Заря над городом. 11 Расплата

-Что это такое?-Манедшела просто клокотала. Было странно даже, что она до сих пор сдерживается, чтобы не ударить младшую сестру, как это не раз случалось прежде.-Что такое, я спрашиваю? Отвечай, дрянь!
-Это… Лицо.
-Почему высыпали веснушки?! И- столько ?! Ты каким местом думала?
Обе: она и Брильян смотрели на неё с нескрываемой злобой и отвращением.
-То, что ты не пришла к обеду и опоздала к ужину, меня ни капли не удивляет. У такой, как ты нет и не может быть головы на плечах! На день оставили без присмотра – и пожалуйста, проторчала где-то в саду до сумерек. Но сидеть на солнце!!! Столько часов – и без зонтика!! Придурошное существо, да как тебе такое в голову пришло!?
Провинившаяся опустила голову, и тихий вздох был ответом на гневные слова старших.
-В общем, так.-Брильянтела оглядела её, как безнадёжно больную, которую давно не считала возможным исцелить.-Мне нужно беречь пальцы, я сегодня играю на вечере у Ставринских. А Мани, как жене министра, не к лицу прикасаться к розгам. Так что выбирай: или весь месяц просидишь, не выходя из комнаты, или… или ступай на конюшню. Семён – старый преданный слуга, он не выдаст семейной тайны. Так что можем на сей раз доверить ему обработать кнутом твою спину. Так оно и лучше – семёнова рука не наша, силы у него поболее будет. Глядишь, поумнеешь быстрей. Ну, чего молчишь? Решай сама!
Катя сжалась, побледнела, как мраморная статуя. Что здесь было решать? Не могла же она целый месяц не видеть Пети!..

                ***
Утром, едва проснувшись, она пошевелила рукой: кажется, можно теперь встать. С трудом, стиснув зубы поднялась с постели и подошла к висевшему у изголовья зеркалу. Опухшее зарёванное лицо и мешки под глазами не порадовали. Конечно, смешно представить, чтобы она вдруг разонравилась ему, видевшему Катю всякой: расстроенной, растрёпанной, даже перемазанной чернилами. Дело было не в том. Если Петька догадается, что случилось, можно ожидать всего. Он же бесстрашный и к тому же сорвиголова: бросится в замок, чтобы отомстить, схватят его и повесят на заднем дворе. С бродягами это просто делается, даже разрешения короля тут не нужно. Что ж, сама виновата, надо было вчера удержаться от слёз. Не стерпела…
Угрюмо слушала Катя, как в смежной с ней комнате князь и княгиня Розальцевы в очередной раз обсуждают тему переезда.
-Ты же знаешь, милый: сестру нельзя оставлять одну. Что поделаешь, это наш крест: она родилась слаба умом и рассудком, нуждается в постоянной опёке и неусыпном надзоре, иначе может такого наворотить…
-Но Замок Трёх Кристаллов… Там нам прекрасно было бы втроём! Мы наняли бы ей гувернантку, ты же, наверное, знаешь, так модно сейчас за границей…
-Избави Бог! Чтобы столько людей знало о нашем семейном несчастье?! Да ты сошёл с ума, Брелонд! Мы скрывали положение вещей долгие годы, и если сейчас в свете разнесётся слух, вроде «в роду Серебровых есть юродивая»…
-Это всё глупости, милая. Главное – мы будем счастливы и сможем наконец жить в собственном доме.
-Нет, не глупости!
Скрипнула кровать. Кажется, Брильянтела вырвалась из его объятий и нервными шагами принялась мерить комнату.
-Ну тогда лучше всего – поскорее отдать её замуж.
-Замуж? Ха! Где ты вдруг найдёшь мужа этой замухрышке? С её внешностью и при том, что она никогда в жизни не выезжала в свет?
Катя перевела дух. Да, слава Богу! Для них она замухрышка, жалкая уродина. Какое всё-таки счастье, что это так, что с её торчащими ушами и приплюснутым носом нельзя и помыслить о выгодном браке! Иначе бы…
Завтрак прошёл в молчании. Розальцевы вроде бы дулись друг на друга, министр в бесстрастном спокойствии поглощал яичницу – своё любимое утреннее блюдо. Манедшеле нездоровилось. Покончив с едой, Катя, почтительно поцеловав сестрину руку(княжеский титул требовал соблюдать по отношению к ней определённые церемонии) спросила разрешения выйти прогуляться.
-Я отпускаю тебя на час и ни минутой меньше! Далее можешь до обеда помузицировать, а после явишься ко мне и подробно перескажешь, какие уроки ты вынесла из прочитанных с осени книг.
Она выбрала платье с длинными рукавами, прикрывающими запястья, ещё раз умылась холодной водой, разрумянив щёки, и с бьющимся сердцем выскочила в сад.
-Петя… Ты здесь?
Из-за дерева высунулись две руки со скрюченными пальцами:
-Ба-а-а-а! Я не Петя, я страшный и коварный лесной тролль!
-А я тебя не боюсь!- Она подбежала и обеими руками обхватила древесный ствол вместе со спрятавшимся за ним парнем:
 
-Тролль косматый, тролль ужасный,
Ты нисколько не опасный!
В мире нет тебя добрей.
Обними меня скорей!
 
Он со смехом выглянул из-за корявой осины:
-Вот как ты теперь насмехаться будешь? Что, Катька, кончились твои шпильки? Вечный мир?
-Как бы не так! Просто я сейчас очень, очччень по тебе соскучилась!! Два дня – целая вечность! Обнимемся, ладно? А потом, как полагается, получишь трёпку.
-А что ты делала эти самые два дня? Плакала?- Он испытующе заглянул в её покрасневшие глаза.-Ой Катькин, чует моё сердце – неладное там у вас творится. То, что ты их любишь,  это понятно, а только так изводить человека – последнее свинство. Вот я пойду и потребую ответа у сестёр твоих: за что измываются? Думаешь не больно мне смотреть, как ты месяц за месяцем трясёшься, дрожишь при каждом звуке, как зайчишка?
-Нет-нет!- испуганно вскрикнула бедная девушка, с ужасом вцепившись в его руки.-Никуда не ходи, ты не должен показываться им на глаза! Если всё вскроется – конец мне и тебе, мы никогда больше не увидим друг друга. Ведь убьют…
- Нельзя жить в вечном страхе. Нужно что-то делать, Кать!
-Потерпи. Время всё расставит по местам, оно нас всех умнее!
Он вздохнул, безнадёжно махнул рукой:
-Как знаешь.
Время одуванчиков ещё не пришло. На лужайке у забора цвели только нежные первоцветы, для игры совершенно не годившиеся. Поэтому они не стали драться, а вместо этого затеяли игру в пятнашки. Мимо яблонь – петляя в огород, оттуда кочками- обратно, через заросли осоки – и в кусты! Наверняка Петька снова жульничал: ноги у него были длинные, вон даже королевская стража когда-то догнать не могла! А она его поймала аж дважды. Впрочем, Катя нисколько не обижалась: она давно понимала, что дело тут не в честной победе, а в той взаимной теплоте, которую оба чувствовали. В том, что в игре проявлялось почему-то с особенной силой, неважно, помогали они друг другу, или всерьёз соперничали. В какой-то момент, стараясь ускользнуть от Петькиных объятий, она зацепилась носком за камень в траве, падая, позволила подхватить себя за руку… И, не удержавшись, вскрикнула от боли.
-Что это?- Лицо Пети окаменело.
-Ничего.- Она попыталась улыбнуться как можно беспечнее. Ну подумаешь, потянул сильно. .. Это всё чепуха, даже синяка не…
Ни слова не говоря, поймал он её убегающую руку, откинул манжет платья… И застыл, созерцая вспухший рубец от кнута.
-Крапива…- Катя побледнела, насильно заставила себя рассмеяться-Кажется, я обожглась…
-Крапива?..- Он поднял от рубца горящий мрачный взгляд, стиснул ускользающее запястье… И вдруг резким гневным рывком разорвал рукав до плеча, заставив её испуганно крикнуть.
Страшная красная полоса пересекала всю руку, на ней там и здесь выступали запёкшиеся точки крови… Плечо, огромное и опухшее, горело точно раскалённая головня… Она опустила голову. Сев на траву, тихо заплакала.
-Катя… Катя!!!
Как отчаянный зов, как безнадёжный вопль о помощи!
-Что ж ты делаешь-то… Что же ты со мной делаешь?!- В крике Пети была такая ярость и мука, точно все удары, нанесённые ей, отозвались в нём стократной болью.- Если не даёшь заступиться за себя – борись хотя бы сама! Неужели ты не понимаешь, каково это – видеть… вот такое?!
 Голос друга сорвался, точно его душил надрывный кашель, выворачивающий наизнанку внутренности… Точно опомнившись, поднял он девушку на ноги, мягко, осторожно прижал к груди, где сердце колотилось злыми, беспорядочными толчками.
-Катюшка, родная… Не надо, успокойся, не плачь. Из-за меня… да? Брось ты, и так тебе сейчас тошно…
Его тёплая рука коснулась Катиной щеки, вытерла слёзы, принялась с нежностью гладить по волосам:
-Тише, бедное дитя… Это пройдёт, не бойся, через неделю отлежишься. Тебе наверное сейчас двигаться, даже ходить трудно. Зачем выскочила?
-Тебя увидеть хотела.
-Ну, тоже правильно.
Раздалось фырканье лошади и звук упряжки, медленно едущей куда-то через сад.
-Гости,- прошептала Катя, повернув голову к замку.- Интересно, кто на этот раз пожаловал?
Думая об этом, она никак почему-то не могла прогнать тревоги. Даже сидя на коленях у друга, делавшего ей какую-то невероятную причёску, продолжала думать о приехавших и причине их столь раннего визита.
-Пойду,-не выдержала она через полчаса.- Обед сегодня наверняка подадут раньше.
Оказалось, что тревога не была беспричинной. Едва войдя в гостиную, девушка застала там семейный совет в полном составе, даже Мани, с утра жаловавшаяся на головную боль, вышла из комнаты.
-А ну-ка, мерзавка… Пойди сюда!
Катя замерла на неверных ногах, разом почуяв катастрофу.
-Ты куда в четверг ходила? И с кем?
-Бы-ыла в саду…
-Не лги!
Манедшела, выхватив хлыст у стоявшего здесь же белого как известь Семёна, с силой огрела её по лицу, шипя, замахнулась снова… Муж подступил к ней:
-Не забывайся. Тебе не должно так надрываться, для телесных наказаний в доме есть прислуга.
-Она… Она… Эта ползучая тварь с каким-то голодранцем бегала по городу! –Манедшела боролась с ним,- По самым бедным кварталам, ты слышишь меня?! Танцевала… С этим вонючим дрыщом!!
Катя решительно выпрямилась. Взгляд её гордо, упрямо засверкал:
-Он не вонючий дрыщ! Он…
-Ты слышишь?! Она ещё осмеливается дерзить! После того, как мадам Кован видела её пляшущую вместе с голью перекатной на грязной площади! А ну говори, ты что, подружилась с ним?! Водишь компанию с уличной мразью?!
-Не сметь называть его так!
-Чтооо?- Брильянтела встала со своего места. Со стороны могло показаться, что на неё внезапно напало удушье: лицо побелело, глаза наполовину вылезли из орбит.-Сядь, Мани!- Рявкнула она. –Закройте все двери. Заприте на замок парадный вход, кухню и ворота… Вы слышали меня?
-Госпожа прокурорша…
-…уже уехала. Выполняйте приказ, чего вы ждёте?!
Горничные и садовник бросились прочь из комнаты, не смея от испуга словом перемолвиться. Внезапно стало очень тихо. Манедшела, тяжело дыша в кресле, не сводила взгляда со старшей сестры. Как и все присутствующие.
-Теперь слушай меня.- Кажущееся спокойствие Брильянтелы скрывало в себе целую бурю, которая каждый миг могла с сокрушающим рёвом вырваться наружу.

-Воспитания, что пристало
В нашем обществе давать
Не усвоила девчонка.
Что ж.. Раз так — прийдётся… драть.

Когда вернётся Семён, я попрошу его добавить ко вчерашнему ровно сто пятьдесят ударов… И здесь же, в нашем присутствии. Но это только начало. Завтра, если ты не поумнеешь – ещё двести, а послезавтра – триста, и палками, а не кнутом. Желаешь общаться с дворовой швалью? Веселиться на площадях в компании вшивых бездельников, не желающих работать? Что ж, тогда придётся на собственной шкуре испытать, к чему ведёт подобный образ жизни. И ещё. Ты немедленно скажешь мне имя этого позавчерашнего юнца и где именно вы с ним встречаетесь. А если нет – не выйдешь больше отсюда. Никогда.
Катя оглядела их лица: закаменевшие, точно маски фараонов, окинула взглядом мрачные стены замка. Нет, это только снится…
-Ты может быть думаешь, что я шучу?- Брильянтела холодно усмехнулась.-Отнюдь. В замке есть башни, из которых в прежние времена узники не могли сбежать десятилетиями. Одна из них отныне будет твоей камерой. В свете о тебе ничего не знают, так что никто не встревожится пропавшей Серебровой.  Семейное имя будет спасено… Если конечно,- она глянула на сестрёнку, как удав, примерившийся проглотить бедного кролика,- если ты не желаешь спасти его по-другому. Расскажи всё – и без утайки! Этого прощелыгу, забывшего почтение к графскому имени, поймают и вздёрнут… Так сотрётся смрадное пятно с родового герба Серебровых.
-Вы что же думаете, ваша сословная спесь и моя свобода дороже его бесценной жизни?- Катя, вчера только робкая, запуганная и послушная, смело встретила карающий сестрин взгляд:- Я люблю его!
 
                ***
-А какого рода звание у этого Звягинцева? Надеюсь, он служит не в солдатах?
-Недавно получил звание майора,-отхлёбывая горячий чай, откликнулся министр.-Он славный юноша. Не рвётся к звёздам, но и своего не упустит, а с Катериной они познакомились у моей тётки, когда он приезжал в феврале.
-И что ж, понравилась?
-Весьма, весьма… Говорит, что девочка наша мила и остроумна, а кроме того оказывала ему явные знаки внимания. Вот и тётушка Милагрес пишет здесь, что они подружились…
-Прямо спасение, Брильян! Ты слышала? Барон со своим сватовством явился как нельзя кстати. Не знаю, как без него мы развязались бы с этой историей.
Помолвка младшей Серебровой и Гастона Звягинцева-Хрустального была единственной темой, которую обсуждали сегодня за утренним кофе. Вчера с каким-то гвардейцем было прислано письмо, где он просил Катиной руки, обещая стать заботливым и верным мужем, и это событие немедленно взбудоражило всё семейство. Естественно, Кате сказали о том в первую очередь, и естественно, пришлось тут же выпороть её второй за день раз: так мало почтения проявила дерзкая девчонка к благородному предложению юноши. Впрочем, от её согласия или отказа ничего не зависело, нужно было обсудить только приданное и возможности скорого продвижения по службе барона Звягинцева-Хрустального. Обе темы были настолько занимательны, что поглотили сестёр до самого вечера, и только отправляясь спать, Манедшела спохватилась: никто сегодня не навестил узницу.
Зевая, поднялась она по лестнице в башню, имея при себе Семёна: мрачного, как туча, с привычно засученными рукавами.
-Ваше превосходит-ство, здоровье чаво-йт пошаливает. Позвольте сегодня не это… Не того.
- «Это-того…» Когда ты научишься выражаться по-человечески, Семён?-С раздражением бросила хозяйка.-Что ты хотел мне сказать?
-Не бить бы сегодня… Или хоть вполсилы. Рука болит.
-Никаких «вполсилы»! Ещё не хватало. Чтобы эта негодяйка вообразила, будто мы начинаем поддаваться её капризам!  Пороть будешь, как полагается, а если нет – завтра же прогоню прочь со двора. На что мы тебя держим?
-За палача значится…-Старый садовник невесело вздохнул.
-Ты что же это… дерзничаешь?- Манедшела от возмущения так и встала на месте.- Уже и на тебя эта зараза перекинулась?
-Никак нет-с, ваше превосходитс-тво, а только жалко мне девчушку… Маленькую, значит, графинюшку. Она ж на руках моих выросла.  В чём её вина? Ни в жисть она никому зла не делала, а теперь спину –в лоскуты, точно животину какую. Вот Красноярде бы на меня, живодёра окаянного, поглядела!..
-Вот что, Семён, -Манедшела подбирала слова.-Я тебя за сегодняшнее, так и быть, не накажу, только чтоб такого мы в своём доме больше не слышали. Своей дурьей головой судить, хорош ли, плох барский приказ- это ты оставь. Тебя кто кормит? Под чьим кровом спишь? Или забыл?
-Не забыл, ваше превосходитс-тво…
-То-то. Умничать брось, и красную Ярде свою не приплетай куда не следует. Давай дверь отпирай, да поживей!
Катя сегодня была отчаянно-решительной, и даже несмотря на угрозу бить, пока она в сознании, не дала согласия стать женой барона. Манедшела была просто вне себя и чуть не бросилась рвать этой твари волосы, как в тот злосчастный день, когда та крикнула им в лицо, что влюблена в голодранца… Плебейское отродье, паршивая овца! Манедшеле ли не знать, кто она на самом деле такая? Будь её воля- вышвырнула бы этого выродка из дому, как вшивого котёнка, чуть лишь она появилась на свет. Мать… Да, мать! Мягкосердечная дура. Мало того, что будучи молодой, поддалась нелепому капризу, так ещё и не пожелала исправлять потом его последствия. Не подумала о старших детях! И вот теперь- будто целые ливни помоев пролились над их злосчастным домом, и всё вокруг источает зловонье… О, если бы не видеть этого!!!
-Мы закончим завтра,-тоном, не предвещающим ничего хорошего, бросила она Кате, сделав знак Семёну. –Подумай, подумай крепко о том, что я говорила! Барон- из славного рода, молод и хорош собой… Он питает к тебе склонность. Мы даём ему согласие, умалчивая о твоём глупом ответе. Свадьбу справим через неделю:  тихую, домашнюю, будут только свои. От тебя ничего не требуется, только встать послушно перед алтарём, позволив священнику совершить обряд… Уехав отсюда, ты будешь свободна – разумеется, в пределах, какие разрешит тебе муж и его семья… Это, право же, просто сказка для такой дурочки! Почему ты упёрлась, как мул? Хочешь всю жизнь провести здесь, в темнице, медленно околевая под кнутом? Или, может быть, одного кнута мало, чтобы вбить в твою голову хоть толику благоразумия?
Непримиримые глаза Кати горели во мраке…  Она не ответила ничего. Вздохнув, Манедшела вместе с садовником вышла из комнаты.
Заключённая с трудом подползла к узкому зарешёченному окошку, подтянувшись на руках, опёрлась на подоконник, чувствуя, как огнём горит окровавленная спина… Сколько ещё жить? Сколько нужно испытать страданий, чтобы смерть явилась к тебе как избавительница?..
Отсюда, как из птичьего гнезда, ей видно было всё: не только сад со всеми его закоулками, но и река, Королевский мост, ближняя часть города… Над всем этим великолепием торжественно висело небо, полыхающее в вечерних красках…
-Катя…
Что это? Или чудится?.. Такого просто быть не могло… Мираж, обман…
-Катя!
У каменного выступа под самым окном светились синие глаза её друга. Он цеплялся за камни башенной стены, неровной, полуразрушенной с наветренной стороны.
-Ты - здесь?! Ты.. ты… Какое счастье… Дай поглядеть, не уходи… Осторожно! Как ты только сюда забрался!?
 
-Заклятье лягушачьих лап.. А ты как.. Совсем раскисла?

Катька-плакса, вспухший нос
Гриб древесный перерос…-
 
Он просунул за решётку руку, слегка растрепал её светлую чёлку:
-Живая, здоровая?
-Пока ещё жива…
-Катюшка, мы вытащим тебя! Десять дней – продержишься? Скоро начнём… Графский замок первый возьмём осадой…
-Десять дней…- Она застонала, лбом прислонилась к железным прутьям.-А свадьба – через неделю!.. Они всё знают, Петь… Меня замуж отдают.
-Замуж?!
-Да… За одного гвардейца. А ты… Любимый… Ты так и не поцеловал!
-А ты ждала?
Она затряслась от плача, приникая к окну пылающей головой… Парень растерянно выпустил камень, за который держался, оступился, едва не скатился вниз.
-Катька, прости… Честное слово, не решился! Ведь в первый раз… А вдруг испугаешься? Расплачешься? Ни с кем ни разу в жизни не сробел, а вот с тобой…
-Я так и не узнаю, как это… Расплата за день Свободы – оковы на всю жизнь!.. Петя,- Она вытерла слёзы.-Пожалуйста… Хоть теперь, через решётку! Ведь-до самой смерти…
-Я поцелую.-Он поднял за подбородок её бледное лицо. Решимостью светились глаза.- Поцелую, Катька – на воле! Не давай себя сломать. Верь мне и жди. Пусть один, я вырву тебя из их проклятой власти!
Лицо его исчезло. Она вздохнула, с силой оторвала руки от подоконника и со стоном опустилась на соломенный матрац… Каждая косточка ныла. Нужно было собраться с силами, ведь завтра всё начнётся по новой… Молчать… Молчать до последнего! Ни сёстры, ни Гастон не услышат желанного «да».  Она должна, должна его дождаться!