Русская Одиссея Продолжения глав 35

                Третья глава
                НА КАМЕ

    Тёплым августовским днём русский речной караван вырвался из горных теснин к широкой камской долине. В устье Чусовой путешественники сделали остановку, заметив неподалёку, на берегу огромной Камы, посёлок пермяков. Их дома были столь необычны, что привлекли всеобщее внимание ростовчан. Данила Ухват изумлялся:

- Не то изба, не то шалаш! Не разберу!

- А крыша-то какая чудная! — хохотал рыжий Семён. — На конскую голову смахивает.

    К русским сплавщикам стали осторожно подходить пермяки. Светловолосые аборигены ходили в домотканных рубахах и штанах. Были они широколицы и курносы, как и говорил ранее Фёдор Книга. Их показное дружелюбие успокоило
немногочисленных ростовчан. Пермяки держали в руках не оружие, а рыбу и выдолбленные деревянные сосуды, в которых плескалась сурка. На их любезные угощения странники охотно отвечали своими подарками.

    На речном плёсе встретились люди двух соседних народов, притесняемых монголами. Русский толмач и вогульский проводник искренне пытались объяснить трём седовласым старикам из числа здешних жителей, что вскоре к ним нагрянут угнетатели, с которыми те уже имели несчастье быть знакомыми. Пермяки со страхом махали руками на юг, откуда приезжали сборщики дани, но ростовчане показывали, что угроза на этот раз придёт с востока. Путешественники настоятельно советовали аборигенам на время покинуть дома и предупредить соседей о подходе монгол. Местные поблагодарили пришельцев и озабоченно разошлись кто куда, чтобы разнести страшные вести среди соплеменников.

    Предводители дружины вышли на мыс, образованный Чусовой и Камой, чтоб зримо увидеть, где легче пристать к другому берегу, если надумают переплавляться. С высокого холма две большие реки были как на ладони. Их обширные голубые воды, словно озеро, окружили эту возвышенность. Берега Чусовой и Камы были обрамлены хвойными лесами, до самого горизонта. Книга сразу предупредил друзей:

- Лобада уходит обратно за Камень. Само собой, он постарается разминуться со сворой Хорона. Мы с Огоньком выбрали вогулу подарки за все его труды: котёл, топор и кинжал. Одарили и пермяков, чтобы они подобрали нам лучшего проводника. Они согласились, и сейчас в путь с нами собирается их рыбак Ижма.

- Надо переплыть через Каму, прежде чем наступит ночь, — задумчиво сказал Алексеевич, оглядывая речную ширь. — Нельзя терять время. Всё подальше от «бешеных» и поближе к Руси.

- Верно! — поддержал его Балагур. — Ежели и местные рыбаки отсюда на время уйдут, а мы другой стороной Камы в верховья отправимся — нескоро табунщики сыщут наши следы.

- А плоты за ненадобностью пустим вниз по реке, — обрадовался Семён, — и концы в воду!

- Нельзя обольщаться, — качал головой Фёдор, — мунгалы хитры, но всё же перебраться на ту сторону очень важно...

    Солнце ещё стояло высоко, когда плоты ростовчан отчалили от устья Чусовой. Вскоре погода стала портиться — небосклон с севера заволокли серые тучи, и задул холодный ветер. Алексеевич, завидев эту беду, пронзительно свистнул и громко призвал сторонников:

- Скорей, браты! Волна подымается!
    С других плотов ему эхом вторили:

- Волна подымается!
- Налегай на шесты!

    Сметливые и бывалые сплавщики и без того старались как могли, осознавая грозящую опасность. Вожак на последнем плоту лихо орудовал длинной жердью, подгоняя безбортное судно. Его жена одной рукой вцепилась в скобу, вбитую в бревно, а другой держала конец уздечки, к которой был привязан плывущий за хозяевами их верный конь. На соседних плотах завизжали от страха «жемчужины», когда сапожки стали лизать покатые волны. Иван Алексеевич в пику начинавшейся панике лишь похохатывал, подзадоривая земляков:

- Кама не Байкал — вмиг перескочим!

    Суда, действительно, быстро вынесло на стремнину новой реки. И там плотогоны прилагали все усилия, чтобы подобраться к противоположному берегу Камы. Наконец, путешественники благополучно достигли земли. Единственное, что их раздосадовало, что из-за волн и течения суда разбросало вдоль правобережья на доброе поприще.
    Ещё до захода солнца ростовчане снесли свои пожитки в кучу и вернулись обратно к плотам. По команде мужики пустили по бегущей Каме суда на волю волн. Многие из православных крестились и прочувственно говорили:

- Как они нас выручили!
- А что теперича? Уплывут други — прискачут недруги.

    Пустые плоты, словно стая перелётных птиц, держали курс на юг, унося от людей и радость водного путешествия, и горечь воспоминаний о Волчихе...

    Спозаранку поднялись сторонники в нелёгкую дорогу с пермским проводником Ижмой вдоль новой реки. Перед выходом он стоял рядом с русским толмачём и пытался на своём языке что-то объяснить, а тот старался хоть что-то понять, используя цепкую память с кладезем своих лингвистических познаний. Был пермяк немолод, худ и невысок. Его белёсые волосы веером расходились в разные стороны, а зелёные глаза на вытянутом лице выражали какую-то затаённую печаль. Его малопонятный говор дал Книге совсем немного пищи для размышлений. Но суть требований до Ижмы была доведена — он ведёт путников в верховья Камы правым берегом.

    На заре ростовская вольница собралась на диком берегу Камы. Впереди был пеший поход. Люди ощущали себя одной большой семьёй, прошедшей бездны испытаний и готовой к новым невзгодам во имя великой цели. Лица земляков отражали и волнение, и тревогу. Иван Алексеевич вскочил перед ними на прибрежный седой валун и проникновенно сказал:

- Дорогие мои! Мы уходим в последний пеший поход, который приведёт нас к землям Великого Новгорода. Токмо скорые переходы могут спасти дружину. Потому, сильные, помогайте слабым, и мы вместе пройдём Каму и одолеем весь путь.
    Одобряющий гул голосов был ему в ответ:

- У нас одна судьба на всех!
- Целуем большой крест за наше единение!

   Люди стали по очереди прикладываться к серебряному кресту, который держал Книга. Фёдор творил молитву, прося Всевышнего о помощи. Ростовчане, опустившись на колени, молились о своём спасении. После все встали и засобирались в дорогу.
    Иван Алексеевич быстро подхватил пожитки с земли и пошёл с женой по береговой тропке вслед за Ижмой и Книгой. Фёдор, обернувшись к Ивану, хмыкнув, проговорил:
- Сейчас я хорошо понимаю изречение древних греков: «Движенье — энто жизнь»...

    Угасающее лето и хмурая осень слились для ростовчан в один длинный томительный переход. Они с трудом устраивались на ночлег и сразу проваливались в глубокий спасительный сон, им не было дела до суровых красот пермского края, окружавших их с раннего утра до поздних сумерек.

    Чувство голода ослабляло странников, но Огонёк, Ухват с крестьянами неизменно где-то добывали, а чаще выменивали еду. По крайней мере, рыба всегда присутствовала в походных котлах, за что добытчиков искренне благодарили, особенно старые мастера.

- И когда они успевают, — удивлялся седой Ослябя Золотник, обращаясь на привале к Ольге Красе. — И днёвок нет, а пища есть.
    Ольга, сверкая белозубой улыбкой, весело отвечала:
- Кудесники у нас — что Огонёк, что Ухват.

    Им вторил Фрол Рязанский, высокий жилистый рязанец с большой окладистой бородой:

- Из топора и то суп сварят.
    Краса невольно вздохнула:
- Я кору готова грызть, лишь бы не повстречаться более с мунгалами...

    Как не храбрились ростовчане, а носилки пришлось делать не только для переноски вещей, но и для больных. Народ, выдыхаясь на переходах, валился с ног, но поутру, едва выспавшись, вновь выходил на тропу. И Бог воздал им — октябрьским дождливым вечером путешественники выбрались в междуречье двух рек: Камы и Вишеры.
    Два тёмных водных потока тихо сливались в обрамлении вечнозелёных сосен и елей. Воеводы, стоя на низком берегу Камы, что напротив устья Вишеры, решили здесь заночевать. На совете Фёдор Книга предупредил предводителей:

- По словам Ижмы, Кама сейчас сворачивает в сторону заката солнца, ближе к Вятке. Вишера же течёт с полночной стороны вдоль Каменного пояса,
- Выходит, нам обе реки не по пути, — высказался Иван Алексеевич. — Каму вскоре надо бы перейти. Завтра поищем брод.

- Пора с неё уходить, — подтвердил Фёдор. — Ижма говорит: лучше пробираться лесами наискось меж Камой и Вишерой. В начале зимы, обещает, выйдем на русскую реку Вычегду. Оттоль до града Великий Устюг — месяц пути.
- Господи! — воскликнула Ольга Краса и молитвенно сложила руки. — Неужто новгородцы совсем недалече?!

    Книга, хмурясь, медлил с ответом, потом повернулся к друзьям и неопределённо сказал:
- Трудно молвить. На ростовщине я слыхал от купца с Великого Устюга, что новгородские промысловики доходили и до Камы, и до Каменного пояса. Нынче, встречая здешних жителей, я пытал их о русских. Кто-то и в глаза не видывал наших, кто-то даже говорил с ними. Но не на Каме, а на её полночных притоках.
- Слава Богу, мы уже рядом! — п
ерекрестился Семён Огонёк. — Первого встречного новгородца задушу в объятиях!
- Русь не за горами! — ликовал Балагур, запустив камень на середину реки. — Ещё чуть!
- Через день уходим с Камы, — размышлял вслух Иван. — Найдём брод и от греха подальше.
- Да, — соглашался Фёдор. — Скорей к Вычегде, навстречу православному люду...




                Четвёртая глава
                КОВАРСТВО БЕРКЕ

    Хорон после боёв на Волчихе остался с четырьмя сотнями. Из них до ста нукеров были серьёзно ранены, а впереди монгол ждали лесные дебри и погоня за ускользнувшими русскими. Потому тысячник принял решение: оставить увечных с несколькими здоровыми воинами на Каменном поясе, у кипчакских озёр. Сам же он с тремя сотнями бросился вперёд.

   «Бешеные» упорно преследовали уплывающих ростовчан и, чтобы не сбиться со следа, вперед пускали захваченных вогулов из числа опытных охотников. Они рыскали по берегам Чусовой, находя брошенные русскими шалаши и костровища. Ордынцам нелегко было угнаться за плывущими славянами, пробираясь заросшими, труднодоступными для коней берегами. Порой там не находилось и звериных троп, но преследователи, имея грозный приказ Батыя, рвались напролом, невзирая ни на что.

    Однажды, в августе, на песчаном плёсе Чусовой, монголы наткнулись на очередную стоянку ростовчан и сделали привал. В жаркий полдень они пустили лошадей на водопой, а сами расселись в тени деревьев перекусить копчёной кониной. Берке с двумя воинами терпеливо обследовали остатки русского лагеря. Хорон с другими сотниками, подождав, сами подошли к своим следопытам с вопросами:
- Как, по-вашему — далеко отсюда шайка Большого Ивана?
- Сколько дней пути?

   Старый Берке, стряхивая с заскорузлых рук чёрную золу, мрачно ответил:
- Дело идёт уже не о днях нашего отставания, а о неделях!
   Предводитель, видя разочарование на лицах нукеров, неунывающе заметил:
- Мои верные багатуры, хочу вас порадовать. Все реки когда-нибудь да заканчиваются. Я смотрел пергаментные карты великого Батухана и смею утверждать, что скоро урусов ожидают нелёгкие испытания.
- И пленные вогулы уверяют, — сказал один из сотников, — ещё немного — и мы увидим, как Чусовая вливается в Каму.

- А по Каме вниз урусы не поплывут! — захохотал тысячник. — Нет!
- Почему?! — хором выдохнули подчинённые.
- Кама течёт к нашему Итилю, — объяснил несведущим Хорон. — И в междуречье есть булгарские города, а в них монгольские отряды. Там степи, там гибель беглой шайки.
    От таких вестей сотники повеселели и загорланили наперебой:
- Значит, урусы поплетутся пешком!
- Мы их догоним — как у Камня...

    С уходом лета монголы выбрались из густых лесов и невысоких гор, достигнув устья Чусовой. Там, у левого берега полноводной Камы, они задумались: куда же всё-таки свернул Большой Иван со своими людьми? В раздражении ходил Хорон около пылающих домов покинутого жителями пермского посёлка и хлестал плёткой по голенищу сапога. Он злился и кричал снующим по берегу ордынцам:

- Сжигайте и грабьте селения этих гнусных пермяков! Они явно пошли на поводу урусов и разбежались по лесам, как муравьи. Я дам золотой тому, кто первым отыщет и покажет тропу, по которой скрылась беглая шайка.
    Безбородые воины в синих чапанах, потрясая кривыми мечами, тотчас откликнулись:
- Дзе! Мы готовы землю рыть!

    К тысячнику сошлись сотники с разными предложениями:
- Надо пустить сотни по берегам Камы.

- Для верности пройти и вверх, и вниз по реке.

    Берке молча, оглядывал лесные безлюдные берега и о чём-то размышлял. Он высказался последним, всё хорошенько обдумав и взвесив:

- У нас три сотни воинов и до тысячи коней. Если сейчас начать переправу — они затопчут все следы. Я уверен, что Большой Иван, пытаясь улизнуть от нас, переплыл Каму и ушёл либо на закат солнца, либо в верховья реки. Мне бы взять десяток опытных нукеров. Мы на том берегу наверняка найдём дорожку, что протоптали урусы.
- Что ж, — кивнул Хорон, посмотрев на солнце, стоящее в зените, — готовь своих и переплывайте Каму. Остальные на этих берегах поищут следы беглых рабов...

    Монголы из передовой сотни, ведомые Берке, нашли-таки хорошо утоптанную тропу, вьющуюся вдоль правого берега Камы и ведущую в её верховья. Тотчас один из них послал из лука стрелу через реку в сторону своего стана, давая тем знать, что поиск успешно завершён. Когда сам Хорон перебрался к Берке, тот торжественно повёл его к месту, где была найдена заветная тропа. Сотник указал тысячнику на чёткий след большой лошади среди множества человеческих следов.
- Это урусы. Только тут копыта крупного коня.

- Пожалуй, ты прав! — воскликнул Хорон. — В других местах ничего подобного нет. Тропки есть, но такой разбитой и с единственным конским следом нет.
- Вороной в шайке с самого Байкала, — утверждал Берке. — Его видели и ханты на Оби, и кипчаки у Тобола. Всё сходится.

- Тогда немедля в погоню! — загорелся ненавистью предводитель. — Я отомщу им за поражения...

    С раннего утра до позднего вечера ехали кочевники по тропе на север. Лишь в полдень они делали короткую остановку, чтобы перекусить и поменять уставших коней на свежих заводных. И снова в путь. Таяли осенние дни, таяло и расстояние между непримиримыми противниками. Это подтвердил и один пермский рыбак, пойманный ордынцами на Каме. Берке устроил ему допрос с пристрастием и, добившись нужных сведений, поспешил к тысячнику в тёплую юрту. Там его дожидались Хорон с тремя сотниками, попивая хмельной кумыс.

- Мы на верном пути! — с порога крикнул Берке. — Я огнём и железом пытал рыбака, и он мне всё выложил. Пару дней назад тут проходила сотня бледнолицых воинов и женщин. Был у них и один вороной конь.

- Да! Мы нагоняем Большого Ивана! — радовался Хорон, сверкая глазами. — Пеший конному неровня.

    Сотники единодушно соглашались:
- Следы становятся свежими.
- Теперь или никогда мы их уничтожим!

    Старый лис Берке высказался под конец беседы:

- Большой Иван и на Байкале, и на Оби, и у горы Волчихи нас постоянно обводил вокруг пальца. Здесь, на Каме, «бешеные» должны его перехитрить. Важно застать беглецов врасплох. Надо незаметно снять их дозор, который наверняка выставлен где-то на тропе. Если уничтожить урусских сторожей, то тогда это будет последний бой Большого Ивана.

    Хорон при этих словах вдруг непроизвольно вздрогнул, вспомнив предсказание старого шамана...

    Предположения монгол подтверждались. Через день после поимки пермяка «бешеные» вышли по камскому берегу к устью Вишеры. Там, на покинутой русскими стоянке, от потухших костровищ поднимался едва заметный сизый дым. Сомнений у ордынцев не осталось — враг в одном дневном переходе от них. Наступал только ранний вечер, и Берке с десятком нукеров, без лошадей, осторожно пошли дальше по утоптанной свежей тропинке, надеясь обезвредить ростовский дозор. А Хорон с войском остановился на короткий вечерний привал, чтобы потом предпринять решающий ночной бросок. Он хотел под утро внезапно напасть на беглецов и всех перебить.

    Ордынская разведка в глубоких вечерних сумерках обнаружила на лесной дорожке дозорного Вавилу. Беспечный молодец сидел в полудрёме на поваленном ветром дереве, облокотясь на рукоятку воткнутого в землю меча. Он услышал шорох, а в последний момент и увидел в полутьме согнувшихся для прыжка нукеров. Вавила закричал и поднял оружие, но тут же получил удар кинжалом в спину.

    Предсмертный крик дозорного услышал его напарник Олекса, бывший в то время на реке у челнока. Сторож замер, вслушиваясь в ночные шорохи леса. Он уловил возбуждённый шёпот монгол и тихо прокрался к тропе. В призрачном свете луны стали различимы тени врагов и блеск их мечей. Олекса сначала осторожно отполз, стараясь быть незамеченным, потом пошёл и, наконец, оторвавшись от преследователей, опрометью побежал ко второму дозору, прикрывавшему лагерь. В потёмках, едва различая тропу, парень не раз спотыкался и падал, но вновь вставал и бежал. Иногда он в изнеможении садился наземь и пытался прислушаться — не идут ли по пятам ордынцы. Но в ночи раздавались только гулкие удары его сердца, тогда дозорный снова заставлял себя встать.

    Ещё не рассвело, когда Олекса, весь оборванный, в крови и грязи, добрался до ближнего сторожевого поста. Там, у небольшого костерка, вели неторопливый разговор Семён Огонёк и двое крестьян, а поодоль пасся вороной Орёл. Они увидели пришедшего Олексу. Он был в таком расхристанном виде, что сторожа встревожились:
- Отчего такая спешка?! Где лодка?

- Где  Вавила?
- Неужто «бешеные» показались?!
    Тот, насилу отдышавшись, выдавил:

- Вавилы более нет, а мунгалы где-то рядом.
    Все обратились в слух. Семён вдруг уловил звон уздечки и лошадиный храп. Он прошептал товарищам:

- Вы тут отходите, а я стан подниму.
    Огонёк метнулся к Орлу и прыгнул на него. Сторожа едва успели отвязать коня от берёзы, как всадник сходу принудил лошадь взять голоп к опушке леса. Семён, выскочив на пойменную луговину, лихо промчался до одинокого холма, поросшего молодым сосняком и берёзой. Здесь, погружённый в дрёму, почивал русский лагерь, белея палатками и темнея шалашами. Огонёк, словно страшный вихрь, ворвался в безмятежное утро соратников:

- К оружию! Ворог на пороге!
    Иван Алексеевич, очнувшись ото сна, вмиг выскочил из своей палатки. Заметив среди мятущихся людей вестника, он подбежал и стащил его с коня:
- Где же они?! Сколь видел?

    Тут вожак посмотрел на опушку леса у луговины, откуда выскакивали будто ошпаренные другие дозорные. Они на ходу стреляли из луков в сторону тропы и сполошно орали:

- Беда-а-а!
- Табунщики!
    Ростовский вожак вдруг с горечью осознал, что его сотня успеет лишь вооружиться перед атакой противника. Он внимательно осмотрелся кругом. Вчера, подбирая место для ночёвки, его взгляд приковал продолговатый, достаточно высокий холм, который на три четверти вдавался в топкое пойменное болото. Только один восточный склон возвышенности выходил на твёрдый луг, ведущий к лесу и реке. Вожак, было, обрадовался, что малая русская дружина достойно встретит «бешеных», но тут же застучала в висок убийственная мысль: силы наверняка слишком неравны, и отступать некуда. Это исход. Около него собрались мужики, облачённые в брони, и, бряцая оружием, кричали:

- Что делать?!
- Куда податься?!

    С прибрежной лесной тропы, как из рога изобилия, выливались конные монголы со своим неизменным кличем «Уррагх!» Свирепые всадники, закованные в кольчуги и брони, вместе со своими многочисленными лошадьми заполнили луговое пространство перед высотой. Ростовчане, обнимаясь, предвидя смертный бой, в отчаянии говорили друг другу:

- Они всё-таки взяли нас врасплох!
- Что ж, мы дорого отдадим свои жизни!