Пустыня

После всей суеты и нервотрепки последних дней, накануне даты переезда Астахов обнаружил, что все формальности улажены, вещи упакованы и  сданы в багаж, и он вдруг оказался свободен от забот. Бесцельно побродив по  гулкой квартире, в которой осталась только старая мебель (всем переселенцам по новому месту жительства была обещана мебель новая),  время от времени растерянно выглядывая в окна, Астахов решил наконец-то  съездить на дачу, точнее, туда, где когда-то стояла его подмосковная дача, с которой была неразрывно связана вся его минувшая жизнь.
За последние несколько лет он там не побывал ни разу; время от времени какое-нибудь яркое воспоминание о прошлой дачной жизни вдруг вызывало желание туда съездить, но мысли о трудностях, с которыми связана такая поездка, и, главное – ее абсолютная бесцельность – всякий раз заставляли Астахова ее отложить. И вот теперь, накануне отъезда в Минусинск, где ему предстояло прожить остаток своей жизни, у Астахова остался последний шанс посетить то место, которое некогда, поддавшись поэтическому настроению, он  поименовал делянкой, дарованной Богом.
Главным было – решиться, так как собраться недолго; Астахов положил в рюкзак два литра бутилированной воды и несколько бутербродов в вакуумной упаковке, оделся по погоде (стояло жаркое лето), и отправился в путь.
Выйдя из дома, Астахов привычным взором окинул окружающую местность, на которой уже ничего не осталось, кроме грязно-белых домов: ни деревца, ни кустика, ни зеленой лужайки; не сильный, но постоянный ветер гнал поземку из пыли и мелкого мусора. Во всем Новогиреево уже было  безлюдно; лишь у некоторых из подъездов стояли фуры, в которые отъезжающие грузили свое имущество. Они этим занимались с явным удовольствием, стараясь поскорее покинуть обреченный район. Пройдет совсем немного времени, и все здешние жители будут расселены по всей стране; их дома снесены, а  вся освободившаяся площадь покроется полями из солнечных батарей.

Когда стало очевидно, что катастрофическая засуха 2020 года была лишь началом катаклизма, вызванного глобальным потеплением - превращения  всей средней полосы Европейской России в сухую пустыню, то обсуждался вопрос о переносе столицы,  например, в Санкт-Петербург, или Красноярск, и о расселении Москвы. Однако возобладало мнение, что Москва – это бренд, который нужно сохранить во что бы то ни стало. Было решено оставить за Москвой лишь столичные функции, как у Вашингтона, Канберры, или Бразилиа, а всю промышленность, банки,  науку, высшее образование, и  культуру эвакуировать, распределив по всей стране. Население Москвы впредь будет ограничено работниками министерств и теми, кто их обслуживает. Кроме того, здесь останутся посольства всех стран мира. Предполагается, также,  сохранить гостиничный фонд, чтобы каждый житель страны мог посетить свою столицу с экскурсией, и осмотреть Кремль, и другие памятники архитектуры. Как показали расчеты, в этом случае Москва по своей площади вернется в пределы исторического центра, а ее население уменьшится в сто раз, и для него хватит имеющихся водных ресурсов: остаточного стока обмелевшей Верхней Волги и дебита водоносных слоев. Вся остальная территория бывшей Москвы будет эвакуирована,  жилые постройки на ней – снесены, а имеющаяся инфраструктура,  использована под солнечные электростанции и склады.

 Астахов спустился в метро, в котором были уже видны следы небрежения; согласно планам, метро будет функционировать только в переделах центра, а остальные станции и туннели – использоваться, как складские помещения.
На пригородный вокзал Астахов прибыл с запасом по времени; опоздание означало срыв поездки, так как  следующая электричка отправлялась только через четыре часа. Оно и понятно, - в вагон зашли всего с десяток пассажиров в рабочей одежде; кому здесь ездить, если население Подмосковья уже давно отселено?
Поезд тронулся, и с частыми остановками двинулся через московские окраины, где кипела работа; некоторые жилые кварталы еще стояли на месте; из них как раз жильцы съезжали; в других, где уже бойко шел процесс разрушения, деловито сновали экскаваторы, вздымая столбы пыли.
По мере того, как пригороды сменялись на бывшую сельскую местность, картина становилась все более гнетущей: там, где раньше все было залито зеленью, теперь преобладал грязно – желтый цвет глинистой пустыни, среди которой тут и там попадались скелеты брошенных зданий. Астахову показалось, что кто-то злой сдавил руками его голову…
 При пересечении канала имени Москвы его захватило зрелище грандиозных строительных работ: над суженным руслом канала возводился свод, чтобы превратить его в закрытый водовод для надежного бесперебойного снабжения Москвы, вступающей в новый эон, обретая имидж цветущего  оазиса посреди безводной пустыни. «Она станет еще краше!» - подумал Астахов
Между тем поезд приближался к заветной станции, и Астахова охватило нетерпение; хотелось поскорее добраться до  родных мест. И вот он прибыл, и, оглядевшись, узнал лишь станционный перрон, да полотно железной дороги, убегавшее вдаль, чтоб, поворачивая вправо, ускользнуть в выемку, окруженную ровными откосами уже не зеленого, а красновато-желтого цвета. Вся остальная окружающая местность - слегка всхолмленная голая равнина, простиравшаяся до горизонта, была Астахову незнакома – ведь раньше ее скрывали за собою заросшие лесом дачные поселки, начинавшиеся от самой станции. Теперь не осталось ни единого дерева, а вместо домов кое-где, как кротовые горки, из земли выступали  кучки мусора.
Единственное, что приковывало внимание – высоковольтная линия, чьи ажурные металлические мачты, как и раньше, не спеша, шагали к горизонту в затылок друг к другу. Придерживаясь  бывших улиц исчезнувших поселков, на которых сохранился разбитый асфальт, Астахов прошел под  опоры мачт высоковольтной линии, издававшей привычное тихое гудение; посреди окружающего опустошения они ему  показались особенно высокими.
И вот он вышел на вершину холма, откуда некогда открывался вид, сопровождавший всю его жизнь от раннего детства:  пологий склон холма, вдоль подножья которого бежала  железная дорога, за нею -  долина речушки, протекавшей вдоль опушки леса, который простирался до самого горизонта; над ним выступал силуэт церкви села Озерецкое, - до него было  семь километров. Ныне этот вид зловеще изменился: на месте леса простиралась  голая пустыня желтого цвета, на которой тут и там торчали  отдельные обугленные стволы; линия горизонта не  просматривалась, так как над нею висела дымка грязно-желтого цвета – это была никогда не оседавшая тончайшая глиняная пыль, сквозь которую солнце выглядело, как яичный желток, хотя зной от этого нисколько не уменьшался – в горле было сухо, и постоянно  хотелось пить.
Железная дорога находилась на месте, и движение по ней  было  оживленным: один за другим шли товарные эшелоны, передислоцировавшие  промышленные предприятия, и пассажирские поезда, эвакуировавшие их работников  на Север – в Великий Устюг, Котлас, Архангельск, где есть вода, и не так далеко от Москвы, как  Сибирь, а вот Астахова, отправили подальше - в Минусинск;  ему все равно - он пенсионер.
Астахов огляделся; раньше по обе стороны высоковольтной линии посреди  густого леса располагался поселок «Строитель», где его дед построил дачу. Теперь это был пустырь красновато – желтого цвета: ветры давно развеяли тонкий почвенный слой, обнажив материковую глину. От поселка остался лишь монумент, возведенный в 2018 году в честь 80-летия его основания  – конструкция из металлических труб с фундаментом из цемента; сделан он был капитально, и вот устоял.
Повернув направо, Астахов направился к выданной ему «божьей делянке». Дойдя до высохшего колодца, закрытого деревянным щитом, чтобы в него никто не свалился, Астахов вошел на территорию своего участка: пологий спуск с поверхностью желтого цвета, иссеченной сеткой глубоких трещин, как каракумский такыр. Кое-где валяются останки упавших деревьев, и лишь единственная высохшая ель еще стоит, как призрак, взмахнув для вящего устрашения культями обломанных ветвей.
Посередине участка Астахов без труда нашел остатки кирпичного фундамента своей дачи; бродя между ними, он заметил какой-то предмет белого цвета, выступавший из глины; присев на корточки, он в нем опознал заварной фарфоровый чайник с отбитым носиком…
И здесь Астахов очнулся от втянувшего его в себя и полностью поглотившего наваждения: воображаемой картины грядущего опустынивания.
Конечно же, у него вырвался вздох облегчения, что кругом еще не пустыня, и ехать в Минусинск не надо, но радость пробуждения была отравлена  возвращением в тревожное настоящее, с его коронавирусной пандемией, грядущим  экономическим кризисом, и климатической аномалией, длящейся  в средней полосе Европейской России с лета 2019 года: очень сухой осенью, последовавшей за нею мягкой малоснежной зимой, подходящей к концу аномально засушливой весной, и грядущим жарким летом.
                Апрель 2020 г.