зачем всё? Что теперь тоже лететь в Магеллановы облака? Ну уж нет, напротив, он хотел доказать своё превосходство над обстоятельствами. Знаменитый маэстро не мог допустить, чтобы где-нибудь в далёкой Зимбабве, ну это к примеру, полуграмотный негр на своём дешёвом «Магнето», увидел торжество земной женщины. Позор! И дело вовсе не в самолюбии. Конечно, ерунда полная! Кто он, и кто этот безродный недоучка с отпиленной головой из Африки! Запись в квантовом поле будет омрачать его жизнь до скончания века. Человеческое существо возобладало над Ленаром – бред оранжевого бегемота!

Нет, он ещё понимал, когда Модлен выпрямляла извилины электрощипцами: жена имела полное право. Но здесь особь непонятного назначения умудрилась бросить в тюрьму на пытки. И ещё заявляет: «Ведь не умерли!» Это надо представить, что сначала тебе почки отобьют, а затем утешают тем, что ещё жив. Браво! Нет уж, милочка, теперь ты должна осознать вздорность своих революций, чтобы потом сеять доброе и вечное в головы друзей и товарищей! Пусть торжествуют идеи равенства и братства! Иначе просто фитюльки в трубочку, как всё пакостно-бестолково. Хотел дзен буддизма, а получил женскую психиатрию. Отдохнул, называется! Привёл чувства в порядок! Думал, в системе компасы шалят, а здесь оказалось, ими вовсе никто не пользуется.

По сравнению с Лувром, о котором Ленар знать не хотел никогда ни разу, потому что там жил сволочной дядя Модлен, его апартаменты отличались простотой готического стиля. Сводчатые потолки с нервюрами из калёной стали тянули позвоночник вверх, заставляя рассматривать голограммы битв с Печальными Эльтами. В отсутствие хозяина имперские инженеры сделали вход в Зеркальную галерею или выход, в общем, до сих пор Ленар путался, на уровне колен (крайне неудобно). Собственно, поэтому он здесь и не жил. Ещё одна радость – это, если вздумается прогуляться в парке, то обязательны вездесущие туристы. Другая песня – возлюбленные болота, где стерхи вкупе с фыркающими тапирами производят шум настолько умиротворяющий, что сидя вечером на летающей террасе с чашкой душистого чая и солёным бубликом маэстро проникался сочувствием к жителям мегаполисов.

«Мн-да, квартиру компаньон не пожалел! – заключил Ленар, разглядывая шеренгу бутылок разной пузатости вдоль стен. У входа в спальню валялись детали женского туалета и порванные вьетнамские шлёпанцы. На толстой грани обеденного стола горбился новенький велосипед «Паук» с корзинкой, из которой выглядывало горлышко французского шампанского. – Ага, извинился», – отметил про себя. В следующий зал приглашать даму не стал, боясь найти совсем особенные сюрпризы в виде трупов измождённых купидонов.

– Это очевидное и невероятное? – поинтересовалась актриса столичного театра, ничуть не смущённая подобным дизайном.

– Знаете, Фима, с марсианами всегда так! Стоит только отвернуться и вот вам, пожалуйста, чужие носки под кроватью обязательны – жизнь! Так, чем я хотел вас поразить? Ага, сейчас включу. Приготовьтесь. Да, идёмте в библиотеку. Здесь совсем неприлично.

– Насиловать будите?

– В библиотеке? Только интеллект.

– Да вы эстет!

– Именно. Так, идите уже. Сейчас шампанское принесу и эти, как их, маслины, если седовласый фавн их не слопал.

– Какой такой фавн?

– Марсианский, а какой же ещё?

– Я вам уже говорила – фантаст!

– Стараюсь изо всех сил, и всё в точку. Вот вы на точно уверены в своей правде. Ведь так? И даже больше скажу, что даже если я прав, разве бы переменили своё мнение, изменили бы своей вере? Разве сделали так? Да покажи я вам вскрытые вены в доказательство, вылей кровь до последней капли в эмалированный тазик. Разве бы это вас уверило? Ведь нет? Именно. Об этом и говорю.

– Отчего же не поверить. Но как можно, раз вы слово не держите!

– Я? Вот это бублики-баранки. Вот в чём я слукавил? Или обманул, ну назовите хоть один настоящий факт.

– Сказали, что на каторге были.

– Да как не каторга, когда дома посидеть спокойно не дают.

– А про кхмеров, которые дерутся неимоверно.

– Чуть, чуть, совсем немного приукрасил. Разве это не правда, когда только присяду интеллигентную книжку читать, а тут сразу и обер-камергер, и император, и принцесса. Не буду уже вспоминать про Венеру, чуть женщиной не сделали! Ну как не каторга? Сами посудите.

– Опять – враньё, враньё, враньё! Как вы можете с такой уверенностью такой бред говорить? Венера, Марс, император какой-то!

– Ах так! Тогда вот, смотрите! – Маэстро включил огромный паровизор, занимавший середину огромной библиотеки. По стенам с бесконечными полками ходила по рельсам стремянка с приспособлением, вынимавшим книгу, если выбрать клавишу с нужной буквой. Вполне удобная себе такая библиотека. Ленар давно собирался перевести в поместье, но как это обычно бывает, то времени нет, то силы воли. Одно то, что об этом подумал, воспринималось мозгом как что-то уже совсем исполненное, и так до следующего раза, до следующей встречи с изнасилованным желанием.

Стационарный паровизор показывал объёмные картинки при помощи электричества, пропущенного через влажный воздух.  Зритель мог пройти аппарат насквозь, чтобы рассмотреть изображение до мельчайших деталей. Конденсат оставлял приятную прохладу на коже и лёгкое покалывание слабых токов в кончиках пальцев. Дефект, конечно, но покупать новый в пустующую квартиру не имело смысла.

Раздался лёгкий хлопок от вскрытой бутылки шампанского, звякнули бокалы из кусочков тончайшего хрусталя в золотой проволоке.

– Ну вот и «Нектар любви», как обещал! И не вздумайте отказываться, вино из Голицынских подвалов, специально берёг для подобного случая. Когда взаправдашний ангел в гостях, тут ничего не жалко. Я, можно сказать, и не жил до встречи с вами.

– Опять комплименты, я уже один раз поверила. И чем кончилось?

Неожиданно раздался сигнал дальней связи.

– Секундочку. Крайняя нужда, тот самый фавн! – На экране показалось лицо Рема. Маэстро облегчённо вздохнул, в голове сразу всё прояснилось. Даже извилины, покалеченные сто лет назад электрощипцами Модлен, приняли почти нормальный изгиб. Компаньон мгновенно выложил последние новости:

– Ленар, что случилось. Гектор молчит, словно ржавый пылесос. Семён болтает, что-то невразумительное о трагедии под Армавиром. В чём дело?

«Ага, значит, Гектор решил держать тайну моего взбрыка до официальной встречи, – сделал вывод Ленар. – Ну что, может он и прав. Тогда всё проясняется. И зря волновался. В любом случае осталось чуть больше часа. Раскрывать вояж нет никаких причин. Имперские слухачи наверняка сейчас греют уши на разговоре с Марсом. Хорошо, что место не могут определить по торсионному лучу, но дай только повод, быстро шнурки завяжут. Надо ерундой заболтать».

– Ты лучше скажи, это что за «Паук» в квартире пылью обрастает?

– Ага, смотрю, знакомая обстановка. – Рем прищурился, разглядывая книжные полки. – Слушай, у тебя от спальни до кухни знаешь сколько идти – вечность. Вот оснастил помещение транспортом. Ты покрути педальки, для здоровья полезно.

– Высоты боюсь, но всё равно спасибо за подарок – эпатажно.

– У тебя новая ученица? Представь барышне, наверняка опять принцесса.

– Знакомься: актриса с Альфа Центавры – Серафима.

– Мадмуазель, уф, секунду, переведу дыхание. Теперь понятно отчего на Марсе разряженный воздух.

– И почему же?

– Пока ждал встречи с совершенством, весь выпил от волнения.

– Льстите. Откуда вы знали?

– Сердце почувствовало. Сердце оно коварное, оно всегда ждёт встречу с прекрасным. Вы, Серафима, осторожней с этим господином. Ленар редкий проходимец и обманщик. Лучше прилетайте ко мне на Марс, в замок. Хотите, я пришлю за вами яхту.

– Яхту сюда?

– Вы правы! Что же я так опростоволосился. Конечно, бригантину. Ну так что?

– Рем, тебе что сердобольные горожане корабль любви подарили? – вмешался Ленар, чтобы остановить стучащий хвост седого Джульбарса.

– Нет, но для такой нимфы украду вместе с парусами. Так что – договорились? – не унимался марсианин.

– Право, не знаю. Мы планируем императора взорвать, – сообщила Серафима.

«Нет, ну надо такую чушь пороть в эфире империи!» – возмутился маэстро.

– Ленар, опять твои штучки. Осторожней там, вдруг Модест Алексеевич узнает. Но если что, помни – Арагон с тобой! Кстати, твой протеже, Вениамина, опять в гору пошёл. Поразительной энергии товарищ. Открыл современную клинику в столице. Представляешь!

«И этот туда же. Ещё императора вспомни. Фавн марсианский», – чертыхнулся маэстро и спросил, чтобы увести разговор от опасной темы:

– Занятно, боюсь ошибиться с профилем.

– «Целибат» называется. Ещё не знаю от чего лечит, но, по слухам, очередь на полгода вперёд.

– Ага, значит, говоришь: Гектор молчит как пылесос.

– Я хотел уже с инспекцией лететь. А теперь гляжу и вовсе повод есть.

– Всё-таки ты злодей.

– Ой и не говори, ну так что?

– А что, что. Прилетай в поместье, заодно узнаешь, что там с Гектором. До встречи.

«С женщинами всегда так. Обязательно успеют сказать всё самое важное и вовремя. Одно дело – трёп обывателей на кухне, кому они нужны, но разговор с дожем Марса! Вот то-то – может случиться последняя песнь зяблика. Торсионный излучатель – вещь, конечно, хорошая, но кто знает, что там в ЦК успели придумать. Неизвестно…» – Тем не менее Ленар выдохнул свободно, ничего такого опасного не прозвучало. Болтовня Семёна о какой-то трагедии никому не интересна, когда началась мировая война, война во славу империи арнов. Грандиозная трагедия для людей и масса мелких радостей для их богов.

Глава 16 Торжество мракобесия

Не чувствуя угрозы от необычного иностранца, Серафима решила не уступать пари, уже не столько из упрямства, сколько из желания не выглядеть дурой. Актриса продолжала изображать невозмутимость, рассматривала движущиеся картинки внутри паровизора. Над бронзовыми арабесками летали фантастические корабли к далёким планетам, пронзали недра Земли огромные поезда, арны женились и ссорились. Шла обычная жизнь, которую можно рассматривать в деталях, сидя на мягком диване с бокалом шампанского. Особенного счастья, той самой радости труда, о котором вдохновенно писал Кампанелла , вовсе не наблюдалось, более того, жизнь казалась обычной, за исключением манер и обстановки.

– И что это доказывает?

– Только Второй закон Менделя .

– И при чём здесь этот монах?

– Гибриды бесплодны, как мулы, дорогая Серафима. Распадаются на составляющие в пользу сохранения чистоты вида.

– Это как?

– Первое поколение чёрных и белых – метисы, второе – на трёх чёрных только один белый. Дальше можно не считать – белые превращаются в ненужную аномалию.

– Вы неправы. Если всем сделать равные условия труда.

– То все должны пилить брёвна, – перебил Ленар. – И опять победит лучший пильщик, как самый здоровый и сильный, ведь так?

– Правильно: «От каждого по труду, каждому по потребностям» .

– И какие будут потребности у лучшего пильщика? Интересный вопрос. Ответ – пилить ещё больше и с большим удовольствием. Уверены?

– Люди не такие, они разумны.

– То есть разумные должны поделиться разумом с неразумными, но генетически сильными? Браво! А как же тогда Второй закон Менделя? Что с ним-то делать?

– Я вас не понимаю? Ерунду какую-то говорите! Ну при чём здесь лесорубы ваши противные?

– В щепках! В них проклятущих. Будь они неладны. Ну вот куда их? Только на розжиг. А потом всем миром опять на лестницу эволюции вперёд к манящим звёздам.

– Вот видите, люди хотят жить лучше и нельзя им этого запретить.

– Это вы о лесорубах с топорами?

– Вы делаете всё, чтобы увильнуть от почётной миссии, в то время как…

– Может, кофе сварить? – оборвал маэстро песнь валькирии . – Сейчас бисквитные пирожные будут кстати. Подождите, секундочку. – Он сделал заказ в ближайшую кондитерскую. – О чём это я? Эти пирожные всегда так сбивают. Ах да! Была идея, после того как вы предали меня в заботливые руки Порфирия, продемонстрировать заготовку дров в парках Версаля. Но опоздал, оттого что кадки с пальмами спрятали в теплицы от местного климата. Кстати, наверняка вас интересует причина творческого десанта на окраину Армавира? А ведь это самая настоящая драма Еврипида , трагедия уставшей души!

– Ленар, скажите, пожалуйста, зачем вам эти метафоры? Уверена, своя история ничуть не хуже? – спросила Фима, не желавшая слушать эллинскую драму.

– Была, представьте себе, была до нашествия Печальных Эльтов.

– Печальных Эльтов?!

– Ох, здесь сокрыта настоящая тайна рождения человечества. Если бы не они, то не сидели бы мы сейчас в Версале.

– Ну, рассказывайте скорее, мне уже интересно.

– Надеюсь, вопрос с бомбомётом улажен?

– Нет, но я хочу слушать о Печальных Эльтах.

– Подождите, что означает ваше «Нет»?

– Данное слово надо исполнять!

– Прокрустово ложе какое-то, назло ветрам пойду в магазин – это всё дамские капризы. Просто вредность какая-то, да и только!

– А пусть даже и так. Вас-то за язык никто не тянул.

– Подождите, хочу для себя прояснить. Не смущает тот факт, что я не разделяю ваших взглядов. Больше скажу, считаю непозволительными действия товарищей эсеров! Никто и не подумал спросить меня любимого, когда решили бросить в тюрьму на потеху жандармам!

– И что вам сделалось? – язвительно спросила Фима, и сама ответила по слогам: – Ни-че-го! А мне теперь перед товарищами стыдно. Я, между прочим, за вас поручилась!

«Всё, – подумал Ленар, – план о получении нравственной сатисфакции разбился о женскую логику. Ещё немного и силы всего ЦК должны будут подключиться, чтобы исполнить обязательства одного-единственного идиота. Форменный бандитизм!»

– Подождите, а что я, собственно, обещал?

– Всё! Вас же предупредили, что отрабатывать придётся, или не было такого?

– То есть получается, что ежели вы любитель мазохизма, то все обязаны надеть кожаные трусы с дырками?

– Опять глупость сказали! Вот при чём здесь это?

– Вы просили перегнать аэроплан в Петроград, ведь так? А уговора насчёт казематов не было.

– Не было, но вы знали на что шли. Революцию без крови нельзя сделать. Здесь не до чистоплюйства.

– Снова-здорово, а я-то здесь при чём?

– Вы должны выкупить бомбомёт и доставить в Петроград, – упёршись в переносицу маэстро сузившимися зрачками, потребовала Серафима. 

– Что за слово такое идиотское «бомбомёт»? Поприличней не смогли назвать?

– Зачем сейчас к словам придираетесь? Сказать уже нечего! Я сразу почувствовала, что вы с буржуазным душком.

– Тогда для чего рекомендовали?

– Надо верить людям. Не всё измеряется деньгами.

– Родина что не подходит?

– При чём здесь родина?

– А при чём деньги, если я на родину хотел улететь из этого дурдома. – Ленар посмотрел на часы. – Всё, воинственная Брюнхильда , успеем только кофе выпить. Скоро за мной яхта прилетит, – предупредил актрису, желая прекратить глупый спор.

– Ага, бежите, от правды бежите, – победно выдала Серафима с гордо поднятой головой.

Из прихожей донеслась настойчивая трель электрического звонка.

– Вот и пирожные! Фимочка, душа моя, нажмите, пожалуйста, вон ту панельку на стене. Именно, это кофемашина.

Из дверей в гениталии уткнулось дуло револьвера. Внизу у порога стоял Савенков в компании с полным небритый господином, держащим плетёную корзинку, из которой пахло свежей выпечкой.

– Ого, Питер Пен, а это наверняка Мальчиш-Плохиш ! – Ленар показал на незнакомца. – Азеф, как я подозреваю? Следили?

– Везде найдём, можете не сомневаться! Мы вас застрелим, если не впустите, – предупредил Савенков, обиженный на детское прозвище.

– Ерунда, у меня чертовски хорошая регенерация, поболею пару дней, потом вас поймаю и скормлю тапирам.

– А боль? Это невероятно больно – свинец в паху.

– Я вам и рассказал, зачем повторяете?

– Считаю до двух и стреляю. Раз! – Террорист щёлкнул курком.

– Всё, всё, входите, почему бы не поговорить.

Савенков с лёгкостью запрыгнул на высокую ступеньку и помог товарищу, продолжая держать на прицеле живот маэстро.

Желания героически бегать от пуль по квартире у маэстро не было вовсе. Тем более ему до чесотки в ладонях хотелось узнать, коим образом эсерам удалось обмануть генетический замок в квартиру. Господа или совсем потеряли голову от химии революции, или придумали фантастический план, как шантажировать своих богов. К сожалению, невозможно подобным типам объяснять очевидные вещи, оттого что они воспринимают всё только через призму своих знаний. Да и не собирался он ничего менять в головах фанатиков. Только досада на неудачу с Фимой заставила впустить нахрапистых революционеров, чтобы сделать рельсы для всей компании сразу.

Из кофемашины раздался звон колокольчика, отчего гости тут же присели, готовые немедленно отразить нападение. Если честно, то Ленар восхищался их наглостью – заявиться в квартиру иностранца через коридоры Версаля, для этого действительно необходимо иметь стальные шурупы в мозгах.

– Чем обязан, господа террористы?

– Мы выполняем поручение товарища Парвуса. У вас с ним уговор. Так вот, товарищ Парвус передаёт, что всё сделано. Должен сообщить, я предупредил о вашей ненадёжности, – процедил сквозь тонкие губы Борис, не сводя немигающего взгляда с лица маэстро.

– Передали, и что дальше?

Азеф, настроенный на диалог, протянул корзинку.

– Вот пирожные принесли.

– Надеюсь, с посыльным всё в порядке?

– Отдал без писка.

– А вы хоть понимаете, что это был арн?

– Кто?

– Ага, наивность бандерлогов. Присядем, сейчас полиция явится.

– Тогда мы уйдём, пожалуй, – предложил осторожный Азеф и схватился за ручку, но та и не думала поворачиваться.

– Куда? Не понимаете, где оказались? Теперь двери в ваш мир заблокированы. Пока нелегалов не поймают, можно не торопиться. Идёмте в кабинет. Ленар пошёл в библиотеку, твёрдо уверенный, что гости пойдут следом из любопытства.

Террористы расположились у стеллажей напротив работающего паровизора.

– Итак, для чего понадобилась Парвусу отправлять делегацию отпетых головорезов ко мне домой?

– Мы, собственно, по своему делу. Парвус птица большого полёта, со своими крыльями. Савенков здесь, как свидетель, уверен, вы меня, понимаете, – начал Азеф. – Но теперь, коль скоро будет полиция, и всё дело пшик!

– Азеф, говорите уже. Знаю из досье – вы расчётливый проходимец. Что я должен понять? – Маэстро сел за стол, чтобы проверить белый листок, прижатый к сукну танталовым бюстом Пантелеймона IV. Его очень раздражал этот кусок бумаги, лежащий на краю столешницы, отчего врождённое чувство гармонии страдало. Было в нём что-то тревожное, что-то не дающее полностью отдать внимание неудобным гостям. Отодвинув императора с бумаги, прочитал крупные корявые буквы:

Кэп, мы с Ферапонтом прождали сутки. Едем в Россию искать вас живого или мёртвого. Яхту надёжно спрятал.

Семён

Что-то стало совсем не по себе. Ленар перевернул записку, но координат своего корабля не нашёл. Открывшиеся перспективы повергли в смятение. В раздумье произнёс вслух:

– Может, убить? В квартире всё равно бардак.

– Подождите, мы и сами можем вас застрелить. Вы так не шутите! – предупредил Савенков, снова наводя револьвер на живот.

– Вот что – прекратите этим размахивать, иначе нос сломаю. Азеф, где вы таких болванов находите, это ведь дурак с пистолетом? – Но Азеф промолчал, решив посмотреть, чем ответит его товарищ. Ленар, наоборот, не собирался ждать и нажал кнопку в библиотечном каталоге. Из механической стремянки выскочил манипулятор, схватил вместо книги щипцами нос террориста. Савенков закричал от боли и выронил револьвер, не зная, что делать с безжалостной сталью. Но на этом его муки не закончились, стремянка поехала, заставив быстро перебирать ногами по ковру незадачливого революционера. Отпрыгнув в сторону от взбесившейся лестницы, Азеф упал в паровизор. На что Ленар тут же поднял напряжение в аппарате до максимума, отчего террорист получил мощный разряд тока из водяного пара.

На самом деле, маэстро намеренно обманул эсеров, пообещав наряд полиции. Количество попавших в империю землян было настолько мизерным, что ЦК не придавала их появлению ровным счётом никакого значения. Ну разве что, обнаружив, тут же отправляли на урановые рудники. Однако, после экспериментов рептилоидов, которые нуждались в нежном мясе, тела людей стали настолько хрупкими, что использовать их труд на сложных производствах не имело особенного смысла. Владельцы шахт брали арестантов с крайней неохотой, не желая тратиться на обучение недолговечных работников. Скорее всего, из кондитерской поступит жалоба на голодных смертных, отнявших пирожные у доставщика. Ленара заставят оплатить штраф, но тревожную группу высылать не станут, посчитав инцидент ничтожным.

Связав опасных гостей биметаллическими лентами, оставленными игривыми подружками Рема, Ленар призадумался. Выкидывать террористов среди белого дня в музей на глазах туристов не хотелось. Надо ждать вечера, чтобы под покровом ночи избавиться от неудобных визитёров.

Серафима растерялась: её товарищи лежат связанными на ковре, а она ничего не предприняла, чтобы помешать этому ужасному Ленару, действий которого совсем не понимала. Пришли товарищи обсудить очень важное дело, а он набросился на них и искалечил. Савенков дышит открытым ртом, выпуская кровавые пузыри через сломанный нос, а товарищ Азеф и вовсе закатил глаза после удара электроэнергией. Бисквиты на тарелке так соблазнительно пахли, что Фима не заметила, как взяла чайную ложечку и начала есть, запивая душистым кофе. Насытившись, почувствовала себя неловко. «Ну вот, – подумала, – товарищи обезоружены, а я пирожные ем».

– Ну как бисквиты? – поинтересовался Ленар у расстроенной барышни, наливая себе чашку кофе, после того как упаковал беспокойных визитёров.

– Свежие, – нейтрально ответила Фима, не зная, как себя вести с опасным человеком. – Это я от нервов. Вы теперь и меня свяжите?

– Зачем?

– Это мои товарищи!

– Холодный Космос, какой там товарищи! Кушайте пирожные, раз свежие. Стемнеет и отправлю всех назад в парк Версаля.

– Ночью?

– А что, боитесь? Я револьвер Савенкова презентую.

– Нет, но как-то ночью одна в парке.

– Хорошо, в галерею выведу. Мне это невыгодно, но для барышни сделаю исключение. Охрана потом выпустит.

– Арестуют обязательно. И что я им скажу?

– Вот уж не моё дело, это точно. Говорите правду.

– Какую? Кто мне поверит? – Фима развела руками. – Нет уж, вы меня сюда затащили, вы и выводите. Доставьте, будьте добры, на Монмартр, откуда взяли.

– Это ещё зачем?

– Нет, ну как же. Так нельзя, так не делается.

– Знаете что, вот вам живые картинки, и не беспокойте меня до вечера, или прямо сейчас выпровожу за дверь с большим приветом, – с этими словами маэстро потащил в гостиную по скользкому паркету бесчувственного Азефа для допроса. Вдохнув из банки нюхательной соли, жертва электричества открыл веки и уставился на Ленара круглыми, бессовестными глазами.

– Где я? – спросил, по-видимому, напрочь забывший причину, приведшую его в эту квартиру.

– В раю, впрочем, ненадолго. Бориса Савенкова помните.

– Да.

– Тогда ждите, сейчас суфлёра притащу.

Вовремя Ленар заглянул в кабинет: Фима пыталась снять биметаллическую ленту с рук Бориса, который уже начал кричать от боли, соратница по партии не знала, что наружная пластина от тепла начинает сжиматься ещё больше. Ленар покрутил в воздухе баллончиком с жидким азотом.

– Без этого ничего не получится. Фима, я не понимаю, у вас что – любовь?

– Савенков мой товарищ! Я должна помочь!

– Так, всё, надоела до невозможности эта благотворительность! – Маэстро взял актрису за руку и потащил к двери.

– Вы, что? Серьёзно! – Вдруг заплакала она, поняв, что не на шутку разозлила маэстро. Савенков продолжал тихо выть от боли в запястьях, стянутых безжалостной металлической лентой, разогретой в руках преданного товарища.

– В полночь заберёте шантажистов под балконом, если не зарежу из сострадания к человечеству. Лёд с собой принесите. Это я вам не дам. – Он показал ещё раз баллончик с азотом.

– У вас же яхта скоро?

– Мамзель, не ваше дело. Всё, всё, всё, всё! – И вытолкнул вздорную барышню в толпу галдящих китайских туристов.

«Чё-то на душе стало так хорошо. Просто великолепно. – Ленар еле удержался, чтобы не отвесить пинка сестре милосердия. – Вот оно счастье! Битва выиграна. Я победил! Вот не зря высадился под Армавиром! Нет, не зря, подлец! Всё познаётся в сравнении. А то опустошился, измочалился другим помогая. Трагедию Еврипида себе придумал! Оказывается, надо было избавиться от одной вздорной барышни и на душе сразу Гавана образовалась. Так-с и с чем пожаловали стервятники революции, сейчас узнаем».

Азеф родился в бедной еврейской семье, и считал, что жизнь его закалила. Но чтобы вот так вот сразу электротоком начали бить, не задав ни одного вопроса и не услышав ни одного ответа, такое испытал впервые. Он с любопытством начал рассматривать огромную гостиную с английским «Пауком», пристроившим длинные блестящие спицы у массивной столешницы с гнутыми ножками из зернистого металла. Перевёл взгляд на потолок, закружилась голова от уходящих ввысь чешуйчатых нервюр из литых элементов, стянутых большими гранёными клёпками. В широких лепестках между ними висели объёмные изображения космических битв, вызывающих благоговейный восторг перед отвагой маленьких людей, бросивших вызов страшным чудовищам, прилетевшим из бесконечной вселенной на военных кораблях.

В гостиных Азеф, как правило, терялся, не имея привычки к просторным комнатам. Он всякий раз садился поближе к стене, а то и вовсе забиться в угол, где его не будет видно со всех сторон и не надо будет стесняться своих манер, своего платья. Сколько он не старался тратить денег на дорогих портных и аксессуары известных марок, всегда получалось как-то невпопад. Сталкиваясь с людьми, выросшими в роскоши, он почти сразу начинал их ненавидеть за непринуждённую манеру держаться, за невозможную для него свободу в беседе, лёгкость языка, указывающая на хорошее образование. Может быть, именно поэтому Азеф начал цинично зарабатывать на инфантильных студентах, готовых жалеть собачек и проституток разных жанров, напрочь забывая нужды обычных людей. Ненависть привела Азефа в среду террористов и помогла реализовать скрытые таланты.  Он помогал романтичным юношам убивать своих отцов при помощи опасного нитроглицерина. С жаром проповедуя на собраниях чувство долга перед человечеством, представителей которого глубоко презирал на самом деле. Но сейчас впервые, видя совсем другую жизнь, в которой невозможно найти ничего похожего на его собственную, он безропотно принял в сердце своё ничтожество перед величием инопланетной расы. Может быть, на него так подействовал удар электричеством, но сейчас Азеф не хотел прятаться в угол огромного помещения, теперь его место не имело ровным счётом никакого значения, он теперь везде был ничтожен. Как ни странно, ему стало легче, куда-то ушло враждебное чувство к незаслуженно богатым, на его взгляд, людям. Здесь не было врагов, оттого что всё было бесконечно чужое, а значит, не трогало его самолюбие.

Ленар притащил мычащего от боли Бориса с торчащим набок носом и положил рядом с Азефом. Осознание триумфа над обстоятельствами кружило голову, хотелось быть великодушным и грозным одновременно. Он испытывал благодарность к смертным, копавшимся на помойке истории. Человечество по второму кругу проживает навсегда потерянные для себя века, сохранённые только в библиотеках арнов (как один из вариантов развития). Ленар не хотел показывать энциклопедии, чтобы не похоронить в библиотечной пыли великие устремления революционеров. В конечном счёте сейчас эти два человека пишут заново собственные жизни, и не имело смысла отнимать у них право на очередные ошибки.

Пришлось освободить руки Азефу, чтобы он самостоятельно сел, вытянув перед собой стянутые лентой ноги. Бориса маэстро оставил лежать, испытывая брезгливость к человеку, угрожавшему болью в промежности.

– Ну и что у вас за дело такое, личного свойства? – обратился к Азефу, но заметив пространный взгляд главного террориста, пнул в бок Савенкова матросским ботинком. – Сам скажешь, или гюйс на другую сторону повесить. Ты лучше сейчас нос вправь, иначе срастётся набок, – посоветовал из сочувствия к скромному дизайну эсера.

– Зеркало дайте. Я так не вижу.

– Тут не цирюльня. Разворачивай прожекты Азефа.

– Что-то про лекарство говорил. Лучше у Парвуса спросить, это его идея.

– Господа, взбодритесь, иначе, не видать вам родных берегов, как айсбергу Северный полюс, помрёте без некролога в «Правде».

– Борис, – позвал товарища Азеф, – вспоминайте немедленно.

– Не слышал я о чём вы там шептались. Знаю только о чуме. Ленар, вы меня хоть посадите, честное слово, неудобно так разговаривать. У меня нос сломан.

– Нечего было размахивать револьвером. Чума? – Ленар посмотрел в задумчивости на Азефа. – Ну что, казнь египетская, вспоминаешь о чём речь? Нет. Подожди, сейчас Парвусу позвоню и узнаю весь план в подробностях.

– От него выгоды не будет, поверьте. Договаривайтесь со мной.

– И в чём нужда? У меня паровоз выбился из графика, а здесь амнезия упёрлась в стенку. Всё-таки надо вас прирезать из сочувствия к идеалам дарвинизма, – в квадратном луче солнца сверкнул стилет из иридия, отбросив зловещую тень на тела пленников у стены.

– Неправда, при чём здесь Дарвин! – запротестовал Азеф из страха, что иностранец сделает его шлаком эволюции. – Посудите сами, если Парвус, что и затевает, так обязательно с размахом. Ручаюсь, предложит что-то грандиозное, но непременно с вывертом. Ну вспомните Пятый год  – всё завалил напрочь. Он только обещать горазд. А на земле кто работает? Вот именно, что мы! А тогда почему такой мизерный гешефт? Это ведь полная несправедливость. У меня, допустим, нет дворца в Берлине. Позвольте нам самим разобраться. Вам ведь без разницы. Вам результат важен. Тогда какое дело и какая важность, кто всё сделает. А нам как раз и разность. У нас стимул будет настоящий, здесь любому понятно: коль есть стимул, то и результат не в пример лучше. Ну что вы теряете?

«Страстный визг сибарита из Лыскова! Но сейчас, и в самом деле, Парвус мне без разницы. Зачем чужие грядки, когда своих болот хватает? А вот товарищи с “бомбомётом” очень даже что и в точку могут встать», – подумал Ленар, убирая в ножны стилет.

Глава 17 Красный шнур

Прочитав записку, Ленар, разозлился на бестолкового астера, сначала высадившего далеко в сторону от Армавира, а затем перепутавшего дату эвакуации. Однако, льстило самолюбию, что Семён решился на поиски. Нужно обладать большим оптимизмом, чтобы, погрузившись в кровавые реки мировой войны, надеяться услышать хриплый голос импресарио среди звериных криков обезумевшего человечества. Надежда вернуться домой на комфортабельной яхте безвозвратно исчезла. Несколько раз маэстро принимался звонить по торсионному лучу, но Гектор неизменно отключался, заслышав голос своего хозяина.

«Надо искать другие рельсы, сейчас любые договорённости грозят катастрофой. Например, что может предложить беспринципный Азеф, живущий ради удовольствий? Правильно – предательство! Здесь требуется хорошенько просчитать ходы, прежде чем трогаться в опасный путь», – подумал Ленар. Ему не было никакого дела до человеческих планов в десятку. С трудом выбравшись на межпланетный уровень, маэстро вовсе не хотел портить себе репутацию. Цивилизация людей – это вотчина ЦК. Узнай Модест Алексеевич о новых подвигах, наверняка придумает крайне важное для блага империи занятие скучающему герою.

«Нет, это решительная каторга. Извините, я уже строил узкоколейку. А что получил? Вот что: угрозы, отравление и прыжки в космосе. Работай после этого на империю! Здесь спасут только мангровые болота с фыркающими тапирами и этими самыми, как их, стерхами!»

Чтобы сохранить в тайне опасное путешествие, Ленару требовалось вернуться в поместье и разобраться с поехавшим в электрическую степь камердинером. Вздумай он сейчас появиться на имперском вокзале – обязательно найдётся добрый арн, который тут же донесёт в ЦК, и тогда маэстро, без всяких сомнений, придётся объясняться с обер-камергером. Разве чиновник поймёт метаний беспокойной души импресарио! Да-с, одним спонтанным поступком Ленар организовал себе баррикады на всех переулках. А потом кто-то говорит о свободе выбора.

Нет, не было и не будет никакой свободы, до тех пор, пока разумное существо нуждается в социуме, стае, группе, семье, – да как угодно назови, легче жить от этого не станет. Безнадёга какая-то. Полное одиночество тоже не выход: от скуки опять захочется сеять доброе и вечное в романтические женские души, а маэстро уже свою программу выполнил. Кстати, чем питаться будет философ? Вопрос… И зачем тогда всё?

Луна осветила затянутые в глянцевый целлофан бассейны Водного Партера, между ними зернистая от красного гравия аллея указывала идеальной линией на чёрный крест Гранд-канала. У Ленара не было триангулятора, позволяющего звонить из квартиры на триста лет назад, когда ещё не передвинули пространство. Бросив стянутого биметаллическими лентами Савенкова под балконом, он отправился в администрацию Версаля, подталкивая перед собой Азефа сверкающим в темноте кинжалом. Охранники, заметив необычную парочку, мгновенно исчезли, боясь встречи с опасным призраком.

Чтобы обеспечить конвою инкогнито, Ленар включил на полную мощность портативный излучатель низкой частоты. Вибрации устройства, заставили декоративные растения прижать листья к веткам. Со стороны могло показаться, что аллеи поспешно расступаются от ужаса перед мрачной процессией.  Когда споткнувшись, Азеф сделал лишний шаг, то мучительно застонал, схватившись за сердце. Маэстро предупредил:

– Азеф, осторожнее, держитесь рядом – ещё так сделаете, и мозг навсегда умрёт от страха.

– Так я ничего, я понимаю, – хватая ртом воздух, прохрипел эсер.

В администраторской исторгал пар кофейник, брошенный на плите сторожем, бежавшим через вырванные вместе с краской створки арочного окна.

– Звоните Парвусу, – потребовал Ленар, указав на телефонный аппарат из чёрного карболита.

– Азеф, знаете сколько времени, – начал кричать Парвус, но осёкся, услышав голос маэстро:

– Изя, это что за самодеятельность? Боевиков посылаете с револьверами. ЦК сделает из вашего дворца первородную пыль, если сейчас же не объясните рейд идиотов в мою квартиру!

– Не было ни разу. Полнейшая ерунда. Посудите сами, зачем мне эти бесполезные тропы, когда есть соглашение? Гарантирую – решили блеснуть инициативой. Что они вам там наговорили?

– Ничего существенного: Борис врёт из самолюбия, Азеф симулирует амнезию!

На что террорист возмущённо сделал трубочкой губы, изображая оскорблённого католика.

– Вот и я о чём! Бред саксонской коровы. С Порфирием вопрос решён, у него сейчас первая стадия, ему не до погонь. Паникует бедолага. Дело за вами.

Ленар выдержал паузу, разглядывая небритую физиономию Азефа.

– И что за дело? Как я понял – чума? И какой мне интерес?

– Ту, ту, ту, это надо обсудить тет-а-тет, голова к голове.

– Ага, есть интересные мысли?

– Предлагаю Швейцарию, Берн.

– Хоть Бангладеш, только на чём, если кругом засада?

– Ваш геликоптер уже всё, французский, как я понял?

– Забудьте. Предлагаю использовать аэроплан Азефа, – не нравилась Ленару эта возня с авантюристом международного масштаба, но сейчас другого выхода не представлялось. Объясняться с обер-камергером ему совсем не хотелось, поэтому передвижение имперским транспортом исключил категорически. В то же время путешествие сквозь охваченные мировой войной страны представлялось крайне рискованным делом. Может быть и напрасно он торопился домой, однако, любой начнёт волноваться, когда дефективный робот выходит из подчинения. Ещё один неприятный факт: почему Семён заявился раньше положенного срока? «Модлен», например, оборудована водородными часами с погрешностью 1 секунда в 700 лет. И как, скажите на милость, он ошибся? Или это очередная диверсия Ферапонта, или его бывшего патрона, Наомы-младшего?

«Нет, в голове решительный звездопад. Необходимо срочно попасть домой! Не хочу провести остаток жизни в захолустном парижском музее. Мрак Холодного Космоса на мою голову!» – с тоской подумал маэстро.

– А кто оплатит постройку аппарата? Ваш Левоневский бесследно растворился в коридорах Елисейского дворца, – поинтересовался меркантильный аферист картавым голосом.

– Уже донесли! Парвус, прекратите хвастаться своей щепетильностью. Уверен, что кайзеру понравился изящный проект с бомбой в спальню царя. Экселенс, при вашей энергии средства найдутся. До связи, – маэстро бросил трубку, чтобы не слушать жалоб на скромный бюджет, отпущенный немецким генштабом для ведения подрывной работы в России.

– Можно кофею, – внезапно попросил Азеф. – Я замёрз, очень.

Стилетом показав на плиту, Ленар наконец решил прояснить загадку с замком:

– Как вы открыли дверь?

– Не знаю, само как-то получилось, – начал врать Азеф из желания приберечь на всякий случай важную информацию. – Подошли и повернули.

– Это вдвоём что ли?

– Вот именно, что вдвоём. Савенков один дёргал, но бесполезно, а когда я принялся помогать, ручка сама и повернулась, – в действительности Азеф на точно не знал, отчего эта проклятая дверь открылась, то ли от крови, то ли от совместных усилий. Например, когда попробовал уйти из квартиры то не получилось несмотря на то, что с большой силой жал. В Зеркальной Галерее они вдвоём дёргали на всякий случай. «Всё-таки дело в чёртовой крови, а платок остался у Савенкова», – сделал вывод Азеф.

– Нам этот вздорный Савенков нужен?

– А что? – Террорист начал энергично стучать ложкой, изображая тупого гродненского крестьянина.

– Сразу чувствуется происхождение, – констатировал Ленар. – На вопрос отвечайте.

Эсер сделал неприлично громкий глоток, потянул время, наконец произнёс уклончиво:

– Может понадобиться. –  И произвёл ещё один намеренно эффектный глоток, желая побыстрее согреться.

В камзоле из нанонитей Ленар совсем не чувствовал холода и заметив, как дрожит от сквозняка полный человек, спросил с участием:

– Холодно?

– Очень, – подтвердил Азеф. – Савенков может обморозиться – снег пошёл.

Действительно, на улице замелькали мокрые лохмотья, растерянно плюхаясь на широкий подоконник сквозь распахнутые створки окна. Не любил Ленар силлогизмы: «На улице холодно, Савенков раздет – надо спасать».

«Опять пытается манипулировать, барабан мохнатый. – подумал маэстро. – Так я с ним до Швейцарии не долечу – убью, Холодный Космос на пять звёзд! Однако, адрес, где стоит аэроплан, нужно узнать. К гипнозу, боюсь, что не способен: целый полк обработал в форте, всё, израсходовался ёжик до бритого затылка. Н-да-с, приключения продолжаются. Вот так всегда – хотел патефон с барышней послушать, а надо уже венчаться».

– Вы знаете, где стоит аэроплан?

– Савенков договаривался начёт эллинга, – подозрительно быстро ответил Азеф.

– Тогда вы мне без нужды. Не вращайте белками! Зарежу аккуратно, я не зверь, в конце концов.

– Подождите. Все документы на аэроплан у меня. Никто не отдаст без нужных бумаг.

– Просто Чук и Гек с телеграммой. И где договор?

– Вы не думайте, я подстраховался, а то как же. У верного человека оставил.

– Какие у вас тёплые отношения в организации, прямо любовь. Идёмте спасать настырные уши Питер Пена.

Вначале редкие хлопья превратились в обильный снегопад, который мешал идти. Только расправившиеся листья каштаны опять задёргались, в испуге сбрасывая на землю кристаллы атмосферной влаги. Ленар шёл под куполом из летящих в стороны снежинок от вибраций ультранизкой частоты. В арке лежало девственно-белое одеяло, грубо помятое телом Савенкова. Ленар со злостью ткнул костяшками пальцев дрожащего от холода Азефа под рёбра, отчего тот подпрыгнул на месте.

– И что предлагаете?

– Что вы меня всё время толкаете! А я откуда знаю. Вы всё устроили, вот сами и выпутывайтесь! – огрызнулся замёрзший ртом эсер, решивший, что теперь непременно лишат жизни, раз нет Савенкова.

– Боитесь? А напрасно! Вы должны верить своим товарищам. Не могут оставить соратники героического вождя в руках маньяка.

– Вождя, скажите тоже, – Азеф скривил губы. – Убивайте скорее. Я замёрз, теперь, точно, будет пневмония. Всё равно умру от воспаления.

– Плохой из вас борец за свободу – паникуете на раз-два. А где жертвенность во имя революции? Дайте правую руку. – Ленар собрал вместе ледяные кончики пальцев и помассировал центр ладони, потом уколол стилетом точку фэн-чи за ухом, отчего у Азефа сразу порозовели щёки и пропала дрожь. – Идёмте, найдём в гардеробе пальто и вперёд на улицы Парижа искать Савенкова, без денег ему всё равно никто не отдаст аэроплан.

***

Возмущённая бесцеремонным обращением Фима несколько раз дёрнула ручку ажурной двери, но без особенного результата. Бдительная смотрительница вежливо предложила эксцентричной барышне, зачем-то пожелавшей выйти на балкон, встать за ограждение. В растерянности исполнила требование, не понимая, что теперь делать в Версале. Актрису охватило странное чувство, что её подло обманули: вот сейчас видела элегантное будущее и вдруг очутилась в грубом, примитивном мире с множеством дурацких зеркал в аляпистых рамах.

Оформление галереи разительно отличалось от строгих, можно сказать, идеальных линий в необычной квартире. Фима на секунду закрыла глаза, чтобы восстановить в памяти фантастический мир, из которого грубо выпроводил её этот ужасный Ленар. От гнева забылась причина, по которой оказалась в галерее, настолько вывело из себя хамское обращение. Она только хотела помочь раненому Савенкову! Вот что здесь плохого, чтобы знаменитую актрису вот так запросто швыряли в толпу китайцев! Этот инородец совсем не знает приличий. Надо будет обязательно разъяснить ему, что так не следует поступать воспитанному человеку. Даже если не брать во внимание, что она не может бросить товарища по оружию в беде, то она, как женщина, просто обязана избавить мужчину от физических мук. Разве нет?

Фима спросила время у китайца, который показал часы с мерцающими цифрами на светящемся экране. В другое время она обязательно бы поинтересовалось необычной вещицей, но сейчас революционерка спешила. Соратники находились в руках неуравновешенного типа, и ещё не известно в каком виде он их положит под балконом. Словам Ленара абсолютно нельзя верить. Вдруг они не смогут двигаться, тогда кто их понесёт? Ей одной, точно, не справиться.

Находясь в Париже впервые, Фима совсем ничего не знала об устройстве города, кроме того, её ридикюль остался в квартире этого беспардонного Ленара, и теперь непонятно каким образом можно вернуться в гостиницу. Конверт с адресами товарищей, который передал ей на хранение Азеф, лежали надёжно спрятанные за подкладкой чемодана в гостинице. Революционерки с неизменным успехом пользовались галантностью французской таможни: пограничники проявляли деликатность к женскому белью, чтобы не прослыть фетишистами.

Отчаянное положение заставило Фиму, отбросив приличия, искать глазами помощи, изображая потерявшуюся иностранку. Наконец господин с объёмной бородой, по виду русский, на что указывала одежда, пошитая с особым тщанием, характерным для петербуржских портных, приветливо улыбнулся:

– Позвольте полюбопытствовать, отстали от своих? – сверкнув зрачками из-под густых бровей, поинтересовался мужчина приятным голосом с лёгкой картавостью, которая вызывала к нему доверие. Фима, плача и всхлипывая в нужных моментах, немедленно рассказала трогательную историю о похищенном ридикюле.

– Как же вы так неосторожно? – посетовал незнакомец.

– Представьте себе, украли, подло украли! – Очень даже натурально изображала Фима жертву, помня наставление великого Щепкина, играть саму себя. Поэтому живо представила в деталях, как её вытолкнули в объятия китайцев, отчего сразу потекли настоящие слёзы и сделались красными щёки от обиды.

– Непременно надобно в полицию обратиться. Просто обязательно.

– Да, когда же, если уже вечером поезд. И билет заранее куплен. Начнут протокол писать, а мне собираться ещё надо. Неужели думаете, что сразу поймают? Только время потеряю на объяснениях, – резонно ответила Фима, желая запутать своей бестолковостью нового знакомого, чтобы он проникся участием.

– Вы меня удивляете! Вот так запросто готовы подарить ридикюль? Невероятно! Наверняка у вас денег куры не клюют, или сумма незначительна.

– Напротив, все дорожные. Одна надежда теперь на билет в Берлин, который лежит в гостинице.

– Извиняет подобную легкомысленность только ваша обворожительная красота. Доставьте удовольствие, позвольте отвести в Париж.

Мощный гранитный пьедестал вдавил брусчатку напротив ворот Версаля. С бронзовой лошади взирал позеленевший от дождей и времени Людовик XIV. Французский монарх, брезгливо скривив рот, указывал державной рукой на германский Lohner Porche, осмелившийся поставить рядом неприлично белые электрические колёса последней модели. В лучах осеннего заката Фима обратила внимание на подозрительно знакомый подбородок водителя, прятавшего лицо в очках и перевёрнутой кепке, но тут же забыла, беспокоясь о спасении старших товарищей.

На удивление вовремя судьба послала Фиме настоящего русского. Теперь оставалось придумать правдоподобную историю, чтобы он увлёкся идеей спасательной экспедиции. Но как назло, ничего приличного в голову не приходило, а на неприличное не было совсем времени. Оставалось сказать правду, однако, кто поверит в фантастическую историю о тайном мире? Да если кто и поверит, разве найдётся человек (кроме русского, конечно), способный пойти с ней ночью в Версаль. Это должна быть романтическая натура, которых в скаредном Париже трудно отыскать мгновенно. Фима совсем уже собралась отдать всё, что у неё есть – свою женскую честь в обмен на спасение товарищей, когда новый знакомый сам предложил нечто совсем экстраординарное, отчего барышня пришла в замешательство. Прокашлявшись, господин произнёс:

– Приношу извинения, сразу не представился, взволнованный обстоятельствами: лейб-гвардии капитан Герман Судейкин, примите моё почтение. Я вас давно приметил, госпожа Андреева, но поначалу не знал, как подступить к известной актрисе. Однако, встретившись глазами, понял, что вот она, минута удачи, или сейчас, или уже некогда, и решился предложить помощь.

– Не знаю, что бы я делала, не возьми вы свои чувства в твёрдые руки военного, – осторожно ответила Фима, привыкшая в театре к подобного рода заходам от меценатов, любивших полакомиться клубничкой.

– У вас теперь нужда в деньгах? Ведь так? Так вот, перейду сразу к делу. Я ничем не рискую открывшись. Доносить вам некому, да и не станете, а пользу сможете для себя извлечь и немалую, должен заметить.

«Знал бы этот Герман с кем разговаривает, то сразу бы убавил пошлый гонор», – подумала про себя Фима, однако, решила до поры держаться скромницей, исполняя роль жертвы обстоятельств.

– Я слушаю, – подтвердила своё внимание, нервно теребя в руках для полноты образа крохотный батистовый платочек.

– Итак, от вас требуется совсем немного, чуть-чуть, и дело будет сделано. Вот… – Герман победно посмотрел и замолчал, наслаждаясь трагической паузой, чувствовалось, что ему нравилось изображать из себя демоническую личность.

– Так что за дело? Может быть, я ещё и не соглашусь, ежели оно неприличное. Говорите уже. Скоро гостиница, – решила поторопить Фима очередного охотника за женскими прелестями. Она уже наверняка знала, что сейчас последует история трагической любви, карточного долга, ну и того подобного, и всё для одного, чтобы забраться к ней в спальню. Но Герман оказался с другим пределом в голове и мыслил нестандартно.

– Думаю вам, как великой актрисе, не составит труда со мной обвенчаться.

– Что! Как актрисе? – переспросила Фима, сбитая с толка необычным предложением.

– Ну да, натурально, обвенчаться. Дело, видите ли, в том, что я могу стать безумно богатым, если женюсь непременно сегодня до полуночи или останусь без единого гроша в кармане. Уверяю вас, сущий пустяк может сделать состояние, которого вы, несомненно, заслуживаете.

– Да что за нужда? Рассказывайте быстрее, я должна знать детали. Брак – это так ответственно! – Фима, как натура артистическая, поддалась яркой интриге. У неё появилась уверенность, что встретила подходящего человека для спасения товарищей. Оставалось только ловко перенаправить энергию капитана в сторону Версаля. Здесь её мозг заработал на полную мощность, посылая в организм команду на производство максимального количества феромонов для обольщения очередного болвана. Ситуация переменилась, и время, которое делало из Фимы жертву обстоятельств, начало исполнять её прихоти. Теперь Герман оказался на месте просящего. И здесь он сильно ошибся в выборе фиктивной супруги, оттого что все преимущества были на стороне будущей невесты, как женщины (которые, несомненно, лучше разбираются в подобного рода вещах). В конечном счёте это Герман мог обанкротиться после полуночи, а вот Фиме абсолютно нечего было терять, кроме мифического билета в Берлин.

– Вы должны понять, что только отчаянное положение вынудило меня обращаться к вам с подобной просьбой. Но ближе к делу: мой дядя, владелец французского концерна Legrand, на днях предстал перед создателем, выпив по ошибке большую дозу никотиновой кислоты. Что весьма странно, согласитесь! Подождите соболезновать, – расценив нахмуренные брови как попытку выразить участие, остановил капитан. – Итак, этот негодяй, по-другому и не скажешь, обещал передать мне активы концерна после смерти. Положившись на слово делового человека, в котором он всегда был твёрд, я вложил все накопления в Legrand. И теперь извольте смеяться, я смогу вступить в наследование при одном условии. Здесь самая интрига: если женюсь до полуночи непременно на русской актрисе с момента оглашения завещания. В противном случае всё имущество отходит государству. Представляете себе моё положение, когда надобно за полдня сыскать в Париже русскую актрису, и к тому же свободную от обязательств!

– И как же вы на меня вышли? Это ведь невероятное везение! – поинтересовалась Фима, заподозрив скрытый подвох.

– А где ещё я мог искать днём русских барышень, как не в Версальском дворце? Лучшего и не придумаешь. Надёжное место, оставалось одно обстоятельство – чтобы была актриса. Ну здесь понадеялся на удачу. Кроме того, кто бы и проверил в короткий срок профессию, главное, что русская. А имея деньги, можно задним числом устроить любое актёрство. Тут уже нельзя скупиться, держа на мушке миллионы!

– Должна сказать, вы меня удивили даже очень. Положим, я соглашусь, но кто поручится, что не обманите слабую женщину? Тем более, когда все деньги будут у вас? Вы я вижу человек отчаянный, ещё и убить придумаете, – Фима решила цинично льстить самолюбию капитана, чтобы выторговать себе условия.

– Как можно! Что потребуете сделаю? На всё готов! – капитан даже привстал в мчавшейся машине, но не удержался и снова плюхнулся на сидение.

– Я даже и не знаю, как от вас такое просить, но, действительно, к чему реверансы, поэтому откровенность за откровенность. Только взвесьте каждое слово, иначе мы не договоримся, – предупредила Фима, отлично понимая, что сейчас охотник за наследством согласиться на самые фантастические условия, лишь бы не упустить концерн, тем более времени у него осталось совсем чуть-чуть.

Водитель заглушил мотор у парадного входа в Hotel Tertr, разогнав вездесущих сизарей, копошившихся вдоль бордюра.

– Говорите, я весь внимание, – наклонился к Фиме капитан, уверенный в ничтожности просьбы молодой актрисы.

– Надо в полночь забрать из Версаля двух господ, возможно, они не смогут передвигаться самостоятельно.

Капитан сделал круглые глаза, удивлённый столь необычным желанием будущей супруги, осторожно огляделся и громким шёпотом спросил:

– Грабители? У вас шайка?

– Господи, какая шайка? Скажите тоже! Двое мужчин поспорили, что проберутся ночью через балкон в «Зеркальную галерею» и принесут в доказательство красный бархатный шнур, – рассмеялась Фима, желая успокоить подозрительного капитана.

– Так зачем же? Не понимаю. Верное сумасбродство, по-другому и не назовёшь!

– В шутку пообещала поцелуй герою, теперь жалею.

– Там ведь высоко, если прыгать со второго этажа. Можно и ноги сломать. А как же билет в Берлин? – спросил сбитый с толку Герман.

– Всё случилось намного раньше досадного ограбления. А теперь, коль такие у нас отношения, то вы наверняка не откажите в просьбе невесте, – Фима сделала глазками: «В угол, на нос, на предмет». Ничуть не смущаясь стать похожей на слушательницу институтских курсов.

– Это все условия? – спросил Герман с облегчением, по виду уже решивший принять участие в абсолютно идиотской экспедиции, но оттого и кажущейся правдоподобной, тем более, что красивую барышню трудно заподозрить в злом розыгрыше.

– У нотариуса заверим мою долю в наследстве, и я ваша навеки. – Фима повторила приём «в угол, на нос, на предмет». – Иначе какой интерес? – с женской практичностью резюмировала актриса милое дополнение к просьбе съездить ночью в Версаль.

Глава 18 Сатисфакция

Начавшийся снег позволил отвлечься от боли в руках. Борис, обладая деятельной натурой, не хотел мириться с беспомощным положением и вовсе не собирался безропотно ждать, когда вернётся коварный маэстро. Попробовал катиться, но очень быстро устал. Стянутые металлом кисти сдирали кожу о гранитную брусчатку каждый раз, когда приходилось ложиться на спину. Деликатное телосложение, свойственное холеричным натурам, не помогло гимнастическим приёмом переместить руки вперёд. От бессилия захотелось плакать. Все эти рассказы беглых каторжан о чудесном освобождении из кандалов ничего не стоили. Получалось только медленно ползти боком, вскоре сюртук на плече разорвался о камни, обнажив кожу. Набившийся в одежду снег, начал таять, стекая ручейком вдоль руки. Почувствовав холод, Борис вспомнил, что инопланетянин говорил что-то о льде, когда выталкивал Серафиму. Лёг на спину, прижав металл к снежному покрывалу. «Отлично, наконец свобода!»

Искать в ночном парке Азефа не имело никакого смысла. Борис побежал к выходу, движимый одной мыслью – предотвратить похищение самолёта. Он вознамерился добраться пешком до ближайшей станции, чтобы с первыми лучами солнца отправиться к эллингу и похитить аэроплан, даже если для этого придётся уничтожить охрану. Правда, оставалась одна загвоздка – пилота не было. Но ведь этот Ленар смог подчинить себе Зигмунда! Неужели он не заставит какого-нибудь летуна управлять аппаратом, да хоть того же конструктора под страхом немедленной смерти! Как он раньше до этого не додумался. «Отличная мысль!» – воскликнул Борис, прижимая разорванный рукав. У ворот заметил фары автомобиля. Пришлось ускорить шаг, чтобы не упустить поздний транспорт. На счастье, подбежала Серафима. Борис коротко поздоровался с её спутником, отметив про себя крепкое рукопожатие характерное для людей, обличённых властью.

– Борис! Почему вы один, что с Азефом?

– Не знаю, – ответил тот, с подозрением рассматривая спутника актрисы. – Это кто? Очередной поклонник?

Господин приподнял котелок и живо представился:

– Судейкин Герман Аркадьевич. Восхищён вашим сумасбродством! Но у нас крайне мало времени. Прошу в автомобиль. А где шнур? Не удалось?

– Фима, о чём товарищ говорит?

– Пришлось рассказать о пари.

– Пари?!

– Ну да. Что с Азефом? Неужели схватили? – Серафима заговорщицки улыбнулась в свете уличных фонарей. На что Борис понимающе кивнул. Он мгновенно догадался об очередной уловке актрисы. Несмотря на серьёзность ситуации, его позабавило с какой лёгкостью девушка находит болванов в самых неожиданных местах: от степей России до дворцов Версаля. Сейчас требовалось отвлечь внимание от пари, о котором он не знал ни разу.

– Так говорите, что Судейкин? Отлично, отчего же надо торопиться, объясните, пожалуйста.

– Боюсь, вам это не понравится. Впрочем, мне ваша личность даже на руку. Будете свидетелем. Забирайтесь скорее в экипаж. Надо успеть сменить одежды перед церемонией.

Особые отношения между заговорщиками бросались в глаза, однако, у Германа была своя идея, и он не собирался уходить от выбранной тактики в сторону, твёрдо приняв к действию венчание с актрисой. Об эпатажных увлечениях знаменитой Андреевой часто писали в газетах. И трудно было не догадаться, что этот энергичный Борис наверняка какой-нибудь бомбист или эсер. А вот что он делал в Версале – это составляло преинтереснейшую тайну, которую Герман намеревался непременно раскрыть.

Заблаговременно удалось сговориться с настоятелем Невского собора о тайном венчании. Конечно, пришлось обещать серьёзные пожертвования, но дело того стоило. Священник, услышав название концерна, немедленно проникся участием к просителю и обещал всё устроить самым благожелательным образом. Посему Герман ничуть не сомневался в успехе дела, если не брать во внимание необычного поклонника, который явно не за красным шнурком вломился в Версаль, коль у него такой истерзанный вид. Ведь, ладно, порвано платье, но сломанный нос говорил о драке, и скорее всего с охраной музея, а это уже не шутка. Здесь требовалось держать ухо востро.

Алтарь освещало всего несколько свечей, достаточных чтобы не столкнуться в сумраке. Священник немедленно закрыл на тяжёлый засов высокие двери от любопытных парижан, возвращающихся домой после вечерних посиделок в кафе. Всю дорогу Савенков старался разглядеть лицо водителя, до странности напоминавшее ему одну известную личность. Но автомобильные очки и наступившая ночь не давали этого сделать, а света газовых фонарей с тротуаров не хватало, чтобы со всей очевидностью исключить догадки. Теперь он решил выяснить у жениха:

– А кто же второй свидетель?

– Вам не всё равно? Личный водитель, этого более чем достаточно, – остановил расспросы Герман.

– Так вы даже не взяли моего согласия на этот фарс! Я, например, считаю, что нет никакой надобности так рисковать. Это ведь чистейшей воды авантюра, подлог! – громким шёпотом возмутился Савенков.

– Тише, священник может услышать. Серафима, разъясните своему поклоннику суть договора, только быстро, время совсем не терпит. Сейчас явится нотариус, а здесь капризы свидетеля.

Ситуация складывалась более чем удачно для Савенкова. Отпала необходимость кого-либо убивать, если уже завтра, согласно договору, Серафима станет наследницей огромного состояния. Документы Азефа на аэроплан ничего не значили перед пачками ассигнаций. Рассказ искренне развеселил боевика. Не перевелись ещё в России офицеры, готовые брать в жёны актрис! Однако, слишком всё удачно складывалось, это настораживало. Впрочем, ему без разницы, главное, чтобы выкупить аппарат. Наконец, священник исполнил положенные церковным уставом хороводы, и можно поговорить с Серафимой, которая, как понимал Борис, всё это затеяла, чтобы добыть денег на революцию. У машины решил выяснить условия договора:

– Серафима, когда ваша доля? Надобно срочно забрать бомбомёт, времени нет вовсе, – с привязанной к носу лангеткой Борис отчаянно гнусавил. На что актриса, сдерживая смех, спросила:

– Вам так хочется улететь от ужасного Ленара?

– А при чём здесь этот проходимец? Только благодаря вашим амурам, мы оказались в крайнем положении.

– Позвольте узнать, – вмешался Герман. – А кто такой этот Ленар?

– Что? – одновременно воскликнули заговорщики.

– А вам какое дело? – поинтересовался Борис.

– Ну как же. Я, так сказать, законный муж. Серафима теперь на моём попечении. Это ответственность!

– Послушайте, милейший, вы, кажется, получили что хотели. В чём дело?

– Нет, это уж вы, позвольте! Могу и полицию вызвать. Тогда посмотрим.

– Погодите, погодите, – усмехнулся Борис, – вы мне угрожаете? Вы серьёзно? Андреева, у вас что не герой, так обязательно со своим приветом! Избавьтесь, ради бога, от этого мужа. Или вот что, господин Герман, прогуляйтесь-ка со мной, а новобрачная прекрасно одна доберётся. Водитель, можете ехать, барин остаётся, – тоном, не терпящим возражений, распорядился Савенков, немало удивлённый, когда водитель даже не повернул головы.

Мимо прошла подгулявшая компания французов, крича шутливую народную песенку: «Жил-был у бабушки серенький козлик, серый козёл. Тра-ля-ля пу-пу. Серый козёл». Савенков поморщился. Он не любил подобных проявлений весёлости. Луна тревожно подмигивала через перистые облака, скорым ходом идущие на восток. Светильники атмосферного электричества горели особенно ярко, подпитанные близкой грозой, спешащей уничтожить непривычно ранний снег на улицах Парижа.

– Бы-р, как у вас холодно в машине! – попыталась разрядить обстановку Серафима, забравшись в кабину. – Господа, ну что вы, право. Будет вам. Нашли время. Предлагаю забыть распри – у меня свадьба, как-никак!

– Дорогая, боюсь, вам придётся проститься с прежними привычками. Вы теперь замужняя дама, и вам не подобает иметь знакомство с подобными типами.

Герман, обладающий изрядной конституцией, взял за плечо щуплого Савинкова, выглядевшего нелепо в котелке с перевязанным лицом, и начал толкать к своему водителю, когда был остановлен тихим, безжизненным голосом и оттого отчётливо слышимым:

– Пристрелю, как вшивую собаку, если немедленно не извинитесь. Я вам не тип, а Борис Савенков! – По дороге, когда заскочили в гостиницу переодеться, Борис успел вооружиться и теперь не собирался терпеть вольности от новоявленного фабриканта. Эсер сорвал марлевую повязку с лангеткой, под которой обнаружились распухшие ноздри с кусками ваты, отчего имел довольно свирепый вид. Не дав ответить, отработанным движением ударил тяжёлой рукояткой револьвера в коленную чашечку, когда Герман инстинктивно схватился за ногу, проломил череп капитана, повергнув на тротуар излишне щепетильного мужа.

Внезапно машина, взревев мотором, рванулась с места, увозя с собой вскрикнувшую Серафиму. Борис зло выругался:

– Тварь! – и принялся обшаривать карманы валяющегося без сознания противника. Удовлетворённо хмыкнул, обнаружив удостоверение полицейского. В темноте прочитать невозможно, но выбрасывать не стал. – То-то – сыщик! Так-с, одной тварью будет меньше. – Уже занёс револьвер, чтобы добить раненого, когда над головой взвизгнули пули и раздались трели свистков. Пробегая через двор, Борис увидел знакомую ручку из кованного железа, без раздумий достал окровавленную салфетку Ленара и повернул.

***

Фарфоровые часы в галантном стиле с фигурками игривых купидонов уныло отсчитывали секунды, приближая рассвет к окнам гостиничного номера. Савенкова застать не удалось, и теперь Азеф клевал носом в широком кресле, ожидая своего товарища вместе с Ленаром. Он совершенно не понимал, каким образом этот маэстро заставит убеждённого революционера раскрыть стоянку аэроплана. Сам он и не собирался ничего такого говорить, надеясь улучить минутку, чтобы сбежать. Если Фима освободила Бориса, то непонятно, куда они ночью отправились, оставив в номере одежды. На кровати валялся сюртук с разорванным плечом, открыт чемодан.

«С какой стати мне помогать этому Ленару, если он заберёт аэроплан, и прощай долгожданная премия в кассе Третьего Отделения за успешную операцию по раскрытию покушения на государя. Столько сил положено, и всё коту под хвост. Чёрт!»

– Господин Ленар, коль ждём, не могли бы вы просветить насчёт Парвуса.

– А в чём нужда? Мне ваши песочницы без разницы, и Парвус со своими прожектами интересен только как уникальный экземпляр бесстыдства.

– Отчего же так сразу? Напрасно такое мнение взяли, совсем напрасно. Например, мне он очень даже и известен. Правда, не понимаю, зачем нужны наши улицы, но этого достаточно, чтобы предложить услуги. И что, раз есть интерес в Парвусе, то значит, он есть! И тогда чем я не подхожу?

– Происхождением.

– Так и Парвус не из благородных – сын грузчика, я – портного. Не понимаю в чём разница?

– Милейший, если ищите работу, то напрасно каблуком бьёте. Мне дефективного Гектора хватает. Кстати, а что вы такое хотели предложить? Крайне любопытно.

– Так ничего не помню после удара электричеством. Самому интересно. Если это связано с Парвусом, то наверняка что-то высокодоходное, у него всегда свои полёты.

– Вот видите, а спрашиваете за мои флаги? Может клин клином?

– Это как?

– Снова в паровизор. Удар током – глядишь, и вспомните свой прожект.

– Слишком кардинально, но, знаете, я согласен. Иначе я какой-то потерянный: здесь помню, а там ветер в поле, – с готовность согласился эсер.

– Экий вы решительный. Тише – машина!

«Сейчас всё выложит дурища экзальтированная, – мелькнуло в голове Азефа, разглядевшего женскую фигуру в дрожащем свете газовых фонарей. – И документы, и явки. Оставит без премии. А от этого хлыща, чувствуется, пользы будет ноль. Что толку, что он иноземец. Мне сейчас надо жить. Парвус ему интересен. Этот проходимец кого хочешь обведёт вокруг пальца, наобещает с три короба и оставит в купальном костюме».

Тайному агенту удалось войти в контакт с представителем неизвестной цивилизации. Теперь нужно держаться рядом, чтобы инородец привык к его обществу. Азеф не отличался красотой, можно даже больше сказать, – обладал отталкивающей внешностью, но умел грубо льстить и виртуозно врать. Как ни странно, это качество привлекало неискушённых людей, остальные наивно полагали, что обладают врождённой проницательностью, что видят проходимцев насквозь, в чём быстро разочаровывались. Однако, Азеф вовсе не скрывал своей натуры, он без стеснений предлагал руку дружбы. Требовались основательный аргумент или врождённая придурь, чтобы оттолкнуть искреннего человека. Цинизм и беспринципность удивительным образом обманывали порядочных людей, верящих в идеалы. Романтики любят насильников, они их терпеливо взращивают, надеясь исправить изначально порочных людей. Наверняка подспудно видят в этом искупление за своё благополучие. Азеф не строил иллюзий насчёт человеческой натуры, он её использовал исключительно себе во благо. Революционер из Лысково лишён был переживаний за сытое детство – обошёлся без него.

Не успели выскочить в коридор, как щёлкнул замок в номере Серафимы. Азеф попробовал остановить целеустремлённого маэстро:

– Подождите, вы её разозлите. Уже и так натворили больше чем надо. Вытолкали взашей из квартиры, а теперь в гости проситесь. Так нельзя с женщинами.

– Учить начал? – Ленар нахмурился. – Предупредить хочешь? Не выйдет! Учти, я буду за спиной. Вперёд, мой бравый аферист, к женским ногам с покаянным словом или зарежу, как болтливого индюка.

– Почему болтливого? Обидно.

– Тогда просто как предателя и двойного агента. Так больше нравиться?

– Нет, оставьте лучше индюка.

– Всё, дебаты закончили. – Но стучались напрасно: Серафима, не снимая одежд, уснула на гостиничной кровати под тиканье часов галантного века с фарфоровой пастушкой, присевшей отдохнуть на зелёной лужайке.

Наутро пошёл холодный дождь, смывая островки первого снега в канализацию. Крик молочника заставил голубей, прятавшихся на подоконнике, биться в стёкла. Азеф, прекрасно выспавшийся на широком диване, разверзнув пасть матёрого эсера в громком зевке, спросил Ленара:

– Что у нас по плану?

– У нас? У нас ничего. Идём к спящей царевне. Пытать буду, – раздражённо ответил Ленар, не любивший утреннюю амброзию из недр чужих организмов.

– Вы серьёзно?

– Серьёзней не бывает.

В авангарде пошёл Азеф, чтобы революционерка не захлопнула дверь перед носом делегатов, увидев маэстро.

Приняв душ и выпив кофе, Серафима ещё раз подробно перечитала нотариально заверенный брачный договор с неким Германом Судейкиным и загрустила: «После громкой фамилии Андреева, надо привыкать к Су… Суд…, фуй! Это что, от судить или от су… Дальше не хочется. Да-с, неприлично звучит как-то. Так, а что вчера с ним сделал это вспыльчивый Савенков? Шофёр уверил, что всё в полном порядке. Но всё же. Надо как-то узнать. Она теперь замужняя дама, и ей полагается беспокоиться о муже. Или не надо? Вопрос? Если Борис его искалечил, то что тогда с ним делать? Ведь совсем чужой человек. Что теперь с ним делать? Совсем непонятно. При средствах, средств-ах, ах. Приятно звучит. Фабрикантша – не очень. Лучше открою театр, или нет – кабаре. Первое кабаре Парижа! Это, пожалуй, звучит. Назову: «Ленар пу, пу». А что, замечательное название! Как раз для Парижа» – мечтания прервал слащавый мужской голос:

– Фимочка, впустите, пожалуйста. У меня к вам неотложное дело.

– Азеф, вы где были? Савенков совсем с ума сошёл! Подождите, а это… Что! Как вы посмели! – заметив маэстро, выдвинувшегося из-за широкой спины Азефа, закричала Серафима Судейкина, вспомнив аналогичную сцену в Кронштадте.

– Да-с, можете не бросаться на шею. Это я! – Маэстро виновато улыбнулся, вложив в свой оскал всё обаяние, на которое только был способен. – Не спрашивайте какими судьбами. Ваша трепетная натура не отпускает моё сердце ни на секунду. Я ведь после нашего расставания не нахожу себе места. Так бы и отрубил ненавистные руки. Но в то же время готов их целовать, оттого что именно они прикасались к божеству, к вам. Как можно себя простить, после того как сам отверг, можно сказать, исторг сладкий дурман, сладостный наркотик. Изгнал, чтобы не умереть от счастья, от блаженства находиться рядом с вами, с богиней. Вы думаете, это просто вот так вот сразу отрубить нервные окончания, питающие моё бедное сердце жизнью. Но я смог. Так оцените чувства, подвигнувшие меня с вами расстаться. Вы моя боль и наслаждение.

Внимательно выслушав проникновенную импровизацию, Фима вяло хлопнула в ладони несколько раз.

– Браво! Долго сочиняли?

– Нет, некогда было. Азеф, подтвердите. – Беспринципный лгун, восхищённо слушавший дифирамбы женской красоте, согласно кивнул и добавил:

– Всё как на духу. Всю ночь искали, рыскали по улицам, ища вас. Переживал как осенний барсук.

– Почему осенний?

Азеф показал на маэстро.

– Не знаю, но очень похож.

– Вот видите, Серафима, у меня есть свидетель.

– Вы без дела не ходите. А дел у меня с вами нет. Не смею задерживать. С радостью закрою за вами дверь на ключ.

– Это для чего? И зачем же сразу на ключ?

– Как зачем? Буду наслаждаться тишиной и покоем.

– Азеф, передайте, пожалуйста, мадам, что я настроен весьма решительно. – Агент охранки приподнял брови, не веря своим ушам. Этот маэстро говорил, что готов пытать. Так что в самом деле? Ему это совсем не к чему. Он не хочет в этом участвовать. Им инородцам хорошо, сейчас нагваздает, испачкает кровью номер, а ему отдувайся. Это совсем не его песня.

– Фимочка, зарежет, как пить дать, зарежет. Вы же видели, как он меня электричеством пытал – зверь!

– Не посмеет, я кричать буду.

Ленар расположился на стуле, готовый к прослушиванию валькирии революции.

– Начинайте.

Фима не совсем понимала – надо кричать или нет. Ей вовсе не хотелось выглядеть дурой в центре Парижа. Маэстро, не дождавшись обещанной арии, взял со стола брачный договор.

– А это что за листочек? – Внимательно прочитал. – Ого, да вы теперь мадам Грицацуева! И богаты. Азеф, мы опоздали. Конфитюр всё-таки нашёл себе дорогу и проел женские мозги насквозь. Берите свои бумаги и пойдёмте отсюда. Нам здесь больше нечего делать. Финита с косточками.

– Подождите, я ничего не понимаю. Что случилось?

Маэстро протянул документ Азефу.

– Полюбуйтесь, здесь расстрел самому эффективному товарищу – женщине вамп, женщине катастрофе. Ещё немного и пирожные заставит лопать, и выгуливать мопсов, а там угу, ага, и обгаженные пелёнки.

Прочитав, Азеф восхищённо присвистнул.

– Отдайте, всё совсем не так! – Серафима вырвала бумагу и, аккуратно сложив, спрятала поближе к сердцу в бюстгальтер. – Вы совсем ничего не понимаете. Я это сделала для революции!

У Азефа заволокло мечтательным туманом глаза.

– Фимочка, я, конечно, ничего, я тоже за рабочий класс, но всё же, вы видели количество нулей в конце списка?

– Это ровным счётом ничего не значит по сравнению со страданием рабочего класса. Я всё отдам созидателям, им, настоящим кормильцам. Всё, всё, всё.

«И-эх не вовремя появился этот Ленар. Сколько денег сейчас можно потерять. Надо срочно избавиться от него, пока не налетелись коршуны, охочие до денег трудового народа! – у Азефа даже температура поднялась от открывшихся перспектив. – Премию за аэроплан пожалую на строительство Транссиба, если выгорит», ¬– пообещал революционер своему богу и перекрестился на всякий случай.

– Серафима, теперь, когда на нас лежит такая ответственность, ответственность за дело революции, необходимо срочно предоставить товарищу Ленару транспорт. Я с ним уже всё обсудил. Разногласия улажены. Он готов бомбить Зимний дворец самым нещадным образом. Ведь так, товарищ Ленар?

«Господи Иисусе, только бы этот рафинированный иностранец не взбрыкнул, и всё правильно сказал. Ведь такие деньжищи могут уйти коту под хвост, куда там под хвост, под самое нихачу и навечно. Здесь нельзя хлопать дверью, могут и стёкла разбиться. Господи, спаси и пронеси мимо меня сию чашу, и дай разум чёртову инородцу. Или я тебе, Господи, никогда этого не прощу!»

– Фимочка, вот вы во мне сомневались, а зря. Видите, товарищ Азеф совсем переменил отношение. А знаете почему? Потому что я сама искренность, сама правда.

«Этот идиот, когда наконец скажет самое главное. Что он там переменил. Сейчас бы водички выпить, но нет, ни в коем случае нельзя показывать, что я волнуюсь, – думал Азеф, с тоской слушая оправдания Ленара. – Эта Андреева, тфу, Судейкина, сама хорошая актриса. Вмиг почувствует интерес. А что, очень даже правильный интерес. Я ведь не для себя, для пролетариата стараюсь. Ну же, ну!»

«Вот она – правда-мать. А его на растерзание палачам. По почкам бить. Шутишь, брат. Равенство, как же!» – Ленар наслаждался минутой торжества. Фима ещё не понимала, что с ней произошло, что стало меняться в её глазах, осанке, тембре голоса. Она впервые почувствовала себя свободной женщиной. Маэстро как никто это видел.

– Но, если бы не вы, не ваше бескорыстное участие в моей, не буду скрывать правды, трагической судьбе, когда всеми покинутый я брёл в пыли под Армавиром, именно вы протянули руку помощи. Явились небесным ангелом, чтобы показать дорогу слепцу, эгоисту, неспособному понять страданий трудового народа.

«Тфу ты, наконец-то разродился. А то всё о божественном. Сейчас, не приведи господи, псалмы начнёт петь. Как бы не переиграл. Она уже с сомнением смотрит», – забеспокоился Азеф.

Ленара несло, и несло в ритме французского шансона . Бедолага не мог остановиться, не мог справиться с охватившим его чувством любви к Серафиме, огненному ангелу. Так ему было хорошо от того, что он увидел в глазах пламенной революционерки, когда она бережно прятала брачный контракт поближе к чувственному соску, чтобы ежесекундно ощущать долгожданную свободу. Хотелось поцеловать мучительницу в наморщенный от сомнений лобик несколько раз. «Это ведь какая сцена эффектная удалась. Просто чудо. Квантовое поле взорвётся от восторга!»

– Итак, Серафима, признаю своё поражение, и готов разбомбить Зимний дворец на дисперсные частицы, как и обещал. Уф, всё. Аве мне любимому. Слава Ленару Тринадцатому. Азеф?

«Придётся хлопать фигляру. Думал сдохну, пока он распалялся. Только что это его так распёрло. Неужели так нужен этот самолёт. Наверняка там у них намного интереснее штуки есть. Значит, нужен. Может редкость какая коллекционная?»

Азеф начал бурно аплодировать проникновенной речи новообращённого революционера.

Глава 19 Опасные решения

Корабельные сосны угрюмо щекотали пузо осеннему небу. Полосили частыми всхлипами недовольные тучи. Не обращая внимания на беспокойный дождь, голодная мошка упорно шлифовала виражи под защитой вечнозелёных листьев. От крыльца прямоугольного дома, растопырившего глубоко в песок бетонные сваи, шла железная лестница с кованными перилами. Обернувшись водяной взвесью, из трубы с рефлектором извивался пушистым ручьём дым в сторону оврага. На берегу озера, безжалостно истыканного мелкими каплями, стоял человек в городском пальто и лакированных туфлях с галошами, для чего-то сжимавший в руке совсем нелепый здесь револьвер «бульдог» с коротким стволом.

«Это куда я вышел? Вот это дебри!» – Савенков поднял воротник. – Чёртовы инородцы понаделали дверей не пойми куда. Булонский лес, что ли – вряд ли. Не помню, чтобы там такие огромные сосны торчали, и мошка какая-то уж очень зловредная, некультурная, без спросу прёт во все дыры. Аж дышать нечем. Тфу, тфу, ты. Ничего себе, вот это шагнул в подворотню. А это что за чудо?»

С тропинки, выложенной грубым камнем, на него наставил охотничью двустволку старик в зелёном макинтоше с уродливой собакой, молча скалившей жёлтые зубы.

– Qu'est-ce que tu as oubli; ici?

– Je ne parle pas fran;ais , – ответил Борис единственной фразой, заученной перед поездкой во Францию, и добавил: – Я из России.

Старик перешёл на русский:

– Это как это? Не из Парижа? Чё опять фазировку путаем. Это когда это прекратиться! Вы что же творите-то, фэн-шуй весь испоганили туристы шизанутые, мошку только разводите. А мне здеся жить. Ты чё сюда припёрся. И пистоль брось. У меня картечь. Так жахну, соплей не найдёшь. Понял, хлыщ европейский. Бросай, кому говорят. – Злой старик угрожающе тряхнул бельгийской Manufacture Liegeoise. Борис выпустил револьвер, отлично понимая, что нервный товарищ может сочинить из него пудинг с изюмом при помощи свинцовых шариков.

– Я здесь случайно. Не в ту дверь зашёл.

– Здесь все случайно. А мне потом с вами нянькаться? А я нянька? Вот ты мне ответь: ты не в ту дверь, а я нянька, что ли? Вроде взрослый мужик. Ты, когда дверь дёргал, о чём думал. Небось о бабе? Можешь не отвечать: из Парижа все с диагнозом. Отойди от пистоля, а то Жуля очень не любит это дело.

Савенков сначала не понял, что за тварь показывает клыки, но, услышав хохот, догадался: гиена и преогромная. Заботливый взгляд говорил об абсолютной власти над будущей жертвой. Так смотрят, только когда уверены в своих силах. Хищница отлично понимала, что контролирует единственную тропинку, ведущую от воды. Попробуй Борис бежать вверх по песчаному склону, она без труда подобьёт ноги и вцепиться в горло мощными клыками, если, конечно, прикажет хозяин.

– Мне бы обратно? ¬– спросил на всякий случай Савенков.

– Нет, мил человек, здесь тебе не санаторий. Дорогу отрабатывать придётся, – весьма предсказуемо сообщил товарищ в макинтоше.

– А нельзя без этого. У меня дело там срочное осталось, – не сдавался Борис.

– Забудь, теперь всю равно мимо воткнёшься. Здесь всё по-старому. Аппарат древний, он и раньше-то не шибко точный был, а сейчас и вовсе захандрил.

– Как это – захандрил?

– Ну, может к динозаврам ахнуть. Тут как повезёт. Зато там богом будешь, если не слопают питекантропы. Быстрый карьерный рост. Социальный лифт дальше некуда. Но сначала работа. У меня здесь накопилось, о-ёй как, Эверест, одним словом.

– Чёрт-те что твориться! А правительство куда смотрит? Полиция, наконец?

– Эк куда хватил. Я здесь и правительство. – Старик показал ружьём на барак из тёсанных досок, и жандармерия в одном лице. Хлопотно, ты даже не представляешь. Да, я и за Левитана  работаю. А что поделаешь, ферма – это тебе не с девками винтить по заграницам, тут работать надобно! Иди уже в зиндан. – Наблюдая как оступается на мокрых камнях щуплый турист, посетовал: – Дохлый-то какой! Чувствую, намаюсь я с тобой. Двигай быстрее, а то Жуля нервничает. В крайнем случае мясной консервой поживёшь. Правда, Жуля?

– Хо, хо, хоу, ха, ха, хау, – издала зверина, грозно размахивая двумя короткими хвостами в разные стороны и накрест.

Савенков посмотрел на пистолет, торчащий из зелёного макинтоша, и с тоской подумал: «Надо было застрелиться, пока была возможность». Сгорбившись пошёл в сторону барака, пряча глаза от хлёстких струй усилившегося дождя.

Позже, лёжа на кровати из перфорированной нержавейки, он с ненавистью вспомнил лекции профессора Ландштейнера . Если бы не они, разве догадался использовать салфетку, чтобы следить за Ленаром. «Вот она, до сих пор в кармане, только к чему её прикладывать неизвестно. Что за аппарат такой, и где стоит, невозможно узнать, пока охраняет эта вонючая скотина. Умная, не обманешь: стоит шагнуть в сторону от обычного маршрута, как тут же начинает скалиться и угрожающе размахивать хвостами. А ходить, собственно, и некуда, один маршрут – на лягушачью ферму и всё, вокруг тайга с непролазными болотами».

Через неделю такой жизни Савенков кардинально переменил своё отношение к трудовому народу и лягушачьему мясу тоже – редкая дрянь. Нет, конечно, не трудовой народ, лягушки, гадкие прожорливые лягушки (флябские). Приходилось постоянно искать для них корм: комаров, мошку, червяков, омуля и т. п. Крайне трудоёмкое занятие. Как объяснил отец Фёдор (так назвался дед), – это венерианские лягушки, на Земле их чрезвычайно выгодно разводить. Меньшее атмосферное давление по сравнению с Венерой позволяло выращивать до размеров кролика. Однако прыгали они не в пример дальше, стоило зазеваться, так обязательно вопьётся в ногу острыми челюстными пластинами, если не сбить в воздухе деревянной лопатой.

Заметив быструю деформацию своей личности под воздействием тяжёлой физической работы, Савенков с грустью констатировал, что начал сомневаться в истинности теории Дарвина. Наблюдалось явное несоответствие выводов известного учёного с практикой. После выкапывания червей, промывки омуля и особенно после кормления, когда приходилось без устали отмахиваться лопатой от прыгающих монстров, мысли исчезали вместе с извивающими червяками в глотках оранжевых пресноводных. Мечтать о борьбе с ненавистным самодержавием уже не хотелось, читать, слушать радио тоже. Да и что там было слушать – бесконечные спектакли о жизни богатых и знаменитых без начала и конца? Сколько ни пытался найти хоть малюсенькую идею, ничего не получалось.

С этого кусочка цивилизации в тайге, не зная местности, бежать не имело никакого смысла. И вообще, где он находится, Савенков боялся даже предположить: может быть и вовсе не на Земле? И ещё один вопрос, пожалуй, самый главный: в каком времени? В его 1914 году ещё не изобрели стиральных машин и механических кухонь, не говоря уже про робота Галактиона, камердинера или охранника не поймёшь.

– Тоска синих глаз. Не может быть, чтобы труд сделал из обезьяны человека! Никаких шансов! Ноль! – Савенков со злостью бросил лопату.

– Устал? – раздалось из большого квадратного рупора на столбе, в котором дёргался лоскут багровой плазмы. – Ты это не филонь, а то не видать тебе никаких динозавров. Понял! И энтих: голых женщин в леопардовых шкурах. Будешь хорошо работать – гарем себе заведёшь из туземок. Перспектива!

– Всё – убивайте.

– Так это мы щас. Стоит только свистнуть, и Жуля всё мигом сделает. Уж очень ты ей нравишься. Жуля, хочешь его.

– Хо-хо-хоу, ха-ха-хау, Ва-уу, – издала радостный хохот гиена и начала иноходью наворачивать круги, время от времени ударяя Савенкова мускулистым крупом в бок, отчего её подопечный падал на колени. Несчастный рискнул шагнуть к лопате, но умный хищник стал оттеснять жертву к забору.

– Жуля, – раздалось из рупора, – не шали. Команды не было.

На что хищник быстро схватил шанцевый инструмент в зубы и принёс Савенкову, держа хвосты, словно штандарты самурая. Савенков замахнулся и совершенно напрасно. Жуля оказалась намного быстрее. Она в очередной раз опрокинула человека на спину, чтобы с урчанием облизнуть вонючим языкам. Савенкову тут же пришлось проститься с завтраком.

– Отец Фёдор, я теперь понимаю, почему у тебя гости не задерживаются.

– Ой, просвети.

Рядом с Жулей образовался полупрозрачная фигура деда в бирюзовой пижаме и тапочках на босу ногу, держащая в руке керамический бокал с надписью: «Бог», за спиной у него виднелись полуголые женщины с опахалами из перьев динозавров.

– Умирают от лягушатины.

– Не может быть. Лягушачье мясо – вообще деликатеса. Ты не привередничай. Няужто не пондравилось? А как же в Париже? Ел поди и хвалил.

– Гадость, у меня от него диарея.

– Бедный. И слова какие заковыристые знаешь. Культурный. А кто тебя заставлял есть?

– Так там же другого нет.

– Идиот! А инструкции для кого пишут? Для таких, как ты! Читать не пробовал?

– Вы это прекращайте. Я вам не позволю! Я забастовку объявлю!

– Ага, ты где угрожать научился, гадёныш? Щас я тебе сделаю забастовку. Жуля, под арест саботажника, инструктаж будем делать для обезьян необразованных.

Не успел Савенков отскочить, как гиена наработанным манером ударила под коленки и громко фыркая, отчего летели в стороны слюни, потащила за шиворот в крохотный карцер из ржавых прутьев.

Отец Фёдор не оставил выбора Борису: или лопата, или смерть от мошки посреди двора. Умирать революционеру не хотелось – пришлось затаиться, чтобы дождаться удобного момента для жестокой мести. Хотя, если подумать, ничем таким особенным этот Фёдор его не обидел. Дал отличную комнату, оборудованную фантастическими вещами для комфортной жизни. Обещал отпустить, когда прилетит геликоптер за шкурами лягушек. У Бориса затеплилась надежда распропагандировать старика за дело борьбы рабочего класса, ведь другого он не умел.

– Это наверно трудно, в вашем возрасте работать? – начал издалека Борис во время очередной инспекции. – Одному, без помощников. Вам, наверное, лет 70 не меньше?

– 70? Скажешь тоже, а 700 не хочешь? А без работы никак нельзя – со скуки сдохнешь. Это тебе надобно торопиться. Твоя жисть – это что? Чик и всё, и ноги в струнку. А у меня радость есть – таких ананасов, как ты, воспитывать. Даром что в калошах, а ведь олух, олухом.  Она, дверь-то, кого попало сюда не пущает. Значит, заслужил, гадёныш. Работаешь так себе, вон посмотри сколько синяков. До тебя здеся Аттила был, такую экономику сделал, не в пример тебе. У него лягушки даже прыгать разучились, откормил, как бегемотов. Удалось слетать на Венеру, в ихний бардак. Непотребство сплошное, но приятно, контора уважение оказала, путёвку купила. Даже пижамы из натурального шёлка привёз. Во посмотри, – отец Фёдор погладил рукав в пухлых купидонах со стрелами. – Ты работай усердней, можа и тебе подарют. Будешь потом добрым словом меня поминать.

– Так говорите, что машина всё-таки есть?

– Какая такая машина?

– Домой отправиться.

– Ах, это. Лучше жди хеликоптера. Вот ежели будешь хорошо трудиться, тада можа и включу аппарат.

– И сколько горбатиться?

– Щас я тебе и сказал! Сезон тока начался. А тама ещё зима, вот после неё и подумаю, что делать с тобой.

– А они разве не уходят в спячку?

– Кто?

– Лягушки.

– Ах это. Нет, у них самый рост начинается.

«Всё, умру среди сосен с веслом в обнимку, – сжав ненавистную лопату, подумал Савенков. – И ведь товарищам не расскажешь. Никто не поверит в эти небылицы. И ладно ещё, попал на каторгу, так нет, на лягушачью ферму! Засмеют, непременно засмеют».

Сзади под колени ударила гиена, обдав гнусным запахам. Мошка отпрянула от человека, не выдержав африканской вони. Вечно голодные насекомые обиженно загудели, ожидая, когда ветер с озера освободит теплокровного от гнилостной амброзии.

***

Руки дрожали, с превеликим трудом удалось набить гильзы табаком. Порфирий осторожно, со всем тщанием распределил папиросы в серебряном портсигаре, преподнесённом коллегами на съезде криминалистов в Швейцарии.

«Эх, хорошее было времечко! С каким вниманием принимали. А теперь что? Можно сказать, самое значимое дело в карьере терпит фиаско. Государь в опасности, а я не могу схватить проклятого инородца. Казалось, вот уже в руках, и тут этот невротичный Савенков! Голову разбил. – Порфирий посмотрел в зеркало. Из-под бинтов торчали нафабренные усы “А ля Бонапарт”, споря воинственным изгибом с медицинской повязкой, удерживающей солидный ком ваты на макушке. – Ну вот как теперь покажусь на людях? Полная демаскировка. Колено повредил. – Он сделал несколько шагов по ковру, припадая на раненую ногу. – Уф. – С облегчением упал в кресло. – Да-с, и обездвижил, негодяй».

– Левоневский, голубчик, как же вы так! Испугались? Отчего не схватили бандита? Жандармы уже бежали. Не понимаю, куда он мог деться, квартал оцепили так, что комар не прожужжит.

– Вот ещё. Я даму спасал. У Савенкова, пардон, револьвер был.

– Ага, револьвер, значит. С вами не соскучишься. – Порфирий укоризненно покачал головой. На что Левоневский непонимающе вскинул брови, всем своим видом указывая на абсурдность упрёка в малодушии. Коммунист свято верил в ничтожность полицейского перед знаменитой актрисой. Выбор более чем очевиден, и этот сарказм показался ему неуместным.

– Г-н Порфирий, вы что имеете в виду? Извольте объясниться!

– Только ваше рыцарское поведение. Даму спасали, кстати, отныне мою жену. Вынужден благодарить.

– Вот именно! – кивнул Левоневский. – И каковы дальнейшие ходы? Савенкова потеряли, а вместе с ним и Ленара. Боюсь, вас за это не похвалят. Ещё схлопотали шишку. – Он недовольно указал на забинтованную голову сыщика. – Так я ещё долго не вернусь к прежней жизни.

– А планировали?

– Вы на что намекаете?

В очередной раз Порфирий столкнулся с человеческим эгоизмом, когда промах ближнего вытаскивает из глубин личности самые низкие привычки. Например, сейчас этот поляк решил брыкаться оттого, что сыщик упустил террориста. Однако, вовсе не брал во внимание тот факт, что его передало российским властям правительство Франции, верное союзным обязательствам. Теперь, за коммунистом числился не только угон экспериментальной машины, но и дезертирство из рядов имперского воздушного флота. При таких статьях расстрел гарантирован. Только наличие договора с полицией убедило Великого Князя освободить своевольного агента личные гарантии начальника сыска.

– Г-н лётчик, всё-таки вы редкий гусь. Совсем забыли, кто за вас поручился. Напомнить? Бастилия покажется санаторием по сравнению с казематами Шлиссельбурга.

– И всё же попрошу без инсинуаций! Вы же меня и заставили, отправив в форт. Разве не так?

– Так исполняйте свой долг! Чёрт вас дери! А вы здесь в характер играете! У нас ещё осталась ниточка к Ленару. Уверен, он крутится рядом с Андреевой. Привезите её немедленно, и дело исправится.

– Объясните мне этот манёвр с женитьбой? В конце концов бесчестно – вводить слабую женщину в заблуждение.

– Вот это, господин авиатор, не вашего ума дело. Когда речь идёт о жизни государя, можно отбросить церемонии с пылкими дамочками. Тут не до приличий.

– Никак не могу привыкнуть к вашей манере. Сделайте над собой усилие, постарайтесь реже блистать происхождением.

Несмотря на зависимое положение, Зигмунд не собирался спускать выскочке из низов хамские замашки. Благодаря беспардонному шантажу, приходилось терпеть общество сыщика. Теперь жалел, что не пошёл в английское посольство, там обязательно оценили бы изобретение Юрьева. Напыщенные французы не нашли военного применения геликоптеру, а напрасно: вполне даже удачный аппарат. Пролетев пол-Европы, Зигмунд по достоинству оценил способность аппарата обходиться без аэродрома.

Однако, трюк с фальшивым венчанием его возмутил. Право, так нельзя обращаться с дамой, это никак невозможно! Что ему русский царь – вовсе без дела. Коммунисты выступают против самодержавия! А теперь он на службе у полиции. Партия осуждает террор, но это ровным счётом ничего не значит! Полярный лётчик, не привыкший к зигзагам гражданской жизни, не видел выхода из создавшегося положения. Узнай товарищи о связи с охранным отделением – сами казнят, и Шлиссельбург не понадобится. Оставалось бежать в Америку или Африку, впрочем, какая разница? Жить вдали от образованных людей вовсе не хотелось, он и помыслить-то не мог, что вокруг него будут типы похожие на этого Кошко. Зигмунда передёрнуло от представившейся картины. Люди неспособные отличить экспрессионизм от импрессионизма, дух от души для него не существовали. Организмы, так он называл про себя подобные субстанции.

Электрические колёса гибридного Lohner Porche блестели в лучах парижского солнца, с немецкой аккуратностью торчавшие из небольшой парижской лужи. Зигмунд нажал на резиновую грушу: «Ту-ду, Пу-пу» – отскочило от стен.

***

– Фима, по-видимому, за вами приехал волшебный крыс в электрической тыкве, – выглянув в окно, сообщил Ленар.

– Зачем вы так?

– Совсем ничего обидного. Повезёт Золушку в «прекрасное далёко» к принцу Судейкину.

Мелодия автомобильного рожка напомнила актрисе недавно слышимую песню: «Жил-был у бабушки серенький козлик», после которой произошла безобразная сцена с ревнивым капитаном. Фима обратилась к Ленару:

– Надеюсь, вы обойдётесь без глупостей?

– Это каких? – удивился Ленар, не присутствовавший на венчании в православном храме.

– Вы ведь совсем в меня не влюблены, я так полагаю?

– И напрасно. Пылаю страстью. Азеф, проверьте пульс, у меня что-то с сердцем. Чувствуете, как бьётся. Это всё от парижского климата.

Эсер послушно исполнил и отрицательно хмыкнул, обнаружив положенные 60 ударов в минуту. Фима с сомнением прищурилась.

– Смотрите, вчера Борис устроил драку с капитаном Судейкиным.

– И где теперь наш бравый Питер Пен?

– А я почём знаю. Скрылся во дворах от жандармов.

– Интересно. Азеф, вы что за это думаете?

– Здесь и думать не о чём. Революция в опасности, враги стерегут за каждым углом. Едемте за деньгами, – с бронебойным выражением небритых щёк потребовал террорист, убирая в карман часы, по которым мерил пульс маэстро.

***

Мелодия шансона, рождавшаяся из-под пальцев аккордеониста, навевала лёгкую грусть. Город, сигналы авто, уличные кафе, порхание голубей, газовые фонари и влюблённые парочки – всё это Париж. Порфирий выключил радио, вспомнилась Москва, как он пришёл в МУС после командировки в Индокитай. Тогда напряжённая работа помогла запрятать в самый дальний уголок души воспоминание об удивительной женщине, подарившей ему несколько волшебных минут.

«Индокитай…» – произнёс сыщик одними губами. Открыл портсигар, в котором бережно хранил фотографию маленькой девочки с голубыми глазами, небесной красоты. Всё что у него осталось от романтической встречи с загадочной иностранкой. Московские крыши занесло снегом, когда дежурный чиновник принёс почту, где среди депеш лежал конверт с экзотическим запахом. Порфирий долго не решался вскрыть, предчувствуя, что под тонкой бумагой со штемпелем «Бирма», лежит неугасимая боль, с которой теперь придётся жить, жить до последнего вздоха, до окончательного удара сердца. Своих детей так и не случилось, поэтому, возвращаясь со службы домой, перед тем как отойти ко сну, он втайне от жены мысленно желал спокойной ночи своей индонезийской дочери.

И вот сейчас сыщик охотился за посланцем из другого мира, мира, где живёт его ребёнок. Ему требуется изловить убийцу и террориста, готового взорвать императора. Кто-то скажет – гримасы судьбы, но Порфирий считал на другой манер. В представлении профессионального сыщика все самые незначительные детали имели особенный, скрытый смысл, незаметный только дилетантам, для него же, напротив, любое крохотное пятнышко на полотне жизни, являлось уликой, оставленной чужой волей, чужим сознанием. И теперь в его мир ворвался со скоростью восточного экспресса таинственный представитель неизвестной цивилизации со своими понятиями о морали и законе.

Манёвр с lues опытного сыщика ничуть не удивил, за свою карьеру он привык ко всякого рода диверсиям со стороны криминальных талантов. Ещё будучи стажёром в Риге, он освоил искусство чтения по губам, чтобы, находясь в подсадке, знать о чём говорят преступники. Когда на поляне Ленар произнёс lues, Порфирий не поверил своим глазам, и чуть не выдал себя неосторожным движением, но дальнейший разговор всё подтвердил. Оставалась подкупить немецкую проститутку, чтобы солгала Парвусу, а самому тем временем отправиться в Париж, охотиться на изобретательного преступника.

***

Держа большой зонтик, Ленар забрался на сидение рядом с водителем, который, несмотря на мелкий дождь, оставался в дорожных очках. Это показалось странным.

– Мы знакомы? – поинтересовался маэстро.

– Нет, – коротко бросил водитель, трогаясь с места.

Человек с надвинутой на лоб фуражкой и очками консервами, закрывающими наполовину лицо, походил на вполне известного Ленару товарища.

– Зигмунд! Вы это прекращайте! Ваш римский профиль невозможно закодировать очками. Но, помилуйте, каким маршрутом? Франции не нужны геликоптеры?

– Чёртовы лягушатники!

– Это точно! Здесь я с вами целиком и полностью согласен. Чёртовы! Нанялись водителем? Впрочем, это так симптоматично для коммуниста, опять же кожаная куртка.

– Сарказм?

– Что вы, констатация факта: «До основания мы разрушим, а затем, мы наш, мы новый мир построим».

– Ёрничаете.

– Точно, и как это вам удалось догадаться!

– Забыли – пол-Европы пролетели за одним штурвалом.

– Действительно. Ну так-с излагайте... Амуры?

– С актрисой? Упаси боже! Она опасна, как гремучая змея.

Ленар опустил стекло, отделяющее кабину от салона.

– Фимочка, вас тут змеёй называют. Это правда?

– Передайте водителю, что сегодня же получит расчёт!

– Это Зигмунд, мне кажется, он в вас влюбился, причём самым кардинальным образом – жертвенно! Готов к смертельному яду из ваших рук.

– То-то мне показалось лицо знакомым. Зигмунд, перестаньте нервничать. Вам надо довести меня целой и невредимой к капитану Судейкину, а потом расчёт.

На перекрёстке Зигмунд заложил крутой вираж, от которого пассажиры чуть не выпали из автомобиля.

– Ленар, вы скотина!

– Осторожней, мамзель Грицацуеву может растрясти, – закричал маэстро, вцепившись в рукав лётчика. – Этот аппарат не рассчитан на манёвры геликоптеров!

– Вы что-нибудь имеете против геликоптеров?

– Ну что вы! Полёт над воюющей Европой забыть невозможно. Восторг души! В слове война есть что-то поэтическое. «До основанья мы разрушим» – это стихи настоящего патриота.

Предположение Ленара внезапно попало в самую точку. Многочисленные поклонницы, окружавшие знаменитого лётчика, казались ему пустыми и недалёкими существами, к тому же ещё и корыстными. Андреева являла собой отличную натуру, совсем непохожую на обычных женщин. Мало того, что она была революционеркой, её поведение в минуты опасности вызывало лёгкие вибрации в районе затылка. До сих пор подобные искры Зигмунд относил на выброс адреналина, никоим образом не связанный с актрисой. И вот – диагноз от постороннего человека. «Однако, новость!»

– Ленар, на самом деле, полагаете во мне влюблённость?

– Вот что, Айвенго, вы это – прекратите жать на дроссель! Здесь совсем не шутки – у вас мандраж рвётся наружу! В чём дело?

Зависимость от российского сыщика терзала Зигмунда чрезвычайно, если не сказать больше – трагически. Но что делать с договором, ненавистным листком бумаги в сейфе МУСа, на котором красовалась его подпись – вопрос вопросов. Мозг настойчиво искал ответы в стремительном потоке необычных событий, обрушившихся на полярного лётчика. Рассказать сейчас о ловушке, устроенной Порфирием, означало верную гибель, больше с Зигмундом никто нянькаться не будет, отдадут под трибунал и расстреляют, как дезертира. Таких грамот его бедные родители не заслужили. В то же время он понимал, что, совершая бесчестные поступки, превращается в законченного негодяя, от которого отец с презрением отвернётся. До российской резиденции оставалось несколько кварталов, когда Ленар притормозил у аптеки, желая отложить роковую минуту нравственного падения.

– Надо купить газолин.

– Зигмунд, вы что-то не договариваете, и дело здесь вовсе не в Серафиме. На манометре достаточно топлива, или это привычка после вечно голодного геликоптера? – Ленар указал на стрелку, стоявшую посередине прибора. Вдруг Фима, недовольная скоростным режимом, потребовала:

– Господа, мне необходимо переговорить с Зигмундом. У него нервы сейчас лопнут от чувств. Оставьте нас одних.

Выразительно посмотрев на попутчика, Ленар направился в ближайшую кофейню, уверенный, что террорист из страха за своё здоровье пойдёт следом. Прибор низкой частоты он давно выключил, но Азефа оставил в неведенье, чтобы тот не сбежал.

Взяв за плечо возбуждённого Зигмунда, Серафима приступила к допросу:

– Ну-с, что случилось? Вы совершенно не умеете врать. Актёр из вас никудышный. Куда мы едем? Рассказывайте, что это за Судейкин такой?

– Вчера нанялся, сам не больше вашего знаю, – нахмурившись, Зигмунд отвернулся к улице, всё ещё не решивший, как поступить.

– Ну вот опять! – Серафима всплеснула руками. – Идёмте сюда. Мне неудобно говорить в затылок. Экий вы сундук. Посудите сами, я вышла замуж за совсем непонятного человека, и любому ясно, что боюсь угодить в ловушку.

– Не понимаю, зачем тогда пошли на явную авантюру? – не двигаясь с места, упрекнул лётчик.

– Товарищи оказались в беде, неужто вы не рискнули бы всем ради единомышленников? – Подобная принципиальность смутила Зигмунда, он полагал, что актриса соблазнилась большими деньгами, и тут такой вымпел. Получалось, что она в очередной раз поступила благородно. Он и предположить-то не мог подобных качеств у женщины-вамп, тем более революционерки. И ещё пункт: у него не было друзей в общепринятом смысле этого слова, товарищи по партии не могли претендовать на столь ответственное звание. Этот факт смутил отважного лётчика.

– Всё понимаю, но венчание – это уже слишком!

– Я обещала, а как иначе? Иначе, мной начнут пользоваться без спросу все подряд. Вы так обо мне думаете? Мне перестанут доверять! И что это за жизнь тогда меня ждёт?

– Что вы, и в мыслях не было! Мне в голову не могло прийти ничего такого, – начал оправдываться Зигмунд и неожиданно предложил: – Знаете, что, Серафима, поедемте к господину Судейкину без Ленара. Доверьтесь мне. – Не дожидаясь ответа, нажал на педаль, и автомобиль, прокрутив электрическими колёсами по брусчатке, помчался в сторону Триумфальной площади.

Продолжение можно прочитать по ссылке на другие ресурсы внизу страницы.

***
 
1)  Entschuldigen Sie Bitte! (нем.) – Извините, пожалуйста!
2)  Wollten Sie etwas? (нем.) – Вы что-то хотели?
3)  Грассируя - произносить звук «р» картаво, на французский манер.
4)  Франсуа Де Сад (1740-1814) – французский аристократ, политик, философ. Проповедовал идеи абсолютной свободы, которая не была бы ограничена нравственностью, религией или правом. Основной ценностью жизни считал утоление собственных страстей.
5)  Lues (сифилис) – венерическое заболевание.
6)  Щепкин Михаил Семёнович (1788 – 1863) — русский актёр. Основоположник реализма в русском сценическом искусстве.
7)  Демагог – тот, кто в рассуждениях, спорах и высказываниях использует пустые, не основанные на фактах фразы.
8)  Космополит – человек, лишённый чувства патриотизма, оторванный от интересов своей родины, чуждый своему народу, не считающий себя принадлежащим ни к какой национальности.
9)  Астролябия – один из старейших астрономических инструментов, служивший для измерения горизонтальных углов и определения широт и долгот небесных тел. Основан на принципе стереографической проекции.
10)  Вера Фёдоровна Комиссаржевская (1864 –1910) – знаменитая русская актриса начала XX века.
11)  Хмарь – мгла, пелена туч или тумана.
12)  Николай Коперник (1473-1543) – польский астроном, создатель гелиоцентрической системы мира.
13)  Томмазо Кампанелла (1568 – 1639) – итальянский философ, теолог и писатель, наиболее известный утопическим трактатом «Город Солнца», один из наиболее значительных мыслителей позднего Возрождения.
14)  Грегор Иоганн Мендель (1822 – 1884) чешско-австрийский биолог и ботаник, монах-августинец, аббат. Основоположник учения о наследственности.
15)  «От каждого по его способностям, каждому – по его труду» – фраза, которая стала широко известной благодаря Пьеру Жозефу Прудону.
16)  Валькирия – дочь славного воина, или конунга, которая реет на крылатом коне над полем битвы и решает, кому из воинов, павших в бою, попасть в Вальхаллу.
17)  Еврипид – древнегреческий драматург, крупнейший (наряду с Эсхилом и Софоклом) представитель классической афинской трагедии.
18)  Брюнхильда – воинственная героиня германо-скандинавской мифологии и эпоса, одна из основных действующих лиц древнегерманского цикла поэм о Нибелунгах; валькирия; супруга Гунтера, короля Бургундии.
19)  Мальчиш-Плохиш – отрицательный персонаж сказки Аркадия Гайдара «Сказка о Военной тайне, о Мальчише-Кибальчише и его твёрдом слове», средоточие отрицательных качеств: лицемер, вредитель и гнусный предатель.
20)  Пятый год – революция 1905 года в России.
21)  Шансон – французская эстрадная песня в стиле кабаре. Исполнителей называют шансонье.
22)  Qu'est-ce que tu as oubli; ici? (франц.) – Ты чего здесь забыл?
23)  Je ne parle pas fran;ais. (франц.)  – Я не говорю по-французски.
24)  Юрий Борисович Левитан (Юдка Беркович Левитан 1914 – 1983) – диктор Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию.
25)  Карл Ландштейнер (1868 – 1943) – австрийский врач, химик, иммунолог, инфекционист. Лауреат Нобелевской премии за открытие групп крови у человека.