Обиженный

Его хук слева с необычайной изящностью выгонял ряды зубов из ртов обидчиков. И бил он всего один раз, как обычно это делают люди с лысыми башками. Бил потому, что считал себя правым. Прав – и баста!
Больные!!! Нездоровые люди. Улыбаются кругом. Ногами счастливо перебирают по улицам высоких городов. А лыбятся-то чего? Ах, да – дураки. Дуракам всегда хорошо. Им палец покажи – смеяться начнут. Я не такой.
Я – вон какой! «Вон какой» посмотрелся в зеркало: лысина блеснула под лучами солнца, просочившимися в скудную комнатушку через прозрачную занавеску, в местах слегка дырявую; клетчатая рубашка, расстегнутая на три верхние пуговицы, открывала волосатую грудь и облегала сухощавый, но крепкий торс; брюки были широкими и эластичными – так надо было, чтобы убегать от ментов. Он подошел впритык к зеркалу и безумной улыбкой улыбнулся – в углу рта показались два небольших пустыря, где некогда сторожили своих братьев два зуба.
– А ты сам-то здоров? – обратился он к зеркалу
Человек в зеркале нахмурился и растворился в душных интервалах своих воспоминаний: «Ну, того я справедливо поломал. И другого тоже. А тот вообще святое тронул – мать! Тут грех – не поломать... А если поглубже копнуть, святоша?». «Тик-так» – едва слышно прозвучало со спины. «Пойду пройдусь» – звякнула мысль в голове с очередной остановкой стрелки на часах.
Ножки и ноги быстро и медленно тревожат плитку тротуара. Короткие и длинные юбки, строгие мужские брюки – развеваются на осеннем ветру. Улыбки. Опять эти улыбки – вперед и назад, налево и направо летают в пространстве. У ресторанчиков, за столиками, люди смакуют и чавкают дорогой едой. Они заканчивают начатое, и им приносят новые порции; вновь сервируют столы. Дураки.
Завоняло. «От кого это?» – он огляделся, скривив лицо, и поймал на себе пристальные взгляды прохожих, хотя, быть может, ему показалось.
«Чего это они смотрят?» – думалось в голове. Походка, некогда уверенная, поменялась – ноги почувствовали слабость. Плечи робко задвигались. «От меня что ли?» – прокралась в голову постыдная мысль. Он остановился, согнул ногу и взглянул из-за плеча на подошву кроссовка: на ней распласталась собачья мина. Рябой пёс сидел подле будки с хот-догами и, широко открыв рот, осушал свой длинный язык. «Эх ты, дружище!» – отчаянно сказал про себя лысый человек. И пошёл вдоль по улице.
В гуще мельтешащих волосатых голов он пробирался к светившему вдали красному огоньку светофора. Толпа людей становилась плотней и походила всё больше на прильнувших к друг другу селедок. Протянуть ногу вперед уже не представлялось возможным. Пришлось вместе со всеми претвориться мертвой рыбой. Загорелся зелёный, и произошло превращение: из хвостов – в ноги, из плавников – в руки. И толпа вновь двинулась, потянув за собой лысого человека, уши которого навострились и стали пропитываться радостными, влюбленными, уверенными, льстивыми, надменными голосами: «Я поступил в литинститут!!!», «А я тебя больше люблю», «Это Я тебе говорю, как международный журналист», «Милый, ты  у меня такой обаятельный», «Фуа-гра – блюдо более изысканное». Дураки.
Он пошагал, задевая плечами счастливцев. В спину ему полетели острые как лезвие упреки, и он ускорился, стараясь быстрей от них избавиться. Их скапливалось всё больше, а шаги, соответственно, становились длиннее. Шаг сменился на бег. Злые голоса счастливцев не утихали. Впереди идущий джентльмен повернул направо и оставил за собой место. «Прорвусь» – решил лысый человек. Рывок. Удар – ноги споткнулись о что-то маленькое и живое. Кувырок. Звезды в глазах. Вокруг вновь возмущаются, машут руками. Дует ветерок – где-то позади лихо проносятся машины. Среди грубых звуков рождается честный детский плач. Он летит по воздуху и комом застревает в горле лысого человека. Затем, изрядно побеспокоив его дыхание, падает ему в душу, пугая местных обитателей – черных сгустков с белыми проплешинами. Оказавшись на дне, детский плач принял форму белого зверька с длинными острыми когтями и взялся ими ломать гнилые ветки окружающих его чёрных деревьев, оставляя лишь заражённые воротники. Местные обитатели были недовольны, и принялись защищать свои владения.
В мрачной толпе показалась женщина в красной юбке. Она живо присела к стонущей от боли девочке лет пяти, и стала дуть ей на разбитые коленки. В перерывах она утешала ребенка словами и гладила ему длинные светлые волосы. Через мельтешащие по тротуару ноги ребёнок посмотрел на лысого человека, а тот – приняв на себе честный взгляд, суетливо поднялся и растворился в густом сигаретном дыме.