Лесная прогулка

       Полуденная жара давно спала, и уже начинался тёплый летний вечер, когда мы с дедом Алексеем решили, что пора возвращаться домой. В тот день мы ходили на дальние лесные покосы, посмотреть, не пошли ли в рост рыжики. Дед Алексей знал множество грибных мест вокруг своей деревни, и я всегда с большим энтузиазмом сопровождал его в лесных прогулках. Некоторые покосы оказалась заброшенными и заросшими густой и высокой травой. Местами даже успели вырасти небольшие, не выше меня, ёлочки и сосенки. Они выделялись на фоне синего неба, усеянного перьями и рваными клочками облаков. Нежная зелень и строгие формы тешили глаз. Давали ощущение особой упорядоченности окружающего мира и приносили чувство покоя. Мы с дедом часто разделялись и обходили поляны, каждый со своей стороны. Иногда я заходил глубже в лес. Продираясь сквозь плотные завесы ветвей, заглядывал под деревья и ворошил палкой траву и сухие листья. Оказалось, что грибов пока мало. Но мы решили наведаться сюда через несколько дней. Местечко было перспективным, и мы возвращались домой не с пустыми руками. Почти половину наших корзин заняли крепкие, беловато-розовые волнушки и оранжевые, с красивыми зеленоватыми кругами на шляпках, рыжики.
       Когда отправились в обратный путь, я шёл за дедом Алексеем по заросшей, едва заметной тропинке и размышлял. Лето кончалось, отпуск тоже, и это было печально. Каждый год я неизменно проводил отпуск у деда. Был убеждён, что нигде не отдохнуть лучше, чем на природе, в местах, с которыми с детства сроднился. Вскоре мы добрались до развилки, но дед не повернул в сторону дома, а пошёл по тропинке дальше.
       – Пойдём домой другой дорогой? – уточнил я, догоняя деда Алексея.
       – Да, – коротко ответил он.
       Я стал прикидывать расстояния. Получалось, что новым путём идти дальше, но не более, чем километр или полтора. Зато мы увидим новые места, а половину пути пройдём по хорошей насыпной дороге. Я давно перенял у деда привычку заходить в лес с одной стороны, а возвращаться в деревню с другой. Так интереснее. Мы прошли всего несколько сотен метров и, не сговариваясь, остановились. Тропинку пересекала широкая вырубка. Недалеко снова начинался лес, и в него заходила наша тропа. А вот в длину просека была много больше. Вправо она тянулась чуть ли не до горизонта.
       – Ты смотри, что опять наделали, – горестно сказал дед и всплеснул руками.
       Действительно, везде торчали пни, валялись и топорщились толстые ветви. Лежали поваленные стволы деревьев. Царил полный хаос. Мне приходилось видеть подобное, и каждый раз зрелище производило гнетущее впечатление. Однажды дед показал мне старую колхозную вырубку. Она выглядела, как большая аккуратная поляна, и напоминала газон. На ней не было не только пней, но даже кочек. Впечатление, что кто-то раскатал пушистый зелёный ковёр. Я бродил по этой поляне и поражался столь рачительному отношению к природе. Ведь это в глухом лесу, в нескольких километрах от ближайшей деревни. Тогда дед и рассказал, что раньше были только колхозные и государственные вырубки, лишь недавно появились частные. Государственные – не столь аккуратные, как колхозные. А уж про частные и говорить не приходится. Раньше дед работал главным агрономом в колхозе и хорошо разбирался в таких вещах. С тех пор, увидев небрежно порушенный лес, я всегда вспоминал колхозный вырубок и тот разговор.
       Дед ещё немного постоял, осматриваясь, и мы двинулись дальше. Перебравшись через завалы деревьев, снова вошли в девственный лес, и тягостное впечатление постепенно рассеялось. Вскоре мы миновали заросшую и узкую, около метра шириной, просеку. Я знал, что неподалёку она пересекается другой, и там стоит квартальный столб с номерами квадратов. Когда я ещё учился в школе и приезжал на каникулы, дед Алексей рассказывал, что весь лес поделён на квадраты просеками. У него была карта с лесными кварталами, и я сразу скопировал её на кальку. С тех пор я всегда брал её с собой в лес. С этой картой, даже не доставая компас, было очень удобно ориентироваться на местности. Достаточно было выйти на квартальный столб. Раньше эти просеки регулярно расчищались, но потом многие из них стали зарастать. Тогда я научился уточнять их расположение по просветам в вершинах деревьев. Далее на нашем пути лежал неширокий, но длинный, наполовину заросший лесной пруд. Иногда он совсем высыхал, но сейчас был полон воды. Дед Алексей предложить отдохнуть, и я согласился. Тоже немного устал, да и не хотелось ещё домой. Мы тут же решили разжечь костёр. Я принёс бересты и сухих веток, а дед принялся раскладывать всё это на узком мыске, который выдавался далеко в воду. Я по достоинству оценил место, которое он выбрал. Здесь практически исключалась возможность случайно вызвать лесной пожар. Дед Алексей родился и вырос в деревне и всегда очень бережно относился к природе.
       Когда огонь разгорелся, я принёс несколько еловых лап для лежанки. Мы расположились удобней – поближе к костру. Я наблюдал за проплывающими облаками, за рябью, гонимой по воде ветерком, и наслаждался покоем. Вечерний лес постепенно наполнялся звоном и гомоном птичьих перекличек. Поскрипывали и стонали раскачиваемые порывами ветра деревья, а иногда далёким эхом отдавался дробный стук дятла. Порывы отгоняли комаров и надоедливо гудящих слепней, но порой застилали глаза едким дымом, приносили жар, и мне приходилось отворачиваться от костра. Вдруг я услышал звуки, напоминающие далёкие шаги, а затем треск и натужный стон падающего дерева. Приподнявшись, я попытался рассмотреть что-нибудь в полумраке между деревьями, но ничего не увидел и снова опустился на импровизированную лежанку.
       – Никого там нет, – сказал дед, доставая портсигар, – в эту пору ни зверь, ни человек сюда не пойдёт.
       Дед Алексей неторопливо размял папиросу, прикурил от тлеющей головёшки и аккуратно вернул её обратно в костёр. Я смотрел на его сутулую спину, короткие седые волосы и с грустью думал, что за последние годы дед сильно постарел. Но, несмотря на возраст, он был энергичен и очень деятелен. Смуглое и словно вырубленное из старого дерева лицо хранило печать мудрости и спокойствия. Вскоре дед Алексей прервал мои размышления.
       – Люди сейчас стали совсем не те, что были раньше, до войны, да и сразу после войны тоже, – задумчиво сказал он. – Не такие открытые и доверчивые, по крайней мере, в деревне.
       – Но, как это, почему? – удивился я.
       – Да не знаю, как тебе объяснить. Ну, например, раньше в любую избу хоть днём, хоть ночью мог постучаться незнакомый человек, и его всегда принимали, как дорогого гостя. Кормили, поили, может, даже делились последним и укладывали спать. Кстати, так и распространялись новости, без всяких там радио и газет.
       – То есть любого незнакомого изначально считали другом? – уточнил я, формулируя вопрос по-своему.
       – Ну, можно и так сказать, – ответил дед. – Раньше ворота и двери в деревнях часто даже не запирали.
Я вспомнил, что и сейчас в деревне осталась привычка ставить жёрдочку наискосок у двери – знак, что дома нет никого. И я в детстве хорошо знал многих жителей. Мы часто ходили друг к другу в гости. Взрослые обсуждали новости, играли в домино. Молодёжь собиралась в команды для игры в волейбол. Сейчас я почти никого не знал дальше своей лестничной площадки. Даже новости своих ближайших соседей узнавал много времени спустя.
       – А сейчас как стало? – уточнил я, уже зная примерно ответ.
       – А сейчас ночью вообще не откроют, да и днём не скоро достучишься. А к столу чужого точно не пригласят. Так теперь стало, – печально заключил дед. – Ну, вот, в детстве у меня был такой случай...
       Я сел поудобней и приготовился слушать.
       – Я тогда учился, кажется, в седьмом классе. Шла война, и я промышлял, как мог, надо было помогать семье, – неторопливо начал рассказывать дед Алексей. – У отца была мелкокалиберная винтовка, я иногда тайком брал её и, вместо уроков, ходил на охоту. Бывало, что мне крепко попадало за это, но иной раз обходилось.
       – А на кого можно охотиться с «мелкашкой?» – спросил я. – Ведь на большого зверя с ней не пойдёшь.
       – Я охотился на тетеревов, на лисиц, в общем, на птицу и некрупного зверя, – пояснил дед. – Конечно, сначала нужно было их найти. Иногда я проходил большие расстояния, но возвращался ни с чем. Но, в тот раз мне повезло. Дело было где-то в ноябре или декабре, как раз началась оттепель. Утром надо было в школу, но я не пошёл. А надел на валенки лыжи, взял ружьё и отправился в поля за деревней.
       – У тебя были охотничьи лыжи? – заинтересовался я.
       – Не совсем охотничьи, – ответил дед Алексей, грустно улыбаясь, – лыжи были самодельные, широкие и короткие. Ходить на них было тяжелее, чем на фабричных, но и вовсе без лыж тоже нельзя.
       – Конечно, – согласился я, – а что было дальше?
– Сначала довольно долго ходил по полю, в разных направлениях, впустую. Но, наконец, попался свежий лисий след. Я шёл по нему не один час. Снег был мокрый, рыхлый, идти было тяжело. Зимой лиса, в основном, питается мышами, и я надеялся догнать её, когда она остановится поохотиться. Но уже совсем выбился из сил, когда далеко впереди увидел лису. Поле было с буграми. Они небольшие, как раз подходящие для охоты. Я спрятался за бугорок, но надо было подобраться поближе. Сначала мне показалось, что лиса ведёт себя как-то странно. Прямо как расшалившийся котёнок. Тогда я впервые увидел, как лисица мышкует. Она то припадала к земле, то высоко подпрыгивала. Иногда с размаху, сильно ударяла по снегу передними лапами. Иной раз полностью зарывалась в сугроб, и снаружи торчал только хвост. Временами она буквально танцевала на задних лапах. Я засмотрелся на лису и надолго забыл об охоте и обо всём на свете. Потом прикинул расстояние, направление ветра и начал приближаться к лисице. Пришлось сделать изрядный крюк, чтобы подойти к ней против ветра. Я старался двигаться бесшумно. Когда лиса поднимала голову и осматривалась, я замирал и ждал, когда она успокоится.
       – Наверное, лиса не различает цветов и видит всё чёрно-белым?
       – Этого не знаю, но она плохо различает неподвижные предметы. Если не шевелиться, когда лиса осматривается по сторонам, она может и не обратить на тебя внимания, – ответил дед, поправляя костёр. – Я знал, если подойти метров на пятьдесят, скорее всего, не промахнулся бы, стрелять со ста метров мешал ветер. Его силу трудно учесть. Наконец мне удалось подобраться к ней на расстояние выстрела, но лиса почему-то решила сменить место охоты и побежала дальше. Пришлось снова её догонять, а потом подкрадываться, когда она остановилась поохотиться. Это повторялось несколько раз, и вся моя одежда промокла от пота и таявшего снега. Уже начинало смеркаться, когда я, наконец, подобрался на расстояние верного выстрела и нажал на спуск.
       – А лиса… – начал я, не зная, что сказать, потому что мне стало жаль зверя.
       – Да просто ткнулась носом в снег, вот и всё, – проворчал дед Алексей. – Я уложил добычу в вещевой мешок и только тогда понял, насколько устал. Просто совсем выбился из сил. Увлёкшись охотой, ушёл слишком далеко от дома. Быстро темнело, а возвращаться надо было километров семь или восемь. И это по полям, по снегу, без всяких там дорог. Я решил, что лучше всего добраться до ближайшей деревни и попроситься переночевать. Рассчитывал, что до неё не больше двух километров, если идти напрямую по полю.
       – А дорога была далеко? – спросил я, стараясь вспомнить те места.
       – На дорогу я решил не выходить, – ответил дед. – Она была в стороне, и я решил поберечь силы и время. До деревни добрался уже ночью, весь мокрый, едва передвигая ноги. Не раздумывая, постучался в первый попавшийся дом, у которого светились окна. Хозяин и хозяйка сразу бросили свои дела. Они, без лишних вопросов, усадили меня за стол и стали отпаивать горячим чаем. Всю мою одежду тут же разложили на печи, а мне дали что-то сухое. Хозяин – крепкий такой мужик и видный, сел во главе стола и велел жене принести поесть. Когда она стала носить еду, я понял, что по тем-то временам их семья жила неплохо и даже богато. Понятно, что были солёные грибы и картошка, но были и пироги с разными начинками, и варенье, и даже рыба. А в ту ночь они не спали, потому что как раз пекли пироги. Немного отогревшись и придя в себя, я рассказал им о себе. Кто я и откуда, из какой деревни. Конечно, они знали моего отца или слышали о нём, в деревнях все знают друг о друге. Но о моей семье мы не говорили. Хозяин оказался заядлым охотником и очень заинтересовался моими приключениями. А когда он понял, что лисицу я добыл, и она у меня в рюкзаке, то совсем разволновался и тут же попросил её показать. Когда я развязал тесёмки и достал лисицу, то даже расстроился. Мокрая, худая и помятая, она выглядела совсем жалкой добычей. Но хозяин был другого мнения. Он перенёс лису поближе к лампе и на свету долго её рассматривал, тряс и восхищался мехом. Потом он предложил продать ему лисицу или поменять на продукты, точнее, на пироги. Я, не раздумывая, согласился на пироги и потом ни разу не пожалел об этом.
       – Лампа у них керосиновая, как у нас на чердаке? Или уже было электричество?
       – Керосиновая, – ответил дед. – Конечно, электричество провели в деревни ещё задолго до войны, но тогда случались перебои. А лампа была мощнее и побольше нашей. У нас ведь обычная «трёхлинейка», а у них была, кажется, семилинейная. Ну, ты знаешь, у неё фитиль намного шире, и светит она ярче.
       Разговоры о еде напомнили мне, что мы не обедали.
       – Зря мы не взяли картошки, – посетовал я, – можно было бы испечь.
       – Да кто ж знал, что будем жечь костёр? – удивился дед. – Но кое-что у меня, всё-таки, есть.
       Он порылся в корзине и достал аккуратно завёрнутый целлофановый пакет, в котором оказались два посыпанных солью ломтя хлеба. Это было как раз то, что нужно. Я отломил кусок хлеба, нанизал на тонкую веточку и принялся обжаривать на костре.
       – А дальше что? – спросил я, когда мы поели. – Тебя сильно ругали дома?
       – От тепла и обильной еды меня тогда совсем разморило, и хозяева, увидев это, тут же приготовили мне постель на печке, – продолжил рассказывать дед Алексей. – Уже засыпая, я попросил разбудить меня пораньше, потому что понимал, что дома будут беспокоиться. Подняли меня ни свет, ни заря – за окнами только начинало светать. Но на столе уже стоял кипящий самовар и дымились горячие, с пылу с жару, пироги. Даже не помню, чтобы я ел когда-нибудь что-то более вкусное. Тем временем хозяин достал мой вещевой мешок и принялся укладывать туда пироги. Сначала он засунул в мешок громадный рыбник, а потом стал класть пироги поменьше, с самыми разными начинками. Пирогов поместилось в мешок удивительно много. Когда мешок был полон, хозяин поднял его и покачал в руке, как бы взвешивая. Он спросил, доволен ли я обменом. Конечно, я был доволен, можно было и не спрашивать. Поблагодарив хозяев, я отправился домой. Обратно я пошёл уже по дороге, а не полем. Хотя по дороге было дальше, больше десяти километров. Но бродить по бездорожью мне в то утро уже не хотелось. Мешок с пирогами был тяжёлым, но я прошёл всю дорогу и совсем не устал. Когда вернулся домой, ни слова не говоря, стал выгружать пироги на стол. Все были настолько рады моему возвращению, да и пирогам тоже, что меня в тот раз никто не ругал. Да что тут говорить? Ведь впервые за долгое время вся семья смогла поесть досыта.
       – Да, я понимаю, в такие времена за это не жалко отдать любую добычу. Даже если лиса была чернобуркой.
       – Чернобуркой та лиса, конечно, не была, но мех у неё, действительно, был интересный, – задумчиво проговорил дед. – Она была потемнее, чем обычно бывают лисицы. Даже живот и грудь были серые, а по спине шла тёмная полоса с сединой.
       Костёр уже догорал, и лишь отдельные язычки приплясывали на углях и чёрных головёшках. Стало прохладно, а водная гладь пруда замерла в неподвижности и напоминала большое зеркало.
       – Человек может бесконечно долго смотреть на огонь, на воду и... как работают другие люди, – припомнил я прочитанное где-то.
       – Ага, вот, значит, как рассуждает современная молодёжь, – рассмеялся дед Алексей.
       Я тоже заулыбался, подумав, могу ли я быть представителем современной молодёжи в столь серьёзном вопросе?
       – Интересно, а животным нравится смотреть на огонь, на спокойный и ровный, неопасный такой огонь? – спросил я.
       – Нет, вряд ли, – подумав, ответил дед Алексей. – Скорее наоборот. Рассказывают, что давно, ещё до войны, работал в этих местах почтальон. Он был один на несколько деревень и ездил на велосипеде. Этот почтальон знал все короткие пути и тропинки. Часто ездил из одной деревни в другую лесом и нередко ночью. Однажды он подобрал в лесу совсем маленького волчонка. Скорее всего, его мать убили охотники, а волчонок как-то спасся. Почтальон выкормил, вырастил волчонка, и с тех пор его повсюду сопровождал взрослый волк. Собаки в деревнях ненавидели этого волка, но после нескольких стычек предпочитали прятаться, как только он появлялся. Волк сторонился людей и никого не подпускал к себе, кроме хозяина. Люди осуждали почтальона и говорили, что дружба с волком добром не кончится. Почтальон только смеялся в ответ. Он говорил, что теперь у него такая надёжная охрана, что он может не бояться ни зверя, ни человека. Но вот однажды почтальон не успел добрать до одной дальней деревни засветло, и ему пришлось заночевать в лесу. Ночь была холодная, и он решил развести костёр. Но едва начал разжигать огонь, волк сильно заволновался. Он рычал на хозяина, мешал ему подкладывать дрова и всем своим видом показывал, что костёр ему очень не по нраву. Но человек не послушался зверя, и, когда костёр заполыхал в полную силу, волк бросился на почтальона и загрыз его насмерть.
       – Вот это да… вот так друг! – ошеломлённо проговорил я. – И несмотря на то, что человек его вырастил с самого раннего детства...
       – Да, – подтвердил дед. – Люди иногда ошибочно думают, что волка можно воспитать, как собаку. Но волк – совсем не собака, и он никогда не будет собакой.
       – Недаром есть пословица: «Сколько волка ни корми, он, всё равно, в лес смотрит», – вспомнил я. – А что стало с волком?
       – Этого волка больше никто не видел. Видимо, ушёл в лес и вернулся к обычной для зверя жизни.
       – Очень печальная история, но в ней нет ничего такого нового, особенного. И зачем ты мне её рассказал? Только настроение испортилось.
       – Так, для общего развития, – проговорил дед Алексей, сдержанно и загадочно улыбаясь…
       Так уж получилось, что это был последний с дедом Алексеем поход в лес и наш с ним последний костёр. Тогда я этого не знал. А, если бы знал? Что бы я мог спросить тогда, что сказать? Даже сейчас не знаю, о чём можно спросить умудрённого жизненным опытом человека. И что можно сказать близкому человеку, когда видишь его последний раз… Иногда я вспоминаю тот вечер у костра и пытаюсь понять, чему же улыбался тогда дед Алексей? И порой кажется, что я уже знаю…