Болт. Часть первая

__Часть первая__2 – 3 – 4__ 43’10”

    16+
    Внимание!
В нижеследующем тексте, имеются эротические моменты, а также сцены табакокурения и употребления спиртных напитков. Оградите от прочтения детей и не читайте сами, если Вам не исполнилось шестнадцать.


                ОГЛАВЛЕНИЕ

     Часть первая
ПРЕДИСЛОВИЕ     1' 40"
ВСТУПЛЕНИЕ     0' 20"
1. ПРОБА ПЕРА     3' 00"
2. МЕТИЗНАЯ ФАМИЛИЯ     2' 30"
3. САТИ     6' 00"
4. ГИМНАСТКА     9' 00"
5. ДВОРНИКИ     12' 00"
6. ПОИСК ПРИЗВАНИЯ     8' 40"

     Часть вторая
7. АЛЬМАМАТЕРНАЯ ПОРА     3' 40"
8. ДОЛГ РОДИНЕ     1' 30"
9. ПРОЩАЙТЕ, ПОГОНЫ!     4' 00"
10. СТАРЫЙ ДРУГ     2' 10"
11. ТРОЕ НА ОДНОГО     11' 00"
12. ПЕРВЫЙ БЛИН     7' 00"
13. АНТОНИНА     6' 40"
14. ШЕЛЬМА     9' 40"

     Часть третья
15. ИНЕССА     4' 00"
16. КОСТЯНАЯ НОГА     4' 00"
17. ДЯДЯ ВИТЯ     6' 00"
18. МАНГАЛОИДЫ     7' 40"
19. СТРЕКОЗА В КОКЛЮШКАХ     8' 00"
20. СОСЕДКА     13' 00"

     Часть четвёртая
21. ДВА ОДИНОЧЕСТВА     6' 00"
22. СТАРАЯ ГВАРДИЯ     8' 00"
23. МОРСКОЙ ВОЛК     8' 00"
24. ДЕРЖИ ВОРА!     5' 00"
25. ЛАСТОЧКА С ВЕСНОЮ     8' 30"
26. ДА БУДЕТ СВЕТ!     6' 30"
27. ЧЕБУРАШКА     2' 30"
ЭПИЛОГ     4' 00"
ФИГУРАНТЫ
Общий хронометраж – 3 часа (180')


        «Я добрый, но добра не сделал никому…».
        _____________________Константин Никольский.

       «От первой до последней нашей ноты
         Мы живы без иллюзий и прикрас
         Лишь в годы, когда любим мы кого-то,
         И время, когда кто-то любит нас».
        ___________________________Игорь Губерман.


                ПРЕДИСЛОВИЕ

    Вниманию читателя представляется повесть, в рабочей версии которой более семидесяти стандартных листов машинописного текста. В формате А4 четырнадцатым кеглем это сто страниц. Для прочтения понадобится около трёх часов.
    Главный герой замечает в себе влечение к противоположному полу, которое растёт вместе с ним. Он приобретает опыт любви, но не находит гармонии. Физиология и мораль – сладкие и кислые плоды, варятся в одной кастрюльке, в которую время от времени жизнь подбрасывает из морозилки чувства. Получившийся суп далёк от идеала и не всем по вкусу. Мало соли – скажут одни. Слишком много воды – заявят другие. А третьи заметят, что ему не хватает какого-то хрена. Возможно, правы все – на вкус и цвет товарища нет.
    Я попытался создать атмосферу последней четверти двадцатого столетия, на которую приходятся школьные годы основных персонажей, а также их молодость.
    Итак, Советский Союз, двадцатый век, вторая половина шестидесятых. Вовсю покоряется космос, перекрываются и разворачиваются вспять могучие реки, на смену натуральным тканям приходит искрящаяся немнущаяся и негигроскопичная сволочь – синтетика. Основным компонентом докторской колбасы, по мнению причастных, является, содержащая полезную для желудка клетчатку, дефицитная туалетная бумага. Но уже вынашиваются технологии, заменяющие животный жир растительным, а натуральный белок синтезированным из углеводородов.
    До сухого закона Горбачёва и некурящих тамбуров Путина ещё два-три поколения…

               
                ВСТУПЛЕНИЕ

– Wie hei;t du, Junge?
– Ich hei;e Miron Bolzen. Aber meine Mutter nennt mich «Bolt».
– Warum?
– Da Bolt auch Bolzen ist, passen nur keine Schraubenschl;ssel auf seinen Kopf.
– Du hast eine sehr kluge Mutter, Kind!
– Und sie ist sehr sch;n!
– Ja, sicher!

    Эндемические литеры немецкой письменности на этом сайте не воспринимаются и заменяются точкой с запятой, поэтому пришлось ниже привести транскрипцию. Возможно по тексту вам будут попадаться также точка с запятой после гласной в словах – знайте, что это рудимент знака ударения. От существовавших в вордовском варианте иллюстраций тоже может оставаться всяческий препинательный мусор.

[– Ви хаст ду, юнге?
– Их хазе Мирон Бользен. Абе майне мутер нент мих «Болт».
– Варум?
– Да Болт аух Бользен ист, пасен ну кайне Шраубеншлёссель ауф зайнен копф.
– Ду хаст айне зер клюге мутер, кинд!
– Унд зи ист зер шён!
– Я, зихер!]


                Глава 1. ПРОБА ПЕРА

    Художника обидеть легко. А Болт был художником. В широком смысле. С сопливых лет тянуло его к прекрасному. Что бы он ни делал – собирал конструкцию из кубиков, помогал деду красить забор, бабуле лепить пельмени или подавал отцу в гараже гаечные ключи – всё непременно должно было выполняться аккуратно и правильно. Чувственная душа его резонировала с любым проявлением красоты. Мазки на заборе должны быть равномерными и параллельными, пельмени – шариком, а ключи – ровным рядком по ранжиру на краю смотровой ямы.
    В лексиконе Болта, да и всего его окружения, не было тогда модного ныне забугорного слова «перфекционизм», появившегося в широком общественном хождении только лет через сорок. А жаль, поскольку оно точно передало бы форму его отношений с окружающей действительностью и его понимание прекрасного.
    В детском саду, орудуя карандашами, он создавал положенные любому пацану произведения военной тематики. Самолёт с красными звездами на фюзеляже и плоскостях строчит пунктиром по танку с крестом, и тот горит красным, дымит чёрным. Грузовик с рубленой, как у полуторки, кабиной оборудован системой залпового огня. Снаряды «Катюши» описывают дугу и на удалении, равном двум корпусам грузовика, точно попадают в тот же фашистский танк. И снова веер огня красным и серпантин дыма чёрным. По экспрессии карандашные батальные картины раннего Болта не уступали «Гернике» Пикассо и только слегка проигрывали «Последнему дню Помпеи» Брюллова в реализме и масштабности.
    Но большую часть раннего изобразительного творчества Болта составляли полотна цивильной тематики – дом с трубой, собака на цепи, забор штакетником, лес за забором. Обычно, с некоторыми вариациями воспроизводился знакомый антураж дедовой усадьбы в деревне. Судя по наличию листвы на деревьях, пейзаж был летним, но из трубы обязательно валил чёрный дым. Видимо, летом дед предпочитал топить печь автомобильными покрышками. Над всем этим благолепием неизменно светило жёлтое солнце, а между ним и крышей дома на белом небе бумажного листа клубились синие облака. Пусть всегда будет мама, пусть всегда буду я!
    На картине обязательно присутствовали цветы. И разве это не прекрасно? Они были монохромными, но при переходе от одного к другому использовалась вся палитра имеющихся в коробке карандашей, исключая, как нелогичные, чёрный, зелёный, а также совершенно бесполезный белый. Белый, вообще, ненужный карандаш и в большинстве наборов он отсутствовал. По форме все цветы являлись ромашками и изображались исключительно анфас. Профильные, трёхчетвертные и тыловые виды исключались.
    Пробовал Болт рисовать и людей, но выходило не очень. Мама с папой получались лучше всего – они сразу узнавали себя на рисунках. А вот девочек качественно изобразить не удавалось. Это обнаружилось в старшей группе, когда Ната Свистунова, которой Болт показал её портрет собственного исполнения в стиле позднего Ван Гога, звезданула его жестяным ведёрком по голове. Было больно и до боли обидно! Реакция девочки была неожиданна и, в сочетании с возникшими ранее необъяснимо тёплыми чувствами к ней, породила в сознании начинающего живописца определённую эклектику. Функционирование же печного отопления в летний период и инверсия белого с голубым на небосводе никаких противоречий не вызывали.

 
                Глава 2. МЕТИЗНАЯ ФАМИЛИЯ

    Болт всегда был добродушен в общении с мальчишками во дворе. Не подтрунивал над младшими, как многие другие, не заискивал перед лидерами. Кличка прилипла к нему с пяти лет. В школе по имени Тихона называли только учителя и симпатизирующая ему Оля Дьяконова, но и она с восьмого класса стала называть Болта Болтиком. Он не обижался. Во-первых, ему не нравилось собственное патриархальное имя, данное родителями в честь погибшего на войне деда Тихона, отцова дяди, а во-вторых, Болт – это вполне логично, если учесть, что Тиха носил фамилию Болтинов, доставшуюся ему, как и имя, по наследству. Прапрадед имел менее благозвучную фамилию – Болтунов, которую подкорректировал при получении паспорта в годы сталинской индустриализации. Отец, будучи под мухой, любил рассказывать эту историю гостям. Гости сами были со сбитым нониусом, и на эту информацию реагировали или никак, или абы как, в лучшем случае включали сологубовский хохот. А Тихон всякий раз поражался, как кардинально одна буква может изменить всё слово.
    Отношения со сверстниками, повторимся, Болт выстраивал в духе пацифизма – на провокации не вёлся, в драки не ввязывался, но «своих» всегда по мере сил защищал и за себя мог постоять. Иногда ему приходилось жертвовать лицом, чтобы не потерять его. Пацифизм Болта был не абсолютным, а условно-предпочтительным, как оборонные меры военной доктрины нашего нынешнего государства.
    А вот со сверстницами отношения не складывались с самого раннего детства. Может оттого, что у него не было ни одной сестры в семье, даже двоюродной. У дяди Стёпы, худощавого высокого отцова брата, с которого, согласно семейному шутливому приданию, гимнописец Сергей Михалков срисовал образ своего рослого героя, были два сына. У обоих маминых братьев – по одному. У отца была ещё и младшая сестра – тётя Нина. Жила она очень далеко, в Мурманской области, на родину приезжала на Тишкиной памяти всего один раз. Но и у неё был сын – Родька, которого Тиша потом впервые встретил при забавных обстоятельствах в возрасте своих тридцати лет. Родька появился на свет уже после приезда тёти Нины, и, стало быть, был моложе Тиши лет на десять. Но об этом позже, а возможно, и не здесь.
    Одним словом, сестёр Болту бог не дал и практики общения с девчонками не случилось. Родители не заметили или не сочли нужным как-либо заполнить этот пробел в воспитании. Потому он сторонился представительниц противоположного пола, робел в их присутствии, сам чувствовал, как щёки горели. Хотя, сколько себя помнил, всегда пребывал в состоянии влюблённости. Влюблялся, но стеснялся своих чувств, скрывал их ото всех абсолютно, включая предмет своих симпатий. В юношестве нерастраченная энергия любовных влечений штормила психику, выплёскивалась в пикантных сновидениях, высыпала угрями на лице, но большей частью преобразовывалась в тепловую энергию и спортивные достижения, превращалась в лирические стихотворные произведения.


                Глава 3. САТИ

    Сразу предупреждаю, что Саратовский Автотранспортный Институт или Смоленская Академия Технологических Инноваций, если таковые и существовали когда-либо, никакого отношения к этой главе не имеют.
    Первая осознанная Тишкина любовь – конопатая и русоволосая Света училась в другой школе, жила в соседнем микрорайоне, но в результате какого-то непостижимого пасьянса разложенного сотрудниками ГорОНО, оказалась летом после второго класса в Тишкином пришкольном лагере.
    Общительная и, как теперь бы сказали, позитивная Света сама подошла к Болту и спросила, где он живёт. Очарованный милыми ямочками на веснушчатых щеках, Болт не расслышал, поскольку был оглушён её обаянием, и продолжал молча хлопать ресницами. Сообразив, наконец, о чём вопрос, он промычал и показал рукой на панельную пятиэтажку, которую было видно из окна в коридоре. Света успела поведать, что на её доме нарисована ракета, а рядом с ним находится кинотеатр «Призыв» и она уже смотрела в нём «Неуловимых мстителей», «Айболит-66» и «Внимание, черепаха!». Однако, не найдя в Тишке достойного собеседника, Света убежала к девчонкам играть в классики. Вот и всё! Один миг жизни, карандашный набросок в углу тетрадного листа в клеточку! Но этого короткого, малопродуктивного общения хватило надолго – Болта зацепило, и он пошёл по резьбе – всю смену не спускал со Светы глаз, пытался ближе к ней сесть на обеде и на занятиях по рисованию. Следил за нею постоянно, поворачивался в её сторону и молча смотрел, будто пытался запомнить, чтобы позже по памяти написать картину. В тихий час не мог уснуть, боялся пропустить момент, когда снова будет слышен голос белокурой щебетухи. Классическая ситуация, одним словом – потерял покой и сон.
    После лагеря отец на целый месяц отвёз Тишку в деревню к своим родителям. Там были куры, цыплята, кот Арбуз, названный так за характерный полосатый окрас, чёрный дворьтерьер Жук, рыбалка, купание в реке и в большой дубовой бочке, качели, ворованные в совхозном саду яблоки. Там было всего и много, но не было Светы. Бабуля пекла вкуснющие пироги с клубникой или вишней, делала на сале яичницу с оранжевыми желтками, жарила крупных карасей с помидорами. Дед каждый вечер привозил с бахчи сладкие дыни. А Болт считал дни до приезда отца.
    Вернувшись в город, Тиша зачастил во двор дома с ракетой. Поначалу он просто ходил, вглядываясь в компании подходящих по возрасту девчонок. На третий день, ему пришла в голову идея изображать, сидя на скамейке у первого подъезда, увлечённого книгой ботаника. Но когда местные пацаны стали задавать неуместные вопросы – где живёшь, к кому пришёл, кого знаешь и дело шло к мордобою, пришлось сменить тактику. Болт стал дважды в день приезжать к вожделенному дому на велике. Как же он раньше-то не додумался! Каждый раз, проезжая по двору, и замечая отдалённо похожую на Свету девочку, он спрыгивал с велосипеда и старательно завязывал шнурок на ботинке. Нет, какие летом ботинки! Ну, значит, вытряхивал камушек из сандалии, одновременно идентифицируя субъект наблюдения. Или объект? Нет, всё же субъект! Тактика была идеальна, но результат оказался нулевым.
    Тогда Тишка придумал новый ход. Он решил пойти на прямой контакт с аборигенами. Огромных усилий над собой стоило ему изображать благородного джентльмена, решившего вернуть Свете из этого дома книгу «Сын полка», забытую ею в лагере месяц назад.
К сожалению, обе Светы, проживающие в доме с ракетой, не были этим летом ни в пришкольном, ни в пионерском, ни в каком-либо другом лагере, книжек не теряли, а самое главное – они были для такого имени нелогично темноволосыми, да ещё и значительно старше Тишкиной зазнобы.
 
    Но чудо всё-таки свершилось. Буквально накануне нового учебного года, тридцатого или двадцать девятого августа Света нашлась! Она вышла из автобуса вместе с высокой женщиной, которую делал ещё выше шиньон на голове, и, взяв её за руку, направилась вприпрыжку не куда-нибудь, а в Тишкин двор! Болт стоял в очереди за мороженым у ларька на противоположной стороне улицы. Дыхание его остановилось, а сердце заколотилось в груди, как свежепойманный окунь в пустом оцинкованном ведре. Вот она – милая фигурка, белые сандалики и даже платье знакомое – белое в голубенький цветочек и с рюшками на рукавах! Болт пулей пересёк проезжую часть в неположенном месте, мигом оказавшись в трёх шагах позади. И в этот момент он вдруг понял, что решительно не представляет себе, о чём ему говорить со Све…
– Таня! – вдруг обратилась женщина к дочери. – Ну-ка перестань скакать, ты же взрослая девочка!
– Ну, мама! – заканючила Света и обернулась на звук, сопровождающий внезапное Тишкино появление. – Я же не пылю, здесь чистая дорога!
    Тиша мог бы простить Свете смену имени, но к отсутствию веснушек и ямочек он был не готов так же, как и к общению. Наличие очков тоже не способствовало установлению утраченного контакта...
    Света занимала Тишкины мысли ещё долгих два года. Душевный дискомфорт, вызванный её внезапным исчезновением, окончательно прошёл лишь в октябре пятого класса, после того, как он стал ходить в спортивную школу. Спустя ещё четыре года, когда от этих страстей остались только пыльные воспоминания и поблёкшие впечатления, загадка таинственной пропажи веснушчатой Светы была разгадана.
    Когда из пяти восьмых делали два девятых, в Тихоновский
А-класс пришла Ира Нечаева из класса Б. Она тоже была вместе с Болтом в пришкольном лагере после второго класса. Ира принесла фотографии, сделанные её папой. Среди прочих оказались три из пришкольного лагеря. На двух они с Болтом сидели рядом на стульях во время выступления кукольного театра, а на третьей рядом с Ирой стояла Света.
– А это кто? – с показным безразличием спросил у Ирки Болт, ткнув пальцем в фото.
– Это же Света, не помнишь её?
– Плохо, я её с тех пор не видел.
– А ты и не мог видеть! Она переехала сразу после лагеря. Мы с ней переписывались. Сначала она присылала письма из Сибири, из Салехарда, потом из Москвы. Её ведь не Светой зовут.
– Прямо как в анекдоте: Света, как тебя зовут?
– Знаешь, какое у неё имя по-настоящему?
– Таня?
– Почему Таня? – засмеялась Нечаева. – Сати! Она же татарка – Сати Курбанова.


                Глава 4. ГИМНАСТКА

    В начале пятого класса Болтинова записали в легкоатлетическую секцию детско-юношеской спортивной школы. Такое решение было принято отцом, вызванным в школу по случаю замеченной гиперактивности его чада. Физрук, которого на перемене во дворе школы Болт сбил с ног, догоняя пнувшего его Лёньку Юдина, пожаловался Вере Семёновне, Тишкиной учительнице и та решила поговорить с его родителями. Отец внял совету педагогини и Болт серьёзно занялся спортом.
    Точёную фигурку Жени, гимнастки в неизменном чёрном трико с завязанными узелком и помещёнными в капроновую сеточку волосами, Болт заприметил в спортзале на самом первом занятии. Она была года на два старше. Это обстоятельство оставляло ему мало шансов. Но сердцу не объяснишь!
    Зал был поделён на сектора. Пока «лёгкие» наматывали круги по дорожке, прыгали в длину, в высоту и через козла, на ковре в центре зала наращивали результаты девочки с мячом, с обручем или с лентой. Одеты все они были в такие же чёрные костюмы, какой был на тёте Ире, жене дяди Стёпы, когда она купалась и загорала на речке. Девчонки вытворяли что-то невообразимое со своими худенькими телами – становились мостиком, делали растяжки, закручивались в спирали и садились на шпагат. Иногда их тренировки проходили под музыкальное сопровождение. Сильно искажённая мелодия с заваленными частотными верхами и низами сыпалась горохом из трескучих динамиков. Завершив выступление на ковре, девчонки подходили к тренеру и та, выразительно жестикулируя, будто описывала воздушный бой, делала замечания стоявшей перед ней со сложенными крендельком за спиной руками гимнастке.
    Заканчивалась эта сцена всегда одинаково – неизменным похлопыванием по спинке и поглаживанием заплетённых вокруг головы косичек.
    Часть тренировки девочки уделяли занятиям на перекладине и на бревне. На случай падения все снаряды были обложены матами. И гимнастки падали! Иногда Тишка слышал девичий плач. Он всей своей спиной до мурашек по коже всякий раз ощущал боль, испытываемую этими хрупкими, гибкими, но настырными созданиями в тёть-Ириных купальниках. Жалко было всех и всегда, но он почему-то слегка успокаивался, когда оказывалось, что плачет не Женя, а другая девочка.
    Тихон приобрёл объёмное зрение – ему приходилось вращать глазами как хамелеону, чтобы отслеживать успехи и неудачи Жени и самому вовремя закидывать ноги при беге с препятствиями. Случалось, увлёкшись вторым планом, он сам налетал на борт или отбойники. Однажды, поднявшись и потирая снесённую в кровь коленку, он заметил на себе взгляд Жени. И она даже улыбнулась ему! Допустить, что Женя смеялась над ним, Болт не мог.
    Больше всего Болту нравилось заниматься на кольцах. Он бежал к ним сразу после разминки, поскольку с этого снаряда лучше всего просматривалось бревно, на котором оттачивала своё мастерство Женя.
    Гимнасты, среди которых было даже двое мальчишек, начинали и заканчивали свои занятия на двадцать минут раньше легкоатлетов, поэтому проследить, куда после занятий шла Женя долго не удавалось.
    Но однажды Болт пренебрёг строгим спортивным режимом и сбежал с тренировки на час раньше. Прямо на глазах у него Женя сорвалась с бревна и упала на спину. Он даже вскрикнул, и чуть было не рванул к ней. Приземляясь, Женя неудачно подвернула ногу и, поднявшись с помощью тренера, прихрамывая, молча пошла в раздевалку.
    Болт некоторое время размышлял, как бы ему поступить. Подойти к тренеру и отпроситься? Не отпустит, проверено на других. Улизнуть, отлучившись в туалет? Да, так будет проще. Так и сделал. Быстро смыл пот в д;ше, наспех вытерся и выбежал в холл. Кроме вахтёрши и чирикающего волнистого попугайчика в холле никого не было. Ещё не вышла – решил Тишка. Он взял в раздевалке своё пальто, подошёл к клетке, стал отслеживать боковым зрением общую обстановку, делая вид, что его заинтересовал бело-голубой пернатый узник. «Я сейчас на Плейшнера похож» – подумал Болт, разглядывая сквозь решётку клетки подъехавшую белую «Волгу». За рулём автомобиля сидел мужчина лет шестидесяти – Тишка в то время не слишком хорошо мог определять возраст взрослых по их внешним данным. Мужчина был седым и вполне мог оказаться его деду ровесником.
    Тем временем седой в чёрном кожаном плаще, вышел из машины, закрыл дверь ключом – в те времена этого было достаточно – и направился к спортивной школе. Он вошёл в холл, поздоровался с бабулей на вахте и присел на скамейку.
– Вы к Женечке Тихоновой? – спросила вахтёрша у седого.
– Да, мне сказали, она ногу подвернула, – дед встал и подошёл к турникету возле вахты.
– Возможен вывих или растяжение, наш врач разбирается. Вы присядьте, я сейчас позвоню.
    Тихонова! Не чья-то, именно Тихонова! Это забавное совпадение Тихон воспринял как знак.
– Тиша хороший мальчик! Давай поцелуемся! – довольно отчётливо выдал вдруг попугай. Позже выяснилось, что зовут его Кешей. Но обращался-то он к Тихону!
    Через пару минут из двери в стене напротив вахты, опираясь на руку женщины в белом халате, вышла Женя. Седой быстро зашагал им навстречу.
– Ты так быстро, папа! Как тебя отпустили?
– Попробовали бы не отпустить. Ну, как ты?
– Да нормально, не переживайте вы все так! Не первый же раз.
    Прихрамывая, Женя прошла мимо Тихона, как мимо стула или дерева, не обращая на него внимания – просто обошла препятствие. Зато её отец обратился к Болту. Показывая взглядом вниз, он изрёк: «Молодой человек, не вы перчатку обронили?» Тишка поднял с пола мокрую варежку, засунул её в карман пальто и поправил клапан.
    Проследив сквозь попугайскую клетку за отъезжающей «Волгой», отметив для себя направление в котором живёт Женя, Болт поплёлся в раздевалку.
– Ты где пропадал, Болтинов? Живот болит?
– Да. Но уже прошло.
– С облегчением! Давай на брусья, ты один без зачёта остался!
    Искать дом, в котором живёт Женя, Тихон не стал. Весной он стащил с доски почёта появившуюся после очередных областных соревнований фотографию и отдельно табличку «Тихонова Евгения. ДЮСШ Центрально-городского района». На этот раз он чётко понимал безысходность своего положения и стойко переносил все тяготы неразделённой любви.
    Женя вернулась через две недели. Ещё долго основным стимулом жизни Болта оставался спорт. Он с нетерпением ждал звонка с последнего урока в школе, чтобы скорее бросить дома портфель, перекусить, приехать в спортивную школу и увидеть её. Женя же не обращала внимание на Болта. Общение между секциями не было принято. Даже тренеры ограничивались одним приветствием, во всяком случае, в зале. Она, по всей видимости, даже не знала его имени. А он не строил планов и не предпринимал никаких действий. Ему было достаточно увидеть её, чтобы день случился. На выходных он обходился краденой фоткой, которую сначала хранил в тетрадке со стихами, на тот момент ещё не своими, а потом поставил на книжную полку напротив глаз. Родители вопросов не задавали. Из деликатности или ввиду отсутствия любопытства, кто ж теперь ответит.
    Тихон Болтинов достиг определённых успехов в спорте. На выходе из раздевалки в душ висело зеркало. И с каждым годом отражение в нём становилось всё мужественнее. Бицепсы, трицепсы прорисовывались, в нужных местах на груди намечались кубики. Специализировался он на прыжках в длину и в спринтерском беге. Ездил на сборы и на соревнования. Привозил медали, грамоты и кубки. Уже и его фотография висела на доске «Наши рекордсмены». Покушений на неё не отмечалось, если не считать таковым подрисованные однажды фломастером гитлеровские усы.
    В седьмом классе Тихон потерял Женю. Она, скорее всего, закончила обучение и перешла во взрослый формат. Жадно прислушивался Болт к репортажам по радио и телевидению, читал спортивные колонки газет, но никогда больше не встречал упоминаний о своей второй безответной любви. Фотография простояла на полке ещё около года. Время шло, таких, как раньше, эмоций она уже не вызывала и была заставлена учебниками. Место Жени в душе Тихона мало-помалу освобождалось. Но природа, как известно, вакуума не терпит, и свято место пусто не бывает.
    А жизнь любит пошутить. Прощальным аккордом Тишкиной песни о безответной любви к Жене стали две мимолётные встречи. Обе произошли в одном месте при похожих обстоятельствах, но с солидным временным зазором.
    Первая – прямо перед восьмым классом. Летним августовским вечером, когда солнце сдавало дежурство уличным фонарям с едким, холодным и безжизненным светом ртутных ламп, на подходе к кинотеатру «Призыв», возле которого находился уже знакомый читателю дом с ракетой, он наткнулся на Женечку. Она была стройна и обворожительна. Её вёл под руку высокий парень в форме курсанта военного училища. Тишка тогда ещё был ростом ниже Жени. От неожиданности он поздоровался. Женя посмотрела в его сторону, улыбнулась и ответила кивком. Глаза её светились счастьем!
    Ровно на этом же месте года через три или даже четыре после армии он шёл, держа под руку Марину. Какую-то комедию с Пьером Ришаром, кажется, решили посмотреть. Перекрёстным курсом проходила, и с ними поздоровалась красиво одетая, несколько склонная к полноте женщина среднего роста – на голову ниже Тихона – с подозрительно знакомым миловидным лицом. Болт машинально ответил на приветствие, сделал ещё несколько шагов, прежде чем сообразил, что это была Женя. Но оборачиваться не стал, только остановился на секунду. Марина заметила и поинтересовалась, кто это. «В школе вместе учились», – уклонился от подробностей Тишка.


                Глава 5. ДВОРНИКИ

    Когда Тишку отец, чтобы скрасить себе дорогу и развеять сына, брал в рейс, это всегда было праздником! Случалось такое чаще всего летом, ведь рейс должен совпасть с каникулами. Поездка щедро одаривала пацана множеством впечатлений: новые пейзажи, перебегающие дорогу суслики, лоси и лисицы. Отец рассказывал много всякого интересного. Вербальная информация, полученная сыном от отца в поездках – в сложных дорожных ситуациях, в ровной беседе при ламинарном движении грузовика по скучной трассе или при возникновении поломок – не воспринималась в полной мере в силу нежного возраста, но записывалась до поры на подкорку. Пройдут годы, и выяснится, что именно поездки эти формировали Тиху как личность, расширяли его кругозор и прививали навыки, которые в школе или во дворе не получить.
    Случалось, что погода скрывала набегающую информацию за струями дождя. Крупные прозрачные капли небесной влаги и грязная аэрозоль от встречных машин превращали лобовое стекло в нудный монотонный калейдоскоп. Тогда отец становился молчаливым, внимательно вглядывался в дорожную обстановку. А Болт просто следил за дворниками и представлял их живыми существами. Забавно было наблюдать, как они гоняются друг за другом – сначала левый убегает, а правый догоняет, а потом наоборот – левый догоняет правого. И никак им не встретиться…

    Оля была всегда. С самого первого класса. А если быть точнее, то с минус первого. В том смысле, что Оля с Тишкой ещё в детсаду вместе кашу ели, в подготовительной группе. На соседних горшках восседали. До институтов ещё больше десяти лет, а они уже однокашники! И жили по соседству: он во втором подъезде, и она во втором подъезде, но в доме напротив. В той песочнице, где Тишка играл в машинки и сооружал им из трёх кирпичей гаражи, Оля лепила куличики. Позже в одной очереди с бидончиками за молоком стояли. Весь первый класс просидели за одной партой. Тишке время от времени из разных источников приходили сигналы о том, что Оля неровно дышит в его сторону. То поссорившиеся подружки на хвосте принесут, то внимательные друзья попытаются глаза ему открыть, а то и сам заметит. Да Оля и не скрывалась, ненавязчиво всячески афишировала, разве только на словах не объяснялась. Она всегда была рядом: рубашка порвалась – держи английскую булавку, закончилась паста в авторучке – у неё запасная в пенале имеется, не хватает на пистоны для игрушечного пистолета – у неё лишних десять копеек с обедов остались. Даже если не в чем карбид в луже взорвать, она всегда рядом и готова вынести из дома пустую бутылку из-под шампанского.
    Болт даже слышал, что Олю иногда дразнят Гайкой, но внимания особо не заострял. Он всегда рассматривал её как хорошего товарища, просто соседку – по двору, по песочнице, по турнику, по парте. Однако, ситуация опрокинулась.
    В конце седьмого класса Тишку, как победителя школьной олимпиады по математике, отправили на городскую. Олимпиада проходила в одной из школ на другом конце города. Одновременно проходили олимпиады по русскому и литературе, по английскому, немецкому, испанскому. Оля тоже возглавила школьный пьедестал, кажется, по русскому языку и поехала писать сочинение. Туда добирались под присмотром завуча Валентины Ивановны на городском автобусе. «Язычников» сразу забрали на второй этаж, а математиков попросили пока подождать в холле – у одного из членов «олимпийского комитета», являющегося также депутатом городского масштаба, случилось совещание по благоустройству и озеленению. Без его научно обоснованных и просчитанных на логарифмической линейке выкладок было не обойтись. Депутат вскоре пришёл и извинился за накладку. Приступили с получасовым опазданием Тиха всё решил одним из первых, сдал задание, расписался в каком-то протоколе и вышел из класса. В коридоре скрестив ноги, лицом к окну, опираясь на подоконник, стояла девчонка. «Какая хорошая фигурка!» – мелькнуло в голове Болта. Он не сразу узнал Олю.
– Ну, как? Справился? – повернулась она на скрип двери.
– Вроде да.
– Поехали домой?
– А Валентина Ивановна?
– Она нас отпустила. Под мою ответственность.
– Она думает, без тебя я дорогу домой не найду?
– Я обещала проследить за тобой, чтоб не потерялся.
– Конвой! Ну, поехали!
    Домой не хотелось. Светило солнце, цвели фруктовые деревья, щебетали синицы. Ольга предложила в зоопарк, но Тишка наотрез отказался, сказал, что он там уже много раз был и ему скучно смотреть на спящих зверей. Тогда было решено поесть мороженое в кафе «Волна». Потом Оля подала идею съездить в аэропорт, посмотреть на взлетающие самолёты. Самолёты взлетали красиво, но очень редко. Гораздо больше впечатлений было получено у билетных касс, от потасовки горячих парней из кавказских предгорий. Загорелые мужчины с волосатыми руками лет тридцати или поменьше громко общались на непонятном наречии и выразительно жестикулировали. Но некоторые слова, не попавшие в общегражданские издания орфографического словаря, были русскими. И по ним можно было определить, что маме одного из конфликтующих не досталось билета на сегодняшний рейс. Причиной тому стал гражданин, который подошёл только спросить, но при этом просунул кассирше паспорт с деньгами.
    На обратном пути вышли у Центрального Парка Культуры имени Отдыха. Покатались на цепочной карусели, на качелях-лодочках. Сняли на один час плоскодонку с тяжёлыми вёслами, скрипучими уключинами и водой под самые решётки. Вода, возможно, повышала остойчивость, но постоянно норовила намочить обувь. Уплыли в противоположный край пруда. Спрятались от солнца под иву. Ели там печенье, запивали лимонадом, вспоминали забавные случаи из своего общего прошлого, хохотали. Не заметили, как пролетело время. Чтобы уложиться в срок аренды пришлось прямо под невесть откуда взявшимся дождём быстро грести к лодочной станции. Вымокли до трусов, пока бежали к остановке. Во дворе ограничились лаконичным «пока» и разошлись по домам.
    Тиха потом часто вспоминал этот день.
    Результаты олимпиады сообщили в среду на следующей неделе. В списках победителей Болтинов и Дьяконова не значились.

    Каникулы Оля всегда проводила у бабушки. Все три месяца сполна. Где жила бабушка Болт не знал, сам не спрашивал, а если она и говорила, то пропустил мимо ушей. Наступившее после седьмого класса лето не стало исключением, и следующий раз Болт увидел Олю уже только в конце августа на школьной линейке. Тогда он вдруг заметил, как чертовски она хороша! Новая стрижка, пышная причёска, модное короткое платье школьной формы, выгодно акцентирующее загорелые ноги, налившаяся за лето грудь – всё это вместе имело мощное воздействие. Тишка не устоял. Ложась вечером в кровать, он долго не мог уснуть, вспоминал в деталях их общение за все семь лет знакомства. И особенно подробно прокручивался в голове тот майский тёплый, но местами дождливый день, когда ездили на районную олимпиаду. К середине сентября он поставил себе окончательный диагноз – это любовь! Не откладывая на потом он решил срочно наверстать упущенное, уже представлял, как они целуются в лодке под ивами...
    Но Болт безнадёжно опоздал.
    Откуда он только взялся, этот Толька! Надо же было ему вернуться, не мог он поселиться в какой-нибудь столице! Толя Свирин учился в Тишкином классе первые два года. Ничего особенного из себя не представлял – обычный пухлячок с чубчиком на стриженной под ноль голове. Талантами не выделялся, пшеном из трубочки или пульками из рогатки не стрелял. Сапогами глубину луж не измерял. Всегда прилежно выполнял домашние задания, но при этом отличником не был, двоечником – тоже. Словом, был серой мышью. Его даже ловили пару раз на ябедничестве. Потом его родители были направлены в длительную командировку за границу. Они что-то строили в Аргентине или в Бразилии. Так говорили. Толика они взяли с собой на чужбину. Это последнее, что о нём помнил Тишка.
И вот, спустя пять лет Толик возвращается. И его берут обратно в свой класс!
    Он теперь говорит по-другому. С какой-то смешной интонацией, непривычной последовательностью слов в предложении и с акцентом – нажимая на «р». Иногда он ошибочно вставляет иностранные слова, вызывая улыбку учителей и смех в классе. У Толика есть то, чего нет ни у кого – джинсовый костюм. И первое время в школу он приходит в нём.
    В последнее или предпоследнее воскресенье сентября с утра стояла отличная солнечная погода. Тихон вышел на балкон в чёрных семейных трусах, прогнал сидевшего на перилах голубя, потянулся и посмотрел во двор. У второго подъезда дома напротив на скамейке сидела Оля. Возле неё стояли две девчонки лет восьми или чуть постарше. Третья девочка сидела на скамейке рядом. О чём говорили, слышно не было, но о чём-то весёлом, поскольку все периодически смеялись.
    Болт быстро почистил зубы, оделся, надушился «Шипром», проверил мелочь в кармане и стал обуваться.
– А позавтракать, сынок?
– Не хочу, мам.
Перепрыгивая с третьей на пятую ступень, Тихон быстро выбежал во двор и не спеша пересёк его:
– Привет!
– Привет, Болтик! – Оля на одну секунду подняла взгляд.
– Анекдоты травите?
– Да... Зина вот нам рассказывает, как её попугай у кота корм ворует.
    Тишка присел рядом с Олей на скамейку и набрал воздух в лёгкие, чтобы что-то сказать. Но, во-первых, он ещё не решил, что и как говорить, а во-вторых, мешали эти мелкие обладательницы домашних животных и тропических птиц. Собираясь с мыслями, он ждал паузу. Через пару минут из соседнего подъезда вышла женщина в переднике и позвала одну из девочек, ту самую Зину. «Девочки, хотите на моего Кешу посмотреть?» – предложила Зина. И все побежали к ней домой.
– Оля! – выдавил из себя, как сухой гуталин из тюбика, Тишка.
– Что?
– Я хотел… Погода хорошая, давай в зоопарк поедем!
– В зоопарк?
– Да.
– Сейчас? – Оля положила руки на загорелые колени и провела ладонями вверх по бёдрам.
– Ну, сейчас или через час. Сегодня!
– И будем смотреть на сонных хищников и скучных травоядных?
– Ну, разбудим их. Можно купить булку и уток покормить.
– Тиша!
– Или на лодке под ивы. Дождя быть не должно.
– Болтик, ты меня слышишь?
– Да, слышу. Можем ещё…
– Тишка, пойми – не могу я под ивы, и в зоопарк не могу!
– Почему?
– Потому, что я занята!
– Чем ты занята? Ну, когда освободишься… – Болт хотел ещё сказать, что он может подождать, пусть она хлопочет, можно и на следующей неделе сходить. А ещё можно в кино на восемь вечера, но Оля, не дослушав, встала и пошла вдоль дома к улице.
– Потом поговорим, Тиша, ладно? – сказала она, обернувшись на ходу.
    Тишка смотрел на уходящую Олю и любовался ею. Вот она вышла из тени клёна и идёт вся такая солнечная чуть ли не вприпрыжку, вот пошла быстрее. Из третьего подъезда выбежали девчонки с клеткой и перекрыли Тишке обзор. Попугай мечется в клетке, бьётся крыльями об решётку, уже и перо потерял. Снова стало видно Олю. Она практически бежит, и уже почти на улице. Подняла руку, машет ладошкой. Неужели такси ловит? Куда она так торопится? И снова эти мелкие со своей клеткой! Бедный Кеша! И вдруг, Болт замечает, что Оля остановилась, рядом с ней стоит Толик в джинсах, в яркой красно-жёлтой рубашке и в шляпе из цветной соломки с широкими полями, загнутыми кверху по бокам. Они держатся за руки. А Оля зачем-то поднимается на носочки...
    Если на Вас никогда не падал с верхних этажей полиэтиленовый пакет с водой, то Вам будет сложно объяснить те чувства, которые испытал в этот момент Болт. Его просто пропустили через мясорубку и подали на съедение тиграм. Ему больно, но он ещё жив и его глаз из миски смотрит на голубое небо, которое перекрывается зубастой пастью голодного хищника.
– Куда ты бегал, Тиша? Садись завтракать.
– Не хочу, мам! – Болт не нагибаясь, скинул сандалии прошёл в свою комнату и плюхнулся на кровать лицом вниз.
    Спорт, гитара, книги, заполняли образовавшуюся пустоту в душе Болта три последних школьных года. Так получилось у них с Олей – оба искали встреч и оба избегали друг друга, но в противофазе! Как те дворники на лобовом стекле отцовского «ЗИЛа» в дождливую погоду!
    Особо мучительной для него была необходимость видеть каждый день ставшую чужой, но такую счастливую Ольгу, да ещё натыкаться на неё во дворе! Рана потихоньку затягивалась, но всякий раз, когда появлялась перед глазами Дьяконова, она снова начинала сочиться сукровицей, во рту появлялась сухость, а в сердце – горечь.
    Хитрая природа, придумавшая либидо в собственных корыстных интересах – для сохранения численности популяций, иногда ослабляла мёртвую хватку на шее Болта – иди, мол, отдышись и попасись пока. И Болт оживал – слушал Битлз, Пинк Флойд и Квинов. Под живительные рок-композиции англоязычных музыкальных коллективов он перебирал в кляссере марки, собирал модели самолётов, но чаще всего просто лежал на своей кровати и смотрел на люстру, которую летом мухи использовали как аэродром подскока.
    Встречались Болту и другие девчонки. У одной – дочери маминой коллеги, был приятный голос и музыкальный слух. Она показала Тишке несколько приёмов виртуозной игры переборами на гитаре и пристрастила к Баху, Шопену, Вивальди, а заодно к некоторым негритянским исполнителям – певцам и трубачам из Нового Орлеана – просто одолжила Болту их пластинки.
    Другая знала много стихов Рождественского, Евтушенко, Асадова, Доризо и любила народные песни. Могла цитировать «Евгения Онегина» и читала его наизусть почти всего с любого места.
    Третья разбиралась в спорте и отслеживала все турнирные таблицы футбольных клубов высшей, первой и даже второй лиги. Кроме того она знала все рекорды лёгкой атлетики по именам, датам и результатам. Спроси у неё – кто такой Карл Льюис и следующие пятнадцать минут ты будешь занят получением развёрнутой информации о его биографии, фильмографии, дискографии и прочей порнографии.
    Попадались и просто красавицы, которым, чтобы разбить парню сердце, не требовалось обладать академическими знаниями. Они были настолько красивыми, что легко могли бы затмить Олю Дьяконову. Могли, однозначно могли! Но почему-то не делали этого.


                Глава 6. ПОИСК ПРИЗВАНИЯ

    Эх, школьные годы, чудная пора! Восторг от разнообразных впечатлений, новые знания, мелкие и крупные открытия в масштабах мироздания и микромира. Разгадка принципов устройства и функционирования бытовых приборов и овладение возможностями собственного организма – «А, спорим, вот так не сможешь?» Амплитуда эмоций от пятёрки до двойки, выдранные листы дневника, вызовы родителей на педсовет. Выстекленные окна, битые коленки и фонари под глазом. Сбор металлолома и макулатуры, порванные брюки и залитая чернилами сорочка, пластилин в волосах и кнопки на стульях, томление в душе от косичек с бантиками, любовные записочки, незамысловатые интриги белыми нитками, занозы на ладонях и угри на лице... Потом выпускные экзамены, медленные танцы в обнимку на удачно опустевшей в субботу квартире одноклассницы, игра в бутылочку, поцелуи в подъезде. Первый незатейливый эротический опыт. И всё – получай аттестат, как волшебный пендель. Дальше живи, как знаешь!
    А дальше дороги расходятся. Одноклассники поступают в институты, в военные училища, призываются в армию и уезжают, одноклассницы тоже поступают, выходят замуж и переезжают. Во дворе меняется публика – дети становятся подростками, а их место на турниках и в беседках занимает новое зелёное поколение. И кто-то новый жалостно поёт под гитару трёхаккордный репертуар. Этот процесс постоянного обновления населения песочниц не слишком заметен постороннему, как не заметен глазу ход минутной стрелки, но чрезвычайно значителен и предельно ощутим для вовлечённого в него индивидуума.
    Тиха с восьмого класса стал серьёзно задумываться о своём призвании. В те времена каждый мальчишка хотел стать космонавтом, как Юрий Гагарин или Герман Титов. Но Тихон не мальчишка, он – парень, и скоропалительных, необоснованных или просто модных решений в серьёзном вопросе выбора профессии ему принимать уже несолидно.
    Крутить баранку, валяться зимой с пропитанным соляркой факелом под машиной, как отец, или слушать стетоскопом чахлые грудные клетки и выписывать арабской латынью рецепты, как мама, ему не хотелось. Вообще не влекло! Видимо сказывался тот негатив, который за ужином обсуждался родителями. Он никогда не бредил, как его лепший друг Валька Спиридонов, авиацией, не увлекался, как Витька Куликов, радиотехникой, и не мечтал стать скрипачом, как Олежка Горохов, хотя слух у него был, на гитаре играл довольно прилично, даже два года учился в музыкальной школе по классу баяна. Ну, не два, а полтора, если быть точным. Сольфеджио одолел.
    К зиме последнего, десятого класса он не имел чёткого представления о своей будущей профессии. Как вариант рассматривался исторический факультет педагогического института. А если не поступил, что маловероятно – пару месяцев разнорабочим на стройку или учеником механика на авторемонтный завод, как отец советовал, – а там и повестка подоспеет. Но всё решил случай.
    За полгода до выпускного произошло знаковое для Болта событие – на зимние каникулы приехал Сергей, сводный брат его одноклассницы Зойки Галкиной. Он был старше на шесть лет и учился на втором курсе Нижегородского, точнее, в то время ещё Горьковского, университета. До универа он закончил культпросветучилище и отслужил в армии. А ещё он пытался поступать в лётное училище, но был зарезан медкомиссией, даже до экзаменов не дошёл.
    Серёга общался на кухне с отцом, потреблял водку под домашние пельмешки ручной лепки тёти Маши, Зоиной мамы. В спальню, слабо освещённую торшером, где в тот момент двум своим одноклассницам Тиша исполнял новую песню собственного сочинения, Серёга зашёл, предварительно постучав.
– Я вам не помешал, молодые люди? Что-то у вас тут темно совсем, ничего не вижу.
– Темнота – друг молодёжи. Заходи, Серенький! – Зойка включила вторую лампу в торшере.
– А что это вы тут поёте? Можно и мне послушать?
    Он дослушал песню, спросил, чьи это стихи, и похвалил их автора. Потом Сергей попросил гитару и довольно виртуозно исполнил шлягер Битлз «Естудей». Причём не на английском, а на испанском языке! Вторая песня, также на испанском, была очень знакомой. Оказалось, что это стихи Бориса Пастернака в переводе, а мелодия всем была знакома по фильму «Ирония судьбы». Захотелось послушать ещё и пообщаться, но в наступившей паузе послышался отцовский призыв из кухни: «Сергуня! Пельмени стынут, водка греется!»
– Лечу! Закрылки на сорок пять, прошёл ближний маяк.
    Следующий раз Сергея Болт встретил на городском пляже в конце июня. Тот сдал экзамены четвёртого семестра и заехал перед стройотрядом повидаться с отцом и его второй семьёй. А Тишка пребывал в подавленном состоянии, поскольку два дня назад, на выпускном испытал очередные муки неразделённой любви. В этот раз ребятам удалось поговорить подробнее. Точнее, говорил Сергей, а Тишка слушал, открыв рот, закрывая его лишь для того, чтобы сглотнуть слюну или задать очередной вопрос. А вопросов возникало всё больше по мере того, как Серёга в подробностях описывал свою жизнь в Нижнем и учёбу в университете.
    Два вечера дома у Болтиновых они играли на гитаре и разговаривали. А на третий вечер даже обошлись без гитары, просто болтали допоздна на скамейке у подъезда, пока их не зажрали комары. Тиша узнал очень много разных новых слов, а те, которые были знакомы, приобретали в его сознании новый смысл – диалектика, морфема, этимология, топонимика, анапест, транскрипция, калька, префиксы, инфинитивы, артикли.
    Под влиянием Сергея Болт погрузился в филологию. Ему всегда нравилось слушать грамотную, аргументированную речь. Особенно, если она произносилась легко, без шпаргалок, без слов-паразитов. Порой предмет повествования уходил на второй план. В его восприятии само виртуозное произношение некоего информативного блока являлось музыкой. Если же он слышал неправильно поставленное ударение, несогласованный падеж или длинную паузу, заполняемую какой-нибудь сорной нотой типа «э-э-э-э», «вот», «понимаешь», «короче» или «как бы» у него пропадал интерес и к говорящему и к его посылу. Чему, скажите, может научить человек, если он плохо владеет языком – основным инструментом передачи информации?
    Однако, это утверждение не являлось универсальным и категоричным для Болта. Ему были знакомы люди, для которых нормы языка не были обязательны в полной мере. Они могли говорить «холодное кофе», «в кармане пальта» или «приехали автобузом», но при этом оставаться милыми, добродушными людьми, обладающими определёнными, значимыми в быту умениями и огромной житейской мудростью.
    К таким людям относилась бабушка, мамина мама. Язык не повернулся бы назвать её глупой или невежественной. Просто она родилась и была воспитана в менее грамотной среде. Зато она умела прясть, ткать, вязать, шить одежду, готовить вкуснейшую и разнообразную пищу из незамысловатого набора простых продуктов, достоверно прогнозировать погоду на завтра по еле уловимым признакам и многое другое. Баба Нюра никогда не навязывала своего мнения, однажды высказав его. Никогда не ошибалась в людях, распознавала любую червоточину с первого взгляда, но к незнакомому человеку всегда относилась с уважением. И, между прочим, знала три языка в объёме, достаточном для общения не только на рынке, но и для понимания и пересказа пословиц, поговорок, народных мудростей. Песни очень любила петь – видимо от неё это передалось внуку – и пела их на русском, украинском, польском, белорусском и татарском языках. При этом она не была заводилой в компании или вертлявой хохотушкой, но когда при застольном исполнении кто-то перевирал слова или пропускал забытый куплет, она всегда спасала положение.
    Болт не любил болтать. Да, именно так! Травить анекдоты, мыть чьи-то косточки, строить прожекты и высказывать предположения он не был мастером. Зато любил слушать умных людей и мог разговориться сам, но в том и только том случае, если был уверен, что собеседник понимает его и ему это интересно.
    А где можно найти умных людей? Правильно – в библиотеках, на книжных полках! С ними, правда, особо не поговоришь, но от них можно много чего узнать полезного и интересного.
    Книга – это своего рода наркотик. Если попадается забористое чтиво, то забываешь о сне и еде, кайфуешь во время обеда и в транспорте, можешь свою остановку проехать и на кольце тебя, как уснувшего пьяницу, вернут в реальный мир. Болту нравились литературные произведения всемирно признанных классиков и современников. Нравились стихи. Многие он знал наизусть у Пушкина, Есенина, Асадова, Гамзатова, Высоцкого. И сам пробовал писать. А то, что писал, пробовал на людях – исполнял под гитару. Первым подопытным обычно была мама. Если нравилось ей, можно было показывать сверстникам.

    Не успел ещё Сергей доехать до места дислокации своего строительного отряда где-то в Сибири, как наш герой уже принял решение, объявил его несколько ошарашенным родителям, получил их благословение, купил билет на поезд и даже собрал чемодан.
    До начала вступительных экзаменов оставалось три с половиной недели. Билет, медицинская справка по форме двести восемьдесят шесть и паспорт лежали в серванте в хрустальной вазе. Болт каждый день ходил на пляж – купался, загорал, прыгал с тарзанки. Чтобы не потерять форму, да и просто в удовольствие, налегал на вёсла лодок-плоскодонок, арендованных на лодочной станции. А вечерами, точнее ночами, предварительно выспавшись после водно-солнечных процедур, он читал книги, купленные по списку Сергея и оставленный им конспект по латыни...

    Языки, как средство межнационального общения, как способ выражения мысли и систематизирования информации, как инструмент художественного описания нюансов в любой области знания должны были стать делом всей жизни Тихона Болтинова. Заинтересовавшись одним аспектом, он открывал для себя другой, третий. Эта лавина поглотила все его помыслы и почти всё свободное ото сна время. Да и во снах к нему приходили Ньютоны, Шекспиры и Байроны, с которыми Болт лихо беседовал и даже спорил на их родном языке. На акцент никто из них не жаловался. Хотя, постойте, возможно всё же это они переходили на русский. Ну, не важно!


Продолжение находится здесь:
http://proza.ru/2020/08/27/227