Родня матери

Места расселения предков матери: Бирюли, Краснополье, Горы и прочие населенные пункты Могилевской области.

ДЕДКОВЫ

1.

Отец моей матери – Дедков Степан Иванович.

Мать Степана звали Евдокией Дорофеевной Якимцовой, отца – Иваном Митрофановичем Дедковым. Деда моего деда – Митрофана Алексеевича – репрессировали в 30-е годы.

Степан был долгожданным ребенком, предыдущие дети Дедковых умирали: в 20-е и 30-е годы деревня жила трудно, людей косили болезни и голод.

Поэтому Степана в семье немного баловали; мне рассказывали, как, сидя на печи, он однажды сказал своей матушке: «Вот не пробежишь передо мной с тарелкой блинов – не буду есть».

Однако если родители баловали, то жизнь – нет.

Детство Степана пришлось на время войны. Вспоминать войну дед не любил.

Но однажды он рассказал мне такой эпизод. Как-то оккупанты, пообедав, бросили себе под ноги блестящую банку от шпрот, которая, дребезжа, поскакала по дороге.  Степан, в то время еще ребенок, бросился за банкой, привлеченный ее дребезжанием и блеском. Немцы загоготали: это зрелище им показалось забавным.

После войны Дедковы жили бедно, Степан ходил в школу в лаптях.

Дед рассказывал мне, как их, школьников, учителя после уроков гнали работать на поле голодными, не покормив. Дед называл это варварством.

После школы Степан два года работал сварщиком на заводе, но понял, что погубит легкие и решил пойти учиться дальше.

Имея способности к химии и биологии, Степан поступал на врача, потом на ветеринара, но оба раза неудачно; ездил поступать в Одессу (не помню на кого); в конце концов стал студентом института на Украине, учился, кажется, в Белой Церкви.

Однако знаний украинского языка было недостаточно для того, чтобы окончить ВУЗ на Украине, и дед перевелся в Витебский сельскохозяйственный институт. По его окончании получил специальность зоотехника. К ней относился с иронией, говоря, что «зоотехник – это дипломированный пастух».

Однажды дед рассказал мне случай из своей студенческой жизни, когда он и его сокурсники, будучи на экскурсии в каком-то музее, увидели оригинал (или копию) знаменитого «Письма запорожцев турецкому султану». Так как переписать его было невозможно, студенты между собой договорились выучить каждому из него по нескольку предложений и в итоге запомнили «Письмо» целиком. Дед как-то цитировал мне сие послание, в котором, честно говоря, многие слова были матерные.

Во время учебы в витебском институте мой дед Степан Иванович Дедков женился на Татьяне Ефимовне Чертковой, которую знал с детства: они жили по соседству и ходили в школу в один класс.

В юности дед имел множество хобби: увлекался художественной фотографией, разводил пчел, любил ходить по драматическим театрам, пел песни на украинском языке. А вот стихи не жаловал, особенно Маяковского; его дед возненавидел со школьной поры, когда не смог запомнить его стихотворение и получил двойку. Со временем в опалу деда попали и другие поэты двадцатого века; вообще все непонятные стихи дед, особо не вникая, называл одним словом: «футуризм»; моей маме впоследствии пришлось нелегко, так как она писала стихи и при этом ориентировалась как раз на поэтов «непонятных» вроде Цветаевой и Мандельштама.

Дед родился в Могилевской области в деревне Бирюли, которая находилась на границе с Россией, и считал себя русским, говорил, что предки его из Сибири. Получив советское воспитание, дед, к сожалению, белорусов как нацию не воспринимал, считая их то этносом, то разновидностью русского народа.

Дед, кстати, всегда говорил на чистом русском языке – белорусский знал плохо.

После учебы деда распределили работать в Минскую область. Дед жил и работал в разных населенных пунктах, в конце концов осел в деревне с названием Пристромы. Менталитет семьи деда сильно отличалась от менталитета окрестных жителей. Дом деда Степана можно было назвать островком русскоязычия в белорусском море. Однако деда, несмотря на его русскость, соседи-белорусы уважали за прямоту, честность и ответственность. Дед вообще был харизматичным человеком, умел рассуждать и имел дар красноречия.

Дед со всеми дружил, хотя встречались люди, которые его предавали; однако дед по доброте душевной мог забыть их предательство и пить потом с каким-нибудь предателем как будто ничего не случилось. Вообще дед был очень отходчив.

В деревне людей с высшим образованием встречалось мало, и это были, как правило, учителя. Неудивительно, что деда выдвинули на руководящую должность: дед Степан много лет проработал председателем колхоза в Смолевичском районе («Путь коммунизма»), был также председателем сельсовета.

Под конец жизни дед работал на заправке. Однако о его прежнем высоком статусе помнили многие. Вообще я не встречал ни одного человека из окрестных деревень, который бы плохо отозвался о моем деде, а это говорит о многом. Среди знакомых деда был Владимир Юревич, белорусский писатель, друживший в свое время с самим Янкой Купалой. Дед был знаком с Юревичем, так как деревня Тадулино, в которой тот родился, была частью колхоза, в котором мой дед председательствовал.

Нельзя не упомянуть, что мой дед был коммунистом: в те времена человек не имел доступа к власти, не будучи членом КПСС. При этом дед, надо отметить, был искренним коммунистом.

Со временем дед разочаровался в партии, насмотревшись на лицемерие и ложь ее членов, хотя в преимущества социализма перед капитализмом веры не потерял.

Мне запомнились некоторые фразы деда из наших с ним «политических» разговоров: «СССР кормило полмира, а самим было есть нечего»; «партии нужно было думать больше о благополучии своей страны и народа, а не о том, как понравиться другим странам».

Говоря откровенно, членство в партии мало что дало деду. Членские взносы были большие, а привилегии маленькие. Мне рассказывали, как деда вызывали на собрание, где он, отец двоих детей, должен был объяснять, почему он в хозяйстве держит две коровы вместо положенной одной.

Дед осуждал репрессии, раскулачивание, ругал Сталина. Помню, я спросил его, плакал ли он, когда умер Сталин, и дед ответил, что не плакал, так как у него на это не было причин.

В последние годы политическое кредо деда, бывшего коммуниста, было приближено, как я теперь понимаю, к позиции монархиста. К концу жизни дед уверовал в Бога, хотя верил по-своему. Имея колоссальный жизненный опыт, дед однажды сказал золотые слова: «В Бога верь, но не всякому попу доверяй».

Дед каждый вечер, надев очки, читал газеты, смотрел по телевизору новости: он всегда внимательно следил за происходящими событиями в мире.

Как и всё поколение, пережившее войну и испытавшее голод, дед любил хорошо поесть и едал аппетитно.

Каждую субботу дед топил баню, в которой летом мылась вся семья. На праздник – «накрывал поляну»: в саду под деревом на свежем воздухе елось и пилось особенно смачно.

Дед Степан любил рассказывать анекдоты о евреях, хотя моя бабушка Татьяна Ефимовна не одобряла эту привычку. К слову, на Могилевщине всегда жило много евреев, и в документах дореволюционной поры мне иногда встречались евреи с фамилией Чертковы, хотя славян Чертковых в той местности тоже жило много.

У деда Степана была сестра Татьяна и брат Дмитрий. Татьяна Ивановна (в замужестве Шевель) большую часть жизни проработала в сфере полиграфии, а Дмитрий Иванович Дедков, инженер, остался в армии и дослужился до звания полковника инженерных войск.

Двоюродный брат деда Степана – Василь Студнев – окончил Горецкую сельхозакадемию и тоже, как Степан, был председателем колхоза (только не на Минщине, а в Могилевской области, в Краснопольском районе).

Василь Студнев и Степан Дедков, между собой двоюродные братья, были женаты на сестрах Чертковых (между собою родных): Василь – на Анне, Степан – на Татьяне. Таким образом, их дети меж собой получили двойное родство: они – двоюродные братья и сестры со стороны матерей и троюродные – со стороны отцов.

Следует отметить, что фамилии родов, с которыми сочетались браком Дедковы (Чертковы, Стариньковы, Якимцовы, Кащеевы), по звучанию – русские, что вообще характерно для Могилевской области.

2.

Отец деда Степана – Иван Митрофанович Дедков – был с детства инвалид (на него упали ворота и повредили позвоночник).

Иван всегда интересовался происходящими в мире событиями, каждый вечер перед сном, одев очки, просматривал газеты. В войне не участвовал из-за инвалидности. В первые послевоенные годы учил в младшей школе детей грамоте.

Мать деда Степана, жена Ивана Дедкова – Евдокия Дорофеевна Якимцова. У нас в семье ее все звали Авдоткой. В детстве обгорела при пожаре. Была талантливой, часто говорила стихами (то есть в рифму).

Несмотря на физические увечности, Иван Дедков и жена его Евдокия имели троих детей, которые выросли красивыми, статными людьми, а двое из них даже получили высшее образование.

Родина Дедковых – деревня Бирюли. Находилась она в Могилевской области буквально на границе с Россией: за Бирюлями располагалось кладбище, а за ним – Россия. Моя мама в детстве почти каждое лето проводила в Бирюлях и рассказывала, что вместе с окрестными ребятами ходила в российский магазин за конфетами (границы тогда были открыты).

Иван и Евдокия родились до революции и были людьми религиозными. По рассказам моей матери, они, проснувшись утром, умывались, расчесывались и становились к иконе молиться. Молились также перед едой и перед сном, под бабушкины молитвы моя мать и засыпала в детстве.

Моим пращурам было присуще христианское сознание.  Приведу два примера. 

По утрам Иван с Евдокией выгоняли в поле корову по очереди: один день – Иван, другой – Евдокия. Так вот, часто, когда наступала очередь Евдокии, Иван проявлял к жене жалость, не будил ее и выгонял корову сам.

Мне рассказывали, как однажды Иван с Евдокией шли со свадьбы от соседей, Иван был не трезв и спросил жену: «Будешь ли ты меня потом такого любить?»

Добавить сюда нужно и то, что крепкое словцо пращуры использовали крайне редко, только по делу.

Из всего этого я делаю вывод, что дореволюционная крестьянская закваска была намного лучше советской, колхозной, когда и мат, и пьянство стали в деревне обычным явлением.

Окончить этот раздел хотелось бы таким эпизодом. Дмитрий Иванович Дедков по распределению работал на Урале в городе Воткинске, куда из Беларуси добраться было очень непросто: нужно было доехать до Москвы, затем до Ижевска, а оттуда на автобусе и в сам город Воткинск. Так вот однажды в квартиру Дмитрия Ивановича кто-то позвонил; он открыл дверь и увидел на пороге свою мать – Евдокию Дорофеевну. Женщина, имевшая лишь начальное образование и никогда до этой поры не выезжавшая за пределы Могилевской области, самостоятельно проделала огромный путь, чтоб приехать к сыну в гости. Когда Дмитрий Иванович спросил свою мать, как это она смогла к нему добраться, та ответила: «Люди рассказали». Если перефразировать известную пословицу, то можно сказать так: «Язык до Урала доведет».

ЧЕРТКОВЫ

Мать моей матери – Татьяна Ефимовна Черткова, по мужу – Дедкова.

Отца бабы Тани звали Ефимом Федоровичем Чертковым, мать – Марфой Степановной Монкевич.

Имя матери Ефима – Марша, фамилия ее – неизвестна. По словам бабы Тани, Марша «откуда-то приехала, кажется из города, была красавицей и модницей».

Ефим был женат на Марфе Степановне Монкевич. Я читал, что в Могилевской губернии встречалось много шляхты с такой фамилией (как богатой, так и дробной), однако проверить возможность родства с ними – сложно: дореволюционных документов по Могилевской губернии сохранилось мало.

Марфа, по воспоминаниям, была строгой, аккуратной, кроме того талантливой: от нее осталось два вышитых ею полотна: одно с изображением Наполеона на коне, другое – с изображением кота.

Мой прадед Ефим был на войне, попал в плен, потом в концлагерь, но ему относительно повезло: в концлагерь приехал некий немецкий господин и взял его к себе в имение в качестве работника. Ефим работал на немца несколько лет, а после войны вернулся на родину.

Ефим хотел назвать мою бабушку именем Майя, но Марша его отговорила; так бабушка стала Татьяной.

Татьяна была черноволосой, кучерявой, во время войны ее прятали от немцев, чтобы те не расстреляли ее, приняв за цыганку или еврейку.

В годы войны Татьяна переболела тифом, из-за чего один ее глаз поменял свой цвет. Бабушка запомнила, как отступали немцы, как она с матерью пряталась в канаве и как один немецкий солдат отдал им полбуханки хлеба.

После войны Татьяна окончила среднюю школу, потом (заочно) – Смиловичский сельскохозяйственный техникум, получив профессию агронома. Одно время работала воспитателем в детском саду, затем – секретарем у мужа, председателя колхоза, последние годы перед пенсией – продавцом в сельмаге.

Мужем Татьяны Ефимовны был Степан Иванович Дедков. Это была своеобразная пара, так как дед Степан и баба Татьяна были совершенно разными людьми, с разными характерами и взглядами, и уживались вдвоем они трудно.

Баба Таня в молодости была довольно интересной женщиной, была умна и, если надо, хитра; характер имела властный, в то же время ей были присущи такие черты как обидчивость и ранимость.

Баба Таня любила цветы, у нее в доме всегда было много цветов и растений. В ее доме в разное время жили разные зверьки: котики, собачки, цыплята; мы с матерью в шутку называли их «поклонниками» бабы.

Баба Таня имела редкий дар: временами видела вещие сны.

По мере сил, она помогала бедным соседям, а бедных после перестройки стало много.

Не любила мат; когда дед Степан матерился или рассказывал скабрезные анекдоты, она всегда его останавливала, говоря: «Здесь дети». Хотя этим «детям» было уже лет под тридцать.

У Татьяны Ефимовны Чертковой было четыре сестры и два брата. Семья Чертковых была следующей: старшая сестра – Мария, затем – Анна, третья – сама Татьяна, затем – Надежда и младшая – Раиса. Был также старший брат Иван и младший брат – Николай.

Мария была замужем за Яковом Бубликом, Анна – за Василием Студневым, Надежда – за Николаем Золотухиным (тот был русским, родом из Орла), Раиса – за Михаилом Почекиным.

август 2020