Археология

Где навис горизонт
         над провалом речного изгиба,
Где скалистых вершин
         отчеканился в небе узор,
Там, внизу, среди скал
         разбегаются крыши Кахиба,
А вверху, среди туч,
         притаился на скалах Гоор.

Три студента, профессор,
         рабочие от сельсовета,
Археологов рать,
         что сплетает разломы веков,
И - огромное небо.
         И эхо в ущелье.
         И лето.
И рисунки в пещерах.
         И сеть первобытных следов.

Молча школьный учитель,
         в душе сталинист и безбожник,
Улыбаясь чему-то,
         на теплую землю прилег,
Юра, гость из Москвы,
         забулдыга и вольный художник,
И седой аксакал,
         что забрел сюда на огонек.

Заглушая усталость
         веселым вином и бравадой,
Коротали они
         уплывающий в прошлое час,
И была среди них
         та, которую Шехерезадой
Звали в шутку они
         за бездонные пропасти глаз.

Раскаленные камни.
         Ползет по ущелью прохлада.
Остывающий воздух
         на синих откосах висит.
Взгляд в ручей погрузив,
         грезит сказками Шехерезада.
И растрепанный локон
         на лбу загорелом лежит.

Заискрятся стаканы,
         ненужную грусть разгоняя,
За удачу раскопок сдвигаясь,
         в ночи зазвенят.
И над скошенной набок
         соломенной крышей сарая
Первых звезд хоровод
         побежит,
         как отара ягнят.

Повариху - волшебницу
         званьем ханум окрестили,
Царству круп и кастрюль
         не мешал исторический вздор.
Быть царицею кухни
         с почетом ее пригласили
Из заоблачной выси,
         где тонет в тумане Гоор.

Разгоралось веселье,
         и слушала ночь молчаливо,
Как плескался ручей,
         как играла водою рука,
И свисала с небес
         изумрудная звездная грива,
И, насупясь, стояли,
         закутавшись в бурки, века.

И орали сверчки.
         И потомок античного грека,
Что собою дополнил
         в архивах селения лист,
Подпевал, улыбаясь,
         застенчивый внук Алибека,
Алибек Ионидос,
         учитель и сталинист.

Из глухого ущелья
         тянуло дыханием ржавым,
Уползая в долину,
         светились Кахиба огни,
И под рокот гитарный
         там пелись стихи Окуджавы,
И кивал аксакал,
         ухо ближе к певцу наклонив.

Может, бог добродушный
         на темном раскинутом глянце
По мерцающим звездам
         чертил этот милый сюжет,
И звучали стихи,
         и плыла белой лебедью в танце
К свету Шехерезада
         и всем улыбалась в ответ.

И прыгнув к огню,
         среди гор, что стояли сурово,
Разгоняя рукою
         назойливый времени шум,
Проспиртованным ртом
         Юра яростно гнал Гумилева,
И почетную чашу
         ему подносила ханум.