Опустившийся ковбой

     Как говорится, скрипя сердцем, продолжает автор излагать историю ослепшего ковбоя, пастыря в волчьей шкуре.
    
     Оговоримся сразу, не будем с вами, читатель, вспоминать ковбоев Запада. Оставим их в покое: пусть они и дальше продолжают пасти свой скот.
    
     Хоть и не заслуживает вашего участия, господа, пастырь в волчьей шкуре, есть смысл поговорить о нем.

     Точнее, автору на прошлой неделе пришлось вспомнить не только о нем, но и о заблудшей его овце.
      
     Итак, хоть и не чаял автор больше повстречаться с Аркадием, третьим нелишним, последний лед весенний свел его с ним на рыбалке.
      
     Словом, сидит покорный ваш слуга, разомлев от лучей солнышка, у лунки во льду. Время к полудню не оставляет пока шансов на возобновление клева, хоть и стоит весна.
    
     Тут стал слышен отборный русский мат соседнего со мной мужичка. В пылу рыбных боев, рыбак, ведь, забывает обо всем на свете. Как говорится, ничего вокруг он и не видит, и не слышит: подайте ему только рыбку, в серебре.
    
     Встает этот горе - рыбак и, энергично похлопывая себя руками по бокам,  качаясь и едва не падая на лед, спешит ко мне: «Я, конечно, дико извиняюсь, но не будет ли у вас лишнего крючка? Уже четвертый раз гигантская рыбина рвет мои снасти!»
   
     «Отчего же не помочь коллеге исправить орудие труда рыбной ловли?»  – смеюсь я, поняв, что его голос очень мне знаком.  Узнаю в нем Аркадия, который прошлым летом историю своей мне жизни излагал.
      
     Пока привязывали мы крючок к его леске, еще пару раз он приложился губами к бутылке с горькой.
    
     Возьми я, да и спроси, что жжет его так душу, что он пытается свое так тело наказать спиртным.
   
     Словно и не было тех месяцев, которые почти стерли в моей памяти историю о пастыре духовном, опустившимся на дно своей совести.
   
     Присев на свой рыболовный ящик подле меня, глотнув еще пару глотков горькой, который раз продолжил изливать мне душу судьбой обиженный гражданин.
      
     – И что же ты думаешь, Владимирович, за просто так веду борьбу я с зеленым змием, будь он проклят?
    
     Назвав в прошлый раз меня «лишним», ты словно глядел в воду. Ведь жизнь продолжает преподносить мне мудрости уроки.
    
     Ты, верно, уже и забыл, что племянник моей гражданской супруги, в хмельном угаре, поднял на меня руку.
    
     Я, как, собственно, все и советовали, сняв побои экспертизой, накатал заявление в полицию.
    
     Не буду долго говорить, но подчеркну, что по кругу посещал я то полицию, то прокуратуру, с тем, чтоб дали ход моему делу.
    
     Ты думаешь, его раскрутили? Дудки! Видишь ли, нет свидетелей причинения мне побоев! Так и написали мне, в ответ на «заяву», что побои те я мог получить просто при падении на грунт.
    
     Ну, да ладно, бог им судья!
    
     А мне, ведь, придется всю дальнейшую жизнь в своей душе нести горечь обиды.
    
     Но речь сейчас не о том.
    
     История с ковбоем душ человеческих имеет свое продолжение. Когда будет ее финал, известно лишь самому богу.
    
     Автор приносит извинения верующим, что словами Аркадия, он сравнил церковного пастыря с ослепшим ковбоем. Впрочем, и людей всех на земле он не считает за скотину.
    
     – Нелишне будет напомнить тебе, Владимирыч, что живем мы с супругой гражданским браком. Ну, как гражданским? Скорее – гостевым. И, в основном, хожу я к ней в гости. Она же у меня бывает крайне редко. Словом, живу я с ней, как «муж на час».
      
     Может, поэтому все ей я и прощаю. Мне бы, конечно, с ней по доброму,  расстаться. Ведь она продолжает преподносить мне уроки христианской псевдо морали.
      
     Прощает она племяннику все его пьяные «закидоны», вбив в свою голову, что болен он неизлечимо.
    
     Так и не отлученный от лона церкви, опустившийся на дно жизни пастырь, продолжает хлестать вино.
    
     Множество раз моя половина, на свои кровные, устраивала его на лечение в диспансер. Проходило пять-шесть дней, и он из него сбегал, чтоб вновь упиться горькой.
    
     Уж сколько раз она, его крестная, меня напрямую просила его простить.
   
     Телом своим, давно заживших синяков и ссадин, я его давно простил, конечно.
    
     Вот только сердцу не прикажешь, ведь до сих пор моя душа горит в огне обиды.
   
     Ведь поднял руку «молодец» в рясе на старика, ему давно годившегося в отцы.
    
     Так, до сих пор, проходит жизнь этого псевдо - батюшки в хмельном угаре.
    
     Лишь небольшие перерывы в его беспробудных запоях дают хотя бы небольшую, но надежду для его близких людей, что победит он этого, проклятого нами, змия.
   
     И что же тут поделать вашему покорному слуге? Как дальше ему жить, что делать? А годы ведь идут: не за горами и костлявая с косой!
    
     Закончил тут Аркадий свою горькую речь и надолго замолчал.
    
     Тишина повисла в воздухе, казалось, в безысходности ответа на его простой вопрос.
    
     Только, вот кажется тут автору, что на него не может быть простых ответов.