Гипнотические сны Джошуа Терри

     Мама всегда мне читала… С самого моего детства. Я каждый день ждал, когда же солнце скроется за горизонтом, зажгутся фонари на пустынных улицах, а в окнах появится тусклый свет настольных ламп.

     У нас была необычная лампа, волшебная. Почему я так решил? Потому что стоило только её включить, потолок озаряло множество мелких звёздочек, и… И мама приходила ко мне в комнату, садилась в кресло, брала с тумбочки очередную книгу и начинала читать.

     Я помню одного мальчика из книги. Его звали Кристофер, он видел удивительные сны. Путешествуя по разным сказочным мирам, исследуя необъятное и непостижимое, малыш находил много странных вещичек, игрушек, которые мог из сна перенести в реальную жизнь. Называл он эти вещицы «безделушками», но даже такие безделушки казались мне яркими и красочными. И, если честно, я завидовал Кристоферу, что вот так легко и бесстрашно маленький мальчик, раз за разом, открывал для себя тайное, неизведанное.
 
     – А я считаю, что он брошенный и одинокий. И искал друзей во сне лишь потому, что в реальной жизни не научился это делать, – подвела итог мама, глубоко вздохнув, и закрыла книгу.
     – Как я?
     – Нет, Джошуа, у тебя есть друг, это мама, которая никогда не бросит и не предаст.

     Она поцеловала меня и выключила волшебную лампу.

     – Я оставлю дверь приоткрытой, – улыбнулась она, – спокойной ночи.
     – Ты любишь меня, потому что я особенный?
     – Я люблю тебя, потому что ты мой сын, самый удивительный, самый заботливый, самый добрый и умный.

     *   *   *

     Мы переехали в Калифорнию недавно. Здесь тепло, дожди идут редко, а улицы забиты вплотную домами и магазинами. Непривычно видеть так много людей, они так озадачены своими делами и проблемами, что не замечают ничего и никого вокруг.
 
     Мама нашла мне новую школу недалеко от дома, за мной и девочкой из соседнего двора приезжает оранжевый автобус. В Форксе я добирался пешком, мог прогулять первый урок, забредал в лес, сидел на сломанном стволе дерева и болтал ногами, пока чувство ответственности за своё будущее не настигало меня. Затем я мчался в школу и, запыхавшись, вбегал в класс со словами «извините, я проспал, но такого больше не повторится». И так каждый раз придумывал новые отговорки.

     А здесь всё по-другому: забрал – привёз – отправил учиться. Мне нравится такая смена обстановки. Едешь, поёшь песни со всеми ребятами, приветливый водитель, и ощущение, что все о тебе заботятся.

     – Привет, я Майя.
     – Как пчёлка?
     – Не поняла…
     – Мультфильм про пчёлку Майю не смотрела?
     – Нет. У нас дома нет телевизора.
     – Странно. Вы живёте в таком крутом доме и без телевизора?

     Майя не успела ответить, Джошуа торопливо перебил её.

     – А как же мультфильмы, кино, любимые кулинарные программы мамы?
     – Как говорит мой папа, только бездельники проводят время, сидя на диване перед телевизором, – свысока посмотрев на Джошуа, Майя отвернулась к окну. Но тут же встрепенулась, пальцем указав на высокое серое здание. 
     – Это моя балетная школа.
     – Так ты балерина? – удивился Джошуа.
     – Я очень хочу ею стать…
     – И как часто ты туда ходишь?
     – С понедельника по пятницу после уроков, в субботу у меня плавание, а в воскресенье к нам приходит учитель вокала.
     – Так ты ещё и певица?
     – У меня не особо получается, но папа хочет, чтобы на всех больших семейных вечерах я могла исполнить красивую песню и показать прекрасный танец.
     – Не удивительно теперь, что у вас нет телевизора, тебе и дом не нужен, точнее, нужен только по ночам для сна, в воскресенье, и когда проходит семейный праздничный ужин.
     – Шутник из тебя неудачный, – Майя поправила милую ажурную кофточку и встала, – мы приехали, идём, познакомлю тебя со всеми.

     *   *   *

     – Ну, как первый день в школе? – мама улыбнулась, посмотрев на меня.

     Я неспешно закрыл дверь, бросил рюкзак в сторону и помчался к столу, с которого мама вытирала крошки.

     – Я приготовила твой любимый суп!
     – С курицей и лапшой?
     – Да, угадал!
     – Это ты всегда угадываешь, что я люблю.

     После паузы я вынул из кармана брюк два билета.

     – Я решил немного потратить свои сбережения и пригласить Майю в кино.
     – Я так понимаю, в школе тебе понравилось.

     Аромат вкусной еды атаковал мой нос и разум.

     – Майя – дочка наших соседей. Сегодня урок в балетной школе отменился по какой-то причине, вот я и решил за нас двоих провести вечер весело.
     – Так Майя – будущая балерина… И что за фильм? Можно узнать? И как ты купил билет?
     – Билет купил старшеклассник, приятель брата Майи. Мы пойдём на «Сумерки»… и ничего не желаю слушать…
     – Ну, тут уже выбирал, явно, не ты?!

     Я покраснел (наверно, от неловкости и стыда) и уткнулся в тарелку.

     *   *   *

     В Калифорнии живёт и работает один из лучших нейрохирургов страны Доктор Консвель, как называет её мама. Наверно, по большей части, из-за этого мы сюда и переехали.
 
     Я помню ту ночь, когда пьяный в стельку отец пришёл с работы и закатил маме скандал. Она не постирала его любимую рубашку, в которой он утром хотел пойти на совещание. Мой отец работает в банке, но его понизили и пригрозили уволить из-за частых пьянок и дебошей. Банк небольшой, как и полагается для небольшого городка, но это лучше и, бесспорно, ближе, чем ездить в соседние города побольше и развитее.
 
     Мама попросила его не ругаться, так как я спал, точнее, уже не спал. Только от громкого стука в дверь меня пробрало жутким холодом. Отец взбесился ещё больше, начал орать, что никто не смеет затыкать ему рот. Я не решился выйти из комнаты, теперь не могу простить себе этой глупости и трусости.
 
     Были крики, а затем резко наступила тишина, какой-то спешный шорох, звук захлопнувшейся двери. Я просидел у стены в этой вяжущей сознание тишине ещё минут десять, точно не помню. Я даже не помню, как решился выйти, дрожь в ногах не проходила.

     Мама лежала на полу в кухне с открытыми глазами. И я подумал о смерти, холодной, бледной, с длинными руками, любое её движение с жутким хрустом костей. Я робко подошёл…

     – Мама, – слёзы ручьями потекли по щекам.
     – Я здесь, дорогой, – прошептала она.

     Я упал на колени и склонился над ней.

     – Мама, не умирай, прошу тебя, мама…

     Что я помню, это высокого мужчину с усами, который подошёл ко мне и положил руку на плечо.

     – Ты смелый парень, ты спас свою маму.
     – Я хочу к маме… – вырвалось из грудной клетки криком испуганного зверька.
     – Я тебя к ней провожу.

     *   *   *

     Доктор Консвель – как главный судья на заседании суда – резко вошла в комнату, и мы с мамой встали. Какая-то странная причёска была на её большой голове. Мне всегда казалось, что чем больше голова, тем в ней больше мозга, и от того она неизмеримо умная. Так вот, доктор с большой умной головой, покрытой неимоверным количеством мелких коротких кудряшек, в ослепительно белом халате рухнула на серый стул своим большим задом. Стул непроизвольно покатился в сторону окна, но она, вцепившись пальцами в столешницу, подкатилась к столу. Перебрав несколько карточек в папке и найдя нужную, шлёпнула её на глянцевую поверхность, в которой отражалось весьма миловидное лицо.

     – Ребёнок? – вопросительно посмотрела она на мою маму.
     – Он знает… Пусть останется, – неуверенно, покашливая, ответила мама.
     – Миссис Терри, прогнозы неутешительны. Из-за полученной травмы вы будете продолжать терять зрение. Зрительные центры повреждены, что приведёт к полной слепоте, необратимой.
     – У меня были подобные приступы, но кратковременно, зрение восстанавливалось, я сейчас хорошо вижу, даже очки мне не нужны.
     – И как часто были у вас приступы слепоты? – миловидное лицо вновь превратилось в лицо судьи в зале заседания.
     – Первый раз, когда муж ударил меня, я лежала на полу в полной растерянности, будто тёмное покрывало положили мне на лицо, потом я услышала голос Джошуа, звуки сирены экстренной помощи.
     – И когда зрение вернулось? После этого первого раза…
     – Я открыла глаза после операции, из-за наркоза меня мутило, всё плыло, было размыто, а потом я увидела сына так чётко и ясно, словно ангела в белом свечении.
     – Сколько ещё приступов вы помните? – врач придвинулась ближе к столу, её могучая пышная грудь расплылась на поверхности.

     Мама задумалась… Все их помню и я, все до единого.
     Мы запаковывали подарки на Рождество. Мама купила золотистую обёрточную бумагу и целый рулон красной ленты, из которой делала красивые цветы и скотчем приклеивала на уже запакованные коробки. Это были подарки для тётушки Полли, моих двоюродных братьев и сестёр, для каких-то маминых подруг, коллег. В общем, накопилось немало коробок, которые заняли весь наш журнальный столик.

     – Ты не хочешь вернуться в Форкс? – вдруг вырвалось у меня.
     – То есть ты предлагаешь вернуться к прежней жизни? С криками, побоями, с бесконечными унижениями? – мама бросила ножницы на стол.
     – Мамочка, не злись, я же просто спросил, я не хотел тебя расстраивать.
     – Мы договорились с твоим отцом, что когда его выпустят, он будет жить своей жизнью, мы – своей. Я думаю, что и в дальнейшем ему не разрешат приближаться к нам. Ты скучаешь по нему?

     Я хотел соврать, что нет, но просто промолчал. Я скучал. Ведь были и чудесные моменты в моём детстве: семейное барбекю, дни рождения, иногда он провожал меня в школу, когда его смена начиналась на час позже.
     Мама решила за нас обоих. Так, видимо, безопаснее для неё. Мне не хватало решимости ей перечить.

     – Так, где мои ножницы?
     – Ты их положила на стол, мам…
     – Ножницы, стол… – она растерянно шарила руками, но потом, нащупав угол дивана, встала с осторожностью, будто не чувствуя земли под ногами, села на край дивана и опустила голову к коленям.

     И однажды она потеряла меня… В прямом смысле! Это было примерно через месяц, как я пошёл в школу. Мы договорились после школы сходить в кафе. И вот… яркий солнечный полдень, тёплый воздух, пропитанный ароматом ванили, доносившегося из кафе, через дорогу от школы. Я стою на ступенях и вижу припаркованную машину мамы, маленький жёлтый Фольксваген Жук, абсолютно старый, скрежечащий от ржавчины в его внутренностях, с трещинами на лобовом стекле и неработающей левой фарой. Она взяла его в кредит за незначительный для кармана первоначальный взнос и процент по выплате.

     Мамы нет. Я подошёл к машине, дверь со стороны водителя открыта, бардачок распахнут, и видно, что что-то в нём искали. Вновь в голову пришли страшные мысли. Я посмотрел вокруг… и в клумбе увидел сидящую под деревом маму. Я подбежал… о, это растерянное лицо, как тогда, широко открытые и мокрые от слёз глаза.

     – Я боюсь за тебя, мой дорогой, – подрывистым искажённым голосом пробормотала она. – Если я ослепну, кто будет заботиться о тебе? Я не могу даже представить, что будет с нами, если нас разлучат…

     Внутри меня, словно в клетке, бился отчаянно смелый мальчишка, который утверждал, что всё будет хорошо, бил кулаком по груди с уверенностью в светлом будущем. Но в реальности я и слова обронить не мог, я обнял маму и погладил по её рыжей голове.

     Мне всегда нравилась её голова. Чистые, уложенные волосы. Красивые серьги на ушах, аккуратно выщипанные брови, розовый румянец на щеках, длинные рыжие ресницы. Но при том, что имея рыжие волосы и ресницы, у неё было чистое лицо, ни одной веснушки, ни на носу, ни на щеках.

     Мы просидели в клумбе ещё полчаса, пока к нам не подошёл полицейский и не сделал замечание. Ещё полчаса мы сидели в машине и слушали Blink-182, даже пытались подпевать. Затем маме стало лучше, она повернула ключ в замке зажигания, и мы поехали домой без обещанной пиццы, колы и мороженого.

     *   *   *

     Мой день рождения. Мне двадцать. Шумно. Пахнет бутербродами с ветчиной. Я пригласил друзей из колледжа. Через год мы разъедемся по стране в поисках счастья, вечной любви и заработка. Выпускной год. Как же будет вас не хватать.

     – А вот и обещанный торт! – радостно воскликнула мама, выходя из кухни.
     – Я помогу… – к ней подбежала моя Майя, подхватила блюдо и поставила на стол.

     Мама полностью ослепла на правый глаз, а левый видит лишь на пятьдесят процентов, и так уже полгода. Доктор Консвель снова даёт неутешительный прогноз. Но, как говорит мама, нужно довольствоваться тем, что есть, Бог посылает нам те испытания, которые мы в силах выдержать.

     – О, кто включил этот медляк?
     – Я! Потанцуем? – Майя подошла ко мне. – Какой же ты красивый.
     – Ой, только не целуй меня в макушку, как это делает мама.

     Майя наклонилась и шепнула мне на ухо:

     – У меня для тебя другой подарок… Но сначала потанцуем.

     Я до сих пор не могу осмыслить, что эта красотка нашла во мне. Сколько ни пытался присмотреться к себе в зеркало, не находил привлекательных черт. Но я счастлив, что она теперь рядом, моя нимфа, грациозная балерина и верный друг.

     *   *   *

     – Я завяжу тебе глаза!
     – Зачем?
     – Сегодня ты будешь только чувствовать…

     Она взяла меня за руку и толкнула на кровать. Я слышу щелчок дверного замка.

     – Так нас точно никто не побеспокоит.
     – В доме ни души, – усмехнулся я, – все же ушли, и мама с подругами тоже. Чем так приятно пахнет? Какими-то ягодами?
     – Мой спрей для тела. Рада, что тебе по вкусу.

     Майя всегда пахла по-разному. У неё нет и не было любимого парфюма. Не помню, чтобы два дня подряд был один и тот же аромат. Дни повторялись, но не запах её духов. Моя прекрасная Майя, не могу представить себя без неё. Моя балерина, утончённая, нежная и настолько выносливая, дерзкая, страстная.
     Как-то на её очередной репетиции она подвернула лодыжку. И представьте, она была счастлива. Да что там! Такой счастливой я видел её только в день, когда отец подарил ей машину. Так вот… хромая на левую забинтованную ногу, она пришла на нашу мокрую от дождя лужайку и легла на спину, широко раскинув руки в стороны ладонями вверх. Я вышел и лёг рядом.

     – Почувствуй эту энергию от неба, от вселенной целиком. Будто каждая звезда светит для тебя.
 
     Нам было по шестнадцать. И не знаю, что со мной произошло, и какие силы заставили меня это сделать, но того самого первого поцелуя я не забуду никогда. Мы так долго лежали и целовались, видимо, под воздействием энергии вселенной, что на следующий день лежали каждый в своей кровати с высокой температурой и ужасным кашлем, но безумно-безумно счастливые и, мне кажется, даже влюблённые.

     Она расстегнула мою рубашку и губами прикоснулась к шее.

     – Ты тоже вкусно пахнешь… собой… запах Джошуа Терри манит меня, – томно прошептала Майя. – Эти два года были мукой для меня. Так мне хотелось обнять тебя. Это расстояние и невозможность видеться так часто, как хотелось бы…
     – Тс-с-с… Опиши, какая ты сейчас?

     Она взяла мою руку и приложила ладонь к своей шее.

     – Моя тёплая кожа, которая истосковалась по твоим прикосновениям и поцелуям. Мои волосы…
     – Как всегда, мягкие…
     – Моя тонкая шея… Мои хрупкие плечи…

     Она всегда на сцене такая сильная, амбициозная, но в моих руках превращается в слабую и ранимую девочку. Моя Майя…

     – Когда ты успела раздеться?
     – На мне было только одно платье.
     – Без?..
     – Без нижнего белья… Это моя грудь, поцелуй её…

     Почему во время предстоящей близости с любимым человеком испытываешь неописуемые ощущения внизу живота. Да, сердце бьётся чаще. Но так же часто оно бьётся, когда нервно вспоминаешь выученное перед экзаменом или, например, после пробежки. Но ощущений в животе, именно таких приятных, я не испытываю больше нигде и никогда, кроме встреч с моей Майей. Кто-то описывает это как порхание бабочек, которые изнутри щекотят стенки брюшной полости, кто-то называет выплеском гормонов. А я даже слов подобрать не могу. Вот что значит желать любимую женщину.
     Я целовал её грудь, чувствуя всё её возбуждение, её твёрдые соски, её мурашки на коже.

     – Спустись ниже…

     Майя любила ласки. Это был наш не первый раз, но после двухлетнего перерыва мне казалось, что я заново учусь удовлетворять женщину.

     – Ай, – взвизгнула Майя, – поаккуратнее, ты делаешь мне больно.
     – Может, снять повязку? Я ничего не вижу…
     – Чувствуй… Так ощущения острее и интереснее.

     Майя приподнялась и начала расстегивать брюки. Я лёг и расслабился.
 
     *   *   *

     Мои тридцать пять.
     Небольшая квартира. На жёлтой стене квадратная картина. Портрет Зигмунда Фрейда. Неказистый, но выполненный с любовью к его работам.

     После очередной травмы Майю отстранили от большой сцены и предложили преподавательскую деятельность в балетной школе. Живопись стала её хобби, особенно портреты.
 
     Она много читала. Полки в шкафу были забиты книгами по психоанализу, прочей ерунде по теории сексуальности, исследований личности и тому подобное.

     – Та-дам… Моё свех-Я! – крикнула радостно Майя, убрав рукой белую ткань с картины.

     Зелёная стена. К ней приставлена тумба с выбранным ею самой телевизором, маленький оранжевый стол с фикусом.
     Третья – бледно-салатовая стена, в которую вбито, как минимум, пятьдесят гвоздей. Наши фотографии: детские, многочисленных прогулок, праздников, конечно же, фото с родителями.
     И голубая стена…

     – Может покрасить в красный цвет? – предложил я.

     Майя скорчила нос.

     – Ну, нет. Никуда не годится. Во-первых, это цвет агрессии. Как красная тряпка для быка. Он становится свирепым, готовый пронзить рогами любого на его пути. Если в квартире будет красная стена, мы будем часто ссориться.
     – Зато будет на что списать… Это всё из-за красной стены…
     – Не смешно.
     – Как раз, так и смешно. Быки не различают цвета. И всё это лишь твои предубеждения.
     – Голубая, – решительно сказала Майя и ткнула пальцем в проект предстоящего ремонта.

     Именно в такие моменты мне хочется её ещё сильнее. Секс на новой ещё не распакованной тумбочке. Секс в душевой после небольшой уборки. Ремонт – это не только затратно, но и чертовски грязно. Секс на новом диване. Он красный, но агрессии не вызывает. Весьма удобен для близости и наслаждения. Секс на широком подоконнике после умилённых слов Майи «как же он пишет», отшвырнув книгу Фрейда на коробки с вещами.

     Мне тридцать пять. Я один. На красном диване. Стук в дверь четыре раза. Мы так условились с мамой. Затем она открывает дверь своим ключом.

     – Год прошёл, и каждый раз заходя, чувствую запах краски. Как дела, мой дорогой? – мама с полными сумками медленно прошла на кухню.
     – Ты же уже спрашивала по телефону сегодня. Ничего не поменялось, – услышав какой-то звук, – что упало?
     – Трость…

     Мама подошла ко мне, обняла, поцеловала в макушку и села рядом.

     – Мне нужно с тобой поговорить об очень важном…

     *   *   *

     Сон первый.

     – Здравствуйте, мистер Терри. Я доктор Коннор Бэйл, – доктор пожал мне руку, затем положил большую теплую ладонь на моё плечо, сдавив пальцами и направляя, куда идти. – Я рад, что вы согласились, и вашей матери не пришлось долго и занудно вас уговаривать.

     Я молчал. Неуверенно улыбался.

     – Объясню вам, что сейчас будет происходить. В этом кабинете будут находиться три человека: я, вы и мой помощник мистер Рокс. Я введу вас, а точнее, ваше сознание в необычное состояние. Вы, наверное, знаете, что такое гипноз.
     – Моя жена читала мне, – вырвалось у меня.
     – Тем более… Мой помощник будет вести видеозапись нашего сеанса, чтобы я мог проанализировать какие-то упущенные моменты во время беседы с вами. Как вы себя чувствуете?
     – Если честно, как-то неуверенно.
     – Неуверенность пройдёт, не волнуйтесь.
     – Что от меня нужно?
     – Просто расслабьтесь и слушайте мой голос.
 
     Какое удобное кресло. Тёплое. По ощущениям оно тёмное. Тёмные предметы всегда изучают тепло.

     – Вы слышите меня, Джошуа?
     – А, что? Простите. Задумался.
     – Повторюсь, вы должны слушать мой голос. Итак, приступим. Положите ладонь на грудь и прислушайтесь к биению вашего сердца. Раз-два, раз-два, раз-два… Я ставлю рядом с вами маятник. Он издаёт такой же звук, в таком же ритме. Раз-два, раз-два, раз-два… Ваше сознание погружается в глубокий сон, и на поверхность выходит подсознательное. Вам легко, вы видите бледный свет вдали и идёте к нему. Перед вами дверь. Вы видите?
     – Да.
     – Опишите её.
     – Она белая… Ручка… её нет.
     – Вы не можете войти?
     – Нет. Дверь заперта.
     – Посмотрите по сторонам. Я хочу, чтобы вы увидели дверь вашего дома, из детства, дома, в котором вы выросли.
     – Я вижу. Она далеко. Но я её вижу.
     – Не бойтесь, Джошуа, я рядом, я помогу дойти.
     – Я вас не вижу.
     – Ты слышишь меня. Я рядом. Джошуа, сегодня тот день, когда ваши родители поругались, и отец решительно хотел ударить вашу мать. Завтра его арестуют, и вы с мамой переедете. Вы помните этот день?
     – Я… я… я не могу открыть дверь.
     – Вспомните, может, есть запасной ключ?
     – Да, под ковриком… Я открыл…
     – Это ваш дом?
     – Да, я вижу маму на кухне… и мальчика…
     – Сколько лет мальчику?
     – Не знаю, лет пятнадцать.
     – Вы узнаёте этого мальчика?
     – Подождите, мама что-то ему говорит…
     – Что?
     – Джошуа, она назвала его Джошуа.
     – Этот мальчик – вы?
     – Да, я узнаю себя. Он пошёл наверх.
     – Почему вы замолчали?
     – Он спит (шёпотом).
     – А что делаете вы?
     – Я стою у окна. А…
     – Что случилось?
     – Я слышу крик отца. Он хочет обидеть маму.
     – Вы спуститесь?
     – Джошуа проснулся.
     – Что он делает?
     – Он сидит на кровати, и, я вижу, он напуган. Отец кричит ещё громче.
     – Вы сможете разобрать его слова?
     – Да… «Никто не смеет затыкать мне рот»…
     – Продолжайте, Джошуа.
     – Мальчик открыл дверь и спускается вниз. Я иду за ним. Отец толкнул маму, хочет ударить её (крик). Мальчик вступился, закрыл собой маму…
     – Что сучилось, Джошуа, не молчите.
     – Он ударил мальчика кулаком в голову…. Он… ударил… меня… Это я лежу на полу… с открытыми глазами. Слышу, как плачет мама, отца больше не слышу, он ушёл.
     – Вы рядом с мальчиком?
     – Тишина. Мама открывает рот, звука нет. Гудит в ушах (зажмуриваюсь от боли). Я вышел тогда… я смог… смог её защитить.
     – Значит, отец ударил не вашу мать, а вас?
     – Я в больнице. «Джошуа, не умирай»… Мама кричит: «Джошуа, не умирай».
     – Что с мальчиком?
     – Не вижу, там много врачей, маму вывели в коридор, с ней медсестра, она принесла стакан с водой.
     – Вы хотите уйти оттуда?
     – К мальчику наклонился врач, говорит. Я помню его. Высокий, с усами. «Ты… ты смелый парень, ты спас свою маму. Теперь помоги себе, не сдавайся…». Доктор, мне плохо, меня сейчас стошнит (задыхаясь).
     – Я сосчитаю до трёх, и вы откроете глаза. Один. Два. Три.

     *   *   *

     Что я помню, как мне не хватало воздуха, и подкатил комок к горлу. Мне сразу же подали стакан с какой-то сладкой жидкостью. Мама подбежала и прижалась к моей руке щекой.

     Мы, молча, ехали в такси. Я слышал лишь шум города. Я закрыл глаза и, словно листая фотоальбом, перебирал в памяти отрывки из жизни. Мне тридцать пять. И я слепой. Я, а не мама.

     Это из-за моего недуга мы ходим на приёмы к доктору Консвель. Это в мой адрес говорилось о безнадёжности случая.
     Это я растерянно искал ножницы на столе, когда мы упаковывали подарки на Рождество.
     Это я сидел под деревом в клумбе около школы, и мама, увидев меня, выбежала из машины, не закрыв её. Я помню её слова: «я боюсь за тебя, мой дорогой». Теперь я понимаю, почему. Это я сидел там, испуганный, растерянный, с широко открытыми глазами.

     – Приехали, Джошуа. Я помогу тебе.
     – Так это моя трость упала, когда ты пришла?
     – Да, милый, вот она, держи.
     – Почему ты не говорила мне?
     – Что-то странное произошло с тобой в тот день, будто…
     – Меня подменили?
     – Нет. Словно… ты идёшь по одному жизненному пути, идёшь верно, никуда не сворачивая, а параллельно с тобой идёт другой Джошуа по своему пути, идёт так же вперёд. Но тут он замечает тебя, неожиданно. Останавливается. И ты так же оборачиваешься к нему. Он хватает тебя за руку и перетаскивает на свою дорогу, а сам в ту же секунду перешагивает на твоё прежнее место. Всё поменялось. И ты теперь идёшь по другому жизненному пути и видишь всё глазами того, другого Джошуа. Сеанс помог тебе вернуться. Стать прежним, каким ты был двадцать лет назад.
     – Но почему ты не пыталась мне рассказать, вдолбить всю эту чёртову правду?
     – Когда твой слепой сын живёт жизнью зрячего и счастлив, зачем я буду что-то менять?
     – Тогда почему сейчас ты решилась вдруг всё изменить?
     – Две недели назад – мы так и сидели на ступенях перед входной дверью – мне позвонила миссис Консвель. Это тебя она обследовала каждые полгода. Я была рядом, я всегда держала тебя за руку, когда ты в тот момент думал, что поддерживаешь меня.
     – Какой-то маразм. Я себя чувствую настоящим психом.
     – Так вот, – мама прислонила голову к моему плечу, – когда отец ударил тебя, произошло незначительное кровоизлияние в мозг, томограмма показала, что многие центры мозга повреждены. Операцию назначили в этот же день. После неё работа мозга восстановилась, и все анализы и дальнейшие обследования свидетельствовали о хорошем прогнозе. Но было одно «но»: ты начал терять зрение. Мы приехали в Калифорнию. Доктор Консвель провела ещё одно доскональное обследование, никакой патологии она не обнаружила.
     – Но как? Я же собственными ушами слышал, как она сказала, что прогнозы неутешительны, что из-за полученной травмы наступит слепота.
     – Ты тогда своим перевёрнутым сознанием слышал, что ослепну я.

     Я растерялся.

     – Вспомни, сынок, вспомни наш разговор. Прошло много лет, но попытайся вспомнить какие-то отрывки фраз, слова.

     И я будто погрузился в собственное подсознание. Лишь гул в ушах и легкое дуновение маминого «вспомни».

     – Она сказала, что мне повезло, что при таком ударе это просто чудо, лишь лопнул небольшой капилляр, что у меня сотрясение мозга, значительных повреждений нет. Но я теряю зрение…
     – Были консилиумы, ещё куча обследований, все разводили руками. Ты не помнишь, но даже психиатры с тобой начинали работать, ссылаясь на психологическую травму. Но зрение падало. При абсолютно здоровом мозге и здоровых глазах ты ослеп. Она мне позвонила две недели назад, предложив очень спорный метод.  Я подумала, что мы уже ничего не теряем, и согласилась. Тем более, из Англии, со слов доктора, вернулся хороший специалист, который мог помочь нам.
     – Ты про сегодняшний сеанс с доктором Бэйлом?
     – Да, гипноз – сейчас наш единственный шанс понять, почему твой организм, твоё сознание или подсознание словно запретили твоим глазам, твоей голове видеть жизнь, реальность, всё существующее вокруг. Почему твой собственный мозг лишает тебя такой радости, как видеть свет, мир, видеть своих любимых. Потерпи, мы пройдём этот путь, мы выдержим.

     *   *   *

     Сон второй.

     – Вы слышите меня, Джошуа?
     – Да, доктор.
     – Вам снова пятнадцать, и мы в больнице, куда вас привезли после удара. Вам сделали операцию, и вы открываете глаза после наркоза.
     – Ой (щурюсь, пытаюсь закрыть лицо руками).
     – Что вы видите, Джошуа.
     – Больно глазам, я вижу свет.
     – Вы видите двумя глазами?
     – Я думаю, что да. Да.
     – Нет темных пятен перед глазами?
     – Я вижу маму, она снова плачет, но улыбается, она счастлива. Я вижу Майю (мотаю головой). Почему она здесь?

     Доктор растерялся. Мама за стеклом в соседнем кабинете покусывает пальцы, сжатые в кулак.

     – Джошуа, не волнуйтесь. Вы уверены, это точно Майя?
     – Да, доктор, она улыбается и тоже плачет.
     – Какой примерно возраст у неё: она девочка, женщина?
     – Ей лет двадцать.
     – Осмотрите себя. Вам всё ещё пятнадцать или вы старше?
     – Я встаю с кровати, падают иглы, капельница, какие-то трубки. Вижу зеркало на стене, подхожу к нему. Мне двадцать. Я помню этот образ. Майя помогала мне собраться, описывая каждую деталь. «Голубая рубашка с синими пуговицами, синий жилет, тёмно-синие брюки, взъерошенные волосы… (голос Майи в голове, водит моими руками по одежде). Тёмный цвет всегда тёплый». Я вижу дверь.
     – Вы можете её открыть?
     – О-о (радостно). Мой день рождения, я вижу себя за столом, в этой же одежде. Мы как братья-близнецы.  Я задуваю свечи. Мама хлопает в ладоши, все веселятся. Майя ведёт меня за руку. Я спотыкаюсь. Но… (замолчал).
     – Что такое, Джошуа?
     – Я помню, что она завязала мне глаза… тогда…
     – И что не так?
     – Я смотрю в никуда, повязки нет. Я просто её не вижу. Она берт мою руку и что-то шепчет.
     – Что?
     – Не могу разобрать…
     – Постарайтесь услышать.
   «Ну… посмотри же на меня… Посмотри…».
     – Тот Джошуа видит её?
     – Нет. Она плачет. Почему она плачет, доктор?
     – Он не видит её. Он смотрит прямо, не на неё, не следит за её движениями. Она это понимает. Ей больно.
     – Она вытерла слёзы. Взяла его за руку, приложила к своей щеке… А-а-а, я слышу шум дождя. Где-то окно открыто. Я чувствую запах свежести.
     – Джошуа, мы можем уходить. Вы должны проснуться.
     – Подождите, доктор. Кто-то стоит у окна.
     – Вы видите кто это?
     – Это девушка. Стоит спиной ко мне. Она смотрит в открытое окно. Она вытянула руку под дождь. Что? Я не понял?
     – Она говорит с вами?
     – Она сказала «я – твоё чудо»… Куда? Куда же ты?
     – Джошуа, пора просыпаться…

     *   *   *

     Сон третий.

     – Прежде, чем мы начнём, я бы хотел уточнить пару вопросов.
     – Слушаю вас, доктор Бэйл.
     – Можно просто – Коннор.

     Я кивнул и попытался повернуться в сторону, откуда доносился его голос.

     – Во снах вы видите маму, вашу жену Майю, друзей. Это воспоминания из детства: их лица, образы целиком, движения? Или вы реально ясно и чётко видите их в сегодняшнее настоящее время, то есть выросших, повзрослевших, изменившихся? Какой вы видите маму?
     – Мои представления скудны. Рыжие волосы, молодое лицо…
     – Джошуа, вам тридцать пять, вы зрелый мужчина. А сколько лет вашей матери, тому образу, который вы представляете и воспринимаете, как настоящее?
     – Примерно в этом же возрасте (я замешкался), как я.
     – А то, что у неё появились морщины, редкая седина (доктор, извиняясь, развел руками перед мамой)?
     – Нет, я не вижу этого.
     – Хорошо, – одобряюще кивнул доктор Бэйл, – поговорим о Майе. Вы познакомились в детстве, когда переехали в Калифорнию. Зрение ваше было в норме, вы видели и, соответственно, помните её.
     – Я помню её, когда её было семнадцать. Я сидел с ней во дворе, мы доедали пиццу, я гладил её волосы. Это было перед отъездом в Санта-Барбару. Она уезжала выступать со своим коллективом.
     – Прошло порядка пятнадцати-семнадцати лет. Она повзрослела. Вы видите во время сеансов её взрослой женщиной или той же юной девушкой?
     – Нет, той, какой запомнил в тот вечер.
     – А каким вы видите себя?
     – Мальчиком… юношей… но старше семнадцати-восемнадцати я себя не помню и не вижу.
     – То есть, какой вы сейчас, даже не представляете в своём сознании?
     – К чему весь этот допрос, доктор? Вы вводите меня в какое-то замешательство и ступор.

     Доктор Бэйл сделал паузу. Вздохнул, приподнял бровь, захлопнул блокнот.

     – Приступим… Вы слышите меня, Джошуа?
     – Да!
     – Сегодня четырнадцатое февраля 2015 года. Вы идёте за руку с Майей. Она в белом кружевном платье (доктор держит перед собой свадебное фото Майи и Джошуа), волосы убраны в аккуратный пучок, синие глаза, ярко-розовая помада на губах.
     – Она держит меня за левую руку. В правой руке трость, постукиваю ею по тротуарной плитке, ощупываю преграды, впереди ничего нет, можно идти.
     – Уточните, вы идёте рядом с ней?
     – Да. Я чувствую её парфюм. Он другой, не узнаю запах. Новый, какой-то цитрусовый. Чувствую её тепло. Упала… Трость выпала из рук. Сейчас нагнусь её взять. Мне знаком этот день (начинаю заметно нервничать и непроизвольно метаться в кресле). Я не хочу пережить его снова. Я не хочу (кричу).

     Тишина. Мысленно закрыл ладонью рот, хочется тишины, не издавать ни звука.

     – Джошуа, вы там?
     – Я больше не чувствую Майю. Она ушла. Ушла навсегда от меня… Опять этот аромат… Кто-то взял меня за руку.
     – Кто, Джошуа? С вами говорят?
     – Она шепчет мне. «Я – твоё чудо». Это от неё пахнет цитрусом. Это её духи. Она ведёт меня куда-то. Я ничего не вижу, но следую за ней, я доверяю ей. Слышу звук. Кто-то бежит. Он толкает меня. Я падаю. Я испуган, не понимаю, что происходит, где я. Я ищу трость, я ищу её руку. Я не чувствую аромата. Я вижу Майю (впиваюсь пальцами в кресло). Я теперь стою в стороне, но вижу себя со стороны, тот Джошуа сидит на дороге.
     – Думаю, достаточно. Джошуа, на счёт «три» вы открываете глаза. Раз… Два… Три…

     *   *   *

     Мне нужно понять, кто эта девушка. Я лишь слышу её голос. Видел её русые волосы со спины. Она стройная, высокая. У неё тонкие руки, пальцы, бледная кожа. Если бы я её видел раньше, то узнал бы. Почему она приходит ко мне, как призрачное видение. Почему считает, что она – моё чудо. Я должен узнать о ней как можно больше, я должен найти её. Наваждение какое-то. Что со мной? И этот запах духов так и стоит передо мной, уж его я точно теперь не спутаю с другими ароматами.

     Так, телефон. Он всегда лежит на полке слева от двери. Пять шагов от дивана вперёд, три шага вправо. Так… полка… телефон… Три, один… гудок…

     – Алло, мама. Извини, что разбудил.
     – Что такое, дорогой? – сонным голосом. – Тебе что-то понадобилось?
     – Мне нужно связаться с Коннором Бэйлом прежде, чем мы поедем на очередной сеанс.

     *   *   *

     Сон четвёртый.

     – Если вы считаете, что та девушка – ключ к какой-то вашей душевной тайне, и внезапное её появление в ваших видениях весьма не случайно, можно попробовать сконцентрироваться именно на данной персоне. Но учтите, Джошуа, мы отправляемся в неизведанное…
     – Как Кристофер… – пронеслось в голове.
     – Куда-то конкретно направить я вас не смогу. Всё решит ваш разум и, возможно, ваша фантазия. Всё в ваших руках, как говорится.

     Лёгкое волнение, конечно же, накрыло меня.
 
     – Я один на вершине высокой скалы. Слышу шум моря. Какой вкусный воздух. Глотаю его и не могу надышаться. Как я голоден! Мне хочется съесть весь этот необъятный мир и выпить все безграничные океаны. Не знаю, почему, но я счастлив! Я слышу шаги. Это ты?
     – Она рядом?
     – Она укрыла меня пледом, говорит, что здесь ветрено. Я хочу увидеть её, повернуться к ней.
     – Вы сможете это сделать, я верю в вас. Посмотрите на её лицо.
     – Она ушла, и я иду куда-то. Вижу лишь её силуэт. Она машет мне. Я бегу к ней. Я… о боже, я вижу тропу, по которой бегу. Я вижу свои босые ноги, они грязные от пыли. Она отдаляется (говорю с одышкой).
     – Вы потеряли её из виду?
     – Как такое может быть? Я смотрю… Она улыбается. «Это запах мандарина».
     – Что, Джошуа? Поясните.
     – Она говорит, что её парфюм – «запах мандарина».
     – Поговорите с ней. Спросите, где вы находитесь.
     – Это Сидней. На вывеске «Королевский ботанический сад Сиднея». Мы в ботаническом саду. Она… (протяжно) Она ждёт меня…

     *   *   *

     – Я не могу отпустить тебя в незнакомую страну! Ты в своём уме?
     – Я уже очень давно не в своём уме…

     Когда мама сердится, всегда размахивает руками. Я это чувствую, какая-то вибрация исходит от неё в это время.
     Вот когда вам жарко, вы обмахиваете себя веером, листом бумаги, кистью руки и чувствуете лёгкое дуновение. Так вот, сейчас я чувствую просто ураган.

     – Рокс полетит со мной. Помощник или, как там его, ассистент доктора Бэйла. Дуглас его зовут, вроде. Дуглас Рокс.
     – А если всё это неправда? А если этой девушки не существует вовсе? И как ты её найдёшь в таком огромном месте? Ты не увидишь её, – мама расплакалась, прижала к груди мою рубашку и села на кровать рядом с чемоданом, который заботливо помогала мне собрать.

     Перед глазами был её образ. Что-то должно случиться. И что-то очень хорошее. Может, это всего лишь фантазия. Но она так прекрасна, она вдохновляет, она накрывает меня тем цветастым пледом, под которым уютно и тепло.

     *   *   *
 
     Уважаемые пассажиры, пристегните ремни. Мы взлетаем! Наушники. Любимый альбом Blink-182. Улыбка. Нервозные телодвижения Дугласа рядом, который сжимает рукой попеременно подлокотник сиденья и мою руку.

     Я не могу описать все прелести и достопримечательности Сиднея, но, судя по восхищённым вздохам и возгласам  Дугласа, здесь действительно чудесно.
     Шумный автобус. Шум мотора, скрип сидений при любом повороте дороги, шум голосов туристов.
     По фразе Дугласа «Вот это да!» возникло двоякое ощущение: что в ботаническом саду необъяснимо сказочно и… что искать мы будем очень долго.

     *   *   *

     День первый.

     Мы бродили долго. Я даже позволил Дугласу просто вести меня за руку, куда он сам пожелает. Кафе, другое кафе, бистро, машина с мороженым. Такое разнообразие. Но одно оставалось неизменным: терпкий сумасшедший аромат цветов. К вечеру у меня началась одышка, стало жутко. Прохожие вызвали экстренную службу. Оказалось, что у меня аллергический приступ на пыльцу каких-то видов растений из сада.
     А ведь у нас никогда не было комнатных цветов, и я всегда носил в кармане упаковку антигистаминных. Вспомнил, мама положила в чемодан целую аптечку средств от аллергии. Но сегодня я был так окрылён идеей в безликой толпе отыскать своё «чудо», что просто-напросто забыл про наставления беречь себя.

     Я не нашёл её.

     Врач сказал, что я добровольно довёл свой организм до критического состояния. И что ещё несколько таких добровольных поступков приведут меня прямиком в морг. Я улыбнулся, но по его интонации понял, что это далеко не шутка.

     *   *   *

     День второй.

     Если бы я знал её имя, я кричал бы его в воздух, в небо, во вселенную, на каждом метре пройденного пути, кричал громко, пока голосовые связки не дали бы сбой. Но и потом я шептал бы его каждому дуновению ветра, чтобы он разнёс этот шёпот по всему городу, бросал это имя в каждое окно домов, в лица каждому прохожему, заставляя морщиться и поправлять растрёпанные волосы.

     Дуглас решил не рисковать и не играть в рулетку на выживание с моим неокрепшим организмом. Поэтому мы сидели недалеко у входа в сад, и я заранее принял лекарство, а аптечку положили Дугласу в рюкзак.

     – Какая-то бессмыслица!
     – Ты о чём?
     – Как бродяги, сидим тут целый день. Я хочу есть. Вон, закусочная через дорогу. Ты со мной?
     – Купи мне хот-дог и колу.

     Я лёг на скамейку. Кто-то склонился надо мной. Я это почувствовал.

     – Ты чего так быстро? Рюкзак забыл?
     – А вы можете немного подвинуться?

     Меня одёрнуло, словно током. Я быстро вскочил и начал руками искать трость.
 
     – Простите, я не хотела вас напугать. Вот, это ваше. Я помогу вам, можно?

     Она бережно, как маленького мальчика, усадила меня на скамейку и поправила мою футболку.

     – Мандарин!
     – Что? Простите…
     – Вы пахнете мандарином!
     – Вы так тонко чувствуете запахи? – девушка удивленно улыбнулась.
     – Джошуа, – я невольно протянул ей руку.
     – София, – она нежно взяла мою руку в свою.
     – София Ваксон – менеджер по продажам, магазин детских товаров «Бэби», – прочитал я на бледно-жёлтом бейдже, прицепленном к розовой кофте с перламутровыми пуговицами в форме сердечек.