Моя милая Баба - Яга...

Моя  милая  БАБА -  ЯГА
( В. Исаков)
    В лесу  на удивление  было тихо. Дождь   умыл  листья  и заодно,   якобы непромокаемую  фирменную    импортную одежду.  Хотелось   быстрее  дойти до  избы, а  в мокрой   одежде   идти было  не с руки: тяжеловато.   Но  надо было спешить, сумрак  уже  заползал  в лес  с  тундровых болот  серым, омерзительно   промозглым,  рваным туманом.  Он    поглощал голодным  серым  ртом  всё   подряд,  уплетая все  и вся  на ходу.  Я шел,  едва   различая  тропу, зарастающую травой.   Когда -  то   тропа была  натоптанной и слегка  черноватой от постоянных хождений  каблуков  сапог, а  сейчас  зарастала.  А что делать,   уже  много рыбаков и  охотников  уехали  в другие  города  по программе  переселения с Севера. Мне  жаль  и я  не согласен с этой программой,   ведь РОССИЯ  всегда   прирастала  Северами,  и на этих землях  родилось уже  пятое поколение северян.  А жизнь «вахтой»,  это «вахта»!  Зачем «вахтовикам»  обустраивать чужую  землю, они поработали  и уехали: земля же  не своя, не родная! Ну, также  как   «наши»  олигархи    работают  в  стране   вахтовым способом: дети  учатся  за  границей, жена и  жилье тоже  там, да и   землю выкупили  на  кладбищах  на чужбине. Где сокровище твое,   там и сердце твоё  так  записано в БИБЛИИ!  Для   нормальных и правильных  мужиков  богатство - это  семья! Вот и получается, где  твоя  семья, там и твоё сердце!  Значит,  зачем им   наша  страна, по  имени  РОССИЯ? Она   лишь  место «вахты» - работы для них.
 Шёл я  по  одной  причине в  такую непогодь, надо было  навестить избу в  6 часах  ходьбы от  БОГОМ  забытого железнодорожного полустаночка.  Иван  уехал в  Питер  насовсем  и свою избу  продал  мне  за символическую  плату.
- Валентиныч брат, уезжаю  в этот   Питер, сам знаешь,   изба  должна  жить,   возьми её.   Если бы не  жена,   в избе  остался навсегда,  ну зачем  мне  Питер, там же не будет нашей  северной  небесной красоты. Здесь же   небо  близко к земле, а  значит  к БОГУ, а там!  Он  отвернулся  и  смахнул    слезу   сгибом  коричневатого, прокуренного    пальца.
- Валентиныч, я не знаю, как  там,  в Питере,  но постараюсь   приезжать  к своей  избе.  Жаль, правда,   много не наездишь, чай не ближний  свет.

 - Но,  ты же  по своей  избе знаешь,  они же  живые  и тоскуют о нас, как  и мы  о них.
Да  он  был прав, я знал  про избы  много.   Вспомнил  эпизод. Болезнь,  последствие   службы (ранение, сон  на снегу,  засады и прочие  армейские  прикрасы) подкосила   меня и  выкинула   с рыбалки  на  3 года.
  Решив  попрощаться с  избой навсегда  приплёлся   на  четвертый  год болезни,  рухнул  обессиленным  перед  дверью.  Синицы раскричались, качаясь  на  ветках березы,   окружили меня, как  бы прося  зайти в избу.
    Еле    развязал  рюкзак ледяными замерзшими пальцами и достал кусок   сала  для них,  положив его   на землю,  заполз  в избу.  Заполз  и рухнул на шкуры  лежака.   Спал  12 часов!  Встал,  заварил  чай,  подмёл пол, затопил  печку,  на неё  поставил  чайник.  Закурил.  И только  выпуская  дым от сигареты  в  темный  зев  печки, глядя  на  красные мерцающие   угли,  осознал, что я  ведь   вчера  еле приполз  на  избу!  А   молодым   бегаю! (мне  очень нравится   слово «молодой» надо повторить для себя  ещё  раз мысленно).  Избы  силу  дают,  они  же живые и заботятся  о нас.
  Иван   говорил  про свою избу: «Вот  только там  есть  одна странность  в местности  подле  избы!  Ты  не обращай внимания,   тебя же  за глаза  зовут  шаманом, разберёшься  на месте,   эта  изба, как раз для  тебя.  Она  тебя  примет!».
    Иван  говорил  это так  уверенно и с таким  серьезным лицом,  немного  заинтриговывало: если такие  вещи говорит  не  «знающий» и даже   не «глашатай»,  а  человек  далёкий  от  всех наших  (и очень хорошо: к нам  вход рубль,  а выход  два в мир  тайных знаний),   это  уже серьёзно!
Вёз Ивана  на  вокзал, он  уезжал к  своей  семье  в  Питер,  иногда  поглядывая на него.  Он  вытирал   глаза    мозолистой  шахтерской  ладонью, глядя  на тундру.  Мурашки шли по позвонку, от   его горя. Он  же здесь  родился (репрессировали  родителей, сослали  сюда), это его  РОДИНА и его  ЗЕМЛЯ!  Он  прощался  с душой тундры,  глядя  в  окно  машины,  а она не отпускала его и не опустит  никогда.  А  Питер  перемелет  его и будет он ходить по асфальту  вместо   тропы,  сердце  его  вздрогнет памятью,   увидев  мигающий желтым светом  светофор.
    Иван  вспомнит, как  в лесу,  так же  мигает  филин  Кешка  возле  моей  избы: это он так здоровается!
Ностальгия,   по своей  РОДИНЕ  никого  ещё  не делала  счастливым. Она  разъест  его  изнутри.  Я  кожей  чувствовал:  не приедет сюда  он больше никогда   (мне дан  дар предвидений  после  двух несостоявшихся  смертей) увы,   я видел и,  мне было жаль Ивана всем  сердцем.
Вот так  и досталась мне  изба, за  символическую  плату:  какая она может быть  в РОССИИ?! Правильно,  всего за одну единицы  жидкой   валюты!
   И сейчас   я шёл  познакомиться,   прикинуть объём работы по её  содержанию,   одним  словом,  посмотреть  хозяйским  взглядом.
Пришел,  затопил  печку,  но резко заболела  голова, продрог, видимо  поднялась температура.  Прошел  три часа в хваленой  импортной   ледяной, мокрой  на сквозь  одежде.   На  тропе  каждая  ветка  хочет  поцеловать тебя  своими  мокрыми листьями, а  иная  хочет  дотянуться и погладить.  Я  кинул  в печку  побольше дров,  разделся, вещи повесил сушиться   на  проволоку  под потолок  избы,  скользнул  под  шкуры  барабаня зубами  от холода.   Чайника у  Ивана на избе  не оказалось,  даже пустой  бутылки,  чтобы  вскипятить воду, а  я  как  назло  забыл  фляжку с водкой  в другой куртке. Вот она  спешка к чему  приводит!     Пришлось   встать  и,  стуча  зубами,  достал   нож, без одежды вышел на дождь,  вырезал из коры  березы  мелкий  туесок  и,   наполнив его до  краев   дождевой водой,  поставил  на угли в печку.  Аккуратно,  чтобы  не обжечься,  попил  кипятка  и,   подбросив   дров  в печку, стрелой  метнулся   под шкуры.
    У меня  в избе  всегда  все  есть,   я и шёл  налегке уверенный,  что  на  избе   у Ивана  всё в наличии.     В  городе  слышал  краем  уха   о сплаве  москвичей  по реке.  А   они же,  как  труба  пылесоса,  все подметают вокруг, видимо  и водку   выпили,   продукты съели, а  ничего не оставили взамен,  ещё  и  мусор  разбросали на берегу.   Они там,  в Москау  живут  почти все на съемных квартирах, вот отсюда   в душе  чувство временности и,  несут  его  и сюда.   Не  знают они, что творят,  вот бы к ним  на съёмную квартиру  приехали чужые люди,  разбросали  пакеты с  мусором, вещи и в придачу, опустошили  все  съестное в  холодильнике,  как бы они  отреагировали?!   
     Надо  было  выбираться,  с температурой  не  шутят,  но  дождь пошёл сильней, а ледяного  душа   больше   не выдержу.  Ночью, в темноте  под дождем  по заросшей  тропе, потеряю ее,  заплутаю,  не   выберусь, надо  ждать  до утра.
 Меня  стало знобить   сильней,  накинул  ещё  две  шкуры  и провалился  в  темноту. В темноте  или  на  яву  чувствовал,  что меня  несут  куда-то,   сердце  выпрыгивало  из груди,   было  очень   жарко,  трудно   дышать,  а  вот сил  раскрыть веки  не было  вовсе.  Не мог    различить,  где   явь, а  где сон.   Помню лишь урывками,  чьи - то заботливые руки,   кто  - то поил меня  чем - то теплым: горьким  и  очень противным.   
   Очнулся  в  чём -  то  узком,  горячем  и объёмном, подумал ветер,   кинул  на избу  березу  и  меня   придавило,   надо выбираться,  но   не мог  даже пошевелить  пальцами.  Провалился в  забытье, как  в темноту.  Очнулся, открыл глаза.  Это  была  не Иванова изба.   Вышитая  белоснежная подушка  подпирала голову,  лежал под   льняными  самоткаными простынями, поверх их был укрыт  лоскутным   и  от этого  красочным  домашним деревенским  теплым одеялом,    по всему  полу  лежали,  как у бабушки   цветные  половики  из тряпочек. С  трудом повернул голову, увидел  в центре избы  стол,  покрытый к моему  удивлению  белоснежной, как  гусиный  пух  скатертью. В центре  стола  стоял  глиняный   кувшин с  россыпью белых  ромашек.  Подле стола стояли широкие  лавки резной   работы. Собрал  силы, встал, и увидел   разделанного  человека.  Постарался  встать  и еле,  еле  тяжело  подошел к нему, но это был  не человек, а   выпеченное  тесто, по  форме   человека.   Возле    русской печки в  голубых  изразцах, изображающие    птиц  - людей и  закрытой  на заслонку    притулилась    широкая   деревянная   лопата.  Собрался  с силой  и  открыл дверь, набранную из  березовых  узеньких   стволов на улицу.  Вышел,  голова  закружилась и от солнца,  и воздуха,   оперся   обо что – то деревянное.  С  трудом  (сил не было) повернув голову,  оторопел:   я опирался   на  дубовую  (разбираюсь  в  породах деревьях)   ступу, а  внутри ступы,  прутьями вверх   стояла   метла из  веток  березы,  но  ей  никто не махал:  кончики веток   на концах не были стерты.   Холодный  пот  выступил   на лбу.  Я  провел  по  ступе   ладонью, она  была  с  многочисленными трещинками  по  ободу,  судя по  дереву,  была  древней и от частого употребления  гладкой, как  кость.
   Попробовал себя  ущипнуть,  и понял  это явь.   Да  уж!   Тут   увидел   забор из  остро заточенных  в обхват рук  кольев,  как   карандаши  они  окружали  дом.  Давненько  я  так  не пугался,  на каждом  коле  был  укреплен   человеческий  череп.   Ворота  были  плотно  закрыты  громадным  выточенным из ствола   ели  засовом: увидел на нем  капли засохшей  смолы.  Сел  от неожиданности на траву,  и  что – то на сердце  мне стало   одиноко и грустно,  да так  тоскливо.   Тут  ещё  дом стал   подниматься  с кряхтением,  как   на  гидравлике   автокран «каматцу».
 Засосало  под ложечкой,  пальцы  рук  побелели   со  страху, а как  не забоишься, когда   дом   поднимался  на курьих ножках.  У всех б  куриц были  бы такие  ножки  «буша»,  можно  было   батальон накормить  на  4 раза.  Я сидел  и не верил своим  глазам.   В  середине  подворья   паслась стая  серых гусей, шеи  их  были  толстые, сильные,  по моей  прикидке   выдержали  лет пяти  ребенка.   
Не хотел бы я попасть  под их красные, как  отбойный  молоток   клювы.  Они  не  щипали  траву, а  выдирали ее, как   будто рейсфедером   пучками.
 Ну,  Ваня,   удружил гад, вот, в чем  я должен был разобраться,  приеду  в Питер,   если  выберусь,  пусть  водкой   напоит да так, чтобы   я  на  всю жизнь  забыл  его избу.   Мне ужасно  захотелось домой.
 Я,  было,  хотел  пойти,  к двери,   но  предупреждающий крик  ворона  меня  остановил.  Гуси   подняли  головы и повернув  их,  посмотрели  мне в  глаза явно  не  так  дружелюбно, как  бы хотелось.  Да уж, всё  под контролем!
 Открылась  потаённая  дверь (с моим то опытом  и не заметить, блин старею!)   в  стене из  кольев.  И тут вошла, лучше сказать  запорхнула   красавица  с  большущими  голубыми  глазами. Белоснежная  коса    змеей  толщиной в  руку  лежала    на  плече.   Широкая   золотая  лента  обрамляла   голову   высокий лоб.   Волосы  ее были цвета   нашего  Северного   снега.  Одета она  была  в сарафан  прошлого века  похоже  из ситца,    на плечи      накинута  подбитая  рысьим  мехом душегрея.    В руках была полная корзинка    черники     вперемешку с  морошкой.  Встал,  еле держась  за  ступу, сил было  мало ещё, понял, пришла  хозяйка.
Она   увидела меня и  улыбнулась приветливо.  Прямой  нос,  чёрные брови силуэтом  крыльев чайки,  ресницы, как  бахрома  черные  и  длинные,   полные алые губы,  улыбка  с  жемчужной  полоской  зубов:   ей  бы  на обложки журнала  «Космополитена», а не тут  в  лесу!
- Что,   встал  касатик?  Рано  тебе  ещё,  ой,   как  рано!   Больно  слаб ты  был, думала  не выхожу!  Ох, уж думала, что придется  тебя  нести   на  ту  сторону  леса, за  тыном,     где  наши  умершие живут.  А ты  вишь,  какой  прыткий! Воин, что ль?
Она   поставила   корзинку,  на моё  желание  ей  помочь    улыбнулась, подняла   руку,  как бы  запрещая.   Посмотрела на избу  и  тут  же  прикрикнула  на   неё.
- Ты, что старая  оглашенная,   что  села -  то,   ноги не держат!? - А  если   бы  он  по  недомыслию  болезненному  упал  с  крыльца, а чай  разбился!?  Всё,  пойдешь  высиживать  маленьких избы  на болото.
Ноги   избы   слегка  подкосились   суставами  назад от  болотной перспективы.  Ей было стыдно,  она  заискивающе   села  и открыла дверь.   Мы  зашли, и я по привычке перед  входом  положил  руку  на стенку  избы и сказал:  «Мир  этому дому», ноги избы    покраснели от моего  прикосновения.  Ох, уж эти женщины!
Девушка  строго  посмотрела   на меня  и  улыбнулась  краешком  губ,  помахала  указательным  пальчиком.
Мы сели на  лавку  за стол.  Посмотрел   на резную лавку,  на которой  лежал,  на палати над печкой и на  хлебную  фигуру,  на лопату, что черенком  опиралась   на печь.
- Ах, шаман, шаман!  Как тебя  угораздило  так  простыть  - то, если бы не синицы и  твой  филин,  лежать бы  тебе  в избе   навсегда. Они  тут панику  нагнали.  Да  и  Ванька всё о тебе  думу   думает, мыслями  своими  про избу покоя себе  и  мне  не дает, вспоминает.
Я  сглотнул комок в горле  от  такого  начала и,  кашлянув,  спросил, почему - то  медленно  растягивая  слова.
- Вас  зовут  БАБА – ЯГА?!
 - Да,  а что,  так  не похожа?
Она   искренне  засмеялась.
-  Да,  как -  то не  очень.  Я  украдкой  посмотрел    под печку, заметив  там  шевеление.
  Из   отдушины под печкой  выполз    чёрный   огромный кот. Облизнул себе  лапу  и   нахально   запрыгнув   мне  на колени,   замурлыкал на всю избу. Я автоматически  стал   его гладить за ухом.
- Эка,  вишь,  какой ты! Знать точно  ты  шаман: своих  он сразу  признает  Баюн! Странно как!  Даже  для  меня  это  неожиданно.
     А кот  лебезил  передо мной, выгибая  спину,  хвост  «трубой»,  касался моих  плеч.
- Похоже,   прав  был  Ванятка,  когда  говорил, что   пришлет    шамана.
- Ване  я голову оторву! Блин,  за  такое!
Я  мрачно выдавил  из себя.
Мне   всё  ещё   было плохо  от  всего увиденного: кружилась голова. В наш  21 век  я сидел на  красивой резной  лавке  в   столетней   избе  на курьих ножках и гладил   за ухом  кота  Баюна.
- А  ты  не серчай на  Ваньку - то? Добрый  он, жена   стерва!  Изводит его, ну ничего  я ей   дала через  Ванятку  -  то,  капельки  в борщ,  успокоится она, ласковей  жены   не будет на всем  белом  свете.  Тянет его  обратно, тоскует.
-  Вот, что шаман!
- Меня  Владимиром  зовут!
- Извини,  Владимир, ты мне скажи, раз шаман,  зачем тут   тесто  в твой рост   испечённое  лежит?
- А  вы этим тестом оборачивали меня девушка (у меня не поворачивался  язык   сказать Баба – Яга), да вон  на той  лопате  в печь нагретую и   клали, чтобы   болезнь в  тесто   ушла, да  еще и через  трубу выходила.
 - А  потом  птицам   тесто   бросите:  они болезнь и расклюют.
-  угадал  Владимир,  угадал! Тогда   ответь  мне  на другой  вопрос:  отчего же   на кольях   черепа  то висят?
- и это просто,  у  вас  тын из кольев  окружает   усыпальницу  предков,  когда  придет  кому  - то  смертный  час, вы   достаете  из домовины  дубовой череп  предыдущего усопшего и,  устанавливаете  его   на   колу.
Полевая   система  человека  иногда   под воздействием  слов  о  помощи  (ритуальные слова)  прикрепляется к черепу и, как  бы охраняет   вашу  территорию по  периметру.
  В зависимости  от  духовности  человека, глазницы черепов  должны  ночью светиться  зелёным  светом. Это должно  впечатлять  путников  и уханье   филина  заставит убежать   постороннего.
-  У  нас, что  тут    вечер   вопросов  и ответов?
- Ох,   мил  человек   охланись ка, попей  чайку на  корешках морошки! Хочешь  посмеяться?   Устала  я  тут  с  живностью  своей, а   так  хочется  поговорить с  живым смертным. Вот так просто!
 Сбросила  с моих колен  Баюна,  тот  было  зашипел в обиде,  но она  так шикнула, что у  меня холод пробежал по  спине.
Улыбнулась,   подошла  к   тяжелому  сундуку, отворила  крышку  и  что - то  вытащила,  положив  на  лавку.
Подмигнула (бедные  мужики, вот она их погибель, таких женщин  всю жизнь помнят)   и  сверху сарафана,   накинула  какие  то  рубища.  Потом   взяла     резиновую,   но,   похоже,  кожаную   маску  и натянула себе  на голову, на   руки  натянула   странные  перчатки.
 Я стал   медленно  сползать с  лавки:  на меня   смотрела  настоящая  БАБА – ЯГА.  Глаза  были  красными с белыми  зрачками,  зубы  торчали  из нижней   выдающейся  вперед челюсти,  и  кожа была   серой  угреватой  в   бородавках.  Из  бородавок  торчали  пучками  волосы.  Пальцами  с  длинными  черными  сломанными  ногтями  и грязью  под  ними, протягивала   мне наливное  красное яблоко.
Очнулся  я от  смеха!
Она  опять  была  сама собой,  только  печаль  сковала  ее глаза.
- Вот видите,  дядя Володя,  вы,   на  что  воин  и то  не выдержали, а  мне  надо каждый   день  вот так   наряжаться,  да и   просить    денежку  от  людей, что  плохо себя  ведут в лесу.
Тут  недавно москвичи  безобразничали,  так пришлось  им  в  Ванькину   избу в оконце  костыльком  постучать ночью,  да   и попроситься  на ночлег.
Она   так  задорно засмеялась, что я,  тоже улыбнулся.
-  Можно  я вас  назову   дядей  Володей!?
-Да!
-  Дядя   Володя,  они  так   летели на  своих   лодках  в испуге, что я не ступе   еле  поспевала за ними.   Гнездо  ос   бросила  им в лодку, чтобы  резвее были.    Нечего   «гадить»   в лесу,  это не  их квартира.
-  дядя  Володя  приходите   к Ване  на избу,  пожалуйста,   мы с Вами  будем  болтать.  Вы  же все равно за силой приходите, а   рыбу  то  мне   водяной  даст для  Вас, приходите, а?! Вы  меня    на своей  избе   чувствовали же,  вы же   шаман.
Она  была права,  я  всегда  чую  чужое  присутствие.
После  болезни через месяц  стал  приходить на избу,   и мы   гуляли  под  луной,   смеялись,  болтали и сплетничали.  Она  меня  просила  рассказать про  Питер, он  ей  начинал нравиться. Домой  всегда приносил  рыбу.
Как – то меня  решили  выследить: у всех нет рыбы, а  у меня всегда  и  много.    Девушка  со странным   именем БАБА – Яга,   напустила на них стаю филинов и  так   засмеялась в  ночном  лесу, что   следящие за мной  ребята     рюкзаки   побросали, так бежали с  испуга.
Однажды  на  избу  привел  молодого  друга,   его  звали Костя.  Он был  не трепач, а серьезный, но когда  я его  познакомил с  БАБОЙ  - ЯГОЙ (она же опять  накинула рубище  и маску  с перчатками)   тот  упал  в  обморок.  Но отошел,  благодаря  нашему  смеху:  мы  катались по  земле от смеха.  Смех смехом,  но Костя  влюбился  не на шутку в  Ягу  или,  как  я  её  теперь   называл  Ягушка.  Костя  попросил  разрешения  ходить на мою избу,   ну конечно,  я  разрешил,  дело то молодое. Я заметил,  что  он и Ягушке приглянулся.
Как – то   Костя  зашел ко мне в  квартиру  и  долго  мялся с ноги  на ногу у порога  и  неожиданно  выпалил  просьбу  смущаясь,  попросил меня  быть сватом: полюбилась  ему  Ягуша!   Справили  свадьбу  молодым и,  они уехали  в Питер на  две недели.  Вместо  Ягуши  я  надевал   маску  и рубище  и,   в  сумраке   на колоде  с метлой  в   стае  филинов  летал, пугая  нерадивых   людей,  наказывал их  за обиду  леса. Мне  так  нравилось, что чуть  не   вжился  в этот  образ и тряс  головой,  когда  подходил  к браконьерам  попросить  закурить.  Баюн так любит  летать на моем  плече,  сметаной  не корми. Картинка  еще та!
Тёща   Бабы  - Яги   сделала  для  Кости   бессмертие  и, заговорив  смерть  на иглу,  положила   её в  яйцо!
Тёща Кости    дала ему   новое имя  Кошей!  Она  была   влюблена  в Кощея  бессмертного.  Увы,  он погиб.  Да уж,  тёща  всегда  остается  тёщей. У ребят  родились две  близняшки.   Я чаще  стал    наведываться  на избу,  чтобы   научить   городской   жизни маленьких  Бабок  - ёжек.  Рассказывал им  мудрые  сказки  и пел   казацкие  боевые   песни, когда  они  решали у меня  заночевать у меня   на избе: колыбельных то не знаю.   Молодые   захотели против  воли  тёщи, направить  девочек  близняшек    ко мне в город:  ребята   хотели,  что  бы  они  пошли в гимназию и, жили   у  меня.  Я  же неплохой  дед.
Они вернутся   в лес  после   окончания   учебы,  я знаю.  Лес  для них  весь мир и вся  вселенная.
P/S   Ваня   просил  прощения  за всё  и  с улыбкой повел  меня  в Питере   в  ресторан, что  на Гороховой: я ему  всё  простил.
Каждая  женщина  должна быть  счастливой, пусть  даже  она будет БАБОЙ -  ЯГОЙ!



 
 

© Copyright: Владимир Исаков, 2012
Свидетельство о публикации №212081900852