Без людей

Трудно быть изгоем. Это, как клеймо – с тобой на всю жизнь. И как бы ты не пытался это клеймо содрать, оно все равно остается неизменным, заставляя тебя мучаться еще больше. Да, для меня вся жизнь – сплошное мучение, потому как мне не суждено было понять и прочувствовать дух дружеской веселой компании. И да, я не хотел быть отстраненным интровертом. Но с раннего детства все именно так и складывалось . Я был молчаливым ребенком, который сторонился сверстников, предпочитая играть в одиночку. Однако тогда я еще мог поговорить с таким же, как и я, тихоней , посмеяться и построить с ним вместе железную дорогу.
Взрослея, я перестал разговаривать со сверстниками вообще. Так как родителей у меня не было, то единственным моим собеседником оставалась бабушка, очень мудрая женщина. Когда она рассказывала свои истории из молодости, я внимательно вслушивался в каждое слово, но, смотря порой в окно и видя толпу веселящихся подростков , меня пробирала такая зависть, которая затмевала и без того помутненный разум. В такие моменты я был неконтролируем : бил кулаками по стене, рвал простыни и топтал книги. Эти приступы проходили очень быстро, однако, разглядывая разорванное постельное белье, я понимал , что, раз не получается налаживать контакты с людьми, надо уехать туда, где этих самых людей не будет.
Перебирая список подходящих для меня профессий , я сначала остановился на кандидатуре лесника какого – нибудь заповедника, но, поразмыслив еще немного, выбрал самый оптимальный вариант – сторож кладбища в ночную смену. Как я посчитал, эта работа не требует особых знаний и умений, в отличие от лесника, при этом, работая ночью, я практически никак не буду пересекаться с людьми.
Как только мне исполнилось восемнадцать, я сразу же нашел нужную мне вакансию и без проблем получил работу. Моя бабушка к этому времени сильно болела и , оставляя ее ночью , я очень боялся, что ей может стать плохо в тот момент, когда меня не будет дома. Сидя в охранной будке, я часто о ней вспоминал и что то мне подсказывало, что в один из дней, придя домой, я застану ее мертвой. Так оно в скором времени и произошло. Ее смерть означала для меня полное отстранение от рода людского, ведь она была последним человеком, с которым я общался.
Шли недели. Окончательно смирившись со смертью бабушки, я продал ее дом и купил маленькую лачугу на окраине города. Отдав продавцу деньги и не сказав ни слова, я обустроил дряхлую хибару так, как считал нужным и соорудил высокий забор. Во мне все больше преобладал мизантроп : я старался как можно реже ходить в магазин и полностью исключил дневные прогулки. Принимая все эти меры, мне никак не удавалось понять, почему я хочу скрыться от людских глаз. Да, я не хотел ни с кем общаться, но моя появившаяся боязнь подстегивала меня к еще большей изоляции. Я сделал во дворе маленький огород, что позволило мне перестать совершать походы в магазин. Последней вещью, которая вынуждала меня периодически выходить из своего домика, была работа сторожем.  Мне приходилось зарабатывать деньги,  чтобы оплачивать коммунальные счета , но, хорошенько подумав, я решил бросить работу, а вместе с ней и оплату счетов.
Жизнь была прекрасна – теперь нет причин для моих импульсивных приступов, которые раньше изматывали меня морально и физически. Отныне я никогда больше не услышу противный смех, никогда не увижу надменные лица, никогда не испытаю разочарования или зависти.
Спустя несколько месяцев я закончил постройку подвала и стал хранить там различные соленья.  В подвале мне нравилось: прохлада и легкая сырость действовали на меня, как успокоительное . А вот зеркало, в которое я смотрел каждый день, начинало меня раздражать, потому как то, что оно показывало, напоминало мне о внешнем мире и отвратительных существах, одно из которых сейчас смотрело прямо на меня. Я даже не хотел думать о том, что являюсь человеком, эта мысль была мне противна.
Мое ликование по поводу окончания приступов было ложным : в один из дней , не выдержав собственного взгляда, я схватил топор и разбил зеркало. Истошно вопя, я продолжал наносить удары, прорубив таким образом небольшую дыру в стене. Успокоившись и выкинув осколки  в сливную яму, мне сразу же стало легче.  Однако на этом приступы не закончились . По прошествии нескольких дней, работая в огороде и вспомнив любимую бабушку, я , в порыве гнева растоптал все посаженные растения, а затем сжег их, оставив себя таким образом без пропитания. Я очень сильно корил себя за это, а когда запасы пищи стали подходить к концу, начал задумываться о том, чтобы сбежать из этой хижины. Эта мысль истязала меня, не давала мне нормально спать и доживать свои последние дни. Ужасало еще и то, что я стал все чаще и чаще поглядывать на входные ворота. Они манили меня, притягивали к себе. Осознав, что с этим надо что то делать, я быстро нашел выход из положения. Взяв с собой факел, спички, остатки еды и несколько книг, я спустился в подвал и , заперев люк, выбросил ключ в ту же сливную яму, где уже покоились злосчастные остатки зеркала.
В первые дни я пытался заглушить свои мысли о еде  при помощи книг, но увы, телесная пища в минуты голода начинает преобладать над пищей духовной, превращая людей в озлобленных животных. Съев все оставшиеся овощи, я понял, что мой конец близок. Но на шестой день моего пребывания в подвале я услышал странные шорохи где то за пустыми ящиками. Поначалу я старался игнорировать их, но вскоре непрекращающиеся шумы начали мне досаждать. Моему терпению постепенно приходил конец и один раз, когда к шорохам добавился скрежет, я , резко встав, раскинул ящики и увидел большую крысу.  В этот момент у меня появилось странное желание , которое с каждым мгновением становилось все сильнее и сильнее. Внезапно, не контролируя себя, я прыгнул на крысу и , сжимая ее тело руками, укусил в шею с такой силой , что послышался хруст. Крыса судорожно дергалась еще несколько минут, после чего ее тело перестало двигаться. Я отпустил тело и , мерзко улыбаясь, откусил кусок сырого крысиного мяса. То, что мне пришлось испытать тогда, можно было бы назвать райским наслаждением. После голодных пыток для меня крыса была сродни жареному куску свинины. Ее я съел очень быстро, мой желудок издал радостное урчание, но осознания того, что я совершил, не было. Для меня это уже не казалось низостью или варварским поступком  - лишь вынуждающей необходимостью.
Осмотрев место, где шумела крыса, мне удалось найти нору , из которой эта тварь и пришла.  Зная, что крысы чаще всего образуют целые стаи, я начал устраивать засады. И если поначалу это были в основном неудачные попытки, то со временем мое мастерство в ловле крыс стало рости. Во мне начали проявляться определенные звериные повадки: я стал переходить на четвереньки, потому как на четвереньках было удобнее охотиться. Меня это никак не смущало, а вот наступившая , судя по всему, зима, дала о себе знать . В подвале стало очень холодно и, чтобы хоть как то согреться, я начал сжигать книги, которые когда то взял с собой.  Увы, книги не бесконечны и спустя несколько дней, когда последний огонек погас, холод снова начал мучать меня. Не зная , как еще спрятаться от бушевавшей наверху зимы,  я начал расширять нору, сделанную крысами. Сами крысы в подвале стали появляться все реже и реже, что также являлось поводом для создания прохода в земле. С ним я справился быстро и был вознагражден целым роем подземных обитателей, пригодных для пропитания. Мне понравилась такая жизнь: поев в одном месте , я копал другой проход и пытался найти себе еду там. Спустя неопределенное время образовался целый лабиринт, состоящий из многочисленных ходов , выкопанных мною. Я в них ориентировался хорошо, но вот проход, ведущий к подвалу, был мною позабыт, поэтому вернуться туда уже не представлялось возможным.
Я был ненасытен: когда мне не удавалось поймать крысу, я начинал искать жуков и червей; бывали случаи, когда мне приходилось  натыкаться на кротов и для меня их большие туши  являлись изысканными деликатесами. Все мои и без того скудные мысли свелись к двум вещам: еде и сну.  Но меня это не волновало. Я был сыт и находился в тепле – что еще надо? 
Однажды я гнался за очень ловкой крысой и , увидев, в какую нору она заскочила, решил последовать за ней, но, как только я заглянул туда, меня ослепило так, что глаза начали очень сильно слезиться. Я отпрыгнул от норы : неужели это был дневной свет? Я решил дождаться темноты, чтобы посмотреть на «верхний мир». Когда наступила ночь, я начал  копать. Постепенно нора расширялась , а лунный свет мотивировал меня к еще более усиленной работе. Спустя несколько часов, отбросив последний ком земли, я увидел Луну и замер. Время, прожитое мною под землей, оставило на мне неизгладимый след: все, что было в округе – трава, деревья, пруд, Луна – казалось мне чужим, как будто я оказался на острове. Подойдя к пруду и хлебнув воды, во мне проснулась неестественная жажда, я пил и пил, не переставая. Когда наконец я оторвался от водной глади, то увидел рыбок, водоросли…и некое очень странное существо. И когда я разглядел голову с редкими волосками, худое белое туловище и глаза с тяжелыми веками – то понял, что это за чудовище. Ужас захлестнул меня, я не мог сказать ни слова. Да и какие слова – мне уже давно стали чужды речь и общение.
Когда я пришел в себя, стало ясно, что мне надо сделать. Зайдя в холодную воду, я просто пошел вперед, к единственному моему спасителю – смерти.