Аниська

                А Н И С Ь К А
     Аниську назвали в честь прабабки. Прожила прабабка 107 лет, успела еще подержать Аниську на руках, понянчиться с ней, сходить в церковь окрестить. И скончалась тихо, когда малой Аниське было полгода.
     Все говорили, что прабабка в молодости была дивная красавица, а вот Аниська в нее не удалась. Росла она девкой крупной, щекастой, румяной и крепкой. Из-за своего имени много пришлось ей натерпеться от ровесников. Дразнили ее обидно и с какой-то особой  подковыркой, доводя до горючих слез. Выйдут на улицу – и давай возле ее дома кричать, обзываться. И все в рифму, громко, чтобы все слышали. Аниська им кулак покажет, а они и того пуще! И  сидит она дома, сама с собой играет.   Известное дело – дети злые и зла своего не понимают. Редко, бывало, кто за Аниську заступится. Кому охота против всех идти. А если кто и заступится, то вместе с ней его на смех  поднимут. Так и отвадили всех заступаться за нее.
     Матери  с отцом Аниська не жаловалась. И они не лезли, мол, сами разберутся как-нибудь. Сельское житье хлопотное, до ребячьих ли обид? С утра уйдут – к вечеру вернутся, а тут еще и свое хозяйство – огород да животина. Аниську приучали, чтобы напрасно дома не сидела, помогала во всем. Аниськина широкая кость и раздалась от физического труда на славу еще больше! Не девка – богатырь росла! Уж мальчишки побаиваться стали ее обижать. Аниська не по годам рослая, здоровая, а они перед ней, как мураши. Тут уж, брат, на рожон не лезь, бит будешь. Особенно мальчишки попритихли, когда Аниська одного из них при всех побила. То ли обозвал он ее, то ли что еще, а только начала Аниська его охаживать кулаками по бокам да так, что бежал он от нее до самой  своей хаты. Заперся там. А сам все из окна грозится. Слезы, сопли рекой текут. Больше, конечно, от обиды, что девка побила, да еще ребята засмеют так, что и во двор не выйдешь. И с тех пор Аниську никто никогда не обзывал, остерегались.
     С девками у Аниськи тоже не заладилось. Не умела она ни жеманничать, ни кокетничать.  И по причине своей рослости и крупности была среди них похожа на тетку. Нет, толстой Аниська не была, а была, что называется, в теле и нравилась не мальчишкам, с которыми гуляли ее ровесницы, а зрелым мужикам, смотревшим на ее фигуру и детское личико масленым кошачьим взглядом.  Встретят, бывало, Аниськину мать где-нибудь в поле и непременно облизнутся: «Эх, хороша дочка у тебя, Клавдюха, персик – нажмешь, сок прыснет!». Мать нахмурится: не те женихи. Зыркнет на мужиков недобро: «Троекотье сивое, вам ли на девку заглядываться! По лавкам семеро, а туда же. Вот бабам-то скажу-намекну, куда глаза пялите. Они вам быстро хвосты подкрутят!». И Аниське то же: «Не мети среди мужиков подолом, не твое это.  Ровесников ищи, там твоя судьба».
     Училась Аниська хорошо. После школы решила учиться дальше. Поступила в техникум легко, и отпустили ее родители из деревни в город все с теми же наставлениями и опаской, как бы Аниська одна там, в городе, не заблудила без их родительского глаза и «не принесла в подоле», как говорили в их деревне.
     Напрасно опасались. Обходили ее ребята стороной. Общались по-товарищески, а чтобы на свидание, как с другими девками, или замуж, так ни-ни! Уж и девкам ее жалко стало. Сватали они Аниську , как могли, только толку так и не было! Девки-то тощенькие, миниатюрные, то не едят, да это не едят, фигуру блюдут. А Аниська перед ними  – гром-баба, метет все подряд, щеки наливные, со всех  сторон есть за что подержаться, а желающих нет! Девки ей натащили всяких диет для похудения, мол, нынче век такой, что габариты не в моде, оттого и ухажёров нет. Села Аниська на диету. Сколько себя голодом ни морила, широкая кость не сузилась, ни худенькой, ни миниатюрной Аниська не смотрелась, только округлость аппетитная спала, да и то не везде. Не пошла диета Аниське впрок, только измучилась она, а женихов не прибыло.
     Аниська долго не горевала, плюнула и опять за свое – навернет полбатончика  с колбаской да с чайком сладеньким – и поплыла к прежним берегам. Девки ее стыдить, а она им: «Кому надо и такую полюбит, а на нет,  и суда нет!». И весь разговор.
     Девки одна за другой замуж повыскакивали, учеба к концу подошла, а у Аниськи хоть бы какой плохенький появился! Голяк в пустыне!
     Вернулась Аниська к себе в деревню. Мать тут по-другому запела. Что тебе, мол, здесь делать – ребят для тебя нет, какие были, переженились давно, в город езжай – там ищи.  И все в таком духе. Запилила Аниську совсем. Собрала она чемоданишко – и в город. Худо-бедно, а там сама себе хозяйка, хоть пилить некому. И пошла Аниськина жизнь по кругу – работа-общага, изредка кино, где в гости сходит, а так все одно и то же.
     Подруги Аниське нашептывают: «Сходи к бабкам. Может, порча на тебе, сглаз какой!». А Аниська им: «Я сама кого хочешь испорчу и сглажу, мало не покажется! А к бабкам ходить, только деньги на ветер. Наплетут, чего нет, зубы заговорят – и в кошелек!». Так и не пошла, не утолкли ее девки.
     А судьба – индейка, ее на кривой кобыле не объедешь! Идет раз Аниська по улице и слышит, окликает ее баритон чей-то, и будто голос  ей знаком. Обернулась Аниська, встала. Смотрит – лицо вроде приметное, а где видала, не припомнит. Глядит, лоб морщит, а парень смеется:
     - Что ж ты, Аниська, не признала что ли? – Аниська головой мотнула, нет, мол. – А помнишь, - парень говорит, - как ты меня кулаками потчевала?
     Аниська даже растерялась, покраснела. С того времени сколько воды утекло, она уж и забыла обидчика своего, а вот где пришлось встретиться! Стоит он перед ней не тот маленький да хлюпенький, как тогда, а вполне себе взрослый и даже симпатичный молодой человек. Глаза блестят, зубы сверкают, того и гляди новую насмешку выкинет. И уж теперь на кулачках с ним не померишься, не спустит! А он за руку ее взял:
     - Ой, не побей хоть в этот раз! – Сам хохочет и прямо в глаза ей глядит. И до того хорошо Аниське от его тепла стало, что чуть она не заревела. Стоит, улыбается ему через силу, а он руки ее не отпускает, говорит что-то, а Аниська, словно оглохла, где-то далеко его слышит, и все невпопад отвечает. Сердечко ёк да ёк, во рту пересохло и страшно ей, что вот сейчас выпустит он ее руку из своей и уйдет в невозвратную даль, и кончится ее теплый сон.
     - Пойду я, - сказала Аниська, решив, что лучше она сама прервет блаженство свое, - дела у меня… - Руку хотела отнять, а он держит, не отпускает.
     - Так вместе пойдем, провожу, - и опять хохочет, а глазами Аниську так и ест. – Ну, как берешь провожатым или нет?
     - Беру! – Аниська почувствовала, как запылали ее щеки, как дрогнули ее пальцы в его руке и как что-то, ранее ей не знакомое,  застучало в ее голове предчувствием, нет, странной уверенностью, что он и есть ее судьба….
     Через полгода играли свадьбу. Деревенские мужики, с детства пялившие на нее глаза, под хмельком судачили про Аниську, что с такой не забалуешь, глякось, сколь в ней богатства, самому бы молодому сдюжить да ног не протянуть, а уж где там на сторону! И хоть мужик он справный, а все мелковат перед ней, да только где под нее найти ровню. Зато сам не промахнулся – на племя взял, так что порода  будет крепкая.
      А Аниська тихо баюкала в себе свое счастье, боясь его спугнуть.   Долго она его ждала, уж и не думала сыскать, а оно само нашлось, само прикатило, и не укатится от нее, не отпустит она его больше. И светилось это счастье из ее глаз нежным, мерцающим светом.