Кордон на Озере
Раскаленный пыльный асфальт с тихим шуршанием исчезал под колесами братовского «Урала». «Урал» был большим, а я маленьким, и поэтому ездил на нем, скрючившись под рамкой. Пашка на своем «Салюте» давным-давно отстал, но я не останавливался и все продолжал раскручивать педали. Вот сейчас начнется длинный, километра два в длину спуск от центра города к Хлебокомбинату, и можно будет, наконец, перебраться на жесткое седло и сполна насладиться ощущением полной свободы. Мимо меня на бешеной скорости проносились фонарные столбы, дома и люди, редкие машины и автобусы. Пару раз за мной начинали погоню бешено лающие собаки, но быстро отставали. Какой-то дед угрожающе поднял трость и прокричал что-то грозное, но я-то видел улыбку под седыми усами. И вот он, долгожданный спуск. Велосипед помчался еще быстрее, я перебрался в жесткое седло и отдался ощущению полета. Рубаха неистово трепалась где-то за спиной, встречный поток воздуха воровал дыхание… Или это от счастья? Я был хозяином мира! Первый день летних каникул, впереди целых три месяца приключений!
Я опомнился, когда впереди замаячил поворот и переезд, через который медленно переползал пыхтящий синим ароматным дымком «ЛИАЗ». Пора тормозить! Перескочив под рамку, я принялся стопорить педали, но они вдруг провернулись, и я с замиранием сердца услышал знакомый лязг. Цепь слетела со звездочек. Беленая кирпичная будка обходчика приближалась неумолимо, слева от нее густые кусты, еще левее – уходящий в гору крутой поворот, справа – переезд с застрявшим автобусом. Куда? Что делать? Я решил уходить в этот поворот, который вел налево и наверх, но оттуда как назло появился огромный «УРАЛ» с будкой-вахтовкой. А-ааааа! На полном ходу я влепился в невысокий бордюр и кубарем полетел в кусты, по пути пребольно ударившись обо что-то твердое. Когда небо и земля заняли положенные им места, я понял, что лежу на спине в какой-то вонючей жиже. Голова кружилась и болели спина и правый бок, но больше вроде бы никаких потерь. Я попытался сесть, руки оскользнулись в жиже, и я с громким плюхом завалился на спину. Посмотрел на свои руки и едва не взвыл от отчаяния. Отработка! Сюда кто-то бессовестный сливал отработанное машинное масло, в которое я и угодил. Мама меня убьет… Велосипед! Эта мысль обожгла меня крутым кипятком, и я буквально вылетел из ямы.
Велосипед лежал на боку, примяв высокую полынь. Переднее колесо заполучило шикарную «восьмерку», катафоты разлетелись в разные стороны.
- Эй, малец, ты живой?
Это обходчик шел ко мне от будки.
- Живой – буркнул я.
- Да, брат, это ты удачно влетел. Как отмываться-то будешь?
Я потерянно пожал плечами. И тогда обходчик подсказал спасительную мысль:
- Только в шахтовой мойке отмоешься. Оставляй велик свой у меня и шуруй на шахту. Попросишь вахтерш, застирают одежку твою, а ты в пока в мойке будешь отмываться. Сначала порошком стиральным, потом хозяйственным мылом, должно помочь.
Я кивнул и поковылял в сторону шахты, благо идти было недалеко…
Дома я получил заслуженный нагоняй, брат вообще перестал со мной разговаривать. Перед сном я горевал в обнимку с котом, когда в комнату зашел отец. Присев на край моей кровати, он спросил:
- Ну что, сын, как твой бок?
Бок, к слову, я ободрал до подмышки, и болел он нещадно. Мама щедро намазала его зеленкой, но меньше болеть он не стал.
- Нормально.
- Мы с ребятами на Алтай едем через три дня… Будем две недели идти вокруг Телецкого озера.
Ребятами батя называл своих школьных друзей. Они регулярно собирались вместе то на рыбалку, то на охоту, то просто попеть песни и пожарить мясо.
- Везет – вздохнул я.
- Я хотел взять тебе с собой, но с твоим боком и спиной… Мы будем идти по горам, с рюкзаками. В общем, в этот раз тебе с нами никак.
Я вздохнул еще раз, и отец продолжил:
- Но не все так плохо. По берегам Телецкого озера разбросаны кордоны, там живут егеря, они следят за порядком на территории Алтайского заповедника. Мы идем в горы как раз с одного из таких кордонов. Я договорился с егерем, он разрешил тебе у него пожить, пока мы будем в горах. Поедешь?
Мои глаза вспыхнули надеждой, я энергично закивал головой.
- Конечно! А что я там буду делать?
- Помогать егерю. Его, кстати, зовут Сергей Михайлович. Суровый дядька, но хороший, душевный.
- А что егерь делает?
- Следит за тем, чтобы нарушители и браконьеры не бедокурили, за жизнью зверей наблюдает, за погодой следит, зверей подкармливает зимой… Много дел у егеря.
- А я, получается, с ним буду в тайгу ходить?
- Наверняка.
- А как там?
- В тайге? Там очень красиво. Но нужно быть внимательным, смотреть под ноги и по сторонам.
- А почему?
- Потому что ты там ничего не знаешь, это дикая природа со своими законами. Главное не навредить себе и тайге. Спи, завтра поговорим.
- Пап, а что за законы такие? – я предпринял попытку услышать еще хоть что-нибудь интересное.
- Все завтра, сын. Спи.
Отец вышел, выключив свет и плотно прикрыв за собой дверь, а я мечтательно уставился в открытое окно. Цветущая рябина легонько скреблась о натянутую от комаров сетку, одуряющий запах сирени смешивался с легким рябиновым ароматом и наполнял спальню. В просветы между ветвями ко мне заглядывали крупные сочные звезды. Каким-то удивительным образом пробравшиеся в спальню комары звенели где-то под потолком, сбивая меня с мечтательного настроя. А помечтать мне было о чем! Я словно наяву представлял себе егеря Сергея Михайловича, могучего, седобородого и обязательно с трубкой в зубах. Перед моим мысленным взором рисовались картины встречи с медведем, где я бесстрашно выходил вперед и прогонял его. А как иначе? Ведь я человек, а человека все звери боятся. А еще…
Утро разбудило меня прохладой и громовыми раскатами. Налетела стремительная громкая июньская гроза, расцветила небо яркими вспышками, умыла город ливнем. Я поежился, не желая выбираться из-под одеяла, но вспомнил вчерашний разговор и пулей выскочил из постели. Наскоро умылся, морщась от боли при каждом неловком движении, и отправился на кухню. Отец наверняка курит перед печкой и параллельно что-нибудь мастерит. Он никогда не сидит без дела, все время чем-то занят.
- Привет, сын – как я и думал, отец вертел в руках обрезок черенка от тяпки.
- Привет. А что это ты делаешь?
- А вот гляди – отец взял в руки лежавшую на столе беличью шкурку и принялся натягивать ее на деревяшку. – Это будет мышь, на тайменя. Сейчас еще хвост ей приладим и пару тройников покрепче…
Говоря все это, отец ловко вкрутил в деревяшку три проволочки с петлями на концах. Затем протянул мышь мне:
- Зашей аккуратно. Так, чтобы шкурка в обтяг была.
Пока я с сопением зашивал шкурку, отец занялся завтраком, попутно рассказывая:
- Привязываешь такого мыша к леске покрепче и бросаешь в реку, а затем начинаешь выбирать леску. Мышь плывет поверху, а таймень из ямы на нее глядит и думает – съесть ее или не стоит? И вот на выходе из ямы он вдруг догоняет мыша, бьет хвостом, а потом быстро глотает. И тут уже не зевай, подсекай. Ну и готовься к серьезной драке, таймень – могучая рыба, не каждому дается.
Я, открыв рот, слушал отца. Вот это да!
- Пап, а таймени большие?
- Бывают очень большие, с меня ростом. Такой таймень взрослую утку запросто съедает, не то что мыша.
- А как же его такого здоровенного вытащить?
- Для этого надо быть сильным, иначе в воду сдернет.
- А в Телецком они водятся?
- Водятся, а как же. В Телецком озере много чего водится, есть даже сиг, которого больше нигде нет.
- Сиг? А кто это?
- Это такая рыбка навроде селедки, очень-очень вкусная. Но его еще ухитриться поймать нужно. Хариус есть, щука, налим, окунь… Да вся рыба там водится, умей только поймать.
- А ты умеешь?
- Умею.
- А меня научишь?
- Так ты ж тоже умеешь.
- Ну это я нашу рыбу ловить умею, а Телецкую не умею.
- Научу, раз такое дело – отец выставил на стол сковородку с аппетитно шкворчащей яичницей с колбасой. – Давай завтракать…
После завтрака, когда я мыл посуду, отец сказал:
- Давай домывай, и в магазин поедем, надо тебе одежки купить для кордона.
- А у меня вроде есть одежка.
- Во-первых, этого мало, во-вторых, не спорь.
Домой мы вернулись с двумя большими свертками разнообразной одежки и обуви. Теперь я чувствовал себя настоящим первооткрывателем. Одни штаны из брезента с накладными карманами чего стоили! И штормовка, и сапоги, и даже шляпа с полями! Вот бы пацанам показать. Но отец запретил.
- Нечего форсить.
Ну нечего так нечего. Во дворе я стал героем дня. Пацаны завистливо разглядывали мой ободранный бок и по пятому разу слушали, как я улетел в кусты и потом отмывался в шахтовой мойке. Но мой рассказ о далеком кордоне на неведом никому Телецком озере потряс их до глубины души.
- Когда едешь-то? – это главный задира во дворе Костя Пуп. Кличку свою он получил за то, что всегда лез вперед других и яростно отстаивал свое мнение, даже если был не прав.
- Послезавтра – довольно осклабился я.
- На целых две недели? – недоверчиво спросил мой закадычный дружок Пашка.
- Может, и больше, если егерь не против будет.
При упоминании егеря все закивали со значительным видом. Слово-то какое – егерь. Так и веет от него чем-то загадочным.
- И чего ты там две недели будешь делать?
- Как это чего, егерю помогать. Нарушителей не пускать, зверей кормить. А еще тайменя буду ловить. Мы с батей сегодня даже мыша сделали специального!
- Какого мыша, что ты брешешь? – в голос загомонили пацаны.
- Не верите? Сейчас вынесу – я опрометью бросился домой. Отца, к моей вящей радости дома не было, и я беспрепятственно схватил вожделенную мышку и понес показывать. Пацаны долго крутили ее так и эдак и опасливо пробовали остроту тройников. Наконец Серега Колчак, слывший самым опытным рыбаком, веско изрек:
- Добрая снасть. Должен таймень взяться. Ну или хотя бы щука…
Последующие два дня были самыми долгими в моей жизни. Я так рвался на загадочный кордон, что если бы не восьмерка на колесе, уже уехал бы на велосипеде. И вот наступило долгожданное утро! Я долго не мог уснуть, боялся проспать ранний подъем. А когда уснул, то и во сне продолжал бояться и просыпался каждые полчаса. Под утро, когда крепкий сон наконец одолел меня, в комнату тихо зашел отец:
- Сына, вставай, ехать пора. Я ошалело вскочил, завертел спросонья головой.
- Десять минут тебе даю. Умывайся, пей чай и спускайся к машине. Я выглянул в окно – там стоял «РАФик» дяди Саши, и возле него курили все трое отцовских друзей. Дядь Саша, дядь Сережа и дядь Вова. Я метнулся в ванную, затем на кухню, не жуя проглотил бутерброды и кинулся одеваться. Мама чмокнула отца, потом меня, спросила:
- Ничего не забыли?
Я принялся судорожно вспоминать, не оставил ли чего важного? Большую лупу и перочинный нож я еще с вечера распихал по карманам, остальное было в сумках и рюкзаке, которые отец уже унес в машину.
Я отрицательно помотал головой, чмокнул маму в щеку и побежал вниз, прыгая через три ступени.
- О, вольный поселенец! – дружно поприветствовали меня отцовы друзья. – Готов к труду и обороне?
-Всегда готов! – бодро отрапортовал я.
- Ну поехали, раз готов.
Я забрался в салон и устроился у окошка, приготовившись к Приключению…
Не знаю, успели ли мы выехать из города, когда я заснул. Но проснулся я, когда мы подъезжали к Бийску.
- Да, брат, силен ты спать – это дядь Вова, невысокий и сухопарый, заядлый охотник и неутомимый рассказчик. – Так все самое интересное и проспишь. Вот, помнится, был у нас на участке Витя Храп…
Я потер глаза, потянулся и выглянул в окошко на проносящиеся мимо поля. На дворе был почти полдень. И правда, неплохо я поспал. Когда мы выезжали, едва ли было пять утра. Я нащупал в поклаже пузатую алюминиевую флягу с крышкой на цепочке, отпил немного теплой воды и наконец проснулся.
- А долго нам еще ехать?
- Ну ты, брат, даешь. Конечно же долго, считай только от дома отъехали. К ночи должны добраться до берега. Там разобьем палатку и заночуем, а утром за нами на лодке придет егерь.
Я присвистнул. Далеко, оказывается, до Телецкого. И это очень меня волновало. Ведь чем дальше от дома, тем ярче приключения!
«РАФик» натужно гудел мотором и шелестел покрышками по асфальту, отец перебрался с переднего сиденья в салон, и они с мужиками взялись играть в «дурака», изредка покуривая в окно. Я же, воспользовавшись моментом, уселся на место отца рядом с дядей Сашей и с восторгом уставился вперед. А посмотреть уже было на что – по обеим сторонам дороги появились высокие холмы, покрытые буйным разноцветьем. Или это уже были маленькие горы? Я очень хотел, чтобы это оказались именно горы!
- Пап, а мы уже на Алтае?
- Конечно, давно уже.
- А это вокруг уже горы? – я затаил дыхание.
- Какие же это горы, так, холмушки. Но скоро уже начнутся горы…
В открытые окна врывался головокружительный аромат цветущих лугов, я дышал и не мог надышаться!
- Пап, а возле нас где-нибудь есть такой вкусный воздух?
- Нет, такого нет точно. Такой воздух только здесь.
- А почему?
- Потому что это Алтай, сынок. Уникальное место, уникальные люди, уникальная природа.
Через время в нашем “РАФике» установилась тишина. Мужики в салоне уснули, разморенные полуденной жарой и монотонной дорогой, и остались бодрствовать только дядь Саша да я. Дядя Саша был лысым и каким-то круглым. При первом же взгляде становилось понятно, что он наделен недюжинной силой. Большая лобастая голова, крепкая короткая шея, переходящая в могучие валуны плеч, мощные узловатые руки и грудная клетка шириной с дверь от «РАФика». Несмотря на внушительную внешность, дядь Рома был весельчаком и балагуром. Широкая белозубая улыбка и дерзкие насмешливые глаза непонятного цвета, по словам мамы, делали дядь Сашу любимцем женщин и собак. При чем здесь собаки, я так и не понял, но не спрашивать же?
- Дядь Саш, а тебя собаки любят?
- Собаки? – удивленно протянул он. – Собаки любят. И кошки еще. А что?
- Да просто. Я вот не знаю, любят меня собаки или нет. А на кордоне ведь пес, наверное, есть. Большой такой, зубатый…
- Боишься? – весело спросил дядь Саша.
- Вроде нет. А что, если не любят меня собаки?
- Ну, Димка, насильно мил не будешь – он хохотнул. – Но говорят еще «стерпится – слюбится», будешь терпеть. Он будет тебя кусать, а ты его любить – веселился дядь Саша. – И всем хорошо. У тебя с ним любовь, а у него с тобой веселье.
Я надулся и отвернулся в окно, но дядь Саша не унимался:
- А ты ему сразу косточку сахарную подсунь, он подумает, что ты хороший парень, и решит с тобой дружить. Главное, истинную свою сущность ему не раскрывай до поры, а то никакой дружбы у вас не выйдет.
- Какую сущность? – насупился я.
- Коварную. Ты ведь не просто так с ним подружиться хочешь, а? Думаешь поди, как он вместо тебя медведя прогонять будет? А места там медвежистые. Вот волков мало, а медведей хоть пруд пруди. Хотя и волки есть, есть. Здоровые такие, втроем корову съедают. А медведи там наглые-наглые, приходят в сад яблоки есть. И ведь не прогонишь, пока все не съедят. Иногда и в дом могут зайти, по кухне пошарить. Тут главное делать вид, что тебя дома нет. Лучше всего в подпол сховаться, но у егеря подпола нет – дом на берегу стоит, на камнях.
- А куда прятаться тогда? – я уже в лицах представил себе, как медведь на кухне за столом ест из миски мои пельмени.
- А хотя бы в шкаф. Медведю ведь в шкафу делать нечего, платья там разные и пиджаки он не носит.
- А если все равно полезет в шкаф, что делать?
- «Караул!» кричи, шибко медведи караула боятся.
И тут раздался отцовский голос:
- Ох и баламут ты, Сашка. Ну когда это медведи караула боялись? Надо кричать «Пал-лундра!» и стрелять из всех стволов.
С каждым их словом мое желание ехать на кордон все больше и больше сходило на нет. Окончательную точку поставил дядь Вова. Он сладко потянулся, растер лицо руками и заговорил:
- Где-то через полчасика надо бы остановиться, размяться, пообедать плотно. Только Ром, выбирай стоянку подальше от тайги. Если Михал Потапыч из тайги по наши души выскочит, нам надо успеть в машину забраться, завестись и разогнаться – это он уже мне. – Медведь развивает скорость до 60 км/ч! Так что от него еще надо суметь убежать. Пешком ни за что не убежишь.
- Пап – немного подумав, взвесив все «за» и «против», спросил я – а может я лучше с вами в тайгу? У меня уже и бок со спиной не болят.
Мужики переглянулись и расхохотались в голос. Отсмеявшись, дядь Вова сказал:
- Нет, Димка, в тайгу тебе с нами никак нельзя. Потому как ты медленнее нас бегаешь.
- И что? – не понял я.
- Ну, когда мы все вместе от медведя побежим, он тебя первого и догонит. Хотя, может наоборот, лучше взять тебя с собой? – дядь Вова задумчиво потер подбородок, и они снова рассмеялись в голос…
Место для обеда дядь Саша выбрал максимально опасное с моей точки зрения. С одной стороны широкая река с расходящимися по ее поверхности тут и там кругами, бурунами и перекатами в разных местах. С другой стороны – отвесные, покрытые лесом скалы, у подножия которых среди стоящих тут и там могучих елей и сосен лежат булыжники размером с наш «РАФик». Мы высыпали из автобуса, взрослые тут же принялись за обустройство бивака. На шелковистой траве расстелили покрывало, на которое принялись выставлять судки и тарелки. Отец быстро развел костерок чуть в стороне, набрал воды прямо в реке и подвесил котелок над огнем.
- Сейчас быстро супчик сварим, почисти пару картофелин пока.
Сказано – сделано. Я взял пару картофелин, нож и пошел к воде. Опустил руки в кристальную воду и тут же выдернул их обратно. Вода холоднющая! Но ничего, справился все же с чисткой картофеля и понес их к костру. Уселся у края покрывала, изредка поглядывая по сторонам. Мне все казалось, что вот сейчас из-за вон того огромного валуна выскочит такой же огромный медведь и помчится в нашу сторону. Отец тем временем порезал картошку и бросил ее в закипевшую воду. Туда же отправился суп из пары пакетиков, мой любимый, с лапшинками в форме звездочек. Над поляной тут же поплыл вкусный запах, и я невольно сглотнул слюну. Дядь Вова достал из своего рюкзака кусок колбасы и принялся ее нарезать, приговаривая:
- Ты, Димка, по сторонам-то поглядывай. Чуешь, какой запах вкусный пошел? Вот сейчас он до тайги донесется, и пиши пропало.
- Вовка, не пугай парня – дядь Сережа подмигнул мне. – Пока запах дойдет, пока медведь проснется, мы уже все съедим и уедем.
Дядь Сережа был неразговорчивым, но, как говорит отец, надежным, как автомат Калашникова. Высокий, плечистый, с соломенными волосами и ярко-синими глазами он всегда напоминал мне какого-то русского богатыря.
- Так лето же, медведи разве спят? – я удивленно уставился на дядь Сережу.
- А как же! Вот нашел он какого-нибудь неаккуратного туриста, пообедал плотно и сразу в теньке укладывается подремать. Чтоб жирок завязался – включился в разговор дядь Вова.
Пока мы разговаривали, суп доварился, и отец, подхватив котелок, направился к импровизированному биваку. Вкусный запах от супа меня уже не радовал, но есть хотелось просто зверски. Дядь Сережа быстро разлил суп по глубоким алюминиевым тарелкам, и мы принялись за еду. Елось на природе так, словно никогда до этого я и не ел вовсе. Душистый супчик, колбаса, хлеб и зелень – казалось бы, что может быть проще, а вот поди ж ты, ем и за уши не оттянешь. Солнце понемногу скатывалось к горизонту, жара спала и появились комары.
- Пап, а что это за река? – я пил чай с печеньками, супчик уже уютно разместился в желудке, и настроение мое было благостным.
- Это Бия, сынок. одна из главных Алтайских рек.
- А какая самая главная?
- Катунь.
- А она далеко отсюда?
- Да не так чтобы очень. Ниже они сливаются, и получается Обь.
- Ух ты! А откуда начинается Бия?
- Из Телецкого озера – дядь Саша повел плечами и сделал глоток чая. Он, как и мой отец, обладал удивительной способностью пить почти кипящий чай и при этом даже не морщиться.
- А Катунь откуда начинается? – мне было очень интересно, хотя в школе географию я терпеть не мог.
- А Катунь, брат, начинается на склоне самой высокой горы в Сибири. И гора эта называется Белуха. Высота у нее целых 4506 метров, представляешь? Там белоснежные пики своими вершинами задевают небо, и в ледяном безмолвии над ними кружат огромные грифы – нараспев произнес он. – Это из старинной алтайской легенды о Кадын Бажи.
- Кадын Бажи?
- Да, так алтайцы называют Белуху. Голова Катуни означает. Еще они называют ее Уч Сумер, Главная трехглавая вершина, хотя вершин у Белухи две.
- Эй, географы, ехать пора – это отец. – Давайте собирайте все, я пока посуду помою…
Мы ехали и ехали вдоль Бии, иногда заезжая в лес или преодолевая небольшие ручейки, стекавшие с ближних к дороге гор. За каждым поворотом дороги открывались пейзажи один красивее другого. Пушистые крутобокие горы вырастали прямо из бирюзовой воды, синее-синее небо с редкими барашками белоснежных облаков безмятежно смотрело на нас сверху, предзакатные солнечные лучи насквозь пронизывали сосняк на том берегу и мягкими лапами гладили воду, деревья, прибрежные валуны и наши лица. Все молчали, глядя на эту невероятную красоту и пытаясь впитать ее каждой клеточкой.
- Вот за этим, сын, мы сюда и ездим. Есть много разных гор в мире, но такой красоты нет больше нигде.
- Пап, а мама здесь бывала?
- Мы с твоей мамой и познакомились как раз здесь, в походе. Она ногу потянула, и я ей помог. Ну, она сама тебе расскажет…
Стемнело как-то сразу, словно кто-то повернул выключатель. Исчезли прекрасные пейзажи, и теперь свет фар выхватывал из чернильной темноты то придорожные кусты, то покрытые мхом валуны. Ехать все уже откровенно устали и возились на сиденьях, пытаясь устроиться поудобнее. Один дядь Саша рулил, словно и не было за спиной шестнадцати часов пути, даже песенку какую-то напевал.
- Пап, скоро уже?
- Скоро, сын. Еще минут сорок, и будем на месте.
Через сорок минут за окном мелькнул указатель «Артыбаш», и еще через пару минут «РАФик» захрустел колесами по гальке.
- Прибыли! – гаркнул дядь Саша и первым полез из машины.
На улице оказалось холодно. Заметив, как я ежусь, отец вытащид из поклажи штормовку:
- Это горы, сынок, здесь по ночам обычно прохладно. Тем более мы рядом с огромным озером, у воды всегда зябко.
Пока взрослые ставили палатку, я застыл на берегу у самой воды, вглядываясь в залитое лунным светом Озеро и вслушиваясь в его мерное могучее дыхание в абсолютной тишине.
Яркий лунный свет серебрил легкие волны и освещал крыши домов в деревне. Если бы мне кто-нибудь казал, что при лунном свете можно даже читать, я бы никогда не поверил. У нас я никогда не видел такой большой и яркой луны. Бездонное небо было усыпано мириадами ярких крупных сочных звезд. Невероятный Млечный путь огромной спиралью протянулся прямо над головой, и я заворожено смотрел на него, задрав голову. Никогда прежде я не видел его таким.
Передо мной был совершенно другой мир. Непонятный, загадочный и очень красивый. И уже утром я останусь с ним один на один. А пока пора идти спать. Самая первая ночь в палатке – это ведь тоже приключение, и нужно постараться ее получше запомнить. Что-то ведь нужно будет пацанам рассказывать…
Утро началось с того, что я зверски замерз. Отец хотел уложить меня в машине, но я отказался. Как можно спать в машине, когда рядом стоит расчудесная брезентовая палатка, пропахшая костром? И вот сейчас лежа в палатке и изо всех сил кутаясь в ватный спальник, я отчаянно жалел о своей тяге к походной романтике. Стуча зубами и отчаянно путаясь в штанинах и рукавах, я кое-как оделся и выбрался наружу. И тут же забыл обо всем на свете. Передо мной раскинулось Озеро. Огромная зеркальная гладь в окружении самых настоящих гор потрясла меня. Над водой плотной белой кисеей растянулся туманище. Он словно ножом разрезал горы пополам и прятал очертания дальних берегов. Я наивно полагал, что с северного берега великого Телецкого озера можно увидеть южный. Я не знал тогда, что у Озера морской масштаб и характер Северного моря. Серые предрассветные сумерки заставляли меня мерзнуть еще сильнее, и я подумал, что неплохо бы развести костер. Я пошатался по берегу в поисках хоть каких-нибудь дров, но тщетно. Ничего, кроме гальки. Чтобы согреться, начал прыгать, и в какой-то момент вдруг вспомнил, что в машине видел две вязанки дров. Отлично! Стараясь не шуметь, я открыл заднюю дверь «РАФика» и сразу же увидел то, что искал. Дрова лежали под нашими пожитками у самого края. Я попробовал вытащить хотя бы одно полено, но оно упорно не желало поддаваться. Тогда я взялся за всю вязанку и спустя пару минут сопения дрова лежали на берегу. Теперь надо как-то их разжечь. Спички я взял с переднего сиденья, стараясь не потревожить спавшего в салоне дядь Сашу. Я никогда в жизни сам не разжигал костра, но смутные представления все-таки имел. Выбрав местечко посуше, я сложил поленья домиком. Вовремя вспомнив, что для розжига нужна бумага, я нашел в машине скомканные газеты, в которые была завернута колбаса, подсунул одну из них под поленья и чиркнул спичкой. Газета занялась сразу, и я обрадовано приготовился греться, но… Газета сгорела, а дрова даже не подумали разгораться. Я попробовал еще раз. Бесполезно. И что делать? Подумав пару минут, я вытащил из кармана свой перочинный нож. Как им отколоть от полена щепки? Все просто! Я поставил полено на гальку, приставил сверху нож и легонько ударил по нему камнем. Потом еще раз и еще. Скоро передо мной высилась горка щепы. Я наломал ее пополам, чтобы получилось побольше, положил газету, сверху соорудил шалашик из щепы, и только потом сверху уложил поленья. Теперь точно должно получиться. Огонек со спички перепрыгнул на газету, от нее занялась щепа, над водой поплыл синеватый вкусный дымок. Я упал на колени и принялся аккуратно раздувать пламя, и совсем скоро на берегу запылал самый настоящий костер! Я чуть было не завопил от радости, но вовремя вспомнил, что все еще спят. Но бросив взгляд на палатку, я увидел довольного отца. Он все это время наблюдал за моими мучениями и даже не подумал помочь! Я набрал в легкие побольше воздуха, чтобы возмутиться, но он широко улыбнулся, показал мне большой палец и сказал:
- Котелок возле колеса. Давай чай варить?
И все мое недовольство улетучилось от отцовской похвалы. Я сбегал за котелком и пошел к воде. Озеро оказалось очень теплым! Услышав за спиной хруст шагов по гальке. Я не стал оборачиваться. Шаги отца я узнаю из всех других.
- Умывайся скорее, скоро вода станет ледяной.
- Как это?
- Это озеро – волшебное, оно живое. И от его настроения зависит все вокруг, в том числе температура воды.
- Пап, ну так же не бывает. Какое волшебное озеро? Волшебство только в сказках ведь.
Отец не стал спорить, быстро умылся, набрал в котелок воды и пошел к костру.
Когда я умылся, из-за ближайшей горы вдруг показалось солнце. Вокруг сразу посветлело и туман начал исчезать прямо на глазах. И вот тут-то меня проняло по-настоящему. Озеро показалось мне во всей своей красе. Огромное! Целое море, а не озеро! Поднялся легкий ветерок, по воде побежали легкие волны, бросая солнечные зайчики на борта стоящих неподалеку лодок и целых теплоходов. Далеко от берега в нескольких местах покачивалась на воде большая деревянная лодка, в которой сидел дедушка с окладистой седой бородищей.
- Пап, а чего он там делает? Рыбачит, да?
- Да, сига ловит, самое время сейчас.
Покрытые тайгой пушистые зеленые горы уходили вдаль насколько хватало глаз, Озеро мерно дышало, отражая в себе и горы, и ярко-синее небо, и слепящее солнце. В вышине бесшумно кружил коршун, широко раскинув крылья и иногда испуская свой печальный клич. В деревне лаяли собаки, мычали коровы и блеяли овцы, где-то звонко тюкал по железу молоток.
- Пап, оно и правда волшебное!
- А ты сходи, потрогай воду – хитро улыбнулся папа.
Мне стало очень интересно, я подошел к воде и опустил в нее руки. Холоднющая!
- Пап, а почему так? Вчера оно тоже было холодным, а утром теплым-теплым. Почему, а?
- Волшебство, сын, обыкновенное волшебство.
Чай получился гораздо вкуснее обычного. То ли вода в Телецком особенная, то ли на своем костре всегда вкуснее, только я выпил аж две кружки. Отец с друзьями поглядывали на меня и с улыбками о чем-то переговаривались, а я наслаждался чаем и видом на Озеро.
Первым лодку заметил отец.
- О, Михалыч идет.
Я завертел головой, пытаясь увидеть, откуда идет Михалыч, но никого вокруг не было.
- Да вон, на Озеро смотри, видишь, лодка идет под мотором?
Я посмотрел в ту сторону, куда указывал отец, и увидел маленькую точку, медленно двигающуюся в нашу сторону.
- А почему идет? Он ведь плывет.
- Плавают рыбы и птицы, а люди по воде на лодках ходят – назидательно сказал дядь Саша.
Я так и не понял, почему люди не плавают, а ходят, но допытываться не стал. Мужики начали собираться, и я бросился помогать. Первым делом все наши пожитки выгрузили из машины, и дядь Саша погнал «РАФик» в деревню, к какому-то знакомому. Мы прибрались за собой на берегу, оставив только котелок с чаем.
- Михалыч два часа с ветерком по Озеру идет, чаек как нельзя кстати придется – пояснил отец, когда я собрался было его убрать.
Через полчаса со стороны деревни показался всадник. Приглядевшись, я с удивлением узнал дядь Сашу. Он гордо восседал в седле, всем своим видом изображая как минимум командира кавалерии, не хватало только сабли и лихо закрученных усов. Добравшись до нас, дядь Саша довольно неуклюже сполз с лошади, забросил повод ей на шею и повернулся к нам:
- Видали? Это вам не на «РАФике» кататься, тут подход иметь надо.
И в этот самый момент лошадь шагнула вперед и принялась жевать капюшон дядь Сашиной штормовки. Дядь Саша с воплем сиганул вперед, но лошадь держала крепко, и он просто завалился на спину.
- Подход, говоришь? Это да, подход нужен – глубокомысленно пробормотал дядь Вова. Дядь Саша тем временем пытался отвоевать штормовку у меланхоличной коняги, но у него мало что получалось. С воды донесся приближающийся звук лодочного мотора – Сергей Михайлович был совсем рядом. Дядь Саша наконец справился со своевольной лошадью и сейчас со страдальческим выражением на лице рассматривал многострадальный капюшон.
- Вот же зараза, а! Чего ей в этом капюшоне? – вопрошал он то ли себя, то ли лошадь.
- Она искала признаки особого подхода – отец направился к кромке воды, встречать егеря.
Длинная металлическая лодка с хрустом и плеском заехала носом на гальку, егерь заглушил мотор и выбрался из лодки.
- Доброе утро, Михалыч! – отец радостно улыбнулся и протянул руку для приветствия.
- Доброе – добродушно пробасил Михалыч и тиснул батину ладонь.
Был Михалыч невысок ростом, с добродушным круглым лицом и веселыми карими глазами, окладистая аккуратная седая борода лежала на широкой моряцкой груди, короткий ежик седых волос топорщился вихрами. Со мной Михалыч поздоровался как и с остальными – за руку. Ладонь у него оказалась широченной и жесткой, как доска.
Углядев курившийся тонким дымком костер с висящим над ним котелком, егерь одобрительно хмыкнул в бороду и присел к огню. Отец взял одну из стоявших тут же кружек и налил сначала егерю, потом всем остальным. Михалыч принял протянутую екружку, принюхался, сделал небольшой глоток и блаженно прищурился.
- Добрый чай...
- Как нынче зимовал? – отец заговорил первым. Зачем он спрашивает его про зиму, лето ведь на дворе?
- Тяжко зимовал. Снега в этот год гораздо легло, все горы облазил с сеном да солью. Марала кормить надо, козу надо, им в такой снег и с места не стронуться. А по весне уже марал с маралухой в полынью попали, а я один. Ох и намучался, пока вытаскивал. Но вытащил, не утопли. Теперь вот со дня на день коренная вода с гор пойдет. Высокая вода будет. Чулышман уже надулся, Кокша сегодня-завтра пойдет…
- А зверя в тайге много?
- Есть - Михалыч отпил чаю. – Медведя нынче шибко много, как будто согнали его с нажитых мест. Пару дней тому в Яйлю собаку задавил.
Отец с мужиками переглянулись озабоченно. Михалыч заметил и проворчал:
- А что вы хотели, тайга. Вот и думайте, как пойдете. Ружье-то хоть с собой?
- С собой, и патронов достаточно – это дядь Саша включился в разговор. – Только не хотелось бы стрелять, заповедник же.
- А ты под ноги ему стреляй. Пуганешь, он и уйдет. Я вон хоть и егерь, а без карабина в тайгу не лезу. Мало ли. Тут, кстати, недалеко от Корбу медведица живет, в этом году у нее двое. Так что осторожнее.
Допив чай, егерь поднялся:
- Я в деревню схожу, а вы пока пожитки свои в лодку укладывайте.
Он достал из лодки брезентовый рюкзак, закинул его на плечо и широким шагом направился в деревню. Поравнявшись с лошадью, которая неспешно брела в том же направлении, он прихватил ее под уздцы и ловко забрался в седло. А мы залили остатки костра водой и принялись таскать вещи в лодку. Дядь Вова забрался внутрь и занялся укладкой вещей, попутно объясняя мне:
- Если бестолково лодку нагрузить, можно перевернуться. Центр тяжести сместится, и все. И лодке тяжелее идти, больше расход бензина. Так что мотай на ус.
А я смотрел на лодку и млел от тихого восторга, смешанного со страхом. Ведь мы сейчас, совсем скоро загрузимся в лодку и пойдем по Озеру! Я никогда до этого не ходил под мотором, только с завистью слушал рассказы пацанов, которых отцы брали с собой на рыбалку куда-нибудь далеко.
С укладкой вещей мы справились довольно быстро. Солнце уже поднялось над горами, и по берегу поплыл сумасшедший аромат разнотравья и хвои. Трещали стрекозы, жужжали пчелы, звенела тишина. Хорошо! Я забрался на небольшой пригорок и улегся в теплую траву, закинув руки за голову. Надо мной раскинулось бездонное синее-синее небо с редкими клочками белых пушистых облаков, и где-то там невидимый отсюда парил коршун. Озеро вновь стало огромным зеркалом, в котором отражалось безмятежное небо и зеленые горы. Я мог бы лежать так целую вечность, вдыхая аромат трав и цветов и слушая умиротворяющее гудение пчел. Именно сейчас я вдруг ясно ощутил, что это лето будет самым лучшим в моей жизни. Я уже и думать забыл про ободранный бок, настолько мне было хорошо.
- Сын, пора!
Я и не заметил, как задремал, убаюканный шелестом набегавшей на берег волны и мягким теплом солнечных лучей. Услышав голос отца, я вскочил и бегом бросился к лодке. Все уже расселись, на берегу остались только мы с отцом.
- Давай забирайся – батя легонько меня подтолкнул. Я шагнул на нос лодки, и отец тут же с силой оттолкнул ее от берега и заскочил следом за мной.
- Садись вот здесь – егерь ткнул пальцем на скамейку рядом с собой, у самого борта. Я внутренне возликовал - очень хотел сидеть именно впереди! Отец протиснулся мимо меня на заднюю скамейку.
- Дерни там кто-нибудь – егерь оглянулся назад. Дядь Саша могучим рывком завел двигатель.
- Тише, тише, движок оторвешь, медведь – проворчал егерь, выворачивая руль. Еще мгновение, и лодка под рев мотора тронулась с места, набирая скорость. Я высунулся из-за ветрового стекла и ловил тугой поток встречного воздуха и мелкие брызги. Сердце в груди билось с бешеной скоростью, восторг затопил все мое существо. Михалыч тем временем перевел рукоятку акселератора вперед до упора, нос лодки приподнялся над водой, и она буквально полетела над водой. Далекие горы справа и слева от нас проплывали мимо, началась мелкая рябь. Все молчали, я крутил головой, стараясь запомнить, впитать удивительные пейзажи. С каждым пройденным километром горы открывались по-новому, и я смотрел и не мог насмотреться. Вот берега начали сходиться, стали хорошо различимы отдельные деревья.
- Смотри во все глаза, сын! – прокричал из-за спины отец.
То тут, то там в озеро впадали мелкие ручьи, над водой кружились чайки.
- Пап, а медведь может к воде выйти?
- Может, конечно! И марал может. Ты смотри, может, и повезет.
- Сергей Михалыч, а как эта лодка называется?
Егерь глянул на меня искоса и не ответил.
- Пап?
- «Казанка», сынок.
Через какое-то время меня вновь одолело любопытство:
- Сергей Михалыч, а мы быстро плывем?
Михалыч даже поворачиваться в мою сторону не стал, буркнул в бороду:
- Идем.
- Быстро идем?
- Как можем.
Михалыч явно не был настроен на разговор, и я примолк. Как же мне с ним две недели на кордоне жить, если он такой неприветливый?
- Пап, а на кордоне еще кто-то живет? – я обернулся и посмотрел на отца. Он отрицательно покачал головой, и я приуныл. Но очень скоро забыл обо всем, потому что отец начал рассказывать о местах, мимо которых проносилась лодка.
- Вот это справа Каменный залив. Алтайцы говорят, что раньше там жил злой людоед Дельбегень. А ученые считают, что в этом месте давным-давно упал метеорит.
Берега сходились все ближе и ближе.
- Смотри, вон там, слева, кордон Кара Таш, что в переводе с алтайского значит Черный камень. Погляди, там выше видишь? Скала похожа на старика с бородой, ее называют Стражем озера. А справа речка, видишь? Называется Самыш, там раньше золото мыли.
Берега вдруг раздались широко в стороны, и лодка вырвалась на безграничный простор Озера! Здесь уже не было зеркального спокойствия и безмятежности. Озеро волновалось. Легкие волны бежали по огромной глади и с плеском бились в прибрежные камни. А лодка на полной скорости с громким стуком билась в волны! Билась так, словно это были не волны, а кочки на асфальте на улице Ленина в моем родном городе.
- Пап, а почему так сильно бьется лодка? Вода же мягкая!
- На такой скорости вода становится твердой как бетон.
Через какое-то время слева на берегу показался аккуратный домик на живописной поляне.
- А это кордон Байгазан, то есть Богатый котел. Рыбалка здесь хорошая.
Михалыч в разговоре не участвовал, сосредоточенно глядя вперед, мужики покуривали и о чем-то говорили, я глазел по сторонам. Глазел и думал о том, как бы охватить и запомнить всю эту невероятную красоту, чтобы принести ее маме. Такое бесконечное счастье охватило меня, что я не выдержал, вскочил, держась за ветровое стекло, и испустил громкий переливчатый клич. Михалыч даже голову в плечи вжал, настолько громким было это счастье. И в этот самый момент справа от нас я увидел настоящее чудо. Справа от нас на выдающемся в озеро мысе среди елок и лиственниц освещенные ярким солнцем скалы вдруг засветились розовым цветом.
- Пап, гляди!
- Это мыс Ажи, сын. А розовые скалы это мрамор. Красиво, правда?
- Очень! Жалко, мама не видит. Ей бы понравилось!
Пейзажи вокруг менялись словно картинки в калейдоскопе, и очень скоро я уже не мог ничего говорить, просто внимал этому величию и наслаждался солнечным днем. Когда слева вдруг показалась целая деревня, я очень удивился.
- Пап, а это что?
- Это Яйлю, центральная усадьба заповедника. Тут человек 200 живет, наверное. Есть даже своя школа и большущие яблоневые сады. Ах какие яблоки здесь растут! За ними даже медведи приходят каждый год.
- Медведи-и-и? И как жители с ними справляются?
- А зачем им справляться, они с ними делятся – заговорил вдруг Михалыч. – Тут иначе никак.
- А почему?
- Потому что они здесь хозяева, но и мы тоже. И делить нам с ними нечего.
В этот самый момент двигатель вдруг чихнул, дернулся и замолчал, над водой поплыло легкое облачко ароматного сизого дымка.
- Ну вот, приехали. Всегда в этом месте глохнет – Михалыч обернулся к дядь Саше – Ну-ка давай местами поменяемся.
Раскачивая лодку, они поменялись местами, и Михалыч принялся откручивать крышку двигателя, на которой полустертыми буквами было написано «Вихрь 30».
- А почему здесь глохнет?
Михалыч уже снял крышку и сейчас копался во внутренностях двигателя. Услышав мой вопрос, он поднял голову и указал пальцем куда-то вдаль:
- А вон там залив видишь? Называется он Камга, или кровавая река. Здесь камы, то есть шаманы раньше приносили жертвы. Вот и глохнет мотор. Не хотят шаманы, чтобы мы туда-сюда катались.
Телецкое озеро тут же предстало передо мной в новом свете. Воображение начало рисовать мне картины одна мрачнее другой. Вот шаман у огромного ночного костра на берегу залива стучит в бубен и танцует ритуальный танец. А вот к костру выходит медведь. Вот шаман заносит нож над жертвенным бараном…
Я тряхнул головой, отгоняя видение. Михалыч сердито сопел, бряцал гаечными ключами и что-то бормотал себе под нос. Легкий ветерок медленно гнал лодку в сторону берега, я наслаждался внезапно обрушившейся на нас тишиной. Тишина эта была какой-то очень живой. Озеро дышало, волновалось и шепталось о чем-то с камнями на берегах, над головой пронзительно кричали чайки. Минут десять мы дрейфовали, гонимые легким ветерком и лениво шлепающими в борт волнами. Мужики устроили настоящий консилиум над безвременно почившим двигателем, Михалыч в прениях не участвовал и так же молча копался в движке. Я от нечего делать перебрался на нагретый солнцем лодочный нос, улегся на живот и принялся наблюдать за подводной жизнью. Вода в Озере оказалась настолько прозрачной, что казалось, будто мы в лодке парим в воздухе. Разноцветные камни на дне переливались всеми цветами радуги, над ними сновали какие-то мелкие рыбки., солнечные блики гуляли по дну и слепили глаза.
Минут через десять Михалыч принялся дергать за трос, и после пятого или десятого рывка двигатель хрипло закашлялся и заурчал. Михалыч закрыл крышку и перебрался на свое место. Я юркнул на свое место, и в тот же миг лодка пошла вперед, набирая ход. За очередным мысом Озеро делало поворот почти под прямым углом. И когда мы повернули, я потерял дар речи. До этого момента я думал, что уже успел оценить все величие Озера. Как же я ошибался. Только сейчас я понял, как оно огромно! Перед нами раскинулась безграничная темно-синяя пустынная гладь. Слева и справа отвесными стенами поднимались горы, на некоторых лежали снеговые шапки.
- До южного берега отсюда примерно пятьдесят километров – прокричал отец.
- Сергей Михалыч, а сколько нам еще до кордона идти?
- Пока не дойдем – отрезал Михалыч.
Похоже, поломка двигателя окончательно испортила ему настроение. Но меня это совсем не беспокоило. Я был настолько счастлив сейчас, что ничто не могло меня огорчить. А через некоторое время я и думать забыл о Михалыче. Слева и справа начали появляться самые настоящие водопады! Разве мог я когда-нибудь предположить, что вживую увижу столько красоты? Не мог, конечно. Но вот я в лодке иду по Телецкому Озеру и своими глазами вижу эти горы и искрящиеся на солнце водопады.
- Это водопад Аюкипчес, а вон там, слева, водопад Корбу – отец счастливо улыбался. – Здесь много водопадов…
Еще через сорок минут, проведенных в томительном ожидании вперемешку с перехватывающим дыхание восторгом лодка начала забирать вправо. До конца Озера еще было идти и идти, но Михалыч уверенно направил лодку к берегу, который в этом месте был покрыт прямоствольным прозрачным сосняком. У самого уреза воды тут и там лежали большие выглаженные волнами валуны. Мелкая галька устилала берег, и от самой воды вглубь сосняка вела выложенная камнями тропинка. Вела она прямиком к аккуратному одноэтажному домику. Рядом с тропинкой на деревянных столбиках был установлен указатель «Кордон КОКШИ». Добрались!
Метров за пять до берега Михалыч заглушил двигатель, и лодка, двигаясь по инерции, с хрустом заехала на гальку. Я первым соскочил на берег, и тут же ко мне подскочил здоровенный кобель, ткнулся холодным носом куда-то в поясницу и поспешил к Михалычу. Тот легко перебрался через ветровик и соскочил на берег. Кобель тут же заплясал вокруг хозяина, норовя прихватить его за ладонь.
- Каюр – одернул пса егерь, и тот моментально угомонился, уселся на гальку и принялся наблюдать за тем, как мы сгружаем на берег наши пожитки. «Каюр! Какое классное имя у пса!» - подумал я. – «Так и пахнет от него тайгой».
Тем временем на берегу выросла гора из наших вещей, и лодка закачалась на мерно накатывавших на берег небольших волнах. Михалыч одним могучим рывком втянул лодку повыше, подхватил пару баулов и молча зашагал к домику. Мы переглянулись, похватали оставшиеся вещи и отправились следом. Навстречу нам, задрав хвост трубой, по самому центру тропинки важно прошествовала красивая сиамская кошка. Она шла так уверенно и по-хозяйски, что нам пришлось посторониться. Михалыч, наблюдавший за нами с крыльца, усмехнулся в усы:
- Муська она такая, весь кордон в страхе держит. Хозяйка.
Свои вещи мы сгрузили у крылечка, и расселись кто где, подставив довольные лица мягкому июньскому солнышку. Я устроился на теплых ступенях, привалившись спиной к резному столбику, поддерживающему козырек, и принялся осматриваться. Вокруг домика стоял прозрачный прямоствольный сосняк, и запах вокруг витал фантастический. Нагретая солнцем смола, лежалая хвоя, молодая свежая травка и еще что-то особенное. Запах лета и счастья, наверное. Чуть поодаль от домика стояла аккуратная банька, участок был огорожен тыном из приколоченных к столбикам длинных жердин, серых от солнца, дождей, снегов и времени. Откуда-то из-за дома доносилось козье блеяние и задорный щенячий лай. Прямо передо мной раскинулось синее-синее Озеро, безмятежное и прекрасное. По его берегам теснились отвесные, покрытые тайгой горы, над головой замерло в полуденной дреме синее, без единого облачка, небо. Солнце застыло в наивысшей точке и, похоже, никуда не собиралось двигаться. Над цветущими в палисаднике цветами с басовитым жужжанием крутился бочонок-шмель. Присаживается на цветок, а тот под его весом к земле клонится. Из-за дома выскочил кот, с виду типичный разбойник, и припустил к воде. За ним следом с лаем выкатился небольшой, вряд ли больше кота, лайчонок, коренастый и широкогрудый. Он в три скачка догнал кота и попытался тяпнуть его за хвост. Кот тут же развернулся, уселся, приподнялся и принялся обороняться, высоко вскинув лапы с растопыренными когтями. Щенок напрыгивал на него, пытаясь прихватить то за одну лапу, то за другую, но не рискуя подступиться – когти у котяры были внушительные, да и потрепанные уши говорили о немалом бойцовском опыте. Наконец щенку надоело рисковать, и он с веселым тявканьем кинулся к нам. Вихрем он пронесся между нами, тратя на знакомство с каждым не больше пары секунд. Но вот очередь дошла до меня, и щенок изменил тактику. Осторожно подойдя ко мне, он вытянул острую мордочку вперед, обнюхал сначала мою руку, подошел ближе, обнюхал обувь и штаны, забавно чихнул и прихватил мня за пальцы зубами. Но тут же отпустил и отскочил назад, склонив голову набок. Я потянулся его погладить, и он с радостным тявканьем принялся носиться вокруг меня, припадая на передние лапы и потешно рыча. Отец с улыбкой наблюдал за нашей возней, Михалыч тем временем распалил костер в большом обложенном камнями кострище и пристроил над огнем большущую сковороду. Потом поднялся, шагнул к нам, протянул мне небольшое ведерко:
- Пойдем-ка со мной.
Я с сожалением оторвался от игры со щенком и пошел следом за Михалычем. Мы зашли за дом, и Михалыч указал мне на погреб с открытой крышкой:
- Сбегай за картошкой и пару морковок прихвати.
Погребом меня не удивишь, мы тоже каждое лето картошку высаживали, а в начале сентября дружно ее выкапывали и ссыпали в погреб. Так что я быстро скатился по скрипучей деревянной лестнице вниз, набил ведро картошкой, прихватил три морковины и полез наверх. После темной сухой прохлады погреба солнечный свет всегда кажется настоящим счастьем, и я чуть не рассмеялся в голос от охватившей меня радости. Увидев беседующего с отцом Михалыча, я протянул ему ведерко. Егерь внимательно на меня посмотрел, хмыкнул в бороду и пошел к костру. Я вопросительно посмотрел на отца, и тот молча протянул мне нож. Ну вот, теперь еще и картошку чистить. Как-то это несправедливо. Я картошку принеси, я же и почисти? А остальные только есть будут? Я смотрел на отца, не спеша принимать нож. Тогда он улыбнулся, убрал нож в карман и сказал:
- Точно, у тебя же свой есть, не хуже.
Делать нечего, пришлось идти на берег. Зачерпнув ведром воды, я выбрал камень поудобнее, уселся на него и взялся за чистку. Щенок увязался следом за мной, улегся у моих ног и с интересом следил за тем, что же я такое делаю. Нагретый солнцем валун приятно грел, и я невольно разнежился на солнышке. У моих ног в воде сновали почти прозрачные мальки, над самой водой с треском носилась ярко-синяя блестящая стрекоза, над головой почти невидимый из-за страшной высоты кругами парил коршун. Воздух был напоен запахом нагретой хвои и свежестью, горы дремали в полуденном мареве, и в целом чистка картошки вдруг перестала казаться мне таким уж ужасным занятием. Пытаясь угадать, что за рыбешки носились в воде у самого берега, я и не заметил, как справился с картошкой. Куда девать кожуру? Я посмотрел на ведро, в котором белела чищенная картошка. Нет, в ведро нельзя. В озеро? От этой мысли я даже голову в плечи вжал, как будто кто-то мог ее услышать и начать меня ругать. И то, как можно в Озеро что-то бросать? Я тщательно промыл картошку, слил воду, набрал свежей и пошел к костру.
- А кожура где? – Михалыч прищурился.
- На берегу. Я сейчас принесу!
Я подхватил стоящий тут же пустой котелок и метнулся к воде. Быстро скидав кожуру в котелок, я пошел назад. Добравшись до костра, я замер в нерешительности.
- В костер кидай – Михалыч уже строгал картошку прямо в сковородку.
Я неуверенно пожал плечами и вывалил кожуру в огонь. И чуть все не испортил, потому что на дне котелка собралось порядочно воды. Костер зло зашипел и выбросил клуб горячего пара. Я с ужасом смотрел на Михалыча, но тот словно и не заметил моей оплошности, продолжал что-то рассказывать мужикам.
Через некоторое время костер разгорелся как ни в чем не бывало, и я успокоился. Но на ус намотал, что в костер нужно подкладывать аккуратно хоть дрова, хоть картофельные очистки. Да и вообще с кострами надо поосторожнее.
Тем временем над полянкой поплыл такой аппетитный аромат жарехи, что я невольно сглотнул слюну и покосился в сторону костра. Михалыч сосредоточенно смотрел на сковороду, словно от того, насколько внимательно он будет следить за картошкой, зависит самое малое завтрашний восход солнца. Но я про себя уже решил не удивляться никаким странностям егеря и только перебрался поближе к шкворчащей сковороде. Словно только этого и дожидаясь, Михалыч повернулся ко мне:
- Сходи-ка в огород, зелени нащипай к столу.
Хм. Так что теперь, каждый раз будет, когда Михалыч будет меня замечать? Если да, то я тогда с батей в тайгу пойду, к медведям. Огород у Михалыча оказался большим, соток тридцать, никак не меньше. И по всемирному закону подлости грядки с зеленью располагались в самом дальнем углу, там, куда солнце попадало практически весь день. Я быстро скинул сапоги и зашлепал босыми ногами по сухой теплой земляной дорожке. В огороде пахло… огородом. Такой специальный запах, который бывает только в огородах. Пахнет землей, разной ботвой, цветами, травой и божьими коровками. Правда здесь этот запах был густо замешан на аромате нагретой сосновой смолы и прелой хвои, но от этого было только лучше.
Нащипав лука и укропа, я бегом ринулся назад – есть хотелось уже просто зверски.
- А где лук с укропом помыть? –я показал Михалычу пучок ароматной зеленки.
- А чего их мыть? – Михалыч ловко выхватил из пучка стрелку лука и с аппетитом ее зажевал. – У меня здесь чисто, вчера только дождиком все вокруг умыло, а утром роса была богатая. Давайте к столу.
Мужики с шутками-прибаутками расселись вокруг стола, на который Михалыч торжественно водрузил сковороду, повытаскивали из-за голенищ сапог ложки и принялись обжигаясь уплетать горячую жареху. Так-с, а мои сапоги остались в огороде, и ложка там же. Я со вздохом полез из-за стола.
- Сына, ты куда пошел?
- За ложкой.
- А где она у тебя?
- В огороде.
- Ну Михалыч, ну удивил, уже и ложки выращивать навострился – хохотнул отец и зачерпнул очередную порцию картошки.
Я шагал в огород и думал о том, зачем люди таскают ложки в сапогах. Ведь есть же рюкзак, например, или карманы. Почему именно сапоги? И не натирает ли ложка ногу? Так ведь за целый день до крови можно ногу сбить.
Ложка лежала на земле рядом с сапогами, и ее уже облюбовал какой-то ярко-зеленый жучок. Я осторожно ссадил жучка на трав и обтер ложку о штаны. Михалыч же сказал, что здесь чисто…
Картошка оказалась такой вкусной, что я ел и только диву давался. Как это так получается, что дома в картошке никогда не бывает ничего особенного, а здесь она показалась мне верхом кулинарного мастерства? Или дело в сале и луке? А может быть, в особенном воздухе? В общем, размышлять было некогда, картошка убывала с катастрофической скоростью. Михалыч посмеивался в усы, глядя на то, как я уплетаю картошку, потом спросил у отца:
- Чего это ты сына голодом моришь? Вы там в городах совсем озверели, а?
Батя вздохнул и в тон ему ответил:
- Так вот и привез к тебе, на откорм.
- Ну, это ты хватил – на откорм – сварливо протянул Михалыч. – У меня тут, знаешь ли, картошка в дефиците. Так что будет питаться подножным кормом.
- Ничего, тайга прокормит – беспечно отмахнулся отец. – Ты ему, главное, покажи, чего есть нельзя, а то мало ли…
- Да сам разберется, взрослый пацан-то. Я в его годы уже только тайгой и кормился.
Я не прислушивался к их разговору, наслаждаясь этим замечательным днем. Мне казалось, что ничего лучше уже просто невозможно придумать. Солнце скатилось с высшей точки чуть ближе к вершинам гор и уже не жгло лучами, а словно ласково гладило по плечам. Умиротворяюще распевали в тайге какие-то птахи, от костра шел аромат смородинового чая и вкусного дымка, и даже комариный писк казался каким-то музыкальным. Райское место. Тишина и благолепие. Вдруг меня словно кипятком обожгла мысль: а что, если все это вдруг станет обычным? Что, если я перестану радоваться Озеру? Завтра утром проснусь, и все перестанет быть таким волшебным?
Но посмотрел на абсолютно счастливого Михалыча и подумал, что вот он здесь всю жизнь, а все равно ведь радуется. Не знаю, как я это понял, Михалыч ничего такого не говорил. Но он смотрел вокруг так, как мама на меня смотрит, словно Озеро было его ребенком, которого он любит и очень гордится. Значит, и я смогу радоваться, точно смогу.
Михалыч сходил в дом и вернулся с большой миской меда в сотах и большой стеклянной бутылью молока.
- Давайте чай пить, соколики, вам бы уже выдвигаться по-хорошему, если до темна хотите до первого стана дойти.
Никогда не думал, что сотовый мед с хлебом такой вкусный! Особенно если запивать его густым смородиновым чаем с молоком. Я бы с удовольствием растянул наше чаепитие на полдня, но отец заторопился, поглядывая на солнце. Быстро выпив по кружке чая и почти не притронувшись к меду, мужики засобирались в дорогу. Еще раз перепроверили рюкзаки, привязали к ним свои кружки. Когда все было готово к выходу, отец шагнул ко мне, прижал меня к груди и негромко сказал:
- Будь внимательным, сын. И обязательно слушай Михалыча, он мудрый мужик, многому тебя научит.
Отстранил меня, хлопнул по плечу, навьючил на себя рюкзак, обернулся к нам:
- Ну, бывайте. – И отправился догонять мужиков, которые уже скрылись за воротами.
Мне вдруг стало очень грустно, я чуть было не рванул следом за отцом, но вовремя остановился. Оглянулся на Михалыча, спросил:
- И что теперь?
- Теперь на гору полезем. Пойдешь?
- А что мы там будем делать, на горе?
- Будем день провожать. А заодно и на зверей каких ни есть поглядим.
После сытного вкусного обеда я совсем разомлел, и идти никуда не хотелось. Но и оставаться в одиночестве на кордоне было страшновато, рассказы о приходящих в гости медведях живо всплыли в памяти.
- Сергей Михайлович, а здесь медведей много?
- Ты вот что, зови меня дядь Сережей. Или Михалычем, так привычней.
Взять и вот так запросто взрослого дядьку звать Михалычем мне было как-то неловко, поэтому я спросил еще раз:
- Дядь Сереж, так как тут с медведями?
- Хватает. Ты идешь?
Я неуверенно кивнул.
- Собирайся тогда, через пять минут выходим – и ушел в дом.
А как собираться-то? Что с собой брать? Сапоги надевать или кеды? А штормовку брать? А ложку в сапог пихать? Решив, что лучше взять все, мало ли что может пригодиться, я быстро спихал все в свой рюкзак, служивший предметом жгучей зависти всех пацанов во дворе. Котелок с кружкой, свернутую штормовку, банку тушенки на всякий случай прихватил тоже. Михалыч вон сказал, что день будем провожать, то есть до вечера идем. Подумал и упихал туда же сапоги, быстро зашнуровал на ногах кеды. Все, готов!
Михалыч вышел из дома, скептически поглядел на бугрящийся углами рюкзак, потом сурово сдвинул брови и изрек:
- Кеды здесь оставь, в сапогах пойдешь. И рюкзачок свой тоже не бери, не нужно.
- Да он легкий!
- Ну как знаешь… Переобуйся.
Тяжко вздохнув, я принялся расшнуровываться. Оставил кеды на крыльце, натянул сапоги, поднялся, несколько раз топнул ногами. Нормально.
- Не болтаются на ногах?
- Нет вроде.
- Ты давай без всяких «вроде». Сапог должен сидеть как влитой, иначе ноги в кровь собьешь.
Я еще раз потопал. Вроде нормально, самую малость только свободно. Но это же хорошо? Иначе как идти, если нога стиснута, как ладонь в перчатке?
- Готов?
Я кивнул, подхватил рюкзак, устроил его за спиной. Нормально, удобно даже. И не тяжелый совсем. Ну что там тяжелого, банка тушенки Штормовка вообще ничего не весит, котелок с кружкой тоже, так что нормально. Проверил ножик в кармане и побежал догонять егеря, уже вышедшего за ворота и молча ждавшего, пока я, наконец, стронусь с места. Михалыч молча вручил мне небольшой легкий шест.
- Да не надо, я так…
Михалыч ничего не ответил, развернулся и зашагал вперед.
Мы обошли огород и углубились в прозрачный сосняк. Как же здесь красиво! Стройные и ровные как мачты красноствольные сосны тянулись к синему небу, рыжая хвоя, устилавшая землю, мягко пружинила под ногами, тут и там поверх нее пробивалась тонкая и такая мягкая на вид травка. Запах здесь стоял такой, что я никак не мог надышаться. Михалыч легко шагал по уходящей в глубь леса тропинке и иногда поглядывал назад – не отстал ли я? Мы зашли чуть глубже в лес, и по сторонам начали появляться светящиеся белым березки, чермуха, рябинки, мрачноватые елки.
- Дядь Сереж, а это уже тайга?
- Тайга – односложно ответил егерь.
Мы шагали и шагали, я крутил головой по сторонам, разглядывая то диковинные цветы, то густые заросли разлапистого папоротника. Запах здесь был совсем другой. В отличие от сухого сосняка здесь царила влажная прохлада, пахло землей, травой и грибами. Да еще и комары появились. Вот уж чьему соседству я был не рад. Но что поделаешь, волков бояться – в лес не ходить. Я то и дело лупил себя по лбу и щекам, прихлопывая безжалостных кровопийц десятками, но меньше их не становилось.
- Дядь Сереж, а почему здесь столько комаров, а возле кордона нету?
Егерь помолчал, видимо, раздумывая, стоит ли мне отвечать. Потом, понизив голос, все же ответил:
- Здесь сыро, вот комар и клубится. А сосняки и кедрачи комар не любит, воздух там для него слишком хороший. Ты не шуми в тайге, не надо.
- А почему не шуметь? Медведи придут? – я даже остановился.
- Конечно, придут. Поглядеть, откуда такой болтун в тайге взялся. Шагай давай.
Мы постепенно забирались все выше и выше, и говорить мне расхотелось. Казавшийся невесомым рюкзак вдруг начал ощутимо тянуть назад, и я шагал, невольно согнувшись пополам. Да еще и сапоги стали тяжелыми и начали болтаться на ногах, набивая мозоли. Идти становилось все тяжелее и тяжелее, но не признаваться же в этом Михалычу. Я так и вижу его снисходительную ухмылку, мол, я тебе говорил – проверь сапоги. Вот и терпи теперь. Я и терпел. Глазеть по сторонам я перестал, сосредоточившись только на том, чтобы сделать еще один шаг. Да и смотреть пока особенно было не на что, одинаковая она какая-то, эта тайга.
И зачем в тайгу обязательно в сапогах идти? Кеды вон какие легкие и удобные, и мозолей от них не бывает.
- Дядь Сереж, а зачем в тайге сапоги?
Ответа я не дождался, и твердо решил выяснить все на привале. Ведь будет же он когда-нибудь? Идти в гору было трудно, дыхания не хватало, ноги стали тяжеленными, будто к каждой привязали по гире, спина разламывалась от рюкзака, да еще и кружка сбилась и теперь нещадно давила между лопаток. Но Михалыч шагал все так же легко, пружинисто, внимательно глядя по сторонам и прислушиваясь к тайге.
А послушать было что! Со всех сторон несся неумолчный, оглушающий птичий щебет и мягко шелестела листва.
- К вечеру гроза будет – вдруг сказал Михалыч.
- Почему?
- Комара много, злой он, птица волнуется и воздух такой… напряженный. Чуешь?
Михалыч остановился на тропе и поднял вверх палец, прислушиваясь к чему-то. Я тоже прислушался, но ничего необычного не услышал.
- Неа.
- Ну ладно, пошли.
Эта краткая передышка словно влила в меня силы, я шел следом за егерем, стараясь не обращать внимания на горящие огнем ноги и внимательно глядя прямо перед собой. И чуть было не прозевал самое интересное. Мы вышли на открытое место и теперь поднимались по самому гребню горы, а справа от нас в окружении гор раскинулось Озеро! Я встал как вкопанный, не в силах сказать ни слова. Стоял и смотрел, пытаясь вобрать в себя все величие и красоту Озера, и понимая, что душа моя слишком мала для этого. Как так может быть, что одно и то же Озеро не перестает наполнять меня восторгом? После нашего перехода на лодке я думал, что ничего красивее уже не увижу. Но вот сейчас все внутри замерло, словно боясь спугнуть это огромное, безграничное счастье от того, что я вижу это своими глазами.
Михалыч за моей спиной гулко прокашлялся и проворчал:
- Пойдем уж, поднялись почти.
Я с сожалением отвернулся от Озера и наткнулся на улыбающиеся глаза Михалыча.
- Пойдем. Пойдем. Там тебя друзья ждут.
- Какие друзья? – я вмиг забыл о своем огорчении.
- Увидишь. Но надо поторопиться, они рано спать укладываются.
Теперь я летел как на крыльях, любопытство гнало меня вперед, заставляя напрочь забыть об усталости. Внезапно Михалыч остановился, прижал палец к губам и поманил меня к себе. Я, стараясь не шуметь, медленно пошел в его сторону. Подошел и замер рядом, не дыша. Михалыч вытянул руку и указал куда-то вверх. Я присмотрелся, но ничего не увидел.
- Что? – спросил одними губами.
- Рябчик – едва слышно ответил егерь.
Рябчик? Где, где рябчик? Я столько раз про эту птицу от отца слышал, а один раз мы даже суп из него варили. Очень вкусный был суп! Я принялся вглядываться в переплетение ветвей с удвоенным вниманием, но все было тщетно. Да как же так?! Ведь он точно здесь, не шутит же надо мной Михалыч? Михалыч не шутил. Когда я уже отчаялся, с моих глаз словно спала пелена, и я увидел сидящую на ветке березы пеструю птицу с забавным хохолком.
- Какой красивый!
- Точно – Михалыч легонько кашлянул, и рябчик сорвался с ветки и моментально затерялся в тайге.
- А их здесь много?
- Много – егерь зашагал по тропе, и мне пришлось его догонять.
Место, куда мы так упорно шли, оказалось небольшой уютной полянкой на самой вершине горы. Со всех сторон ее окружали приземистые пушистые кедры, и в самом центре из земли торчал большущий пень.
- Ну вот, добрались – Михалыч залез в карман, вытащил горсть кедровых орехов и протянул мне. – На-ка вот, иначе не подружишься.
- С кем? – на полянке никого не было.
- А ты орешки на пенек насыпь, а сам вон там, под кедрушкой садись и жди. Они обычно быстро прибегают. Но только ты сначала по дереву палочкой постучи негромко, три раза.
Я недоверчиво посмотрел на Михалыча. Вроде не шутит. Но кого тут можно орехами приманить, белок? А палкой по дереву зачем стучать?
- А зачем палкой стучать?
- А как они иначе узнают, что ты пришел? Но ты сразу их не жди, они снача к тебе присмотрятся. Так что не шуми, а то напугаешь.
- А вы куда?
- Я тут недалече буду, не боись.
Михалыч ушел. Я легонько трижды стукнул по кедру, уселся на выпирающий из земли могучий корень и приготовился ждать. Прошло пять минут, но ничего не происходило. Пищала в кустах какая-то птаха, а больше ничто тишину не нарушало. От нечего делать я принялся наблюдать за большими рыжими муравьями, которые дружно тащили к своему муравейнику разных насекомых. Кто-то нес бабочкино крыло, кто-то еще что-то. Мое внимание привлекли несколько крупных муравьев, сгрудившихся вокруг большой волосатой гусеницы. Гусеница извивалась и никак не давалась им. Словно бы немного посовещавшись, муравьи скопом набросились на несчастную жертву и потащили ее к муравейнику. Как ни старалась гусеница вырваться, шансов у нее не было.
Я настолько увлекся этим противостоянием, что пропустил момент появления обещанных Михалычем друзей. Точнее, сначала одного из них. На дальнем кедре появился юркий полосатый бурундук. Он застыл на мгновение, осматриваясь и принюхиваясь, затем в два прыжка спустился на землю, встал столбиком в траве, внимательно наблюдая за мной. А я его не замечал, я был занят муравьиными делами. И поднял голову только тогда, когда бурундук пулей промчался через всю полянку, взлетел на пенек, обнюхал угощение и звонко заверещал, призывая товарища. Или брата? Не знаю. Но когда я поднял взгляд, один бурундук вовсю набивал щеки орехами, а второй стремглав мчался к нему через полянку, смешно задрав тонкий хвост. Миг, и он уже на пеньке, хватает первый орех… Возмущенное верещание первого бурундука переросло в стремительную драку. Два зверька с истошными вертелись на пеньке, носились вокруг, стараясь не упускать из вида драгоценное угощение.
- Что же вы деретесь? Там ведь всем хватит – я еле сдерживал смех, глядя на этих свирепых бойцов.
- А они всегда дерутся – неожиданно произнес Михалыч за спиной, заставив меня подпрыгнуть. – Самый драчливый – Борька, он первым всегда прибегает. А второй – Степка, он никогда никуда не спешит, сначала все обдумывает.
- А откуда вы знаете? – я смотрел на Михалыча, раскрыв рот от удивления.
- Ну, брат, я ведь егерь, я каждую зверушку лично знаю.
Шутит? Или серьезно говорит? Я пока так и не научился это понимать.
Над головой раздался громкий цокот, и Михалыч улыбнулся:
- Вот и Наська пожаловала. Сейчас она быстро порядок наведет.
Я задрал голову и увидел на ветке прямо над нами рыжую белку. Она с удивлением смотрела на дерущихся бурундуков. Потом, покосившись в нашу сторону, она соскочила на землю, в три прыжка оказалась на пеньке и принялась лущить орехи с невиданной скоростью. Борька и Степка, не замечая ничего вокруг, вертелись клубком, и, в конце концов, оказались у самых наших ног. Вот они расцепились, увидели нас и с криками бросились в разные стороны. Затем, видимо вспомнив об оставленных на пеньке орехах, помчались туда и обомлели, увидев белку. Но замешательство длилось недолго. Задрав хвосты, они вскочили на пенек и принялись собирать остатки орехов, выхватывая их друг у друга.
- На-ка, подсыпь им – Михалыч протянул мне еще горсть орехов.
- Напугаются же.
- А ты не шуми.
Зажав орехи в кулаке, я с замиранием сердца пополз к пеньку, замирая всякий раз, когда один из полосатых разбойников вдруг переставал шуметь. Никогда в жизни я так не переживал, что меня заметят. Конечно же, они меня заметили. И моментально умчались к ближайшему кедру. Я расстроено оглянулся на Михалыча, но тот махнул рукой, мол, ползи дальше. Я добрался до пенька уже не скрываясь. Высыпал орехи и собрался было возвращаться к Михалычу, но тот отрицательно покачал головой. Что?
- Сиди – свистящим шепотом сказал Михалыч.
Я уселся рядом с пеньком и принялся ждать. И уже через пару минут непреодолимое желание завладеть орехами пересилило в бурундуках страх, и они, настороженно останавливаясь и прислушиваясь, начали подбираться к пеньку. Я замер. Первый бурундук осторожно вскочил на пенек, и, бросая на меня испуганные взгляды, принялся пихать орехи в рот. Второй, не вытерпев такого самоуправства, кинулся к нам.
- Только не драться! – я погрозил им пальцем, но они внимания не обратили…
Солнце уже начало клониться к закату, когда мы ушли с бурундучьей поляны.
- Если уж ты с этими негодяями смог подружиться, со всеми остальными точно сможешь.
- А с остальными это с кем? – мое воображение моментально нарисовало мне, как я пытаюсь подружиться с медведем, и я почувствовал себя очень неуютно.
- Увидишь.
Мы поднялись на самую вершину горы, и вышли на край поляны, обрывающейся в пропасть. Ух ты! Синее-синее Озеро в окружении гор, уходящее вдаль, и огромное небо над ним, и от высоты и свободы захватывает дух! Воздух здесь был как родниковая вода, очень свежим и каким-то густым. Мне захотелось разбежаться, раскинуть руки и взлететь в бесконечное небо. Я покосился на Михалыча. Тот моих восторгов не разделял. Вскинув к глазам бинокль, он внимательно вглядывался в одному ему известную точку. Затем повернулся ко мне, глянул хмуро и сказал:
- Пошли. День провожать будем в следующий раз.
Это мы, получается, зря столько в гору лезли?! Я тяжело вздохнул и мысленно приготовился к тому, что ноги мои превратятся в одну большую мозоль.
- А почему мы спешим?
Михалыч мой вопрос привычно проигнорировал, еще раз оглядел Озеро в бинокль и заспешил вниз. Я всегда думал, что спускаться легче, чем подниматься. Как же я ошибался! Ноги то и дело скользили на корневищах и камнях, ноги моментально стали тяжелыми, словно две колоды, а рюкзак изо всех сил толкал меня вперед. И зачем я его взял? Ведь говорил же Михалыч – оставь. Нет же, попер его с собой. Вот теперь и не жалуйся, слушать нужно взрослых.
Когда впереди показался кордон, я готов был упасть на землю и целовать ее, заливаясь слезами радости. Только врожденный гонор не дал мне рухнуть на пороге. Я бережно снял рюкзак и пристроил его на крылечке как раз в тот момент, когда Михалыч протопал по деревянным ступеням сапогами и скрылся в доме. Через минуту он вышел с карабином на одном плече и рюкзаком на другом. На боку висел офицерский планшет, у деда такой до сих пор в кладовке лежит. Михалыч остановился передо мной:
- Остаешься на кордоне за главного. Каюра с тобой оставляю, он ни одного зверя не пустит. Ты костер пали, дров много. В сенях котелок большой, где картошка знаешь, тушенку в кладовке возьмешь, хлеб на столе. А я быстро схожу и вернусь. Если чаю захочешь, смородины вон нащипай да клубники, добрый напар получится.
- А куда вы? Можно с вами?
- Нет, со мной нельзя. Не робей, здесь безопасно.
Сказал, развернулся и пошел к лодке. Я увязался следом, боязно мне было оставаться здесь одному. А еще я очень хотел опустить натруженные ноги в Озеро.
Михалыч столкнул лодку на воду, оттолкнул ее от берега и легко запрыгнул на нос, уложил карабин и рюкзак на сиденье рядом с собой и взялся за двигатель…
Каюр сидел на берегу, укоризненно глядя на Михалыча.
- Нечего так смотреть, ты вон Димку охраняй. Понял?
Каюр качнул головой, будто кивнул согласно, и качнул кончиком пышного хвоста. Михалыч прибавил газу, и лодка сорвалась с места, выходя на глиссер.
Я уселся на камни, разулся и с наслаждением опустил горящие огнем ступни в воду. И чуть не закричал от боли! Но уже через пару секунд мне стало хорошо как никогда. Ноги перестали гореть, тяжесть постепенно уходила. Каюр сидел рядом и наблюдал, смешно склонив голову набок и высунув язык. Потом поднялся, зашел в воду, попил немного и вдруг бросился в Озеро, подняв целый фонтан брызг. Проплыв небольшой круг, Каюр выбрался на берег, подошел ко мне с хитрой мордой, постоял чуть-чуть и вдруг резко встряхнулся, забрызгивая меня с ног до головы.
- Каюр!
Но пес с чувством выполненного долга устроился на теплых еще камнях и принялся искать у себя блох. Да, с таким компаньоном не соскучишься.
Я следил за удаляющейся лодкой и думал о том, что надо начистить картошки, развести костер и сварить суп. Я никогда до этого не варил суп. А варить надо, Михалыч голодный приедет, да и сам я скоро проголодаюсь. С грустью посмотрев на свои покрасневшие ноги, я поднялся и похромал к погребу…
На этот раз костер я разжег с первого раза. Притащив к кострищу солидный запас дров и подвесив над огнем большой котелок, я задумался, как же мне сварить суп? Сначала, наверное, картошку надо бросить? Или тушенку? Немного подумав, решил, что все-таки сначала картошку, тушенка ведь уже готова. А что еще добавить? Лук нужен точно, но мама его обычно жарит. А если вместо репчатого накрошить зеленого лука в самом конце? Точно, так и сделаю. Еще нужна соль и лаврушка, вроде все.
Подхватив ведерко с картошкой, я направился на берег. Солнце уже коснулось вершин гор на той стороне, и вода в Озере вдруг стала золотой! Далеко слева в небе зажглась одинокая яркая звезда, и ее отражение покачивалось на медленно колышущейся водной глади. Наступила полная, абсолютная тишина. Такая, что я слышал стук своего сердца. Забыв про картошку, я заворожено смотрел на Озеро. Оно покачивало в своих огромных ладонях небо и горы, словно убаюкивая перед черной ночью. Красиво…
Опомнившись, я принялся быстро-быстро чистить картошку – в темноте сложновато будет сделать это нормально. За всеми делами я и думать забыл о своих ногах, но сейчас они напоминали о себе при каждом шаге. С этим надо что-то делать, иначе я безвылазно проторчу на кордоне все две недели. Вот только что?
Забросив в котелок картошку, я пошел в дом поискать соль и лаврушку, а заодно и открывашку для тушенки. Открывашки не нашлось, но с приправами проблем не возникло. Я вышел на крыльцо и обомлел – на кордон опустилась ночь. Вот только что я любовался глубоко дышащим в мягких закатных лучах Озером, а теперь вокруг настоящая ночная темнота. Чудеса.
А как же Михалыч в темноте будет добираться до кордона? Ведь ничего же не видно и промахнуться проще простого. Значит, он вернется только утром? А как я буду ночевать один? Мне стало немного страшно, но тут в мою ладонь ткнулся холодным носом Каюр, у ног свернулся щенок, а от костра сверкала глазищами в мою сторону Муська.
Костер на берегу! Точно, я запалю на берегу костер, и Михалыч сможет найти дорогу. Быстро подсолив уже булькающую картошку, я схватил охапку дров и потащил на берег. Пара минут, и на берегу запылал костер. Отлично! Теперь пора бы забросить в котел тушенку, вот только как ее вскрыть без открывашки? Я достал из кармана свой складешок, с сомнением посмотрел на него, на банку тушенки… Может, разрубить банку топором? Он-то точно не сломается. Я пошел к костру, рядом с ним стояла могучая колода для колки дров с воткнутым в нее топором. Мда. Идея так себе, как мне кажется. Собаки и Муська следили за мной голодными глазами. Так, их тоже надо кормить. Интересно, они суп едят?
Гадать особенно было некогда, картошка вот-вот разварится. Я с трудом вытащил топор из колоды, установил банку, как следует размахнулся и вдарил по банке. Топор увяз в колоде, а банка не пострадала. Следующая попытка увенчалась успехом, правда, банку пришлось положить. Удар, и топор снова вонзился в колоду, но в боку банки зияла ровная дыра. Ура!
Я схватил банку, с трудом ее разогнул и вывалил содержимое в котел. Над поляной тут же поплыл такой аромат, что и я, и вся живность одновременно сглотнули слюну. Я кинул взгляд в сторону Озера и сразу побежал на берег. Костер догорал и уже не светил на всю округу. Ничего, это мы быстро поправим….
Когда костер разгорелся с новой силой, я вынул из сапога ложку и подступился к котлу. Осторожно зачерпнул густого варева со дна, подул и отправил в рот. А недурно получилось! Я кое-как снял тяжелый котел с тагана, поставил рядом с огнем и накрыл крышкой. Так, теперь надо решить, куда накладывать похлебку нашему зверинцу. Должна же быть у них какая-то посуда, из которой они едят.
Поняв, что еда готова, Муська опрометью кинулась мне в ноги и принялась тереться об меня так и эдак, щенок упал на спину и принялся кататься, смешно виляя коротким хвостиком. Каюр делал вид, что еда его совсем не интересует и подчеркнуто глядел в другую сторону.
- Погодите, мне же нужно куда-то наложить вам еды. Каюр, где твоя тарелка?
Каюр вскочил, заплясал вокруг меня, прихватывая зубищами за рукав. Вот где в такой темноте искать звериные миски? Пока я ломал голову, Каюр сорвался с места и с радостным лаем кинулся к берегу. Неужели Михалыч? Я присушался, но лай Каюра не давал ничего услышать.
- Каюр, тихо! – прикрикнул я на пса, и тот, к моему огромному удивлению, моментально затих. И я тут же услышал далекий, на самой границе слышимости, звук лодочного мотора. Точно, Михалыч!
Я побежал на берег, подкинул в костер сухих сучьев и еще пару поленьев, и огонь тут же взвился вверх, выбрасывая в ночное небо целые мириады искр. Куда и голод подевался? Я с нетерпением метался по берегу, пока из-за спины не раздалось требовательное мяуканье.
- Муська, ну подожди немного, сейчас поедим – умоляюще зашептал я. Но кошка не унималась, ее мяуканье приобрело какие-то низкие, утробные нотки и явно стало угрожающим. Да что там такое? «А вдруг медведь?» - полыхнула мысль. Интересно, медведи по ночам спят? Михалыч, давай быстрее, пожалуйста! Я стисну в кармане складешок, просто для уверенности. Помогло.
Решив, что от моего топтания на берегу толку немного, я, опасливо прислушиваясь, пошел в огород за луком. В небе повисла полная луна, и ее серебристого света с легкостью хватало, чтобы найти в огороде грядку с зеленью. Воодушевленный возвращением Михалыча и немного мыслью о следящем за мной медведе, я вприпрыжку добежал до костра, быстро накрошил зелень прямо на столешнице, смахнул ее в котел и тщательно размешал. Запах стал совсем умопомрачительным, а я тут же понял, что только что натворил. Как же теперь похлебку станут есть четвероногие хозяева кордона? Балбес!
Между тем звук мотора становился все отчетливее, и скоро в свете луны на серебристой поверхности воды стала видна быстро приближающаяся лодка. Она шла прямо на костер, а за ней расходились в стороны дивно блестящие волны. Красота! Чуть дальше, там, где вода была гладкой, как зеркало, на ее поверхности плавно покачивались крупные сочные звезды и белоснежная Луна. Сколько же еще обликов у Великого Озера?
Чем ближе подходила к берегу лодка, тем сильнее становилось мое нетерпение. Я уселся на большой валун у костра и принялся ждать. Каюр сел рядом, чуть позже у его ног сселся щенок. В довершение всего из темноты вышла гордая Муська, запрыгнула мне на колени и заурчала. Ну вот, все в сборе. Теперь только хозяина дождаться, и хорошо…
- Оголодали? – весело спросил Михалыч, втаскивая лодку на берег.
- Есть немного – сразу за всех ответил я.
- Ну ничего, сейчас что-нибудь сварганим – Михалыч подхватил карабин и рюкзак и зашагал в сторону дома.
- А я уже приготовил, вас ждали.
Михалыч оценивающе на меня посмотрел, хмыкнул и скрылся в доме. Появился на крыльце он с булкой хлеба, завернутой в чистую тряпицу.
- Ну корми тогда, раз приготовил.
- А они? – я кивнул на Каюра и компанию.
- И их накормим, а как же.
- Да они, наверное, есть не станут. Я туда луку зеленого накрошил – виновато потупился я.
- Эти-то? Да они с голодухи что угодно съедят.
- А где их посуда?
- Посуда? Будет тебе посуда. Иди пока за стол – он вручил мне хлеб и пошел куда-то за дом...
Через пять минут мы дружно наворачивали то ли густой суп, то ли самую настоящую похлебку.
- Знатное хлёбово – довольно крякнул Михалыч. – Батя, поди, научил?
- Да… я сам как-то…
- Ладно, не журись, вкусно получилось. Вон даже Муська ест так, что аж за ушами трещит. А она что попало есть не будет.
Доедали в молчании. Михалыч думал о чем-то своем, а я, если честно, засыпал на ходу. День выдался удивительный…
- Вставай, лежебока – Михалыч тронул меня за плечо. Я открыл глаза и пару минут не мог понять, где это я нахожусь. Беленый неровный потолок над головой, бревенчатые медового цвета стены, скрипучий диван подо мной и приятный смолистый запах. Я уселся на постели, поежился от холода и выглянул в окно, отодвинув в сторону кружевную занавеску. За окном было красиво. В неверном рассветном освещении Озеро спало, укрывшись плотным туманным одеялом. Туман был везде – во дворе, в лесу, полосами стелился по горам. Разом вспомнив весь вчерашний день, я вскочил и хотел было бежать на улицу, к умывальнику, но смог только охнуть и завалиться обратно на диван. Ноги нещадно болели/
- Что такое? – Михалыч, стоявший у двери, обернулся.
Я молча вытянул вперед ноги. Михалыч подошел, присел на корточки, осмотрел ступни:
- Ничего страшного. Зато теперь будешь знать, почему сапог должен на ноге сидеть как влитой. Посиди, я сейчас.
Михалыч пружинисто поднялся и скрылся за дверью. Сидеть было холодно, и я все же поднялся, быстро оделся и босиком пошел на улицу, умываться. Щенок приветствовал меня заливистым тявканьем, Каюр только зевнул, широко разинув пасть с вершковыми клыками, а Муська и вовсе не обратила на меня внимания. Я с наслаждением умылся холодной до ломоты в пальцах водой из умывальника с гвоздиком, растерся вафельным полотенцем. Похоже, сегодня будет еще один отличный денек! Пора чай варить.
Михалыч вернулся минут через десять с небольшим блюдцем в руках, на котором что-то активно размешивал палочкой. Увидев, что я уже умылся и орудую у костра, он одобрительно кивнул и уселся на большой чурбак, заменявший ему стул, продолжая перемешивать что-то в блюдце.
- А что это?
- Это для ног твоих первое дело. Живица, мед и мята. Когда ноги вот так собьешь, как ты, надо собрать живицы с кедра и смешать ее с медом. Живица заживляет хорошо, а мед помогает ей на коже держаться. Ну а мяту я добавил, чтобы она охлаждала натертые места. Садись на лавку и давай сюда свои ноги.
Я послушно уселся и вытянул ноги. Михалыч взял правую ступню и быстрыми аккуратными движениями стал втирать получившуюся смесь в кожу. Сначала ничего не происходило, но через минут ноги охватила приятное ощущение, очень странное. Ногам было одновременно тепло и прохладно, но боль прошла совершенно.
- Давай-ка вторую. Пока чай будем пить, все впитается. Но сегодня ты по тайге не ходок, если только в кедах. Потому пойдем мы с тобой на рыбалку.
- На рыбалку?! А кого мы будем ловить? – я чуть не соскочил с лавки.
- Кто поймается, того и будем ловить.
Надо ли говорить, что сердце мое зашлось от радости предстоящей рыбалки! В горах, на огромном Озере я буду ловить самое меньшее тайменя!
Михалыч тем временем сходил в дом и принес небольшой березовый туесок с крышкой, открыл его и показал мне:
- Вот гляди, это Иван-чай, главная трава в тайге.
Я заглянул в банку и увидел какие-то черные гранулы.
- А почему он такой? Грузинский чай совсем другой.
- Это листья Иван-чая, высушенные по особому рецепту. Ты понюхай, как пахнет.
Я сунул нос в туесок. Запах был чудесным. Пахло почему-то яблоками и еще чем-то очень знакомым.
- Можешь и на вкус попробовать.
Я недоверчиво посмотрел на Михалыча, не шутит ли? Зачем заварку есть? Мы ели заварку только когда живот сильно слабило, и вкусного в ней ничего не было.
- Да ты попробуй – Михалыч закинул в рот щепотку чая и принялся жевать с довольным видом. Я попробовал тоже. Конечно, это не обычная заварка. Вкус травы, весенней земли, молока и меда! Вот это да!
- А мы его пить будем?
- Его, а как же. Сходи-ка в огород, щипни несколько листочков смородины, для аромата.
Я вскочил и, забыв про болящие ноги, припустил в огород. Вернулся, бросил смородину в котелок и только тут сообразил, что ноги болеть перестали.
- А ноги-то не болят! – я довольно притопнул. – Так что я по тайге ходок.
- Ходок, ходок. До речки уж точно дойдешь, не на себе же тебя нести.
За завтраком я рассказал Михалычу про то, как Муська вчера на кого-то страшно рычала.
- А, это соболек приходил.Правда, он обычно по утрам прибегает. А тут, видать, не смог любопытство пересилить, пришел на тебя поглядеть. Сейчас-то уже поди всей тайге растрепал – Михалыч со смаком отхлебнул ароматного чая. – Теперь жди, все посмотреть придут.
- Все?
- Обязательно.
- И медведи?
- А как же, они в первую голову пожалуют. Хозяева все-таки, должны же они знать, кто в их владениях появился новенький.
Я постарался не показать Михалычу, что новость эта меня, мягко говоря, не обрадовала, но он точно все понял.
- Не боись, они издалека поглядят. Если пакостить е станешь в тайге, они к тебе и не подойдут.
- Пакостить?
- Мусорить, зверя зря бить или костры палить, например.
- И в мыслях не было! – горячо заверил я егеря.
- Допивай чай, идти уж пора. По туману дойдем как раз. А там развиднеется, глядишь, и поймаем кого.
- А на что ловить?
- На муху можно или на мормышку. Увидишь.
- А мы с батей мыша сделали…
- Мыша? Ну-ка, покажи мне вашего мыша.
Я вскочил и кинулся в дом, где со вчерашнего лежал так и не разобранный рюкзак, вытащил бережно обмотанную пленкой снасть и гордо понес ее Михалычу. Развернув пленку, он долго крутил мыша в руках, разглядывая его так и эдак, только что на зуб не попробовал. Наконец, вынес вердикт:
- Годная поделка. На такую и таймень может взяться, и ускуч, и щука.
- Ускуч? – я покатал на языке незнакомое слово. – А кто это такой?
- Так алтайцы называют ленка, это речной лосось.
- И здесь он водится?! – я подпрыгнул.
- А как же, водится конечно. Так что бери своего мыша, пора идти.
Михалыч принес из сеней две удочки, да такие, что у меня дух захватило! Это были самые настоящие телескопы! Я такие только на картинках в журнале видел, который батя выписывает, про рыбалку.
- Ты вот что, давай-ка портянки тебе намотаем, в кедах на берегу делать нечего.
- Я не умею – я насупился.
- Дело нехитрое – Михалыч поманил меня пальцем. – Поди сюда.
Он принес из комнаты пару фланелевых пеленок, расстелил на полу. На одну поставил ногу сам, на вторую показал мне:
- Ставь ногу носком в угол. Так. Теперь смотри, берешь вот за этот угол и вот сюда заворачиваешь. А теперь второй угол берешь и наматываешь, вот так… Получилось?
- Неа.
На моей ноге образовался какой-то бесформенный кулек.
- Давай еще раз…
С третьего раза портянка заняла положенное место, и я взялся за вторую.
- Вот, молодец. Теперь натягивай сапоги, и пойдем уже, засиделись.
Я натянул сапоги, потопал ногами и с радостью убедился, что теперь сапоги сидят как влитые.
- Не хлябают?
- Не – я довольно разулыбался.
- Тогда вперед и с песней.
Михалыч привычно повесил на плечо карабин, на боку у него болталась небольшая плетеная корзинка с крышкой, за спиной – рюкзак. Я с замиранием сердца принял удочки, мне их нести. Солнце поднялось над горой, и туман вспыхнул золотом!
- Идем, идем – Михалыч заторопился.
Знакомая уже тропинка скоро разделилась на две, и мы свернули в сторону. И сразу же оказались в настоящем сказочном лесу, где деревья вырастали прямо из молочно-белого тумана, пронизанного расходящимися в стороны солнечными лучами. Пока мы пробирались туманным лесом, мне все время казалось, что вот сейчас из-за дерева на извилистую тропинку выйдет леший.
- Алтайцы леших алмысами зовут. Говорят, в туман самое их время – словно подслушав мои мысли, сказал Михалыч и снова замолчал.
- А какие они, алтайцы?
Михалыч так долго думал над ответом, что я уже отчаялся его дождаться. Но он все-таки ответил:
- Да такие же, как ты или я. Две руки, две ноги, голова. Просто совсем другие.
- Почему?
- Они живут не так, как мы. Они – часть этих гор, как вот этот кедр, например. Они живут так, что их природа не замечает, понимаешь? Они ее часть.
Михалыч отчаялся найти понятные мне слова и просто замолчал. А я шел и думал, как можно быть частью горы или тайги. Ведь человек не зверь, он не может в тайге чувствовать себя дома. Или может? Мне в тайге очень понравилось, но смог бы я здесь жить? Не знаю, страшновато как-то. Но Михалыч вот живет как-то.
- Дядь Сереж, а как тебе в тайге живется?
Вместо ответа он остановился и вытянул руку назад, останавливая меня. Потом поманил меня ладонью:
- Гляди. Только не делай резких движений.
Я осторожно подошел и заглянул вперед. На тропинке, свернувшись клубком, лежала толстая коричневая змея.
- Это гадюка. Если ее не трогать и не пугать, она тебя не тронет.
- А мы ее обойдем, да?
- Она сейчас уползет, мы ей не нравимся. Человек в тайге вообще никому не нравится.
Недобро поглядев на нас черными бусинками глаз, гадюка и вправду неуловимым движением скользнула в траву. Михалыч повернулся ко мне и сказал:
- Вот так мне тут и живется…
К реке мы вышли минут через двадцать хорошего хода по тропе. Выйдя на берег, я невольно остановился, любуясь открывшейся мне первозданной красотой. Голубоватая прозрачная вода летела по каменному ложу, разбиваясь о большие валуны и пенясь порогами тут и там. Прозрачность воды была такой, что я видел каждый разноцветный камешек на дне. Шум воды был таким, что я не сразу услышал Михалыча:
- Река Кокша, от алтайского «кок су», голубая вода. Удочки-то давай, или вприглядку ловить будем?
Я спешно передал ему удочки и принялся наблюдать за тем, как он их раскладывает. Я просто благоговел перед этими невероятными телескопическими удилищами, и поэтому не сразу заметил их необычную оснастку. А посмотреть было на что. К основной леске был привязан небольшой белый поплавок, от которого отходил поводок длиной около двух метров, заканчивающийся большим и по виду тяжелым поплавком. И между поплавками на поводках были привязаны мушки. Я подошел вплотную, чтобы получше рассмотреть снасть, и Михалыч тут же принялся мне объяснять:
- Гляди, эта снасть называется сплетня. Вот маленький поплавок, он сигнализирует о поклевке, а большой поплавок растягивает всю конструкцию по течению. Мушки плывут по поверхности, и хариус их хватает. Но сейчас для верховых мух еще рано, поэтому мы сейчас вместо сплетни привяжем другую снасть, балду. Принцип тот же, но вместо тяжелого поплавка используем грузило, а вместо мушек – мормышки. Грузило растягивает леску вертикально, и мормышки идут в толще воды.
- А почему для верховых мушек рано?
- Потому что верховых используем на вылет поденки. Поденка – это насекомое такое, поднимается из-под воды и взлетает, и вот тут хариус ее подбирает. Плюс много разных насекомых по жаре будут в воду падать.
- А как делать такие мушки?
Мушки были разноцветными, пестрыми, некоторые походили на каких-то жуков, другие ни на что не были похожи.
- Это я тебе вечером покажу. А пока держи, сейчас свою снасть настрою, и будем пробовать.
Через пару минут все было готово, и Михалыч взялся меня наставлять:
- Ты с катушкой рыбачил когда-нибудь?
Я отрицательно замотал головой.
- Мда уж. Ладно, гляди. Вот тут с обратной стороны стопор, его нужно перещелкнуть, когда собираешься делать заброс. Когда бросаешь, указательным пальцем придерживай катушку, иначе она выбросит слишком много лески, и ты получишь шикарную бороду, которую потом будешь полдня разбирать. Понятно?
Я неуверенно кивнул. Пробовать в любом случае придется, иначе о какой рыбалке можно думать?
Михалыч шагнул к воде:
- Гляди, показывать буду.
Он несильно размахнулся и послал груз над водой. Как только поплавок коснулся воды, Михалыч пальцем зажал катушку, сделал несколько быстрых оборотов и принялся следить за прыгающим в бурной реке поплавком. Я его потерял из виду сразу же и никак не мог найти. Михалыч продолжил делиться со мной наукой ловли хариуса:
- Бросать надо так, чтобы снасть проходила рядом с большими камнями, там, где за ними образуются затишки. Вот там обычно хариус и ждет добычу. И близко к воде не подходи, хариус очень осторожный. Увидит тебя на берегу или тень твою на воде, и нипочем не клюнет.
От всех этих наставлений у меня уже голова шла кругом. Кто ж знал, что хариуса ловить так сложно? Ладно, надо пробовать.
- Димка, ты давай на мое место вставай и пробуй, я выше чуть поднимусь. Ты с первого раза точно не поймаешь, так что пробуй бросать в разные точки.
Глубоко вздохнув, я шагнул к воде, примерился к непривычно тяжелой удочке, посмотрел на катушку, снял ее с тормоза и попытался повторить заброс Михалыча. Короткий взмах, и груз пулей полетел над водой! Отлично, получилось!
Я так обрадовался, что совсем забыл остановить катушку, и на конце удилища мгновенно образовалась огромная курчавая борода из лески. Я чуть не взвыл от досады. Как это разбирать? Леска перепуталась так, что у меня возникло немедленное желание достать из кармана свой складешок и просто-напросто отрезать белоснежную буклю. Но это ведь проще всего, вряд ли Михалыч оценит, если я ему удочку испорчу. Кое-как вымотав снасть на берег, я устроился на каменистом берегу. С ужасом посмотрев на бороду, я вздохнул и принялся ее распутывать. Леска свилась кольцами, даже локонами, которые перепутались между собой самым причудливым образом. Я взял бороду в ладони, вгляделся в нее и попытался вытянуть первый локон. Но добился только того, что другие петельки начали затягиваться. Так не пойдет. Я в отчаянии поднял голову, поискал глазами Михалыча. Вон он, стоит по щиколотки в воде, внимательно глядя на воду. И не докричишься до него, гул реки заглушает все остальные звуки. Да и не стану я его на помощь звать. Сам запутал, самому и распутывать.
Сначала я злился, потому что у меня абсолютно ничего не выходило. Борода оставалась бородой, несмотря на мои бесчисленные попытки ее разобрать. Потом на меня накатило отчаяние, и я чуть не выбросил комок лески в реку. Солнце уже поднялось и ощутимо пригревало. Я скинул штормовку и с сопением продолжил распутывать ненавистную леску. Тянул то за один локон, то за другой, ругался, злился, умолял. Все было бесполезно. В конце концов я успокоился, мне даже стало нравиться это сидение на берегу горной реки в глухой алтайской тайге. Это ведь тоже Приключение! Ну кто из пацанов смог соорудить такую бороду? Да кто из них вообще держал в руках телескоп? Никто. А я вот сижу в таком красивом месте и распутываю эту проклятущую бородищу. Я чуть не рассмеялся от нахлынувшей вдруг радости. И вдруг… Я и сам не понял, как, но локоны стали распадаться один за другим, и скоро бороды и след простыл. Ура! Урааааа! Я не сдержался и завопил во все горло, силясь перекричать синюю Кокшу. Дальше все бло делом техники, как говорит отец. Быстро и очень аккуратно смотав леску обратно на катушку, я вышел на берег, примерился и метнул снасть в воду, пытаясь подражать Михалычу. Едва поплавок коснулся воды, я зажал катушку пальцем и перещелкнул тормоз. Получилось! Поплавки неслись по реке, ныряя на течении и то и дело скрываясь из виду. И вот маленький поплавок погрузился в воду. Я оцепенело смотрел на него и никак не мог сообразить, что это поклевка. Но вот словно что-то толкнуло меня в плечо, я рванул удочку вверх и с замиранием сердца увидел серебристый блеск над водой. Хариус! Я поймал хариуса! Не веря себе, я принялся судорожно выматывать леску. Хариус бился и плясал на поверхности воды, и мне казалось, что леска наматывается на катушку слишком медленно, что первый в моей жизни хариус вот-вот сорвется. Не сорвался. Осторожно подняв рыбку из воды, я любовался ей как самой большой драгоценностью на свете. Положив удочку на камни, я восторженно рассматривал рыбу-мечту. Узкое серебристое тело с черными пятнышками по бокам и огромный, словно парус, спинной плавник, покрытый разноцветными пятнами… Я еще не видел такой красивой рыбы.
- Спасибо… - прошептал я одними губами и чмокнул пахнущего свежим огурцом хариуса в лоб. Корзинки у меня с собой не было, и я уложил рыбку в траву, чтобы хоть как-то защитить ее от солнца. Ну все, теперь можно ловить дальше! Однако сколько я ни бросал снасть, больше ни одной рыбы мне не попалось, и единственное, чего я добился, это появления еще одной бороды. Привычно уже устроившись на камнях, я с изрядной сноровкой принялся разбирать спутавшуюся лесу. Подняв голову, я увидел, что Михалыч вышел из воды и идет в мою сторону. Подойдя, он оценил масштаб бедствия, положил свою удочку на камни и шагнул ко мне:
- Давай покажу как надо. Гляди, нужно просто ее растрясать, леса гладкая, цепляться ей не за что, и она сама расползется.
И Михалыч буквально за две минуты расправился с бородой, вызвав у меня сложные чувства. Мне было радостно от того, что вот так быстро он умеет разбираться с запутанной намертво леской. И досадно от того, что сам я до этого не догадался. А еще я злился на то, что Михалыч мне сразу не объяснил, что делать с бородой.
- А я хариуса поймал! – выпалил я, когда Михалыч стал складывать удочки.
- Ух ты! Молодец – похвалил он меня. – Похвались хоть.
Я подскочил и шагнул к тому месту, где в траве лежал пойманный мной хариус. И остановился. Потому что у моей рыбы деловито суетился какой-то зверек, небольшой, с темной блестящей шерсткой. «Соболь!» - полыхнуло в мозгу.
- Дядь Сереж – позвал я егеря.
Михалыч оглянулся и увидел, как зверек схватил мою добычу и забавными скачками помчался куда-то к воде.
- Стой! – я рванулся следом, но Михалыч меня остановил.
- Пусть бежит, норка это. У нее малыши, их кормить надо. Считай, что Алтай-батюшка тебе дозволение на рыбалку выдал – Михалыч заговорщицки мне подмигнул. – Тем более что на уху у нас с тобой рыбы точно хватит. Собери пока сушняка.
Я подумал, что Михалыч прав. И еще, что он заботится о зверях как о своих детях, а то значит, что он очень хороший человек. Сушняка я набрал быстро, благо его вдоль берега лежало много. Выбеленные солнцем и ветром сучья и целые деревья, застрявшие в камнях, дали богатую пищу для костра. Горел сушняк жарко и бездымно. Михалыч быстро почистил пойманных им хариусов и забросил их в висящий над огнем котелок. Туда же отправилась небольшая луковица. Мой живот требовательно заурчал, и я спросил:
- А долго уха вариться будет?
- Быстро, это ведь щерба.
- Щерба?
- Ну да, для щербатых. Жевать-то в ней нечего, картошки нет, а рыба… ну сам сейчас попробуешь.
Буквально через пять минут, когда от плывущего над берегом запаха я уже готов был нсть щербу сырой, Михалыч забросил в котелок щепотку соли и такую же щепотку черного ароматного перца и снял котелок с огня.
- Пусть постоит пару минут, настоится – сказал Михалыч, заметив, каким голодным блеском сверкают мои глаза. Каюр, к слову, тоже преданно смотрел хозяину в глаза и умильно облизывался.
Ах какая это была уха! Вкуснее ухи я совершенно точно никогда не ел. Нежный аромат рыбы смешивался с тонким запахом синеватого дымка от сушняка, а крупно помолотый черный душистый перец делал уху просто невозможно вкусной. Мы хлебали уху, оглядывая окрестные горы и вслушиваясь в ровный гул красавицы Кокши. Я вдруг понял, что здесь очень красиво. До этого момента, поглощенный то распутыванием лески, то рыбалкой, я не особенно смотрел по сторонам. А сейчас величие окрестных гор отняло у меня дар речи.
- Красиво? – с улыбкой спросил Михалыч.
- Очень.
- Это что, брат, вот сегодня гроза ночью будет, вот где красота.
- А вчера вы тоже так говорили, а грозы не было.
- Это кто ж тебе сказал, что не было? Это в нашем углу не было, а в Артыбаше была, и какая! Доел? Пойдем тогда, нам с тобой сегодня еще маралов увидеть нужно.
- Маралов?! Ух ты! – я едва не запрыгал от счастья. Мне про маралов отец рассказывал, а тут я их увижу вживую!
Отдав остатки ухи Каюру, мы быстро зашагали куда-то к горам.
- Там тропа у зверья, к реке спускаться – пояснил мне Михалыч. – Мы по ней наверх пойдем. Глядишь, и встретим кого…
Вот уже час мы карабкаемся вверх по склону. Я пыхчу и обливаюсь потом, а Михалыч шагает легко, будто и не замечая ни крутого склона, ни палящего солнца. Каюр бежал то справа от нас, то слева, надолго скрываясь в зарослях. Внезапно Михалыч остановился, а через мгновенье откуда-то спереди раздался рык Каюра.
- Марал – повернувшись ко мне, одними губами прошептал егерь. Я осторожно, стараясь не хрустнуть подвернувшимся под ногу сучком шагнул вперед и замер. Да и как было не замереть? Метрах в десяти выше по склону стоял марал с развесистыми рогами. Он молча смотрел на Каюра, немного склонив голову вперед, а пес крутился вокруг, не делая ни малейшей попытки напасть. Михалыч взялся за фотоаппарат, большой красивый «Зенит», а я разглядывал величественного оленя и не мог придумать, с кем его можно сравнить? И вдруг меня осенило – с кедром! С молодым стройным кедром, стремящимся ввысь, к солнцу. Было в марале что-то такое же стремительное и красивое.
Услышав щелчок фотоаппарата, марал развернулся и в несколько могучих невесомых прыжков исчез в зарослях.
- И так всегда получается, убегают. Хорошо хоть Каюр его немного на месте подержал, пара кадров должна получиться…
Мы ходили по горам, пока солнце, коснувшись вершины горы, не залило все вокруг медовым теплым светом. Тогда Михалыч нашел местечко, с которого открывался вид на Озеро, уселся в траву на краю обрыва и похлопал ладонью рядом с собой:
- Садись, Димка, день проводим да домой пойдем.
Я с радостью рухнул рядом, долгая ходьбы вымотала меня окончательно. Ноги и спина гудели, в горле давно уже пересохло, и отдых был как нельзя кстати.
- А ты ничего, не жалуешься. Молодец, хороший таежник из тебя вырастет, вот увидишь – Михалыч хлопнул меня по плечу. Я ничего не ответил. Но вдруг отчетливо понял, что вот прямо сейчас мог бы еще столько же по горам пройти. Тайга вокруг вдруг притихла, и в абсолютной тишине был слышен только легкий шелест листьев на ветру и тоскливый крик коршуна в небе.
- Каждый раз так – задумчиво сказал вдруг Михалыч. – Тайга затихает на пару минут, будто с солнышком прощается. Как Бог создал этот мир таким? И почему мы-то такие некультяпистые? – он вздохнул. – Смотри, вон слева видишь, небо темнеет? Это гроза идет. Так что давай-ка поспешать, нам с тобой до грозы нужно на кордон успеть.
Он поднялся легко, пружинисто, будто и не было цело дня хождений:
- Ну что, Димка, врежем сапогами по бездорожью?
- Врежем – вздохнул я.
У подножия горы я вдруг явственно ощутил, как от Озера тянет холодом и влажностью. Небо хмурилось и грозилось басовитыми громовыми раскатами, но дождя пока не было. Озеро тоже хмурилось, враз потемневшая вода бугрилась коротким злыми волнами в белоснежных шапках пены, билась в берег, словно силясь смыть и валуны, и деревья, и сами горы.
- Низовка лютует – покачал головой Михалыч. – На «Шмеле» придется готовить.
- А что такое «низовка»? – завидев кордон, я зашагал с удвоенной скоростью. Уже очень хотелось разуться и растянуться на травке, давая отдых натруженной спине.
- Низовка-то? Это северный ветер, видишь, как Озеро раскачивает. Когда низовка дует, на воду не суйся.
Пока шли к кордону, небо над нашими головами затянуло почти черными тучами, ветер завыл с утроенной силой, вокруг стало темно словно ночью, и последние сто метров мы бежалb со всех ног. Успели! Только-только мы заскочили на крыльцо, как небо лопнуло с оглушительным треском. Мы оба застыли, заворожено глядя на безумное буйство природы. Тучи повисли плотным клубящимся черным пологом, и только над горами на той стороне Озера было светло как днем. Ветер вдруг стих, все вокруг испуганно смолкло, даже Озеро замерло в ожидании неминуемой катастрофы.
- Дядь Сереж, а что будет? – спросил я почему-то шепотом.
- Шторм.
И в этот момент небо над горами осветилось ослепительной вспышкой, по горам ударили огромные молнии, и грянул гром. Так грянул, что мы присели, и мне захотелось спрятаться в какой-нибудь угол. Щенок, все это время радостно крутившийся под ногами, взвизгнул и забился под крыльцо, а Каюр, прижав уши, яростно зарычал на небо. Взвыл ветер, моментально разгоняя на Озере огромные волны, молнии били одна за другой, оглушительный гром тяжко перекатывался по небу и бился о склоны гор. Озеро бесновалось так, словно хотело целиком выплеснуться на берег. И в довершение всего тучи разверзлись, обрушив на Озеро и горы плотные белые потоки воды. Тяжелые капли, гонимые бешеным ветром, хлестали по Озеру словно кнуты. Я высунул руку из-под козырька. Теплый! Дождь теплый! Я оглянулся на Михалыча и выскочил под дождь, моментально промокнув до нитки. Дождь хлестал меня по плечам и лицу, не давая дышать, а я скакал по мокрой траве и кричал что-то такое же сумасшедшее, как этот шторм. Каюр скакал со мной вместе, заливаясь оглушительным лаем. Я не устоял на ногах, когда молния ударила в воду совсем недалеко от берега, и гром шарахнул прямо над головой! В воздухе сильно запахло озоном, волосы на голове ощутимо зашевелились.
- А ну назад! – рявкнул Михалыч, и я бросился на крыльцо. Вовремя! Небо вдруг посветлело, и хлынул град. Не град, градище! С неба на землю падали кусочки льда размером с голубиное яйцо. Они с плеском били в Озеро, которое вмиг вскипело, с громким стуком били в стволы деревьев, в стены и крышу. «Как же там отец?!» - ошпарила меня мысль.
- Дядь Сереж, а как же батя сейчас?
- Не боись, тайга укроет – бодро ответил мне Михалыч, но особенной уверенности в его голосе я не услышал.
Небо над нами стало светлеть, тучи превратились в облака, ветер стих, град постепенно сошел на нет, оставив после себя плотный ковер из льдинок. Изрядно похолодало, и я поспешил в дом за теплой кофтой. А ведь как не хотел ее брать! Мол, лето же, зачем? Теперь вот с благодарностью вспомнил маму и то, как она с улыбкой молча свернула кофту и упрятала в мой рюкзак. Когда я вышел на улицу, Михалыч уже распалил большой костер.
- Димка, идем на берег. Сейчас кино будут показывать.
- Какое кино? – я даже с шага сбился.
- Увидишь – Михалыч подвесил над огнем котелок, быстро сходил в дом и вернулся с большим куском мяса.
- Ужинать будем вкусно – он опустил мясо в воду. – Если хочешь, чтобы бульон был наваристым, мясо всегда клади в холодную воду. А если хочешь, чтобы мясо было насыщенным, клади его в кипяток. Все, пойдем, сейчас начнется.
Мы поспешили на берег. Я думал, мы усядемся прямо здесь, рядом с вытащенной на берег лодкой, но Михалыч прошел мимо и целеустремленно зашагал куда-то вдоль уреза воды. Совсем скоро мы вышли на небольшой мысок, выдающийся в озеро метров на десять, не больше. на мыске было обустроено костровище и лежало большое бревно, выбеленное солнцем и ветром. Тут же лежал и небольшой запас дров, поэтому через пару минут мы уже грелись у небольшого костерка, над которым Михалыч пристроил закопченный котелок. В густеющих сумерках он прошелся по берегу и вскоре вернулся с пучком каких-то трав, которые тут же забросил в котелок.
- Ну все, теперь можно смотреть.
А посмотреть было на что. Перед нами развернулся целый небесный спектакль! Небо над Озером окрасилось в красновато-лиловые цвета, облака стали разноцветными, серыми, красными, белыми и даже фиолетовыми, горы почти скрылись в туманной дымке, стоящие невдалеке у самой воды высокие сосны выделялись на этом фоне резкими черными тенями. Но самым главным в этом представлении было Озеро. Оно отражало все это великолепие, и темно-синяя вода то и дело становилась то красноватой, то лиловой. Все это вместе жило, дышало, менялось…
- Дядь Сереж, оно ведь живое – потрясенно прошептал я.
- Живое, конечно. Алтайцы зовут его Алтын коль, Золотое озеро. А еще зовут Тайлёс коль, по имени народа тайлёсов или телесов, живших по его берегам. Здешние племена числили себя родами по разным зверям и птицам. Были роды лебедя, волка, медведя, ирбиса, козерога.
Я слушал Михалыча, открыв рот, и перед моим взором разворачивались картины древних стойбищ на берегах Озера. Как-то незаметно рядом с нами оказались Каюр со щенком, а чуть позже пришла и Муська. Все они устроились возле нас и тоже смотрели на Озеро.
- У алтайцев есть такие люди, кайчи, они хранят знания племени и рассказывают их своим соплеменникам. Такие рассказы называются «кай». Живет такой кайчи, запоминает важные события из жизни рода, подмечает какие-то интересные явления, узнает легенды. И обязательно должен передать все, что знает, следующему кайчи. А тот следующему рассказывает все, что знал его предшественник и что узнал сам за всю жизнь. Собирается вечером весь род на стоянке у большого костра, и кайчи рассказывает им поучительные случаи и легенды.
Михалыч замолчал, снял с костра котелок и отставил чуть в сторонку. Я смотрел на постепенно темнеющее небо и безмятежное Озеро, еще недавно так яростно хлеставшее берег волнами, и уносился мыслями на тысячу лет назад. Тогда какой-нибудь мальчишка из рода лебедя точно так же сидел на берегу, слушал кайчи и смотрел в такое же фантастическое небо. О чем он думал?
- А за отца не беспокойся, все у него хорошо – вдруг сказал Михалыч. Помолчал и добавил:
- Ты хороший сын. Каждому отцу нужно, чтобы о нем вот так беспокоились и ждали. Тогда можно жить…
Он вновь надолго замолчал, помешивая угли в костре. Небо окончательно потемнело, и над Озером взошла луна. Небо в разрывах туч сверкало мириадами сочных крупных звезд, луна заливала все вокруг призрачным светом, по Озеру протянулась лунная дорожка.
- Алтайцы верят, что душа человека по лунной дорожке может ходить в гости к Тенгри, их верховному божеству. У них есть легенда о молодых влюбленных, которых разлучила злая родительская воля. Девушка не выдержала горя разлуки и бросилась со скалы в Озеро. Безутешный парень хотел броситься следом, но шаман остановил его. Он рассказал ему о том, что его любовь ждет на том конце лунной дорожки, во владениях великого Тенгри. Но пройти по лунной дорожке может только человек с чистой светлой душой. «Ты попробуй» - сказал ему шаман. Парень был смелым и без страха ступил на лунную дорожку. И встретился со своей любимой. Так они и встречались. Лишь когда Эрлик, злой бог, нагонял на Озеро шторм и закрывал небо тучами, парень не мог попасть во владения Тенгри. И он поклялся убить Эрлика. Он ушел в его подземные владения, но вернуться не смог. С тех пор девушка так и ждет его у лунной дорожки. Красивая легенда, правда?
- Жалко их…
- Дурачок. У них же любовь была, ради этого только и стоило жить.
Мы молча пили чай, глядя на едва заметно покачивающуюся на воде лунную дорожку.
- Дядь Сереж, а у вас есть сын?
Михалыч ответил не сразу, словно решал, стоит ли вообще отвечать. Подбросил в костер пару крупных сучьев, от чего к небу взметнулись яркие искры, налил себе еще чаю и заговорил:
- Он уже совсем взрослый. Уехал в город, семьей обзавелся, внучка мне родили, Ваньку – Михалыч улыбнулся в темноте. – Уже которое лето обещает привезти.
- А он к вам не приезжает?
- Некогда, работа у него – невесело сказал Михалыч. – Ладно, пойдем, мясо уж сварилось, ужинать пора.
Тщательно залив костер, мы пошли к дому. Мясо и впрямь сварилось, распространяя по всему кордону умопомрачительный запах. Ужинали в доме. Михалыч разлил густой бульон по кружкам, парящее мясо при помощи двух вилок разобрал на куски, порезал луковицу и наломал хлеба. Вот и весь ужин. Обжигающий бульон моментально меня согрел, да так, что меня бросило в пот.
- Вкусно?
- Очень!
- Ну и хорошо. Я завтра с утра по делам, остаешься на хозяйстве. Каюра с тобой оставлю. Если соболек придет, не обижай его.
- Конечно. А кроме соболька никто не придет?
- Не придет – Михалыч улыбнулся. – Каюр кого хочешь прогонит, он пес зверовой, таежный.
Не очень он меня этим успокоил, если честно.
- А как я узнаю, что это соболек?
- А у него мордочка наглая ушастая. И Муська на него всегда одинаково реагирует, воет да рычит. Нет у них дружбы. Ладно, спать пора, ночь уже.
Как ни странно, спорить мне с этим совсем не хотелось, хотя дома в это время загнать меня в постель всегда было непросто. Сегодняшний день оказался таким же замечательным, как и вчерашний. Что же будет завтра?
Я проснулся на удивление хорошо отдохнувшим. Уселся на скрипучем диване, потянулся до хруста, выглянул в окно. Вот это я поспал! Солнце поднялось над горами и заливало яркими лучами все вокруг, заставляя Озеро серебриться мелкой рябью и делая тайгу на склонах гор оглушительно зеленой. Я вскочил и увидел на столе записку, прижатую коробком спичек:
- Удочки на стене, там и поплавочка есть, рыба в Озере, соль и спички в правом ящике. Далеко не ходи, рыбы и здесь полно.
Я пожал плечами и пошел умываться. Щенок встретил меня радостным тявканьем, попытался цапнуть за ногу, но передумал и лизнул. Муська, сидевшая на полянке перед домом спиной ко мне, обернуться не соизволила. Она задумчиво смотрела на Озеро и о чем-то размышляла. Каюра нигде видно не было.
Наскоро умывшись, я взялся за костер, очень хотелось чаю. Когда над кострищем потянулся тонкий синий дымок, Муська вдруг сорвалась с места и с утробным воем кинулась к стоящей рядом с домом сосне. Соболек! Позабыв про чай, я в пару прыжков оказался под сосной и принялся судорожно выглядывать гостя. Да вот же он! Все, как и говорил Михалыч. Хитрая и немного наглая симпатичная мордашка с небольшими круглыми ушками, толстенные лапы с заметными белыми когтями, коричневая блестящая шерстка. Соболек сидел на нижней ветке и с любопытством смотрел на меня. На жутко завывающую Муську он внимания не обращал, новичок на кордоне заинтересовал его куда сильнее. Я смотрел на соболька и не верил своим глазам. Ведь это же настоящий соболь, тот самый, о котором я столько читал в охотничьих журналах у деда, про которого мне дед так много рассказывал! Неуловимый, отчаянно смелый хищник, добыть которого всегда было большой удачей. И вот он, передо мной, только руку протяни… Протягивать к зверьку руку я передумал, как только он широко зевнул, и я увидел в его пасти длинные острые клыки. Вдруг соболек заволновался, насторожился, а потом с быстротой молнии рванул вверх по стволу и исчез в кроне. Я оглянулся и увидел Курая, который неслышно подошел и уселся за моей спиной.
- Ну вот, прогнал гостя – я потрепал Курая по голове, за что был немедленно покусан щенком, требовавшим своей порции ласки. Пришлось повозиться с ним немного. В итоге костерок успел прогореть, и пришлось разжигать его заново. Наконец котелок занял свое место над огнем, и я направился на берег, поздороваться с Озером. Озеро было безмятежно. Огромное голубое зеркало не портила ни единая морщинка, Голубое небо где-то у самых гор плавно перетекало в Озеро, и даже сами дальние горы были голубыми. Не вытерпев, я моментально разделся и, заорав для смелости во все горло, бросился в воду… и тут же с еще более громкими криками ринулся обратно на берег. Такая ласковая и теплая с виду вода оказалась ледяной! Схватив одежду в охапку, я в несколько прыжков оказался возле дома, схватил висящее возле умывальника вафельное полотенце, растерся докрасна. Срочно одеваться! Только натянув поверх футболки штормовку и усевшись у костра, я перестал стучать зубами. Удачно я искупался, ничего не скажешь. Ну ничего, сейчас чайком согреюсь, заодно и решу, что буду делать. Можно и правда попробовать поймать какую-нибудь рыбу, уж с поплавочной-то снастью я справлюсь. Главное, место хорошее найти, подходящее. А как его тут искать? У себя-то на исхоженных речках я только на воду гляну и уже чувствую, будет рыба или нет. А тут… Озеро для меня – одна большая загадка. Вот и попробую ее разгадать. Но для начала нужно накопать червей, и огород подходил для этой цели как нельзя лучше. Окончательно согревшись и напившись чаю, я взялся за поиски банки под червей, и очень быстро нашел подходящую у крылечка. Взяв банку и лопату, я направился в огород. Поиски я решил начать с большой кучи перегноя, сваленной в углу огорода, и не ошибся. Через десять минут я с удочкой, плетеной корзинкой и банкой червей спешил на берег, сопровождаемый жизнерадостным щенком и философски настроенным Каюром. Муська осталась на охране и обороне кордона, так что за его сохранность я был спокоен. Теперь предстояло выбрать рыбное место, а то приедет Михалыч, а мне его и накормить нечем будет. Я вышел на берег, еще раз подивился величию и красоте Озера и побрел вдоль уреза воды в поисках подходящего местечка. Шагать пришлось долго. Так долго, что щенок пару раз останавливался, с недоумением глядя на меня и с сожалением в сторону кордона. Когда в голове моей все настойчивее зазвучал вопрос «А туда ли я иду?», я вышел к небольшому заливу, в который впадал говорливый ручей. Глубина здесь начиналась сразу, берег обрывом уходил в кристально прозрачную воду. Здесь и попробую ловить. Помню, как отец рассказывал, что рыба любит держаться в таких местах, где впадающие ручьи несут разных насекомых.
Я быстро размотал удочку, насадил червя, поплевал на него от души и забросил в воду, поближе к ручью. Поплавок медленно поплыл в озеро. Я напряженно следил за ним, но все равно вздрогнул, когда он внезапно ушел под воду. Я подсек, но безрезультатно, пустой крючок вылетел из воды. Таааак, это кто же такой хитрый? Я быстро насадил нового червя и вновь отправил снасть в воду. И снова поклевка и пустой крючок. Так повторялось раз за разом, я никак не мог обхитрить неизвестную рыбину и уже готов был впасть в отчаяние. Надо успокоиться. Я положил удочку на камни и уселся рядом. Щенок тут же улегся у ног, положив голову на лапы и с сочувствием глядя на меня. Каюр за моей спиной уселся мордой к тайге и настороженно нюхал воздух, иногда глухо ворча. Кого он там учуял, интересно? Мне стало неуютно. А вдруг медведь? И что делать? Бежать бесполезно, а защититься от хозяина гор я точно не смогу… Каюр перестал ворчать и улегся, но глаз от тайги не отводил. Я, глядя на него, тоже успокоился, но был настороже. Страшно все же.
Озеро лежало передо мной, огромное и прекрасное, отражая в себе горы и небо. Я был сейчас с ним один на один, и хотел охватить его, вобрать в себя, но не мог. Я чувствовал, что Озеро растворяет меня в себе, становится частью меня. В школе нам говорили, что человек по большей части состоит из воды, и сейчас я подумал, что чем дольше я живу на берегу Озера, любуюсь им, пью его воду, тем больше оно замещает собой во мне ту, другую воду. И я уже точно не буду тем, каким был до знакомства с ним. И, наверное, это хорошо. Потому что Озеро потрясает меня своей красотой, своим спокойствием и величием, своим многообразием и мощным живым дыханием. Оно совсем как человек. Может быть спокойным и радостным, а может биться в ярости, может быть выспавшимся и умытым, а может недовольным и ворчливым, может улыбаться радугами без причины или застыть равнодушно. Огромное живое Озеро.
Щенок вскочил, припал на передние ноги и жизнерадостно затявкал, приглашая меня поиграть. Я попытался его схватить, но он ловко увернулся и помчался по берегу в сторону кордона. Вот же шемела. Я вернулся к удочке, чуть поднял поплавок, увеличивая глубину, выбрал в банке самого аппетитного червя и аккуратно его насадил, как следует прицелился и забросил снасть в небольшой затишок за лежащим в воде валуном размером с наш «Рафик». Поплавок застыл на неподвижной глади, выделяясь ярким пятном. Ну вот, совсем другое дело. Я настроился на долгое ожидание поклевки, но поплавок вдруг слегка качнулся, еще раз, а затем заскользил в сторону. Я подсек и почувствовал упругое сопротивление рыбы. Ну наконец-то! Я пытался поднять рыбину, удочка хрустела, леска звенела от напряжения, но ничего не выходило. Рыба уверенно тянула меня в воду. Вот это силища! Кто же там сидит? Я так упорно боролся и так громко сопел, что Каюр не выдержал и подошел поближе. Он готов был броситься в воду, поскуливал и всем своим видом выражал искреннее сопереживание. Вернувшийся щенок яростно тявкал на воду, носился вдоль берега, глядя то на меня, то на разрезающую воду леску. У меня от напряжения гудели руки и ныла спина, но сдаваться я не собирался. «А вдруг таймень?!» - обожгла меня мысль, и руки затряслись еще сильнее. Но вот неведомый подводный обитатель начал уставать, рывки стали слабее, леска стала подаваться наверх. Миг, и на поверхность вывернулся широченный бронзовый бок, размером никак не меньше разноса, на каком в школьной столовой тетя Маня разносила нам компот. Ух ты! Лещ! Сердце готово было выскочить из груди, руки закаменели, ноги дрожат… Лещ глотнул воздуха и устало лег на воду, подтянуть его к берегу было не сложно. Но как взять его из воды? Недолго думая, я уселся на самом краешке, свесив ноги в воду, подтащил леща к самым ногам, схватил его за жабры и выбросил на берег. Победа! Я вскочил и запрыгал вокруг тяжело ворочавшегося на земле бронзово-медного леща. Я что-то кричал, щенок скакал вместе со мной, а Каюр с недоумением наблюдал за нами, помахивая кончиком хвоста. Наконец, я упал рядом с огромной рыбиной без сил. Меня переполняло такое бесконечное счастье, что я мог только лежать на берегу и блаженно улыбаться, глядя в бездонное небо. Больше рыбачить сегодня я не буду, этого улова с лихвой хватит и на обед, и на ужин.
Обратная дорога до кордона показалась мне долгой. Тяжеленный лещ оттягивал руку, и я думал о том, как же я так далеко ушел? Муська встретила нас недовольным мявом. И то верно, ушли и оставили ее в полном одиночестве. Но когда она разглядела мой трофей, гнев мгновенно сменился на милость. Она спрыгнула с воротного столба и принялась тереться об мои ноги. Курай, видя такую разительную перемену, презрительно фыркнул и улегся в тени, вывалив розовый язык. Солнце грело вовсю, и я опасался, что рыба испортится, поэтому решил ее почистить. Ох и намучался я с плотной чешуей, засыпал ей все вокруг, но очистил. С потрохами справился гораздо быстрее, прополоскал рыбину в озере, набил мокрой травой и уложил в найденный в баньке тазик. Сверху тоже переложил мокрой травой и прибрал в тенек. Все, теперь точно Михалыча дождется. Я очень хотел похвастать уловом, такого леща я никогда в жизни не видел, не говоря уже о том, чтобы ловить.
Жутко хотелось есть, и я сгрыз кусок хлеба, запив его остатками чая. Мда, не густо, прямо скажем. Но я скорее себя за спину покусаю, чем начну готовить леща, не показав его Михалычу. Надо придумать, чем себя отвлечь. Я посмотрел на костровище, и решение пришло тут же. Дрова! Сушняк у костра почти закончился, нужно принести побольше. Сказано – сделано. Прихватив топор, я направился в лес. Каюр проводил меня взглядом, явно не собираясь идти со мной. Но потом все же решил, что такого несамостоятельного балбеса как я опасно отправлять в лес одного, и поспешил следом. В поисках сушняка я забрался довольно далеко. Перебрался через довольно высокий поросший прозрачным сосняком пригорок, форсировал небольшой ручеек и начал взбираться на следующий склон. И тут же забыл о дровах. Весь залитый солнцем склон был усыпан маслятами! Молоденькими, крепенькими, еще мокрыми, с налипшими хвоинками. Я развернулся и бегом бросился на кордон, за ведром. Почему бегом, я и сам не знал, но спешил так, будто маслята сейчас разбегутся или кто-нибудь их вместо меня срежет. Кто срежет-то, если я тут вообще один? Каюр легко бежал следом за мной, иногда обгоняя и вопросительно заглядывая мне в лицо. Куда, мол, бежим, парень? Нет, если надо, то я з, но интересно же.
- Щас…ведро…возьмем – запыхавшись, на ходу принялся объяснять я ему. – Грибов наберем…картошки нажарим…вкуснотища!
Каюр моего энтузиазма не разделял, ему жареха с грибами была глубоко безразлична. Но не бросать же меня теперь, хоть и странный я для него. То ли дело Михалыч, этот никогда за грибами не бегает, да и вообще в склонности к такому спорту не замечен. У него все вдумчиво, основательно, всегда правильно и спокойно. Ну да что с человечьего щенка возьмешь?
Примерно так должен был рассуждать Каюр, но мне до его рассуждений дела не было, меня ждали маслята! А при одной только мысли о картошке с грибочками и луком рот наполнялся слюной и желудок принимался жизнерадостно напевать что-то бравурное. С размаху воткнув топор в колоду, я быстро проверил рыбу на предмет ее температуры, схватил ведро, стиснул в кулаке свой складешок и рванул обратно, к заветному местечку. Складешок, кстати, у меня был замечательный, с черными накладками на рукоятке. На одной стороне накладка с белкой на ветке, на другой лиса. Отточен он был до бритвенной остроты, это у нас считалось особенным шиком. Сколько грибов им было срезано, не перечесть!
Маслята меня, конечно же, дождались, и стало их еще больше. Я опустился на мягкий мох и принялся бережно срезать их один за одним. Ах какой же запах здесь стоял! Пахло маслятами, нагретой солнцем хвоей и смолой, мхом и еще чем-то необыкновенным. Я очень жалел, что нельзя увезти хотя бы немного этого запаха с собой, маме и брату, то-то бы они обрадовались. Я ползал по этой волшебной полянке, наверное, целый час. Каюр сначала наблюдал за мной, а потом сладко так задремал на солнышке, что даже начал храпеть. Посмотреть на этакую невидаль пришла сначала белка, потом бурундук, потом какая-то птаха. Они принялись живо обсуждать удивительного зверя. Я отставил в сторонку ведро и улегся на спину, сквозь полуприкрытые веки наблюдая за их беседой и представляя, что они говорят друг дружке.
- Нет, вы видали этого нахала? – раздраженно цокнула белка.
- Да правильно делает, чем еще тут можно заниматься? – бурундук юркнул поближе к Каюру.
- А храпит-то, храпит-то как! У меня птенцы перепугались и сидят молча – птичка склонила голову набок. – Недопустимо!
На нижнюю ветку вспорхнула прилетевшая на храп сорока. Она сидела, взмахивая своим длинным хвостом и озорно поглядывая на остальных. Затем слетела на землю, осторожно подошла к Каюру и принялась его разглядывать.
- Кажется, это собака – высказала она предположение.
- Барсук – сказал, как отрезал бурундук. – Просто странный.
- Сам ты странный – цокнула белка. – Обычный невоспитанный барсук.
- А. может быть, это маленький волк? – испуганно предположила птичка и на всякий случай перелетела повыше.
- Волки не храпят – авторитетно заявила сорока.
- Все храпят – тут же ответил бурундук. – У меня братец так храпит, что я его на улицу спать выгоняю.
- Этого попробуй выгони – раздался голос из-под куста, и на полянку выполз ежик.- Вмиг слопает.
- Тебя не больно-то и слопаешь – сорока стояла уже возле самой морды Каюра. – У тебя иголки вон какие.
- Дайте же ему поспать! – раздался сверху крик коршуна. – Иначе он вас всех съест.
- Да он пока проснется, нас уже и след простыл! – крикнул ему бурундук.
- Потом не жалуйтесь.
В этот момент Каюр сладко зевнул, широко раскрыв пасть. Сорока испуганно отскочила, птичка громко охнула, белка вмиг взлетела по стволу повыше.
- Ого! Вот это зубищи! – восхищенно выдохнул бурундук. – Мне бы такие!
- И что бы с ними делал, глупый? – расхохоталась сорока.
- На сорок бы охотился – бурундук показал ей язык.
Ежик вздохнул и побрел прочь с полянки, что-то ворча себе под нос.
- Ой, мне пора, птенчики мои голодные сидят – прочирикала птичка и улетела.
- Я тоже пойду – заявила белка. – Неохота на такого храпуна время тратить.
- Храпит себе и храпит, подумаешь – бурундук спрыгнул на землю и направился в мою сторону. – Посмотрите лучше, сколько маленький человек грибов набрал! Вот это да. А куда ему столько? Поди, и не заметит, если я парочку возьму.
- Имей совесть, вон их еще сколько – сорока фыркнула.
- Собирать не так интересно.
Я открыл глаза и уселся. Никого рядом не было, ни бурундука, ни сороки. Надо же, чего только не приснится в тайге! На всякий случай проверил, не убавилось ли грибов в ведре. Нет, вроде все на месте. Я поднялся, пора возвращаться. Грибов вокруг еще много, но куда мне столько? Да и бурундуку надо оставить, а то ведь обидится.
Приготовление жарехи заняло целый час. Сначала перебрал и отмыл маслята, забросил их в кипящее масло в большой сковороде и взялся за лук и картошку, не забывая помешивать грибы. Когда они обжарились, добавил лук и хорошенько перемешал. От поплывшего над поляной запаха я чуть не захлебнулся слюной, и, чтобы отвлечься, сбежал на берег чистить и резать картошку. Нарезал помельче, соломкой, чтобы быстрее пожарилась. Есть хотелось уже просто зверски! Когда нужно добавлять картошку, я не знал, поэтому на всякий случай подождал еще несколько минут, давая грибам дожариться. Все, пора. Высыпал, посолил, тщательно перемешал и накрыл крышкой. Теперь только ждать. Это были самые долги двадцать минут в моей жизни. Все население кордона в составе Муськи, Каюра и щенка бессовестно дрыхло в теньке, не обращая на мои мучения ровным счетом никакого внимания. Равнодушные, черствые звери.
Наконец, я не вытерпел, снял сковороду с огня, открыл крышку… Опомнился я только тогда, когда услышал приближающийся звук моторки. Михалыч! У него просто талант поспевать к столу.
Звери как один проснулись и бросились на берег, встречать хозяина. Ну и я не стал отставать, но сначала подкинул дров в костер и подвесил на огнем котелок.
- Здорово ночевали – приветливо поздоровался Михалыч. – Не скучали тут?
- Здрасьте! Никак нет, не скучали. Я леща огромного поймал! Вооот такого – я широко развел пуки.
- Лещаааа? Откуда в нашем углу лещи, они все ближе к Артыбашу живут.
- Не знаю, но я поймал, чесслово! Щас покажу!
Михалыч зашагал к дому, мы все следом за ним.
- А еще я маслят набрал и картошки нажарил, вот! – продолжал я хвастаться.
Увидев леща, Михалыч помолчал некоторое время, а потом торжественно произнес:
- Нарекаю тебя Димкой Грозой лещей. Отныне ты самый что ни на есть рыбак – и с широкой улыбкой хлопнул меня по плечу. – Давай-ка его на ледник уберем, иначе испортится. А мы его твоему батьке предъявить должны, пусть гордится…
За обедом Михалыч сказал:
- Ты вот что, Гроза лещей, готовься, сегодня в ночное пойдем.
- В ночное?! – сердце замерло в груди. Ночевать в горах будем! Да это же…это же… Я вскочил и принялся собирать рюкзак. Впереди – Приключение!
Но перед тем, как оставить кордон, нам пришлось поработать в огороде, натаскать воды, сушняка и сделать еще тысячу разных дел, какие всегда бывают в доме. Когда все, наконец, было переделано, мы уселись полдничать. Михалыч на скорую руку накрошил салата, и с остатками жарехи да под родниковую воду получилось очень даже вкусно. Михалыч ел не спеша, вдумчиво, глядя на Озеро и иногда на небо. Я все порывался расспросить его о предстоящей ночевке, но не мог решиться нарушить молчание, слишком уж сосредоточен был егерь. Я-то со своей порцией расправился быстро и теперь нетерпеливо бросал взгляды на лодку. Хватит уже есть, пора выдвигаться, вечер на носу, вон солнце уже к горе примеряется, того и гляди спать уляжется. Но Михалыч словно специально тянул время, не спеша швыркал чаем вприкуску с вкуснющими вялеными ягодами в меду. Он называл это лакомство заедками и сам готовил в печи.
- Дядь Сереж, вечереет… - робко заикнулся я.
Михалыч глянул на меня с усмешкой и как ни в чем не бывало продолжил чаепитие. Вот же…
В конце концов, он поднялся, залил огонь остатками чая и зашагал к дому, бросив по пути:
- Все собрал?
Я энергично кивнул и похлопал по стоящему у ног рюкзаку.
- А спать как будешь?
Я задумчиво почесал в затылке и пожал плечами.
- Вот и я говорю, разгильдяй – он скрылся в доме и через пару минут появился оттуда с двумя большими рулонами. Мне показалось, что это толстые ватные одеяла. Но почему они черные? Ни разу черных одеял не видел. Ладно, на месте разберемся. Я взял один из рулонов и потащил к лодке, про себя удивившись его немалому весу. Оба рулона и мой рюкзак Михалыч упихал в носовую банку, свой рюкзак и карабин пристроил на заднем сиденье, затем притащил большую канистру с бензином и два брезентовых дождевика.
- Ты в кедах собрался?
Я поглядел на свои ноги. Да, надо бы переобуться. Немного помучился с портянками, но справился, запихнул ноги в сапоги, попрыгал, потопал… Нормально.
Михалыч одобрительно кивнул:
- Другое дело.
Я запрыгнул в лодку вслед за Каюром, Михалыч с силой оттолкнул лодку от берега и заскочил на нос, заставив лодку накрениться. Лодка беззвучно плыла по абсолютно неподвижной глади Озера, оставляя за собой медленно расходящиеся волны. Солнце все-таки свалилось на гору и залило Озеро жидким золотом, превратив его в огромное золотое море. Вот потому, наверное, алтайцы его назвали Алтын Кёль, или Золотое озеро. Неимоверная, непредставимая красота. Отражавшиеся в Озере горы вдруг изменились, стали совсем не такими большими и темными, над водой словно поднялась золотая пыльца, и она скрадывала очертания всего вокруг. Ах, как мне не хотелось, чтобы Михалыч заводил мотор. Чуть-чуть еще, пожалуйста! Михалыч и не спешил. Он сидел на корме, положив руку на мотор, и заворожено смотрел на свое волшебное Озеро. Лодка все так же медленно плыла по неподвижной воде, вокруг повисла оглушительная тишина, которую не нарушало вообще ничего, даже вечно кружащий в небе коршун куда-то делся, оставив нас один на один со всем этим великолепием. Мы словно парили в золотом тумане, и я, кажется, даже дышать перестал, боясь спугнуть этот момент. Но вот Михалыч встряхнул головой, словно прогоняя морок, пару раз дернул стартер, и мотор заурчал, затарахтел и плюнул в воздух синим облачком дыма. Михалыч перебрался на свое место, передвинул рычаг газа вперед и вывернул руль. Лодка заложила вираж и понеслась по жидкому золоту. Михалыч временами озабоченно поглядывал на небо и хмурился. Я тоже смотрел, но не видел ничего особенного. Обычное бездонное синее небо. Но Михалычу виднее. Я перестал пялиться в небо и просто смотрел на далекий противоположный берег, к которому мы неслись на всех парах. По-прежнему было непривычно тихо, только мотор надсадно орал. Как-то незаметно стемнело, дальний край Озера погрузился в темноту, которая постепенно подкрадывалась и к нам. Небо над нами стало лиловым, и Озеро вмиг приобрело такой же удивительный оттенок. Красота! Михалыч теперь не смотрел по сторонам, все его внимание было приковано к берегу, до которого еще было очень далеко.
В какой-то момент стало еще темнее, я поднял голову и вздрогнул. Из-за гор прямо на нас надвигалась огромная клочковатая черная туча.
- Дядь Серёж – сдавленно позвал я егеря. Он повернулся ко мне, проследил за моим взглядом, помрачнел, стиснул зубы и покрепче взялся за руль.
- Димка, погляди под ногами у себя веревку, с карабином.
Веревка нашлась быстро. Я поднял ее и показал Михалычу.
- Привяжись к сиденью.
- Зачем? – с холодеющим сердцем спросил я.
- Привяжи веревку вот здесь, затем пропусти ее под сиденьем по диагонали, вот так – он показал. – Затем перекинь через свои ноги, снова пропусти под сиденьем крест-накрест и так же через ноги, понял?
Я все сделал в точности так, как он сказал. Он взял конец веревки с карабином и пристегнул его к ножке своего сиденья.
- Вот так надежно будет – пробормотал он себе под нос, но я все равно услышал.
Вокруг начинался шторм. Озеро раскачивалось все сразу, вода потемнела, на волнах заиграли буруны, поднялся злой ветер. Туча над нами глухо ворчала, как большой злой пес, внутри ее огромного одутловатого брюха с пугающей частотой сверкали молнии. Михалыч протянул руку назад, схватил карабин и рюкзак и сунул их под ноги.
- Каюр! К ноге! – рявкнул егерь, и пес послушно перебрался мне в ноги.
- Держись! – перекрикивая ветер и гром, прокричал мне Михалыч. –Сейчас начнется!
Начнется?! А разве еще не началось? Лодка неслась по волнам, которые с зубодробительным звуком били в днище. Молнии били уже беспрерывно, оглушительный гром заставлял меня вжимать голову в плечи. Я смотрел на творящееся вокруг буйство, и мне было очень-очень страшно. Вспышки молний выхватывали из темноты оскаленное в злой усмешке лицо Михалыча, его всклокоченную бороду и бешеные глаза. Лодка то взлетала к самому небу, то ухала вниз, вода захлестывала ветровое стекло. В дополнение ко всему хлынул ливень, да такой, что нельзя было различить свою вытянутую руку.
- Ну как, Димка Гроза лещей, страшно? – Михалыч посмотрел на меня. – А ты не боись! Нельзя бояться, когда страшно. Страх обессиливает.
Я слушал Михалыча, до побелевших костяшек вцепившись в борт и пытаясь разглядеть берег.
- Дядь Серёж! А где берег?!
- Там! – он махнул рукой вперед.
- Откуда вы знаете? Не видно же ничего?
- Чувствую! Не бойся, Димка!
- А мы не потонем?
- Эта лодочка и не такие шторма видела!
Мы оба насквозь промокли, но я не чувствовал холода, только страх и какой-то непонятный восторг от этой огромной бури, в которую мы угодили. Это же надо, какая силища! И каким страшным может быть Озеро.
- Озеро, когда злится, становится как разъяренный медведь! Не удержишь и не убежишь, можно только смотреть и сопротивляться до последнего. Я видел, как медведи дерутся. Страшная у них сила! Они друг друга рвут не жалея, не раздумывая. А вот у маралов совсем по-другому. Они благородно сражаются, не добивают противника. Ну, оно и понятно, медведь хищник, ярость у него в крови. А маралы травоядные, нет у них жажды крови.
- А Озеро какое? Хищное?
- Нет, Димка – захохотал Михалыч, и в этот момент молния ударила в гору впереди, и там тут же занялся пожар. Раскат грома ударил прямо над нами, все внутри меня вздрогнуло от этого удара, сердце забилось с бешеной скоростью. Михалыч и внимания не обратил, прокричал радостно:
- Вон он, берег! Видишь? Теперь у нас и маяк есть!
Мы вошли в залив, здесь волны были поменьше, вся ярость Озера осталась за спиной, и мне стало не так страшно. Я даже обрадовался про себя, но, как оказалось, рано. Что-то изменилось вокруг, и я не сразу понял, что именно. А когда понял, сердце ухнуло в пятки. Мотор. Его больше не было слышно. Михалыч бросился назад, принялся дергать веревку, но все было бесполезно – мотор молчал. Михалыч покопался в кармане, достал гаечный ключ и принялся быстро скручивать гайки. Волна в заливе хоть и была поменьше, чем в Озере, но лодку болтало так, что я боялся, как бы Михалыч не выпал за борт.
Сняв крышку, Михалыч посветил внутрь двигателя тусклым фонариком, зло сплюнул и принялся прикручивать крышку на место.
- В темноте ничего не сделаю. Утром на берегу разберем, просушим и заведем.
- А как мы теперь до берега?
- На веслах, Димка. Теперь уже не так далеко, километр, наверное.
Михалыч покопался возле борта и достал два больших весла, ловко прикрутил их к уключинам, поплевал на ладони, уселся спиной к носу лодки и принялся грести. Он считал про себя «Р-раз…два…р-раз….два», раскачиваясь как маятник вперед-назад. Я не знал, чем ему помочь, и принялся распевать.
- Правильно, Димка! – весело крикнул Михалыч. – Нам песня и строить, и жить помогает.
- А что лучше петь?
- Все, что знаешь, пой! Где-то и я подпою, а где-то и штормяга подтянет.
Буря и не думала успокаиваться. Вокруг сверкало, гремело, завывало и лило как из ведра, волны словно бы стали злее, но Михалыч не унывал. Как заведенный работал он веслами и во все горло пел то «Арлекино», то «Вальс Бостон», то «Мороз, мороз». Странное это было зрелище. Ночь, буря, двое в лодке изо всех сил горланят песни, пытаясь вырваться из злых объятий шторма. Но нам было все равно. Тем более что нас никто не видел, а мне песни помогали заглушить страх, который уже вовсю гладил меня ледяными пальцами по спине. Михалыч все греб и греб, а берег оставался все таким же далеким.
- Дядь Сереж, может, я погребу?
- Может. Потом. Пой лучше погромче – сказал он с расстановкой…
Я не знаю, сколько прошло времени, я сорвал горло и спел все известные мне песни дважды, а Михалыч все греб. Какая невероятная сила у него, а с виду и не скажешь. Вдруг меня осенило, что как раз поэтому он и живет на Озере так долго. Он такой же сильный, как и оно! Я хотел сказать Михалычу о своей догадке, но в этот миг лодка заскрипела дном по прибрежной гальке. Михалыч обессилено отпустил весла, посмотрел на меня и сказал бесцветным голосом:
- А ты сомневался.
- Я не сомневался, не сомневался! – зачастил я, спешно отвязываясь. – Просто было очень страшно.
- Зато теперь ты настоящий юнга, такой шторм пройти не шутка.
- Да я-то чего? Я же ничем не помог даже.
- Помог, Димка.
Я, наконец, отвязался, выскочил на берег и потянул лодку за веревку, силясь втянуть ее подальше, а бьющиеся в берег волны мне в этом помогали. Каюр тоже выскочил на берег и теперь радостно прыгал вокруг меня. Какое же счастье стоять на твердом надежном берегу! Михалыч выбрался из лодки, одним рывком затянул ее на гальку, с усилием воткнул привязанный к причальной веревке штырь в землю и полез в носовую банку. Покопался там пару минут повернул ко мне улыбающееся лицо:
- Спальники сухие. Живем!
Сил у нас хватило только на то, чтобы выбрать место посуше под огромными елками, расстелить на земле дождевики, бросить на них толстые ватные спальники и развести едко дымящий костер. Мы сняли с себя промокшую насквозь одежду и развесили вокруг костра. Мой рюкзак лежал в носовой банке, и лежавшие в нем мои вещи не вымокли. Я с огромным удовольствием переоделся в сухое и залез в спальник. Михалычу повезло меньше, и ему пришлось лезть в свой мешок в чем мать родила. Надеюсь, он не замерзнет. Больше я ни о чем подумать не успел…
Проснулся я от жары. Открыл глаза и тут же зажмурился – солнце сияло с ярко-синего неба так, словно хотело иссушить Озеро. Спальник накалился, и внутри было примерно как в духовке. Я спешно выбрался на воздух, скинул с себя одежду и с наслаждением подставил кожу легкому ветерку. Михалыч уже вовсю возился с мотором, над почти прогоревшим костром висел котелок, от которого шел умопомрачительный запах тушенки. Я приподнял крышку и невольно сглотнул набежавшую слюну. Макароны по-флотски, вкуснятина небывалая!
- Сначала умываться! – донеслось от лодки. – Ты ведь грязный как поросенок.
Что есть, то есть. Вчера мы рухнули спать как подкошенные, едва добравшись до берега. Я даже предположить не мог, что Озеро может быть таким яростным, безжалостным, мрачным и страшным. Оказалось, может. Я подошел к воде, присел на корточки, всмотрелся в золотистую глубину. Среди золотого на солнце песка тут и там выпирали разноцветные камешки, превращая дно Озера в сундук с сокровищами. Я опустил ладони в воду. Теплая!
- Здесь не глубоко, вода прогревается, я уже искупался – донеслось от лодки. Я мигом скинул с себя остатки одежды и, зажмурившись, бросился в Озеро. Прохладная вода в первый миг будто обдала разгоряченную кожу кипятком, у меня перехватило дыхание и захотелось немедленно выбраться на берег. Но уже через пару мгновений я привык к воде, которая показалась мне шелковой и очень мягкой. Я лег на спину, расслабился и принялся бездумно смотреть в небо. Мне казалось, что я не плыву, а лечу там, в вышине, глядя сверху на Озеро и покрытые лесом горы, бурливые речки и безмолвные валуны…
- Долго не купайся, махом простынешь – крикнул Михалыч, и я поплыл к берегу. Вылез из воды и моментально замерз, бывает же! Стуча зубами, добежал до костра, подбросил сушняка, вытянул к огню руки:
- Дядь Сереж, а вы ели?
- Да, обедай.
Пообедал я быстро, почти моментально, запил все остатками теплого еще чая и помчался на берег, к Михалычу.
- Дядь Сереж, а что с мотором?
- Воды нахлебался, видишь, сушу?
Он и правда разобрал двигатель и разложил его на остро пахнущей бензином тряпице.
- Сейчас обсохнет, соберем и попробуем завести.
- А если не заведется?
- Варианта два – абсолютно серьезно ответил Михалыч. – На веслах или вплавь.
Я посмотрел на другой берег и задумчиво почесал в затылке.
- Надо бы, чтоб завелся, а?
Отвечать Михалыч не стал. Он брал каждую мелкую деталь и насухо протирал ее тряпкой, после чего выкладывал к уже протертым.
- А зачем мы сюда вообще приплыли?
Михалыч помолчал немного, видимо, обдумывая, как мне ответить, потом заговорил:
- Обычно я часто ухожу в дальние обходы по территории заповедника, по нескольку дней ночую в тайге, обхожу свой участок, наблюдаю за животными, слежу, чтобы не появлялись нарушители, и делаю еще много всякой работы. С тобой так не получится, тяжело. Вот и придумываю варианты, как и работу сделать, и тебя одного на кордоне не бросать…
Двигатель не завелся. Михалыч еще дважды разбирал и собирал его, но все было тщетно. Я ходил кругами, то и дело порываясь спросить, как там дела, но не решался. Потому что Михалыч с каждой минутой становился все мрачнее. Я хотел было пойти на реку, которая шумела метрах в ста от нас, но егерь настрого запретил мне отходить.
- Здесь берег дикий, зверья много. Медведи здесь у себя дома и ходят там, где им заблагорассудится. Так что будь рядом, чтобы я тебя видел.
В результате через пару часов я готов был взвыть в голос от безделья. Я уже и блинчики попускал, трижды побив свой собственный рекорд, и еще раз искупался, и построил из гальки настоящую крепость…
Наконец Михалыч выбрался из лодки на берег, тщательно вытер руки пропитанной бензином тряпицей, зло бросил ее на дно лодки, уселся на борт и сказал:
- Похоже, наш «Вихрь» приказал долго жить.
- И что делать?
- Пойдем пешком в сторону Корбу. Туда ежедневно по нескольку раз приходят лодки и даже целый теплоход. Возьмем лодку, утянем свою на кордон и починим.
- А далеко до этого… Корбу?
- По берегу километров двадцать.
- Ого!
- Вот тебе и «ого». Мы с тобой за пару дней дойдем. Пойдем налегке, так что не робей! – Михалыч подмигнул и принялся собирать инструменты…
Все свои пожитки мы убрали в носовую банку, оставив только рюкзаки, да Михалыч взял карабин, патроны, бинокль и флягу с водой.
- Иди за мной след в след, не отставай. Если что-то не так – сразу зови. Быстро идти не будем, но и прогуливаться тоже времени нет. Переход получится тяжелый, но ты справишься, ты парень крепкий и упертый. Считай, что в егеря тебя посвящаем – Михалыч подмигнул, поправил лямку своего рюкзака и зашагал в сторону тайги, которая вдруг показалась мне недружелюбной и мрачной. Но стоило только зайти в прибрежный лес, как все мои переживания показались мне смешными.
Яркое солнце пронизывало лес насквозь, выхватывая красноватые сосновые стволы, пятна цветов на полянах, крепко стоящие тут и там валуны. И пахло так, что хотелось ложками есть этот воздух. Михалыч шагал размеренно, поглядывая по сторонам и каким-то только ему ведомым образом выбирая направление. Тропинок здесь не было, и шли мы, как мне казалось, наугад. Мы забирались вверх и спускались вниз, обходили глубокие овраги и вброд перебирались через ручьи. Тайга в полуденной жаре стояла тихая и торжественная, лишь звонко тенькали какие-то птахи и дробно стучал дятел. Легкий ветерок еле слышно шелестел где-то над головой. В этой тишине особенно пронзительно звенели в тени комары и гудели над полянами шмели.
Запыхался я быстро, но вида старался не подавать. Нам еще идти и идти, и если я в самом начале пути сдамся, то до конца точно не дойду. Не нести же меня Михалычу на закорках, так что сцепим зубы и будем делать вид, что именно ради этого я сюда и приехал. А с другой стороны, как я собирался с отцом и его друзьями идти в тайгу на две недели? Так что нечего жаловаться.
Михалыч иногда оглядывался на меня, и после особенно долгого подъема первым присел в траву:
- Надо передохнуть немного, что-то я запыхался.
Я-то видел, что он ничуть не устал, и был ему очень благодарен за эту маленькую хитрость. Я упал рядом с ним, облокотился на рюкзак и вытянул ноги. Михалыч посмотрел на меня с хитрецой, протянул флягу:
- Много не пей, просто прополощи рот, иначе идти не сможешь.
Oх, как тяжело было мне удержаться от того, чтобы не сделать пару хороших глотков! Но я все-таки сдержал себя. Стало намного легче, и следующие пять минут я просто блаженствовал. Каюр сидел чуть в стороне, чутко прислушиваясь к таежным шорохам.
- Ничего, Димка, сейчас полегче будет.
- Да я нормально…
- Я вижу. Но даже мне тяжеловато вот так марш-броском идти. К вечеру придем в хорошее место, там заночуем, а с утра уже до Корбу побежим, там не очень далеко останется. Если все пойдет нормально, то уже к ночи будем на кордоне.
- А Корбу это что?
- Корбу это водопад.
- Ух ты! Водопад! А он большой?
- Да нет, здесь нет очень уж больших водопадов. Вот на Чулышмане есть водопад Учар, вот он большой и очень мощный.
- А где этот Чулышман? И что это вообще?
- Чулышман это вторая после Катуни река Алтая, впадает в наше Озеро в южной его части. Очень красивая река, протекает в большом ущелье с водопадами.
Я даже зажмурился, представляя себе эту красоту. Вот бы там побывать!
- Ладно, сидеть можно долго, пора идти – Михалыч легко поднялся и подал мне руку. Идти после небольшого отдыха стало легче, и я даже начал насвистывать какую-то мелодию, но вскоре мне стало не до этого. Все-таки ходьба по горам это вам не легкая прогулка по парку. Я шел за Михалычем, крутя головой во все стороны. Слева в прогалах отсвечивало голубым Озеро, вокруг раскинулась бескрайняя дремучая тайга, над головой бездонно синело небо и калило воздух ясное солнце. И везде, везде сновала разнообразная живность. Туда-сюда сновали птички, названия которых я не знал, в одном месте дорогу нам важно перешел большой сердитый еж, изредка удавалось заметить бурундука или белку. Все-таки тайга это целый мир, как будто другая планета. Я поневоле чувствовал себя героем какого-то приключенческого романа , заброшенного в самую глушь, где звери и человека-то не видели, а потому не боятся и дают себя рассмотреть.
Я так увлекся своими размышлениями, что не заметил, как Михалыч вдруг остановился, и врезался в его спину.
- Тихо – одними губами прошептал егерь и показал куда-то вниз по склону. Каюр лежал у его ног и тоже смотрел вниз. Я посмотрел в ту сторону и замер, забыв то, что хотел сказать. На залитой солнцем поляне метрах в пятидесяти от нас в густой траве лежала маралуха, а вокруг нее скакал пятнистый ушастый олененок. Он смешно наскакивал на мать, пригибая голову и взбрыкивая, отпрыгивал в сторону, заходил с другой стороны и снова наскакивал.
- Ишь ты, ребенок он и есть ребенок – тепло прошептал Михалыч. – Видал?
- Ага – зашептал и я. – Красивый.
- Маленькие все красивые. И пугать не охота, а придется…
Михалыч гулко откашлялся. Маралуха испуганно повернула голову в нашу сторону, вмиг вскочила и в три прыжка скрылась в подлеске, увлекая за собой детеныша.
- А зачем вы их напугали?
- Так и так бы она нас услышала, но мы бы крались, мучились. А так свободно пойдем.
Он снял с пояса флягу, сделал глоток и протянул мне:
- Пару глотков, не больше.
Я и не знал, что вода бывает такой вкусной! Два глотка превратились в три, и я огромным усилием воли заставил себя оторваться и вернуть флягу Михалычу. Он молча вернул ее на пояс и зашагал дальше. Я пожал плечами и пошел следом.
Часа через два я понял, что не могу сделать больше ни шага, ноги просто отказывались подниматься, как будто в каждый сапог насыпали по ведру мокрого песка. Михалыч молча снял с меня рюкзак, повесил себе на плечо:
- Держись, Димка, совсем чуть-чуть осталось. Сейчас поднимемся, потом спустимся, еще немного пройдем, и на месте. День уже к закату клонится, ты оголодал небось, а?
- Да не, нормально – соврал я, хотя желудок уже давно пытался переварить сам себя. Но это мелочи по сравнению с усталостью. Укатали Сивку крутые горки…
Я из последних сил забрался-таки на самую вершину очередного угорья и без сил рухнул на хвою. Прислонился спиной к теплому кедровому стволу и бездумно уставился на Озеро. Солнце светило из-за спины, заливая его закатным розоватым светом, и сверху Озеро показалось мне огромным драгоценным камнем. Солнечные лучи проникали в глубину и волнующе играли в толще воды. Как же красиво! Какое оно разное, наше Озеро. Я почувствовал, что начинаю засыпать, растер уши ладонями и с трудом поднялся. Нельзя долго сидеть, потом вообще не встану. Михалыч все это время сидел на пеньке, с улыбкой глядя на Озеро.
- Красиво, а, Дим?
- Очень. Я такого никогда не видел.
- Это ты еще Катунь в августе или сентябре не видел. Она становится изумрудно-бирюзовой. Эх…
Он поднялся, хлопнул меня по плечу:
- Зато спать ты сегодня будешь без задних ног.
Спуск дался очень нелегко. Натруженные гудящие ноги то и дело норовили подломиться в коленях, пот заливал глаза и щипал кожу, хотя солнце уже так и не пекло. Но я напоминал себе, что вот сейчас мы спустимся и еще немного пройдем, и можно будет снять опостылевшие сапоги и вытянуть ноги. Михалыч все чаще оглядывался на меня, а Каюр так и вовсе пристроился у меня за спиной и, похоже, следил за тем, чтобы я не остался где-нибудь под елочкой. Спустились в распадок, и тут Каюр с яростным лаем бросился вперед и исчез в густом кустарнике. Михалыч тут же остановился и потянул с плеча карабин.
- Дядь Серёж, что там? – спросил я севшим голосом.
- Медведь рядом где-то, так Каюр только с хозяином здоровается.
- А он не нападет?
- Не должен. Мишки от Каюра бегают только пятки сверкают.
Говорил Михалыч спокойно, но карабин не убирал, что не добавляло мне спокойствия. Я на всякий случай подошел поближе к егерю и теперь крутил головой во все стороны, мигом забыв про усталость. Уверен, что если Михалыч сейчас скомандует бежать, я пару мировых рекордов точно побью. А может даже и один олимпийский. Если медведя увижу. Но медведя мы не увидели. Довольный Каюр вернулся к нам, ткнулся Михалычу носом в ладонь и занял свое место у меня за спиной.
- Пошли, все нормально, ушел косолапый.
Теперь я шагал воодушевленный и полный задора, порываясь иногда забежать вперед егеря. Он только усмехался в усы и ничего не говорил. На место ночевки мы вышли уже почти в полной темноте. Солнце село за гору, и ночь тут же опустила на Озеро свое усыпанное крупными сочными звездами покрывало. Небольшая поляна с давным-давно обустроенным кострищем и запасом дров показалась мне райским уголком. Михалыч быстро развел костер, достал из рюкзака два котелка и ушел куда-то в темноту. Вскоре он вернулся и пристроил оба котелка над огнем.
- Тут родничок неподалеку – пояснил он мне. – Пойдем пока сушняка соберем.
- Так ведь есть же – мне совершенно не хотелось двигаться.
- Ну так мы с тобой за ночь спалим запас. А представь, кто-то такой же уставший, как ты, сюда выйдет, а дров нет? Нет, Димка, в тайге так не принято. Здесь к костру всегда со своими дровами приходят. Но если не хочешь, посиди, я один схожу.
Ну нет, это уже будет свинство. Я поднялся и пошел за Михалычем…
Минут через тридцать, когда в большом котелке доходила похлебка из перловки с тушенкой, а в маленьком запаривался чай, я сидел, вытянув босые ноги к огню, и наслаждался покоем. Спина сладко ныла, ноги просто гудели, но мне было очень хорошо.
- Сейчас поужинаем и спать будем. Ты за кашей следи, а я сейчас – Михалыч поднялся, прихватил топор и исчез в темноте. Минут через десять он вернулся, неся большую охапку лапника.
- На-ка, сооружай себе лежак, а я сейчас еще принесу.
Минут через двадцать у нас уже были готовы два самых настоящих царских ложа из лапника, накрыты сверху дождевиками. Я попробовал лечь на свой лежак – мягко! Класс! Вот пацаны обзавидуются, когда я им все это буду рассказывать.
Плотно поужинав, мы устроились на лежаках. Я уставился в бездонное звездное небо над головой.
- Дядь Серёж, а что еще интересного есть на Алтае?
Михалыч ответил не сразу:
- Тут очень много всего интересного. Алтай ведь древняя земля, здесь кого только не было. Недалеко отсюда нашли скифские захоронения, целого царя нашли. Есть самая высокая в Сибири гора, Белуха называется, 4500 метров высотой. От нее одинаковое расстояние до всех океанов, представляешь?...
Он говорил что-то еще, но я уже провалился в сон, и снились мне огромные водопады…
Мое пробуждение назвал бы приятным только человек с очень испорченным воображением. Бешеный лай Каюра подбросил меня на лежаке. Я уселся, ошалело закрутил головой, но вокруг стояла кромешная тьма. Костер прогорел и еле тлел, рдея багровыми углями под слоем золы. Каюр крутился вокруг костра, но далеко не отходил.
- Дядь Серёж! – свистящим шепотом позвал я. – Дядь Серёж!
- Щас, погоди – он повозился в темноте и подбросил в костер лапник. Он занялся тут же, ярким трескучим пламенем.
- Подкинь сушняка, я тут пока разберусь – Михалыч подхватил карабин и шагнул к Каюру. – Ну, что ты ругаешься? Хозяин пришел?
В темноте вспыхнул тусклый луч фонарика и зашарил по окрестным кустам и деревьям. Каюр сорвался с места, и луч фонаря тут же метнулся вслед за ним. Страх затопил меня с головой, внезапный и огромный. Я сжался в комок на своем лежаке, придвинувшись поближе к огню, подбросил побольше сушняка, чтобы пламя разгорелось поярче, и вслушался в темноту. Михалыч держал карабин наготове, слушая, как где-то в темноте заливается яростным лаем Каюр. Так продолжалось долго, я даже задремать успел, потому что Каюр уходил все дальше и дальше. Михалыч вернулся к костру, вылил воду из фляжки в котелок и принялся варить чай.
- Ты, Димка, спи давай, завтра день тоже непростой. Хотя идти нам в полтора раза меньше, чем сегодня, но все равно трудно. А я покараулю, Каюра подожду.
Я согласно кивнул. Страх вроде бы отступил, глаза слипались так, что я просто не мог их открыть, поэтому я просто повалился на свой лежак и уснул. Следующее мое пробуждение было не в пример приятнее. Я проснулся от того, что прямо над головой устроилась какая-то птичка-невеличка и принялась громко щебетать на все лады. Я открыл глаза и тут же зажмурился – солнце светило прямо в лицо. Я уселся на лежаке, осмотрелся. Михалыч дремал, привалившись спиной к кедру, Каюр охранял его сон, устроившись у самых ног. Костер едва дымил тонким синим дымком. Я поднялся, подбросил в костер несколько веток, прихватил пустую флягу и отправился искать родник в ту сторону, куда ходил вчера Михалыч. Он говорил, родник неподалеку, так что сложностей быть не должно. Родник бил из-под здоровенной серой глыбы. Я долго и с наслаждением умывался, потом наполнил флягу и уже собрался уходить, когда меня пронзило ощущение взгляда, направленного в спину. Не знаю. как это объяснить, но чувство было такое, будто кто-то два пальца упер ы затылок. Я похолодел, медленно повернул голову и чуть не заорал. Прямо на меня смотрел медведь. Он наполовину вышел из кустов и сейчас внимательно меня изучал. Я хотел заорать, но язык присох к небу. Я думал броситься бежать, но ноги отказывались слушаться. Я слышал громкое дыхание зверя, который показался мне огромным, и в голове билась только одна мысль: «Каюр…Каюр…Каюр».
Не знаю, сколько мы так простояли, глядя друг на друга, но от костра сначала раздался крик Михалыча «Диииимааааа!», а затем появился Каюр. Он без раздумий бросился на медведя, заливаясь жутким лаем вперемешку с каким-то нутряным рыком. Медведь рявкнул и бросился наутек. От его рыка я сел на землю. Таким меня и застал Михалыч.
- Я тебе говорил от меня не отходить?! – он навис надо мной.
- Угу.
- Ладно, обошлось, и хорошо. Пойдем.
Я кое-как поднялся и на неверных ногах доковылял до костра.
- Напугался? – спросил Михалыч, когда я доел свою порцию завтрака.
- Угу.
- Немудрено. Я первый раз когда медведя вживую увидел, тоже напугался. Сила в нем огромная. Глянет, и ноги в землю врастают. Но это ничего, через некоторое время привыкаешь. Готов?
Я кивнул.
- Ну, тогда моем посуду и в путь…
До Корбу мы добрались в полной темноте. На подходе к водопаду было много тропинок, и идти было не сложно. Михалыч освещал путь своим тусклым фонариком, иногда спотыкаясь и ругаясь вполголоса. Шум водопада я услышал задолго до того, как мы пришли. Его мощный ровный гул произвел на меня очень большое впечатление. За ним чувствовалась такая неодолимая силища, древняя и чистая, что я невольно замедлил шаг.
- Пойдем, пойдем, не останавливайся – Михалыч внимательно за мной следил, не давая мне отставать.
На ночевку мы встали на крохотной обустроенной полянке у самой воды. Здесь стоял стол с лавками, было хорошее костровище, на дереве висел умывальник и даже обнаружился гамак.
- Здесь туристы часто останавливаются – объяснил Михалыч, видя мое удивление. – Места нахоженные, так что завтра утром уже на лодке будем. А пока давай поужинаем и спать будем.
Я и не думал возражать, устал за сегодняшний день изрядно. Ужина я не дождался, так и уснул, свернувшись калачиком в гамаке. Пробуждение было громогласным. Когда утреннюю тишину над безмятежно дремлющим Озером разорвал теплоходный гудок, я вывалился из гамака и пару минут сидел на земле, ошалело крутя головой. Над водой висел густой молочно белый туман, и в его глубине к берегу двигался большой темный силуэт.
- А вот и «Пионер Алтая» пожаловал – раздался голос Михалыча. – Пойдем встречать.
Вдоль берега по камням мы пробрались к месту, куда причалил теплоход.
- Каменный залив – пояснил Михалыч.
Небольшой залив, уходящие вертикально вверх каменные стены, бурная речка.
С носа теплохода на берег перебросили деревянный трап, по которому тут же начали спускаться люди. Проходя мимо нас, они весело здоровались, называя нас Робинзоном и Пятницей. На нос вышелмужик в капитанской фуражке и весело закричал:
- Здоров, Михалыч! А ты как здесь? Лодки я что-то не наблюдаю.
- Здоров, Петрович! Лодка в пятнадцати верстах южнее на берегу лежит. Не дашь мне свою лодочку на полдня?
- Бери.
Михалыч ловко взбежал по трапу и скрылся где-то на корме. Через пять минут оттуда донесся звук лодочного мотора, и вскоре такая же, как у Михалыча лодка ткнулась носом в берег.
- Димка, давай пожитки сюда, ехать пора.
Солнце поднялось над горами, разогнало туман, и по Озеру побежала легкая рябь. Лодка на скорости с гулким стуком била дном в мелкие волны, но я уже привык, и вывалиться из лодки не боялся. Мы неслись по Озеру, встречный ветер пах хвоей и водой, брызги воды из-под бортов дробились на мириады сверкающих драгоценных камней. Я встал, держась за ветровик, и закрыл глаза, отдаваясь этому чувству полета над самой водой. Лодка заложила крутой вираж и пошла к берегу. Прибыли.
На стоянке за время нашего отсутствия ничего не изменилось, только в небольшой лужице появился отпечаток медвежьей лапы. Приходил хозяин проверить, кто это на его земле появился. Каюр обнюхал нашу лодку, молча оскалился и уселся спиной к воде, внимательно наблюдая за окружающей тайгой. Все верно, а вдруг косолапый рядом и захочет с нами лично познакомиться. А мне вчерашней встречи за глаза, до сих пор при одном воспоминании коленки слабнут.
Михалыч быстро вытащил из галечника причальный кол с привязанной к нему веревкой, кол отвязал и бросил на дно лодки. Затем столкнул лодку на воду и за веревку завел к корме нашей лодки. Быстро и надежно привязал веревку к ножке сиденья, дернул шнур стартера раз, другой. Наконец, мотор завелся, и мы начали отходить от берега. Я смотрел, как мы понемногу отходим от берега, толка нашу лодку бортом. Развернулись, и Михалыч прибавил газу. Сначала немного, вревка постепенно натянулась, и лодка пошла за нами, вихляясь на ряби в разные стороны.
- Ну все, теперь только мотор подшаманить, и можно на Корбу идти – Михалыч был доволен и даже песенку какую-то напевал. День стоял погожий, яркий, солнечный, и настроение волей-неволей стремилось ему соответствовать. Так что мы оба непонятно чему улыбались всю дорогу до кордона. Щенок встретил нас такой бурной радостью, что чуть было не свалил меня с ног. Кошка нас вниманием не удостоила.
Михалыч расстелил на траве давешнюю тряпку, вытащил и уложил на нее двигатель. Потом сбегал в дом и вернулся оттуда с коробкой, в каких обычно посылки доставляют. В ящичке оказалось великое множество различных деталей и запчастей к лодочным моторам. На меня внимания Михалыч больше не обращал, погрузившись в дело восстановления нахлебавшегося воды мотора.
Через час он прицепил двигатель к транцу, опустив винт в воду, и дернул за шнур. Двигатель завелся сразу, заурчал на холостых.
- Уррра! Заработало! – заорал я голосом кота Матроскина.
- Со мной поедешь или останешься?
- Поеду, конечно. Водопад я так и не увидел.
- Ну тогда кончай ночевать, время идет.
Когда мы добрались до Корбу, теплоход уже готовился к отплытию. Увидев нас, капитан быстро спустился на нос.
- Михалыч, ну ты молодец, конечно. Я уж думал без лодки уходить.
- Спешил как мог. Возвращаю в лучшем виде, бак под завязку.
- Цепляй давай, пора нам.
Михалыч быстро привязал лодку и соскочил на берег.
- Спасибо!
- Бывай – капитан вернулся в рубку, подал пронзительный басовитый гудок, и теплоход не спеша отошел от берега.
- Ну что, Димка победитель лещей, пойдем к водопаду?
- Ура!
Михалыч подхватил карабин и направился к началу нахоженной тропы, убегавшей в густую прибрежную растительность. Идти оказалось недалеко. Буквально пять минут прыжков по камням, и мы вышли к водопаду. Я остановился, восхищенно глядя на это чудо природы. Водопад показался мне огромным! Белоснежные потоки воды с гулом падали на камни, образуя небольшое озерцо, из которого начиналась говорливая речка, стремительно несущаяся вниз между огромными булыжниками. Слева и справа от водопада поднимались отвесные каменные стены, заросшие можжевельником. Сверху тянулись к небу березки, сосны, черемухи… В воздухе висела водяная пыль, и на солнце тут и там вспыхивали радуги. Я промок почти сразу, но не обращал на это внимания. Сердце сладко ныло от восторга, такой красоты я еще не видел.
- Купаться пойдем? – Михалыч уже скидывал одежду.
- Купаться?
- Конечно. Побывать на Корбу и не искупаться это, братец, полнейшая глупость. Да и когда ты еще в водопаде искупаешься, а? Давай быстрей, пока новые туристы не набежали.
Михалыч с веселым криком заторопился к водопаду по камням, смешно раскидывая руки и балансируя. Я разделся еще быстрее и поспешил следом, стараясь не упасть, мокрые камни были скользкими.
- Дядь Сереж! – я попробовал перекричать рев водопада. – А вода холодная?
- Неее! Хорошая вода, отличная!
Мы выбрались на берег озерца, и Михалыч, хитро глядя на меня, сказал:
- Ну что, на счет «три»?
Я с сомнением глядел на озерцо. Но солнечные лучи, пробивавшиеся сквозь кроны растущих по верху скалы деревьев, так красиво освещали камни на дне, так ласково гладили плечи, что я кивнул.
- Раз... Два… Три!
Я зажмурился и сиганул в воду. Аааааа! Она же ледяная! Я отчаянно забарахтался, стремясь как можно скорее выбраться на камни, а Михалыч покатывался со смеху, стоя на берегу. На берегу! Он не прыгнул!
Я забрался на нагретый солнцем камень и уселся, подтянув колени к подбородку и отчаянно стуча зубами.
- Об…ммма..нывать нех…ххх…хорошо.
- Зато теперь ты под водопад спокойно зайдешь. Пойдем. Лучший способ согреться – движение.
Я кое-как поднялся и заковылял к водопаду. Чем ближе мы подходили, тем мощнее становился его шум, тем приятнее холодила кожу мелкая водяная взвесь. А из того места, куда падала с высоты вода, поднималась яркая, сочная радуга!
- Смотри, как тебе повезло! – прокричал Михалыч. – Будешь купаться в радуге! Кому расскажешь, и не поверят.
Я подошел к самой воде и заворожено смотрел на эту красоту, но Михалыч долго стоять не дал.
- Пойдем – и первым шагнул под водопад.
Я несколько раз глубоко вздохнул, решаясь, и шагнул следом. Падающая сверху ледяная вода едва не сбила меня с ног, но Михалыч подхватил и не дал упасть. Я едва не задохнулся от всего сразу. И от восторга, и от воды, которая была со всех сторон, и от осознания того, что я стою под водопадом, самым настоящим! Странно, но я совсем не мерз.
- Давай за мной! – прокричал Михалыч и нырнул в озерцо.
Я прыгнул следом, вынырнул и поплыл к противоположному берегу. Выбрался на камни и блаженно подставил тело солнечным лучам. В голове не было ни единой мысли, только ощущение полного безоговорочного счастья. Михалыч устроился рядом.
- Алтайцы верят, что водопады смывают все болезни и плохие мысли. Я им верю.
Я ничего не ответил, да Михалыч ответа и не ждал. Мы просидели так минут пятнадцать, пока солнце не спряталось за деревьями.
- Поехали, на кордоне дел много – егерь легко поднялся, подобрал одежду и пошел в сторону Озера. Я заторопился следом…
На берегу мы разожгли костер, Михалыч быстро заварил нам по кружке крепкого сладкого чая.
- Пей, согреться надо. Водопад штука коварная. Вроде ты и не замерз, а на самом деле это от того, что ты остыл, и тело холода не чувствует. Очень легко так простудиться можно.
Я с наслаждением пил чай, зажав кружку затянутыми в рукава ладонями, и смотрел на Озеро. Скоро вечер, и Озеро словно готовилось. Разгладило все морщинки, успокоило легкий ветерок, разогнало редкие облачка и предстало перед нами во всей своей красе. Вроде бы я уже не один раз это видел, и все равно не мог оторваться от созерцания.
- Один старый алтаец из здешних, из рода Лебедя, рассказывал мне, что алтайская принцесса Кадын любит в тихую погоду глядеться в Озеро как в зеркало и сильно гневается, если озорник-ветер начинает ей мешать.
- У алтайцев так много красивых легенд.
- Потому что они живут среди красоты, у них и души красивые, и легенды от этого такие.
Наверное, прав Михалыч. Живут люди в красивых местах, и мысли у них красивые.
Мы шли по Озеру, оставив прекрасный Корбу далеко за спиной. Силы оставили меня, и я в полном умиротворении глазел по сторонам…
- Димка, хорош ночевать, приехали – Михалыч тронул меня за плечо. – Здоров ты спать, братец. А ночью чего делать будешь?
- На звезды смотреть – зевая, ответил я. – У вас тут звезды такие, каких нигде больше нету.
- Это точно. Привет, Ирыс! Кто это с тобой?
Я недоуменно посмотрел на Михалыча, потом перевел взгляд на берег и подавил зевок. На берегу стояли двое, очень старый с виду дед и мальчишка, мой ровесник. Черноволосые, с раскосыми глазами… алтайцы. Чуть поодаль стояли два низкорослых коня. Они лениво пощипывали траву, обмахиваясь хвостами. Я во все глаза смотрел на гостей, а мальчишка с таким же интересом изучал нас с Михалычем. Каюр спрыгнул на берег, подбежал к гостям, обнюхал их и улегся неподалеку.
- Здравствуй, Серегей – немного странно растягивая слова, ответил дед на удивление молодым голосом. – Внук мой, Аржан. Решил ему твой кордон показать.
Михалыч выбрался на берег, облапил деда, протянул руку мальчишке. Тот, немного смущаясь, пожал ее и отошел в сторонку, чтобы не мешать взрослым разговаривать.
- А кто у тебя в лодке, Серегей? Тоже внук?
Я вылез из лодки, сказал «Здравствуйте» и тоже отошел в сторонку.
- Нет, это сын товарища.
- Того, который по тайге ходит?
- Видели их?
- Горы всех видят – философски сказал дед. – Пойдем чай пить.
Аржан подошел ко мне, прямо глядя в глаза черными как угли глазами, и сказал, коверкая слова:
- Зовут как?
- Димка.
- Я Аржан – он стукнул себя кулаком в грудь. – Ты чай хочешь?
- Не, я есть хочу.
Аржан повернулся и что-то прокричал по-алтайски своему деду. Тот что-то ответил, и Аржан пошел к лежащим на земле рядом с конями большим сумкам. Оглянулся на меня, поманил с собой.
- Арчимак – сказал он, показывая на сумку.
- Арчимак – повторил я.
Он открыл сумку и достал оттуда большой кусок свежего мяса.
- Бун – ткнул пальцем в мясо.
- Бун?
- Бун – утвердительно кивнул Аржан. Видя, что я не понимаю, он положил мясо и изобразил рога на голове. – Бун. Рога.
- Аааа, это горный баран?
- Козел. Большой.
Подхватил мясо и понес к костру. Его дед уже подвесил над огнем большой котел. Куда и сунул мясо.
- Скоро – Аржан погладил себя по животу. – Вкусно.
- Аржан, а откуда вы приехали?
- Балыкча – ответил он, как-то рвано произнеся это слово.
- Это деревня такая?
Аржан кивнул и пошел к воде. Я поплелся за нм, едва переставляя ноги.
- Устал?
- Под водопадом покупался, и что-то…
- Корбу? – Аржан смотрел на меня с интересом.
- Ага. Красиво там.
- Сильный водопад.
- Почему сильный?
- Он начинается в горах, всю их силу в себя берет. Дед так говорит.
- Аржан, а что вы у себя в деревне делаете?
- Живем – он удивленно на меня посмотрел.
- Ну…чем вы там занимаетесь?
- Рыбу ловим, скот от волков охраняем, охотимся…
- Интересно как. Не страшно?
- Чего? – Аржан, похоже, совсем перестал меня понимать.
- Ну, на охоту там…
- Интересно.
Я представил, как Аржан на коне едет по горам, как выслеживает зверя, ночует у костра под огромными звездами, и ощутил острую зависть.
- А ты с детства на коне?
- Да.
- А я никогда не ездил на коне.
- Хочешь? Пошли.
Мне вдруг стало немного страшно, но я не подал виду и пошел следом за Аржаном. Он подошел к черному как смоль коню, погладил его по щеке, поцеловал в нос и сказал мне:
- Возьми хлеб, посоли хорошо.
Я сбегал в дом, отломил горбушку хлеба и крепко ее присолил, выскочил во двор и, робея, подошел к Аржану и его коню.
- Положи хлеб на ладонь и протяни ему. Его зовут Салкын, это значит ветер.
Я сделал, как сказал Аржан, и протянул ладонь с хлебом коню, приговаривая «Салкын хороший, здравствуй, Салкын». Конь протянул морду и осторожно губами взял горбушку.
- Принял. Теперь можешь погладить.
Я подошел вплотную, ощутил живое тепло и особенный конский запах, осторожно погладил Салкына по шее. Он дожевал хлеб и легонько прихватил меня губами за рукав.
- Давай помогу забраться на него. Надо сразу, пока он к тебе хорошо относится.
Аржан сцепил ладони. Я поставил в них ногу, т он легко подбросил меня вверх. Миг, и я уже на спине коня. Салкын переступил с ноги на ногу и шагнул вперед. Я едва не завалился на спину от неожиданности, держаться-то не за что.
- Ты его за гриву держи, вот здесь – показал Аржан. А потом прошептал что-то по-алтайски на ухо коню, и тот медленно зашагал к воде, словно старался меня не уронить. Я катался на Салкыне уже полчаса. Он зашел в воду и медленно брел вдоль берега, а я едва не орал от охватившего меня счастья. Я! На коне! Это лучшее лето в моей жизни, самое лучшее!
Когда мясо сварилось, дед Ирыс достал его из котла на большую тарелку и быстро разобрал на части при помощи двух вилок. Михалыч в это время почистил пару луковиц, разлил по кружкам горячий бульон. Я нащипал в огороде зелени и принес хлеб и соль. Уселись ужинать. Солнце легло на гору и заливало Озеро красноватым светом, который отражался в черных алтайских глазах немного зловещими отсветами, отчего все происходящее казалось мне чем-то нереальным.
Мясо буна вприкуску с луком и хлебом оказалось таким вкусным, что я ел и никак не мог остановиться. Горячий бульон из кружки обжигал губы и взрывался в желудке раскаленным вулканом, заставляя кровь бежать быстрее. Михалыч с Ирысом о чем-то говорили, я не вслушивался. Сегодняшний день был настолько необычным и интересным, что я просто валился с ног. Уже сквозь полудрему я услышал:
- Димка, Ирыс завтра зовет тебя с собой на рыбалку. тайменя хотят ловить. Поедешь?
Все дремота слетела с меня моментально.
- На тайменя? Конечно, поеду!
- Тогда готовь свои снасти и ложись спать, выходите рано утром…
Аржан и дед Ирыс ночевали костра, завернувшись в одеяла из козьих шкур, которые Аржан назвал дюрханами. Я очень хотел переночевать с ними, но дюрханов было всего два, а спать в спальнике то еще удовольствие. Утром я вскочил раньше всех, солнце едва позолотило верхушки гор, и над Озером повисла густая, как чернила, фиолетовая мгла, в которой легкая рябь едва заметно серебрилась, отражая угасающий свет звезд. Я неслышно поднялся, стараясь не разбудить мерно сопящего Михалыча, подхватил одежду и вышел на крыльцо. Зябко! От Озера тянуло сырым холодом, легкий ветерок заставлял ежиться. Под ноги выкатился щенок. Бешено виляя хвостиком, он принялся прыгать вокруг меня, пытаясь прихватить зубами за пальцы. Я быстро умылся и, пытаясь быть бесшумным, подложил в костер сушняка. Пламя занялось тут же, легонько потрескивая, и Аржан открыл глаза. Посмотрел на небо, поднялся и ушел к Озеру. Умывшись, он взялся седлать коней. Я подвесил над огнем котелок и пошел к Аржану.
- Аржан, а как мы втроем на двух конях поедем?
- Увидишь.
Когда мы вернулись к костру, дед Ирыс уже завтракал. Над поляной витали вкусные запахи мяса, горячий бульон уже был разлит по кружкам. Я редко завтракаю, а уж чтобы так плотно, мясом… Думал, не смогу поесть, обойдусь бульоном, но мясо было таким вкусным, что сдержаться я не смог и наелся от пуза. Развиднелось, и дед Ирыс засобирался. Легко поднялся, легко взобрался в седло, показал мне на коня Аржана:
- С Аржаном поедешь, на вьюках.
Аржан вскочил в седло, не касаясь стремени, похлопал по мягкому вьюку у себя за спиной:
- Сюда садись. Высоко сидеть будешь – и белозубо улыбнулся.
Я быстро заскочил в дом, прихватил свой рюкзак и приготовленную с вечера удочку и побежал к полянке, где уже нетерпеливо приплясывали кони. Кое-как взгромоздился на коня и закрутил головой, думая, куда бы пристроить удочку. Хорошо еще, что она телескопическая, много места не занимает.
- В руках будешь удочку держать – Аржан заметил мое затруднение. – Конь за ней следить не будет.
В руках так в руках. Конь неспешно зашагал по тропе, уводящей в сторону от кордона.
- Аржан, а куда мы едем?
- Вверх по реке.
- А почему туда?
- Там ямы хорошие, таймень живет.
Я понял, что Аржан сосредоточен на тропе, и замолчал. Конь шагал не спеша, иногда оскальзываясь на камнях и выпирающих корнях, и пару раз я едва не упал. Мы забирались все выше, и передо мной разворачивались все новые панорамы, от которых захватывало дух.
- Аржан, гляди, какая красота! – не утерпел я, когда мы вышли на небольшой прогал, и я вдруг увидел уходящие вдаль складками горы и ярко-синее Озеро.
- Где?
- Ну вот же! Горы!
- Горы как горы, в Улагане красивее.
Вот и весь сказ. В общем, понятно, он здесь живет и просто не замечает всей этой красоты. А для меня эти пейзажи словно какое-то чудо. Интересно, как там папка? Они уже неделю в тайге, наверное, много прошли. Я вдруг осознал, что через три дня отец придет на Кордон, и мы поедем домой. Как быстро пролетело время! Я было загрустил, но тут мы выбрались на безлесную вершину. Аржан крикнул «Держись!» и стегнул коня коротким, плетеным из множества кожаных ленточек кнутом. В тот е миг я понял, почему Аржан дал своем коню имя «Салкын». Конь сорвался с места со скоростью пущенной стрелы, и я едва успел схватиться за плечи склонившегося к самой гриве Аржана! Мы неслись по вершине горы, справа и слева разворачивались невероятные пейзажи, оценить которые я был просто не в состоянии. Моих сил хватало только на то, чтобы вцепиться в Аржана и как можно сильнее сжать ногами тюк на котором я сидел. А тюк этот елозил по спине коня из стороны в сторону, норовя сбросить меня на полном скаку. Аржан вдруг испустил пронзительный вопль, живо напомнив мне апачей из фильма про индейцев, и конь помчался еще быстрее. Тут уже и я не удержался и тоже заорал во все горло от страха и накрывшего меня с головой восторга.
Мы домчались до начала уходящей в тайгу тропы, и Аржан остановил Салкына. Соскочил на землю, я последовал за ним. И тут Аржан вдруг крепко меня обнял, начал хлопать по спине, смеясь и что-то горячо объясняя по-алтайски. Я ни слова не понимал, но тоже обнимал его и говорил, говорил, говорил… Пока не увидел деда Ирыса, который с улыбкой наблюдал за нами, сидя на своем коне.
Аржан тоже увидел деда, отстранил меня от себя, крепко держа за плечи, и сказал уже по-русски:
- Мы летели, да? Понимаешь? Как птицы!
- Летели.
- Это…это…счастье! Вот оно, вот такое, понимаешь?
- Понимаю! – мне вспомнилось ощущение восторга, когда я несся на братовом «Урале» под гору, и не было никого на свете быстрее меня.
- Поехали – меланхолично окликнул нас дед Ирыс и скрылся в тайге. Мы забрались на Салкына и тронулись следом.
К реке мы выбрались примерно через час. Противоположный берег был обрывистым, отвесно скалой вздымаясь на высоту пятиэтажного дома. Наш берег был пологим, но был весь усыпан огромными булыжниками. Река здесь не была такой бурной и даже казалась спокойной. Ее прозрачная зеленоватая вода текла здесь вроде бы неспешно и лишь метров через сто врывалась в большой порог.
- Яма, большая. Здесь речной хозяин живет – Аржан поудобнее перехватил свой карабин и поманил меня за собой. – Пойдем, белку бить будем.
- Зачем?
- Таймень белку любит.
Я никогда до этого не был на охоте, и чуть ли не вприпрыжку устремился за Аржаном. Поиски белки много времени не заняли, любопытная зверушка сама пришла посмотреть, кто это бродит по ее владениям. Аржан вскинул карабин к плечу, сухо щелкнул выстрел, и белка упала вниз.
- Вот теперь можно ловить – Аржан поднял белку и направился к воде.
Интересно, а как он будет ловить? Никаких снастей я не видел ни у него, ни у деда Ирыса.
Я быстро собрал удочку и осторожно достал из рюкзака заветного мыша. Аржан, увидев необычную снасть, подошел поближе.
- Что это у тебя?
- Это мышь, специально на тайменя с отцом делали.
Он взял мыша в руки, покрутил, осмотрел со всех сторон, попробовал пальцем тройники:
- Хороший мышь, как живой. Может, и обманешь.
- А как ты будешь ловить? Где твоя удочка?
- Увидишь – он хитро подмигнул.
Я привязал мыша, с сомнением поглядел на леску – она вдруг показалась мне очень ненадежной.
- А где лучше ловить?
- Вместе будем пробовать. Поглядим, у кого снасть лучше.
Дед Ирыс тем временем развел небольшой костерок, расстелил под деревьями дюрхан и удобно на нем устроился, наблюдая за нами.
- А твой дедушка рыбачить не будет?
Аржан очень серьезно посмотрел на меня и сказал:
- Он сегодня смотрит, как я научился. Смогу тайменя обхитрить – дальше учить будет. Не смогу – еще на год в детях ходить буду.
Ух ты! Как в кино!
- А меня тогда зачем с собой позвали?
- Чтобы я лучше старался. Пойдем, пора.
Мы двинулись к воде. Аржан достал из кармана моток толстой лески, намотанной на рогульку, большой тройник и быстро его привязал. Затем ножом надрезал беличью шкурку на спине, надежно зацепил тройник, загнав его под позвоночник, раскрутил белку над головой и ловко забросил к противоположному берегу. Дождавшись, пока леска натянется, Аржан принялся осторожно ее выбирать. Белка как живая задвигалась поперек реки, сносимая течением. Я как завороженный смотрел на Аржана, на его сосредоточенное лицо и закушенную от волнения губу, на плывущую белку, и почему-то чувствовал себя так, будто переместился лет на двести назад или на тысячу. Ведь и тогда точно такой же алтайский мальчишка проходил испытание, пытаясь поймать могучего тайменя на добытую им самим белку…
После нескольких бесплодных попыток Аржана я подхватил свою удочку и поднялся чуть выше по течению. Выбрав место, где между камней на берегу была более менее ровная площадка, я как следует размахнулся и послал мыша к противоположному берегу. Река в этом месте была чуть уже, и мыш упал между камней. Стараясь не оборвать леску, я аккуратно потащил приманку по берегу, молясь про себя, чтобы тройники не зацепились за какой-нибудь камень. Обошлось. Мышь упал в воду, и я принялся вращать катушку, подматывая леску. Первый заброс ничего не дал, как и пятый, и десятый. Я присел на камни передохнуть, руки и спина отчаянно гудели. Аржан продолжал бросать как заведенный, и я с интересом смотрел на его старания. Он перемещался все ближе ко мне, продолжая полосовать реку. Такое усердие не может не принести результат. Отец говорит, что если долго мучиться, что-нибудь получится. Поэтому я поднялся и снова взялся за спиннинг. Мы хлестали реку во всех направлениях, солнце калило голову и плечи, пот лился ручьями, но все было тщетно. Дед Ирыс молча поднялся, взял дюрхан и пошел вверх по реке, даже не взглянув в нашу сторону. Мы с Аржаном переглянулись и поспешили следом. Минут через пять неспешной ходьбы мы вышли к еще одной яме. Она была меньше, река здесь была не такой широкой, зато вдоль самого берега стояли разлапистые лиственницы, и в их тени нам было гораздо легче. В этот раз к выбору места Аржан подошел тщательно. Он долго присматривался к реке, глядел на солнце, вслушивался во что-то. Наконец, он отошел от устроившегося в тени деда вниз по течению, к самому выходу из ямы, удовлетворенно кивнул сам себе и взялся за многострадальную белку. Белка улетела на другой берег, и Аржан рывком сбросил ее в воду. И в ту же секунду вода под самым берегом вскипела, раздался пушечный удар хвостом по воде, и Аржана рвануло к воде. Он весь натянулся, как струна, и рванул леску на себя. Я вскочил и бросился к нему на помощь, понимая, что второго тайменя из этой ямы достать вряд ли получится, и упускать этого точно никак нельзя.
Дед Ирыс сначала уселся, а затем совсем по-молодому вскочил и побежал к Аржану вслед за мной, неся в руках большущие кожаные рукавицы.
- Надень! – он протянул внуку сначала одну, затем вторую. Аржан растерянно посмотрел на рукавицы, на свои руки, занятые леской…
- Давай! – я протянул руку. – Давай я подержу.
Аржан тут же сунул мне в руки рогульку с намотанной на нее леской, и я почти сразу оказался по щиколотку в воде. Вот это силища! Таймень давил так, что удержать его не было никакой возможности. Леска почти отвесно уходила в глубину и терялась в прозрачной зелени, и я держался изо всех сил, стараясь не отпустить рыбину. Внезапно леска рванулась вверх по течению.
- Сматывай! Сматывай! – в один голос закричали дед и внук. Как сматывать-то? Я уставился на рогульку. Аржан, не говоря ни слова, выхватил ее у меня и слегка наклонил, давая леске возможность свободно соскальзывать. Наконец, леска остановилась, и Аржан тут же принялся ее быстро выбирать, чтобы не давать слабины. Таймень скатился вниз и вновь принялся давить. Аржан уперся ногами в булыжники, но было видно, что ему очень сложно. Я подскочил к нему со спины и вцепился в плечи, стараясь хоть немного облегчить его противостояние. Сколько раз таймень принимался биться, я сказать не возьмусь, но в конце концов он просто всплыл на поверхность. Из изумрудной глубины поднялась вдруг огромная тень, в которой мы с Аржаном с великим изумлением узнали рыбу. Черная спина, белесые бока, огромная лобастая голова, малиновый широченный хвост. Поднявшись на поверхность, таймень дал подвести себя к камням, и сейчас отдыхал, уткнувшись мордой в камни и едва заметно шевеля плавниками размером побольше моей ладони каждый.
- Аржан! Вот это рыбина! Ты гляди, какой огромный! Ух ты! – я никак не ог успокоиться, глядя на этого речного великана. - А как его вытаскивать?
Дед Ирыс проворно шагнул к воде и схватил тайменя под жабры. Таймень изогнулся всем телом, силясь освободиться, но поздно! Дед Ирыс выволок огромную рыбину на камни подальше от воды и осел рядом, тяжело дыша. Аржан бросился к деду, но тот отмахнулся, и мой товарищ присел рядом со своим трофеем. Огромный, просто огромный таймень тяжело ворочался в камнях, шевеля жаберными крышками и хлопая могучим хвостом. Аржан при помощи ножа в ножнах широко раскрыл рыбью пасть и, повозившись, извлек тройник с измочаленной белкой.
- Два пуда, не меньше – отдышавшись, сказал дед Ирыс.
Аржан гладил тайменя по голове и спине, поливал водой жабры. Я присел рядом и прикоснулся к своей мечте. Таймень заворочался еще сильнее, и дед Ирыс сказал:
- Давай в воду его.
- Как в воду?! – возмутился я. – Столько боролись!
Аржан, ни слова ни говоря, уперся в таймений бок, стараясь столкнуть его в воду. Поняв, что ответа не дождусь, я молча принялся помогать товарищу, и в итоге таймень оказался в воде. Однако уплывать он не спешил, стоял на месте, шевеля жабрами и приходя в себя.
- Жалко как-то – все же сказал я.
- Никогда не бери больше, чем тебе нужно – строго сказал дед Ирыс. – Мы его не довезем. Да и куда столько рыбы? Пусть живет, он здесь хозяин.
А ведь и правда, об этом я не подумал. По такой жаре мы бы его даже до кордона не довезли, не говоря уже о Балыкче. Мудрый народ алтайцы.
Аржан погладил тайменя напоследок, и тот, словно очнувшись, одним могучим рывком исчез в глубине. Аржан устало уселся на камни, глядя на реку. Он свое испытание прошел. А мне, похоже, не судьба в этот раз поймать своего тайменя. Значит, будет повод сюда вернуться в следующем году! Эта мысль меня так ободрила, что я вмиг забыл все свои расстройства. Хлопнул Аржана по плечу и искренне сказал:
- Поздравляю!
Он молча улыбнулся, обернулся к деду и что-то сказал ему по-алтайски. Дед Ирыс ответил по-русски, обращаясь уже ко мне:
- Аржан спрашивает разрешения пригласить тебя к нам в гости. Осенью, на охоту. Приезжай.
- Я осенью никак, школа – с сожалением ответил я.
- Каникулы есть, как раз в октябре – это уже Аржан.
- Точно! Я спрошу у отца…
Мы рыбачили, пока солнце не покатилось вниз. Таймень мне так и не попался, зато я поймал несколько рыбин, которых Аржан назвал «ускуч». Красивые, бронзовато-зеленые, в разноцветных пятнышках, ускучи оказались на удивление упорными соперниками. Так что на кордон я ехал героем, и обратная дорога пролетела незаметно…
До кордона мы добрались, когда Озеро привычно укуталось в багряно-фиолетовые сумерки и затихло в ожидании ночного свидания со звездами. Мы постояли немного на пригорке, любуясь открывшейся картиной. Дед Ирыс что-то неслышно шептал, неотрывно глядя на Озеро, Аржан просто молча смотрел вперед, и в этом мрачноватом закатном свете его лицо казалось загадочным и каким-то очень древним.
- Знаешь, почему такое разное Озеро на закате? – спросил вдруг Аржан.
- Почему?
- Кадын смотрится в него и примеряет разные наряды, хочет порадовать Тенгри.
- Красиво…
Аржан молча ткнул коня пятками в бока, и тот неспешно зашагал вниз по тропе. Кордон встретил нас тишиной. Михалыча не было, и только Муська широко зевнула нам навстречу и отвернулась. Она тоже смотрела на Озеро.
Мы с Аржаном быстро почистили рыбу и пристроили ее на рожнах над огнем. Дед Ирыс снова расстелил дюрхан и устроился у костра, глядя в пляшущее пламя своими непроницаемыми черными глазами. О чем он думал? Кто знает. Но мне казалось, что он вспоминает что-то очень давнее. Над кордоном повисла оглушительная тишина, нарушаемая только потрескиванием костра и редким плеском набегающих на берег волн. Засопел котелок, скоро будет чай. От жарящейся рыбы над кордоном поплыл такой запах, что рот моментально наполнился слюной.
- А вы не знаете, куда Михалыч ушел? – спросил я у деда Ирыса. Дед посмотрел на меня и молча покачал головой. Он, в отличие от меня, берег хрупкую тишину. Солнце садилось все ниже. Озеро погрузилось в темноту, и в небе как-то сразу вспыхнули мириады ярких звезд. Млечный Путь растянул свою спираль, над самым горизонтом вспыхнул Сириус, отражаясь в черной воде. Озеро вобрало в себя бездонное небо со всеми его звездами, слилось с ним и стало единым целым.
- Мы как будто летаем там, со звездами – негромко сказал Аржан. Он словно подслушал мои мысли, я тоже поймал себя на том, что теряю землю под ногами и парю там, среди звезд. – Ты знаешь, что каждая звезда – это душа умершего человека? И чем достойнее был человек, тем ярче его звезда. Вон там, над самой водой, яркая звезда, видишь? Это душа принцессы Кадын. Когда она ушла к Тенгри, небо плакало целый месяц.
- Откуда ты знаешь?
- Так говорят кайчи.
- Кайчи?
- Они помнят историю нашего народа, от самого первого дня.
- Но это же невозможно.
- Старый кайчи передает молодому все, что видел в жизни. И тот тоже запоминает вою жизнь и жизнь прежнего кайчи. И так из поколения в поколение. Поэтому мы знаем свои корни и чтим духов.
Я промолчал. Слишком невероятным казалось мне то, что рассказывал Аржан, и в то же время здесь и сейчас я не мог ему не поверить.
- Рыба готова – скрипучим голосом сказал дед Ирыс. – Давайте ужинать.
Ах какими вкусными оказались жареные на огне ускучи! Я ел не спеша, смакуя каждый кусочек, стараясь запомнить этот вкус и горько сожалея, что рядом нет мамы, отца и брата. Поужинали, оставив одну рыбину для Михалыча. Муська, отбросив все свои царские замашки, терлась у костра, выпрашивая кусочек аппетитно пахнущей рыбы. А куда же делся щенок? Я только сейчас обратил внимание на то, что его нет. Наверное, увязался следом за Михалычем и Каюром.
Я, обжигаясь, пил чай и смотрел на плавающие в Озере звезды, думая о том, что сказал Аржан.
- Когда горы были совсем молодыми – неожиданно заговорил дед Ирыс – наши боги ходили среди людей, смотрели на нас, советом и делом помогали. А мы смотрели на них и удивлялись тому, что они так похожи на нас.
Он помолчал немного и вдруг запел, странно, гортанно. И это его пение, костер и огромное небо разом перенесли меня в те времена, когда алтайские боги ходили по этим горам и купались в водах Озера. От пения деда Ирыса меня невольно пробрала дрожь, было одновременно жутко и прекрасно. Через пару минут я всем своим существом ощутил, что именно такая музыка должна жить в этих горах, на берегах великого Озера. Древнее пение, плоть от плоти АлтаяЭтой ночью я спал у костра, устроившись вместе с Аржаном в его дюрхане. Теплый запах козьих шкур и шорох прогорающих в костре дров быстро меня убаюкали, и мне снилась прекрасная принцесса Кадын на берегу Озера…
Я проснулся от холода, тонкой струйкой пробравшегося под дюрхан. Сел, поежился, подбросил в костер сушняка, повернулся к Озеру и замер. На берегу, совсем недалеко от костра, стояли косули. Две из них пили, немного зайдя в воду, а третья настороженно смотрела по сторонам, готовая в любой момент сорваться с места, увлекая товарок за собой. Я смотрел на них и не верил своим глазам. Озеро преподнесло мне еще один подарок.
За спиной закряхтел спросонья дед Ирыс, и косули мгновенно сорвались с места и растворились в прибрежных зарослях.
- С добрым утром! – поприветствовал я деда Ирыса и пошел умываться. Водные процедуры много времени не заняли, и вот мы уже пьем горячий чай у исходящего вкусным синим дымком костра.
- В Балыкчу поедем – сказал Аржан, ни к кому не обращаясь. – Отцу буду помогать.
Дед Ирыс согласно кивнул, задумчиво пыхнув папироской. За эти три дня я впервые увидел его курящим.
- А ты что будешь делать, Димка? – Аржан посмотрел на меня.
- Михалыча дождусь, а там решим.
- А чего его дожидаться, он пришел уже.
Я повернулся и увидел щенка, который пушистым метеором летел ко мне, не замечая никого вокруг. Подбежал, ткнулся лбом в колени, бешено вращая хвостом, упал на спину, счастливо улыбаясь и подставляя пузо.
- Ты бы ему имя уже дал что ли – добродушно пробасил Михалыч. – А то вроде как друг, а имени нет. Нехорошо получается.
- Кай – сорвалось с языка.
- Кай? – удивился дед Ирыс. – Почему Кай?
- Красиво и коротко, просто звать.
- Кай – это алтайское горловое пение, поэтому и кайчи – пояснил мне Михалыч.
- Да, дедушка Ирыс пел вчера.
- Пел? – Михалыч снова удивился.
- Вчера был хороший вечер для кая – сказал дед Ирыс.
- Да, вечер был хорош – согласился Михалыч. – Ну что, пусть будет Кай, доброе имя.
Я потрепал Кая за ухом:
- Теперь ты Кай… Кай хороший…
Алтайские гости поднялись, Аржан отправился седлать коней, и я поспешил следом, помогать, оставив деда Ирыса прощаться с Михалычем.
- Приедешь осенью? – спросил Аржан.
- Не знаю, как отец решит.
- Охота хорошая осенью. Выслеживать надо буна, сложно. Если повезет, кота увидим.
- Кота?
- Барса.
- У вас и барсы есть? – моему удивлению не было предела.
- Конечно, высоко в горах живут. А еще я тебя на скифские курганы свожу, там царь похоронен и великие воины.
- Я обязательно постараюсь приехать!
Подошли Михалыч с дедом Ирысом. Дед Ирыс посмотрел на меня, положил руку мне на плечо и сказал:
- Теперь у тебя есть друзья среди теленгитов, Дима. Ты хороший человек, и для тебя всегда будет место у нашего очага. Приезжай в гости.
С этими словами он легко взобрался в седло и тронул коня. Они уехали, не оборачиваясь, а я долго смотрел им вслед и думал о словах старого алтайца.
- Хорошо порыбачили? – Михалыч сидел у костра.
Вместо ответа я принес ему из холодильника зажаренного ускуча.
- Достойный трофей – похвалил меня Михалыч. – Ты поймал?
- Я. А Аржан поймал тайменя на два пуда, но мы его отпустили. Там такой тайменище был огромный, мы его еле вытащили! Голова огромная, хвостище как лопата! А силища, силища в нем какая!
Михалыч разломил ускуча на две части, одну из них протянул не. Я отрицательно замотал головой, но он просто положил кусок рыбы передо мной:
- Ешь давай, завтрак он и есть завтрак.
- А что мы сегодня будем делать?
- Поедем стоянку обустраивать на том берегу, где батька твой с друзьями нас дожидаться будут. Баньку им соорудим, шалаш хороший, дров заготовим.
- Баньку? Это же долго.
- Увидишь – Михалыч хитро улыбнулся. – И не только увидишь, но еще и попаришься. Любишь баню?
- Люблю! У деда на даче баня такая, что аж волосы трещат.
- Сурово – Михалыч усмехнулся в усы. – Ладно, давай собираться, дел много, а времени, как обычно, мало. Наверное, там и заночуем. Впрочем, посмотрим, нечего загадывать.
Сборы были недолгими, все необходимое у Михалыча всегда наготове, а мне так и вовсе брать нечего.
- Удочки возьми, там место для рыбалки хорошее. Если повезет, хариуса поймаешь…
И вот мы на всех парах идем по Озеру. Легкая рябь кажется такой мягкой, но на скорости лодка бьется в нее днищем с громким стуком, словно в асфальт. С нами в лодке и Каюр, и Кай. Кай уже привычно занял место у меня в ногах, для верности положив голову на мой сапог.
- Ты гляди, выбрал он тебя – улыбнулся Михалыч. – Добрый пес растет.
Дальше до самого места шли молча. Оказалось, Михалыч правил лодку в обширный залив, в который впадала небольшая речка. Берега залива поросли красноствольным сосняком, вода была настолько прозрачной, что отчетливо было видно дно. Лодка с хрустом заехала на галечник, я выскочил на берег и попробовал втянуть ее чуть повыше, но у меня ничего не вышло, силенок не хватило. Следом за мной выскочили Кай с Каюром и тут же отправились обследовать место нашей будущей ночевки. Михалыч втянул лодку повыше, и мы взялись стаскивать привезенные с собой вещи на уютную полянку, которая находилась метрах в десяти от воды. Ее со всех сторон окружали сосны, из скалы рядом бил небольшой родничок. Видно было, что поляна изредка становится пристанищем для путешественников. Ближе к центру из галечника выложено костровище, под деревьями видны остатки шалаша, чуть в стороне свалены в кучу иссохшие добела дрова.
- Вот и прибыли, Димка. Смотри, какое место замечательное. Природа будто специально старалась. Сюда ни ветер не заглядывает, ни туманы по утрам.
Минут через десять над костром повис котелок, Михалыч решил заварить чайку.
- Дим, попробуй пока рыбы на уху поймать, вон в ручье. Там есть бочажки небольшие, за камнями, вот туда бросай.
Я только этого и ждал, схватил удочки и побежал к ручью. Сразу забрасывать снасть я не стал. Подошел осторожно, присел на камень и стал наблюдать за небольшим омутком. Я надеялся увидеть хариуса, понять, как он охотится. Долгое время ничего не происходило, и я даже начал задремывать, как вдруг в воду упал какой-то жук. Его быстро понесло по глади омута, и когда он уже готов был исчезнуть в бурных струях воды, мелькнула стремительная серебряная тень, на месте жука возник небольшой бурунчик. И на этом все закончилось. Вот оно как, значит! Хариус подбирает упавших в воду насекомых. Я посмотрел на свою снасть. В руках у меня была конструкция с тяжелым грузиком внизу и большим поплавком вверху. И между ними на поводках разместились мушки. Нужно убрать грузик и попробовать забрасывать так, чтобы мушки плыли по поверхности воды. Немного повозившись, я обкусил закованный в пенопласт грузик и положил его в карман. Поднял удилище, и леска с мушками тут же заполоскалась на легком ветерке. Слишком легкая снасть, как же ее забрасывать? Я попробовал несколько раз, но ничего не выходило. Леска упорно не желала лететь в реку. Nulf я решил попробовать обхитрить непокорную снасть, присел у самой воды и положил леску на воду. Она тут же натянулась и поплыла вниз по течению! Теперь только бы не прозевать поклевку. Раз за разом забрасывал я снасть, но хариус упорно игнорировал плывущих вереницей мух. Что же делать? Я попробовал слегка подергивать кончик удилища, заставляя мух дергаться, и в тот же миг из-за камня к моим мушкам метнулся хариус! Я прозевал поклевку. Дернул, но было слишком поздно, осторожный хариус моментально распознал обманку и выплюнул мушку. Но это ничего, это поправимо. Главное, что он заинтересовался мушками, и теперь дело за малым – обхитрить недоверчивую рыбу.
Заброс, другой, третий… не знаю на каком по счету забросе я подсек и почувствовал упругое сопротивление. Попался! Осторожно, стараясь не оборвать леску, я вывел хариуса на берег и, когда серебристый красавец запрыгал на камнях, набросился на него, словно тигр на добычу. Подхватил небольшого, чуть больше ладони хариуса и заплясал с ним по камням, громко крича что-то бессвязное от огромного счастья! А хариус будто нарочно развернул свой спинной плавник, и я замер, в изумлении открыв рот. Вот это да! Какая красотища! Высокий, похожий на парус спинной плавник был испещрен разноцветными пятнышками, которые в ярком солнечном свете сверкали будто россыпь драгоценных камней. Забыв обо всем на свете, я рванул к костру, неся хариуса перед собой. Михалыч уже пил чай. Увидев хариуса в моих руках, он довольно улыбнулся.
- Теперь ты еще и харьюзятник. Ну, Димка, удивил ты меня, ничего не скажешь. Давай-ка его сюда – он протянул мне свою плетеную корзинку. – Теперь всех пойманных харьюзов сюда складывай. Только сначала травы нарви, намочи ее хорошенько и на дно уложи. Так хариус долго свежим сохранится.
Я сделал все, как сказал Михалыч, и побежал к реке. Харьюза звали меня…
До обеда я поймал еще пяток хариусов, и об ухе можно было не беспокоиться. Михалыч тем временем натаскал из леса сушняка и сейчас мерно тюкал топором, разбирая его на аккуратные поленья. Я быстро почистил рыбу, положил ее котелок и пошел к костру.
- А чего уху не варишь? Ты поймал, тебе и кашеварить – Михалыч хитро улыбнулся. – Лук, соль и все потребное у меня в рюкзаке.
Сказать, что харьюзовая уха вкусная, это ничего не сказать. Ничего вкуснее я точно не ел! Михалыч прихлебывал из котелка и знай нахваливал и меня, и уху, а я краснел и старался от него не отставать…
После обеда мы взялись сооружать шалаш. Для начала Михалыч вручил мне топор:
- Пойдем-ка, вместе будем жердины вырубать, в два топора оно ловчее.
Идти пришлось далеко, пока не добрались до смешанной тайги. Здесь Михалыч сразу углядел несколько сухостойных тонких березок, которые мы и принялись валить одну за одной. Топор лежал в моих ладонях непривычно, иногда прокручиваясь помимо моей воли, и через полчаса я заработал себе шикарнейшие мозоли. Но это ведь не повод бросать работу, так что я продолжил рубить березки. Когда Михалыч крикнул «Хорош!», я уже рук не мог поднять. Мозоли лопнули и ладони нещадно болели, спина готова была разломиться пополам, пот щипал глаза. В общем, видок у меня был еще тот, и Михалыч, подойдя поближе, треснул себя по лбу.
- Вот же колода старая. Привычки к топору нету у тебя, а ?
Я отрицательно мотнул головой.
- Ну ничего, все с мозолей начинают, зато потом топор как влитой в руке сидит. Сейчас приведем твои руки в порядок…
Дальше Михалыч собирал шалаш, а я наблюдал, сидя у костерка с опущенными в котелок с водой руками, так они меньше болели.
Сначала Михалыч разобрал остатки старого шалаша, они пошли на дрова. На их месте между трех сосен он в первую очередь соорудил каркас из березок, крепко увязав их между собой при помощи бельевой веревки. Затем начал закрывать каркас березовыми ветками, укладывая их внахлест одна на другую, и вскоре получилось вполне уютное жилище. Но Михалыч на этом не остановился. Натаскав густого елового лапника, он начал пристраивать его поверх березовых веток, попутно объясняя:
- Так дождь внутрь не попадет, будет стекать по лапам.
В завершение всего Михалыч соорудил внутри шалаша большой лежак из лапника, поверх которого набросал прошлогодней сухой травы.
- Ну вот, теперь жить можно. Возьмемся за баньку?
Я энергично закивал головой, мне было жутко интересно, как это егерь собирается устроить на берегу баню.
Из оставшихся жердин Михалыч быстро сколотил еще один каркас, теперь уже квадратный. Затем выбрал место на берегу с небольшим уклоном, натаскал туда больших окатышей и сложил из них что-то вроде костровища, в котором распалил большой костер. Пока огонь разгорался, он натаскал еще камней и сложил их рядом. Затем залез в носовую банку и вытащил оттуда большущий кусок полиэтилена. За несколько минут он обтянул каркас полиэтиленом, весело глянул на меня и сказал:
- Теперь только костер жечь пожарче да камни в него подкладывать. Когда все раскалится хорошенько, уберем костер, поставим сверху баньку и можно париться. Вот так-то.
Мне с трудом верилось, что в этой бане будет хоть сколько-нибудь жарко, слишком уж ненадежной она выглядела. Однако Михалыч на полном серьезе принялся кочегарить костер, все добавляя и добавляя в него камни, и вскоре воздух над костровищем плавился и дрожал. Михалыч достал из лодки два ведра, наполнил их водой и отнес к костру. Одно ведро он поставил в огонь, нагреваться, а второе оставил в стороне. Все понятно, чтобы и кипяток был, и холодная. Затем егерь сходил в лес и вернулся с двумя пушистыми вениками. Похоже, он всерьез планирует попариться в бане. Как же я в баню пойду со своими ладонями? Все оказалось просто, Михалыч аккуратно замотал мне ладони чистыми тряпицами, и теперь я мог не опасаться банного жара. Топилась баня долго. Михалыч за это время успел начистить картошки и поставить вариться похлебку, запарил котелок чая и отнес его в баню. Затем он убрал костер с камней и установил сверху обшитый полиэтиленом каркас.
- Пусть минут десять жару наберет, и пойдем. Готов?
Перед тем, как зайти в нашу баню, Михалыч плеснул на камни воду из кружки, вызвав настоящий взрыв пара! Переждав подминуты, мы полезли внутрь. Ох, как жарко! Я тут же присел на корточки, спасаясь от жара, и Михалыч принялся охаживать меня веником, приговаривая:
- Походная банька первое дело… Ух, хорошо! Ух, жарко!
Я готов был выскочить наружу, но Михалыч надежно перекрыл выход, и мне оставалось только ойкать и терпеть, иногда зачерпывая из ведра с холодной водой и поливая голову.
- Геть наружу, я париться буду.
Я пробкой выскочил из бани и с наслаждением подставил тело прохладному ветерку.
- Не вздумай в Озеро нырять! – донеслось из бани, а затем послышались смачные шлепки и довольное уханье Михалыча…
К третьему заходу баня немного остыла, или я уже привык к жару и теперь наслаждался, усевшись на пол. Тело сладко ныло после веников, кровь бурлила и хотелось прыгать до неба.
- Пойдем чай пить – позвал снаружи Михалыч.
Я быстро ополоснулся и выбрался наружу. Солнце уже касалось вершины горы, скоро ночь. Я быстро оделся и поспешил к костру, где Михалыч разлил чай по кружкам и выставил баночку меда. Есть хтелось зверски, и я с вожделением поглядывал на котел с похлебкой, но Михалыч мои поползновения пресек:
- Сначала чай с медом, чтобы организм приготовить к тяжелой пище.
А я и не против, тем более что чай, как и всегда, был замечательным. После первой же кружки меня неудержимо потянуло в сон, но голод оказался сильнее, и я с огромным удовольствием съел свою порцию.
- Ну, где там твой спальник? Иди уже, пора тебе на боковую.
Я с большим трудом забрался в спальник и провалился в блаженный сон…
Проснулся я оттого, что под боком заворочался Кай. Я открыл глаза. Светало, над Озером расстелился густой туман. Костер прогорел, и в шалаш тянуло сырым холодом. Поэтому я не спешил выбираться из спальника. Рядом мирно сопел Михалыч, и под это его сопение я снова задремал.
- Ох и силен ты дрыхнуть, Гроза лещей! – донеслось снаружи, и я открыл глаза. Кая рядом не было, зато прямо перед моим носом висел на паутине жирный паучище и разглядывал меня с явным гастрономическим интересом. Мощный щелчок отправил его в полет, и я выбрался из шалаша. С хрустом потянулся и поспешил умываться. Ладони болели меньше, но все равно умывание оказалось тем еще удовольствием.
Михалыч сидел у костра, разложив перед собой ножи и топоры и примериваясь, с какого из них начать правку.
- Доброе утро – поприветствовал я его.
- Утро? Ну да, ну да. У вас ведь у городских как? Когда проснулся, тогда и утро, ага?
- А сколько времени?
- Десять часов уже.
- Так ведь это и есть утро.
- Это белый день. В деревнях знаешь во сколько подъем? В половине четвертого утра.
- А зачем так рано?
- Корову подоить надо, корм свиньям задать, почистить стайки, хлеб поставить… Да мало ли дел в деревне. Это в городе все готовое, а в деревне за куском хлеба походить надо.
- А папка сегодня должен из тайги выйти? – я затаил дыхание.
- Договаривались так, ну а там сам уже знаешь, всякое в тайге бывает. Загад не бывает богат, бабуля моя так говорила.
- А мы чего делать будем?
- Ждать. Можно купнуться, в заливе вода часам к четырем прогревается. А пока и порыбачить можно, и за ягодой сходить или грибы поискать. Вот только железо поправлю, и пойдем.
Я взялся за чай, и пока Михалыч водил оселком по ножам, успел выдуть две кружки. Кай все это время смотрел на меня, смешно встопорщив треугольные уши и склонив голову набок. Как только я отставил кружку в сторону, он вскочил, припал на передние лапы, весело затявкал, вызывая меня на игру. Следующие полчаса мы как угорелые носились по берегу. Даже Каюр не выдержал и принялся гоняться за нами, иногда грозно порыкивая. Михалыч у костра покатывался со смеху, наблюдая за нашими прыжками.
- Каюр, ну ладно они дети, но ты-то куда, пень замшелый?
Каюр вроде бы одумался, улегся в тени, вывалив розовый язык, но через пару минут снова носился вместе с нами, отбросив всю свою солидность…
Мы сходили за грибами, но ничего не нашли. Даже вездесущие мухоморы и поганки куда-то попрятались. Тогда Михалыч решил, что пришла пора рыбачить, но и здесь нас ждала неудача. Ни один хариус так и не соблазнился нашими мухами, и когда даже Каюр начал смотреть на нас с укоризной. Мы вернулись к шалашу. Солнце давно перевалило за полдень и уверенно приближалось к горным вершинам, немного сбавив жар. Михалыч растянулся в теньке, зажав в зубах травинку, и взялся вслух считать плывущие в небе облака. Я устроился рядом и принялся мечтать о том, как приеду домой и стану рассказывать пацанам о своих приключениях. А приключений выпало много, так что историй у меня припасено не на один день. Я не заметил, как задремал. Разбудил меня грозный рык Каюра. Я подскочил, закрутил головой по сторонам, но ничего не увидел. Каюр тем временем медленно шел в сторону тайги, все так же грозно рыча.
- Батька твой рядом – сказал Михалыч. – Пошли встречать.
Я вскочил и бросился вслед за Каюром, Михалыч шел следом, не забыв прихватить карабин. Мало ли.
Из леса донеслись веселые голоса, и на дальний конец поляны вышел отец, а следом за ним и остальные. Я бросился навстречу, с разбега влепился в отцовские объятья, уткнулся носом в его пропахшую дымом штормовку.
- Папка…
- Здравствуй, сынок – он чмокнул меня в макушку, отстранил, разглядывая, и сказал, обращаясь к друзьям:
- Вымахал парнище, не сынок, сынище!
- Пап, а я леща воооот такого поймал! И ускуча, и хариуса еще!
- Погоди, все успеешь – смеясь, остановил он меня. – Дай выдохнуть с дороги.
Все перездоровались, Михалыч тут же подступился с расспросами:
- Голодные поди?
- Да нет, до кордона точно доживем.
- Тогда поехали сразу?
- Поехали, а чего тянуть.
Михалыч быстро разобрал баню и сложил ее в шалаш, залил костер, мы стаскали все пожитки в лодку.
- Ну что, в путь?
Лодка шла тяжело и никак не желала выходить на глиссер, сил у двигателя не хватало.
- Вы там чего с собой из тайги приперли, что лодка идти не хочет?
Мужики переглянулись, потом дядь Саша сказал:
- Шишки набрали по рюкзаку.
- Далась вам эта шишка – проворчал Михалыч и больше ни о чем не спрашивал.
Муська встретила нас неласково. Отец потянулся ее погладить и тут же отдернул окровавленную руку. Самоуправства хозяйка кордона не терпела.
Разгружать лодку не стали, утром все равно назад все складывать. Михалыч первым делом ушел топить баньку. Кому как не ему знать, какое наслаждение после десятидневного перехода по тайге побаловать себя вениками да горячим паром. Дядь Саша взялся кашеварить, остальные расположились кто где, разувшись и вытянув натруженные ноги.
- Ну, рассказывай, какого ты леща поймал.
Я вскочил и побежал на ледник, за своим трофеем. Когда отец его увидел, удивлению его не было предела.
- Сам? На удочку? Молодчина! Видали, парни, какой рыбак растет? Не вам чета.
А я начал взахлеб рассказывать, как боролся с этим лещищем, как выволок его на берег и упал сверху, как орал на все Озеро… Отец слушал меня с улыбкой, не перебивая, давая выплеснуть весь мой безграничный восторг от жизни на Озере.
- А про медведя чего не говоришь? – спросил из-за спины Михалыч. – Покрестила парня тайга, с хозяином один на один встретился.
- Как один на один? – вскинулся отец. – А ты где был?
- Рядом был, но Димка с ним по-честному сам встретился.
- Рассказывай – отец повернулся ко мне. Я в красках рассказал про ту встречу, заставляя отца хмуриться все больше.
- А ведь Михалыч говорил тебе никуда не ходить.
- Говорил – я повесил голову.
- Ладно, все обошлось, и слава Богу. Но больше чтоб ни-ни. Понял?
- Понял.
- А что еще интересного было?
Мы сходили в баню, поужинали, а я все рассказывал и рассказывал. В конце концов Михалыч не выдержал и рассмеялся:
- Намолчался со мной, теперь как радиоприемник, не переслушаешь
Дождавшись, когда я прервусь. Отец обнял меня и сказал:
- Ты очень повзрослел за эти дни, сынок. Теперь вместе ездить будем.
- Пап…
- Ау?
- Я тебе не сказал еще… у меня друг появился, теленгит Аржан, и его дедушка Ирыс. Они нас осенью на охоту зовут.
- Друг это хорошо, сын. А насчет охоты подумаем.
Неслышно подошедший Михалыч сказал:
- Три друга.
- А?
- Три друга. Аржан, Кай и старый егерь.
Я чуть не расплакался, честное слово. В носу предательски защипало, я обнял Михалыча.
- Спасибо вам, дядь Сереж. За Озеро, за все-все-все.
- Это батьке твоему спасибо, а я всегда рад – он потрепал меня по волосам. – И, кстати, мамка против не будет?
- Против чего?
- Против Кая, конечно. Или ты решил друга здесь бросить? Так не пойдет, он тебя выбрал, а это, знаешь ли, всерьез.
Я поднял глаза на отца. Он улыбался. Значит, не против…
Засиделись допоздна. Мужики торжественно выпили за кордон и Михалыча, за меня и мои трофеи, за Озеро и за Алтай… В общем, хорошо посидели. Ранний подъем нам не грозил, спешить было некуда, да и уезжать отсюда никому не хотелось. Но всему приходит конец, завершилось и большое приключение под названием «Кордон на Озере». Лодка ходко шла по зеркальной глади, сопровождаемая белоснежными облаками, неумолимо приближая нас к моменту расставания с Озером и Михалычем. Кай лежал у меня в ногах, иногда заглядывая мне в глаза и бешено молотя хвостом. Озеро было все таким же бесконечным и прекрасным, как и в первый день, и я точно знал, что оно заместило собой воду в моем организме. Теперь Озеро часть меня…
Кордон на Озере
© Copyright: Денис Соболев 2, 2020
Свидетельство о публикации №220082800011
Свидетельство о публикации №220082800011
Рецензии