Больничные рассказы. Старики

Больничные рассказы. Старики.

   В Белгород-Днестровской больнице, в одной палате со мной, лежал дедушка. Когда меня завезли в палату, он уже там находился. Возле него собралась его семья. Я лёг на койку и непроизвольно стал за ними наблюдать. Из их тихого разговора понял, что дедушка почти слепой и слышит с большим трудом. Рядом, прислонившись к нему, сидела старенькая, но очень живая бабушка, с бодрым голосом. Женщина, помоложе, оказалась их дочкой, которая пришла вместе со своим мужем и детьми. Сидела семья возле койки больного часа три. Когда они уже собрались уходить, я подумал: "Интересно, а как такой старенький дедушка останется лежать, почти неподвижный, один". Члены семьи попрощалась с дедушкой, по очереди его поцеловали и вышли, включая бабушку. Я остался лежать в полном недоумении. Минут через пять вернулась в палату бабушка, села на стул у изголовья дедушки, взяла его за руку и склонилась к нему, коснувшись его головы. Я молча наблюдал за этой сценой. Минут через десять бабушка подняла голову и уловив мой взгляд, обратилась ко мне:
   - Ну я же не оставлю его одного здесь лежать. Буду всё время коло нёго.
Я обрадовался, что бабушка оказалась общительной и спросил её:
   - Бабушка, а вы откуда, где вы живёте?
   - З району, з Бенкердорфу, Заречье нынче называеться, что возле Марьяновки. Слыхали?
   - Слыхал, конечно, - ответил я. Много лет назад проезжал через ваше село.
   - Мы с дидом там живемо разом уже шейсят сим рокив.
Бабушке нужно было выговориться или она просто была большая любительница поговорить.
Бабушка подолжила, а я внимательно слушал её, не перебивая.
   - Мы познаёмылысь с дидом, колы мэни було всего пятнадцать рочкив. Нас з мамою, да и зо всим сэлом пересилылы в пейсят второму в Бенкердорф, бувше нимэцьке сило, а ныни Заречье, Билгород-Днистровського району.
   - Бабушка, - хотел я задать вопрос, но она меня перебила.
   - Мене зовуть Аня, а його Миша.
   - Бабушка Аня, - продолжил я свой вопрос, - а вы, что, жили с мамой на Западной Украине?
   - Ни, синку, отут, нэдалэчко, в Винницкой области. Село Гули, Хмельникского району. Слыхалы? - бабушка Аня посмотрела на меня.
   - Хмельник я знаю, а вот про село Гули никогда не слышал, - ответил я.
   - Ооо, - сказала бабушка, - у нас дужэ красыви мисця. Лис кругом, ричка. Нэ то, шо тут. Голо всэ, ни тоби дэрэв, ни ричок. Ничого нэ ростэ. У нас, в моему ридному сели, в саду було тилькы яблонь пятнацать сортив. Отако, вот.
Бабушка Аня замолчала и грустно посмотрела в окно, в которое ударился желтый лист. Я молча на неё смотрел, представляя красоту, которую с такой глубокой грустью описала моя рассказчица. Мне показадось, что её глаза наполнились слезами. Так, в тишине, мы просидели несколько минут. Бабушка Аня повернулась ко мне.
   - А батька мого убилы на вийни. Вот сразу, как почалы бомбить Кыив, ёго забралы и бильшэ мы його нэ бачылы. Мама бильшэ замуж нэ выходыла. Приходилы свататься, но она  им видмовляла. Говорила: - "У мэнэ нэма свого чоловика, а чужого мэни и нэ трэба".
Бабушка Аня снова замолчала, о чем-то думая, неотрывно глядя в окно.
Я отвернулся, подумав, что рассказ закончился, но бабушка неожиданно продолжила.
   - Однажды посэрэд ночи, а цэ було весной, в априли пийсят второго року, нас пиднялы якись гражданскьки, военных нэ було. Усих людэй, худобу, конэй, погналы на станцию и як скотыну погрузылы в товарни вагоны. Сюды, в Бенкердорф нас вид якийсь станции погналы тэж пишки. Разсэлили по покинутых бувших нимэцьких хатах. Мама стала робыть у колгоспи. Грошей нэ платилы, тилькы на работу гоняли. На мисяць мами выдавалы по дэсять кило муки и всэ. Мы ии мешалы з водою, робылы з нэи вот таки нэвэлычки шарики, - бабушка показала рукой какие по величине они делали шарики и продолжила:
   - Во то и илы цилый мисяць. Вот так мы и выжывалы.
Бабушка снова замолчала. Я уткнулся в свой телефон.
   - Ходыть нима було в чому,- оторвал меня от чтения её голос, - ходыли босиком на танци. Там познаёмылась з одним парнем. Вин був шофэр, працював на самосвали. Однажды, на уборке, воны з товарищем понапывалысь, укралы пшоныцю и ёго посадылы у тюрму. На чотыре рокы. И я стала зустричатись от з ним, - бабушка Аня показала на молча склонившегося на спинку стула, дядю Мишу. - Була молода, дурна. Не подпускала до сэбэ. Вин був сиротою. Родывся у Камчику, Зоря нынче называеться, пид Саратою. Вин болгарин, Георгиев ёго хфамилия. Трицять пэршого року, а я   трицяь шостого. Батьки ёго помэрлы, колы вин ще малэньким був, вид тифа и ёго вид детдома направилы учиться на тракториста и комбайнёра. Потим направилы робыть сюды, у Марьянивку, цэ зовсим рядом из Бенкердорфом. Жыв на квартире. Потим ёго с квартиры выгнали и мы взялы ёго з мамою до сэбэ. Кроватей не було. Спали вместе на одном матраси три мисяци. Так вин и пальцем мэнэ нэ торкнувся. До самой свадьбы. А ночью, от то як поженились, я и просИдила усю нич биля викна. Молода була, дурна. Мэнэ ж никто нэ вчив. Я и не знанала што з ним нужно спать. Вин, бидный ждав, ждав, та и лиг спати. А я так и просЫдыла усю нич биля того викна. Вот така у нас була из дидом брачна нич. Ничого, затем родилы трёх дочок, вырастили их якось. Одна у Донэцку прожывае, там дэ сичас вийна идэ, друга у Белгороди, от тут, вы ии бачилы, така в джинсовому костюми, в очках. Трэтя прожывае у Измаили. Мы с дидом ий купили там хату у симидисяти рокы за семнацать из половыною тисяч. В пийсяти було зовсим тяжко. Сперва робили за муку, потим придумали якись трудодни, та й вобшэ ничого нэ платилы, тилькы раз на рик платилы якись нэвэликы гроши. В пийсятих було тяжко,  и в шийсятих тэж. И вот тилкы в семсятих стало получше. Дид робыв комбайнёром, трактористом, хорошо заробляв, я вси годы робыла дояркою. Вставала в чотыре утра, и йшла на дойку. Три разы на дэнь. И николы днем нэ лягала спати. Я й до сих пир днэм николы нэ ложуся. Жить стало лучше тильки при Брежнэви. А прийшов Горбачов, все развалыв, распродав. И всё. Ти, хто булы комунисты, стали называть сэбэ демократами, а народ стал жить опять плохо. Полсела повтикалы в город, дома розвалилы, фермы розвалилы, всэ розвалилы и розикралы. А колгосп колысь був мильонэр. Бригады, фермы, птичники, виноградники. Людэй даже не хватало для работы. Приглашалы зы всюды. А тепэр. Ни роботы, ни людэй. Молодёж повтикала у Одэсу, кто куды. Остались одни старики да пьяници. А дид мий не пив. Як не пив? Пив, но потроху, знав миру. А вот гулять до жинок, николы. Я б почувствовала. Я ж не дурна. Я окончила сим класив. Вчилась дуже хорошо. Ни, вин не гуляв. Вин дужэ мэнэ любив. Вин хороший, дуже добрий и ласковый.
Бабушка Аня вновь замолчала, задумавшись смотрела в окно.
  - Дужэ любив, - повторила она тихо, как бы говоря самой себе.
В это время кто-то позвонил бабушке Ане, она достала телефон из кармана халата и вышла на улицу. Отсутствола она минут десять. Дедушка Миша забеспокоился, медленно повернулся ко мне и тихим, еле слышным голосом спросил:
   - А дэ то моя баба дилася? Шо ии так довго нэмае?
   - Дядя Миша, она по телефону разговаривает. На улицу вышла, - ответил я ему.
   - Га, нэ чую, - приложил ладонь к уху дядя Миша.
Не успел я повторить свой ответ, как вошла в палату баба Аня. Не успела она подойти к дяде Мише, как он её спросил:
   - Ты дэ так довго була?
   - Дэ, дэ, - ответила она громко, склонившись к его уху, - на танци бигала. Покы ты тут валяешься, я ходила на дискотеку.
Дядя Миша глухо рассмеялся.
   - Та хиба я тэбэ могу покинуты надовго. Тут таки молоди, гарни дивчата ходять, того й глядиш ще й украдуть тэбэ, - сказала баба Аня и подмигнула мне.
Раздался всеобщий дружный смех в палате. Зашли целой гурьбой дяди Мишины посетители, а я лёг на подушку и, так как ночью почти не спал, моментально уснул.
На ночь баба Аня оставалась в нашей палате и спала на свободной койке, периодически вставала и подходила к дяде Мише, чтобы послушать как спит ее муж, перевернуть, если он ненароком храпел или просто возле него молча сидела. Впредь, мы с бабушкой Аней, много говорили о политике, о депутатах и президентах, о пенсиях и дорогах. И скажу вам, я был просто поражён мудростью и невероятным оптимизмом этой маленькой старенькой женщины.
   На следующее утро, когда я проснулся, баба Аня, которая к тому моменту уже не спала, кивнула головой, поздоровавшись со мной как со старым знакомым.
   - Доброе утро. А чого цэ ви нэ спалы усю нич. Я як нэ проснусь, ви сидитэ в навушниках и щось у тэлэфон пишитэ. Бачу, ви и лижитэ у тих навушниках. Що ви в них слухаетэ? - спросила она меня.
   - Баба Аня, - ответил я, - это я музыку слушаю. Под музыку могу спать, а вот под храп мужиков в палате у меня не очень получается.
  - Ой, я тэж слухала усю нич той храп. Почти нэ спала. Особенно отой, што на крайний койци лежыт, коло двирэй.
Баба Аня закачала головой и обхватила её руками.
   - Як той бульдозер. Бидна ёго жинка. Як вона и з ним спыть? Я, мабуть, тэж навушники б купыла. Дякуваты Богови, мий тихий. Николы нэ храпив. А цэй.
Баба Аня вновь закачала головой.
Тут она вышла в коридор, оставив дядю Мишу, мирно, тихо спавшего на своей койке. Весь день каждый из нас был занят своими делами. То обход врачей, то многочисленные процедуры, то посетители. Баба Аня часами напролёт сидела возле дяди Миши и что-то ему на ухо рассказывала.
   - А яка сёгодни погода на вулыци? - тихо спросил жену дядя Миша.
   - Як яка? Солнэчно, дужэ тэпло. Он сколько голубей сило на доржку напротив викна. Щось там знайшли, клюють.
Я посмотрел в окно. На улице было пасмурно, шёл еле заметный дождь. Никаких голубей на дорожке перед окном, разумеется, не было. Попрятались даже многочисленные воробьи, мелькавшие до сегодняшнего дня перед окном целый день, иногда громко устраивающие свои разборки на соседнем с окном раскидистом клёне. Баба Аня  задумчиво смотрела в окно а я, наблюдавший за ней, даже не заметил, как мои глаза наполнились слезами.
 Затем Баба Аня наклонилась к мужу и, нежно гладя его по голове, сказала то ли ему, то ли самой себе:
   - Ничого, прийдэм до дому, я тэбэ окутаю, посаджу на скамийци во двори, будэш сидиты на солнышку и смотреть на курэй. Кишка будеть коло тэбэ сидыти. Дома хорошо.
Дядя Миша приподнял голову и тихо сказал:
   - Хочу додому.
   - Хм, и я хочу. Но трэба будэ лежати до понэдилка. Прийдэ врач, що вин скажэ, то и будэм робыты. Можэ нас видпустять. Утром ж казав що тэбэ краще.
Дядя Миша вновь опустил голову на подушку, перекинутую через спинку стула. А баба Аня продолжила смотреть в окно. Я стал что-то читать в телефоне. Прошёл день. Все посетители разошлись. В палате к вечеру стало полутемно и тихо. На соседней койке сопел дедушка, поступивший к нам утром. Баба Аня, сидевшая молча до этого и смотревшая, как всегда, в окно, повернулась ко мне
   - Прямо через нашэ сило пройшла вийна. На околыци булы вырыти окопы. Много окопив. В начале вийны, колы нимци йшлы на Кыив, боив нэ було, зовсим. Сэло сдали бэз бою. А вот обратно, колы погналы нимцив, бои булы страшни. Громыхало всэ навкругы. Бумкало. Страшно було. Мы вси с сэла повтикалы. Прятались на болотах цилый мисяць. Кушать ныма було чого. Нэ знаю як мы выжылы. Страшно. Одного разу прятались у пидвали. Цилу нэдылю звиддти нэ выходылы. Ничого нэ илы и нэ пилы. Довго коло нашего сила йшлы бои. А колы всэ стихло, согнали жинок, и дитэй, хоронить убитых. В окопах убити нимэцьки солдаты лежалы впэрэмишку з нашими. Ото, диты по одинацять-дванацять рочкив, на носилках тащилы наших убитых солдатив. Вырылы большу таку яму, сложилы наших, засыпалы, пиднялы над братскою могылою вэлыкый курган и поставилы обелиск. А нимцив покидали в окопы, тай просто так и закопалы. Нэ хоронилы, а просто засыпалы. А потим, колы нас пэрэсилилы сюды, то отэ мисто, та й усэ сило зривнялы с зэмлэй и посадили замисть сэла лис. Ничого нэ залишилось. Сплошной лис.
   - Баба Аня, а почему вас выселили из вашего села и  пересили именно сюда. Почему вас прогнали с родных мест? - спросил я.
   - У нас месность була дужэ густонасэлэна. Село биля сэла. Через кожни три-чотыри километра. О такои. А тут, у Бисарабии, було пусто. Нимци, жившие у своих сэлах до вийны, повиизжалы, повтикалы у Германию. Никому було робыть. Та й нас сюды насильно заслалы. Як худобу. Тепэр з тих, кто був з нашего сила, залышилось тилькы трое. Я, та й ще две жинкы. Остальние повмиралы. Диты, яки родились уже тут, у Бенкендорфи, выросли, тай повтикалы з села. Кто у Одэсу, кто ще кудысь. Було сило, та й нэ стало. Тилькы трое залышилось. Уничтожилы такэ гарнэ, красиво сэло. Там ричка Буг протикала. Дуже красива. А над ричкою булы вэлики камни. Дуже вэлыкы. Карьер був, камень з видтты вытаскывалы. А тепер ничиго нэма. Ни карьеру, ни ферм, ни будынкив. Ничого нэма. Один самисинкый лис. Моя мама прожыла девяносто шисть рокив. Дуже крепка, сыльна була жинка. А я працювала дояркою двадцать шисть рокив. Була передовичка. Надаивала по шисть тысяч литрив молока з одной коровы. Мэнэ много раз награждалы. Грамот в мэнэ штук пятнадцать. Ценные подарки дарили. Однажды мэни подарыли новый, большой транзисторный приёмник.
Баба Аня показала руками в воздухе какой большой приёмник ей подарили.
   - Но в мэнэ ёго вкрав председатель из своим шофэром. Мий приёмник забралы соби, а мэни дали свий, нерабочий з литучки. Дочка понэсла ёго сюды у Билгород, в мастерскую, так воны смиялысь: "Та який ж вин новый?  Ёму вже сто лет в обед" Вот такои.
Бабушка Аня вновь посмотрела в окно и некоторое время, в почти тёмной палате, стояла тишина. Затем моя рассказчица повернулась ко мне.
   - А щэ вони в мэнэ вкралы чайный сервиз. От такои. А вот золоти часы, таки малэньки, кругли, вони вкрасты вжэ нэ змоглы. Мэни их районный начальник сам на руку надив. З руки вжэ нэ вкрадэш, нэ снимеш.
   - Однажды, - продолжила баба Аня, - мому чоловикови далы надбавку за орден, пийсят гривен, а потим вызвали в собес и забралы их обратно. Сказали, потому что вин робыв на комунистив. Вот такои. А хто тоди нэ робив на комунистив? Можэ нас щэ й у тюрму трэба було посадыть, раз вси робылы на комунистив?
Тут в палату вошла медсестра, включила свет и стала всем, по очереди, мерять давление. Вскоре баба Аня уложила дядю Мишу спать, а сама легла на свободную койку возле двери, выключив свет.
   - Тэбэ ж свит нэ нужон. Ти всэ одно дывышся у свий телефон. Мы привыклы свит экономиты.
Она затихла, а я, одев свои наушники, стал переписываться со своими друзьями. Где-то к полуночи, вдоволь начитавшись, лёг спать, не снимая наушники. Проснулся в половине третьего ночи. Меня разбудила мочегонная капельница, которую мне поставили днём. Вернувшись из вынужденной ночной прогулки, я снова лёг, но сон уже не шёл. Сел на край кровати, одел снова наушники, посмотрел на мирно спавших стариков и начал писать рассказ...

Послесловие.

   Прошёл ровно год со времени написания рассказа. За это время его опубликовали три газеты и получили множество теплых отзывов в адрес героев рассказа. На днях Наташа встретила в городе Серёжу, зятя бабы Ани. Он рассказал, что баба Аня жива-здорова. Купила недавно соседний со своим дом для внучки. А вот дяди Миши не стало. Баба Аня похоронила его этим летом. Царствие небесное. Вечный покой вам, дядя Миша.