Просто жизнь. часть 8

4 мая 1945 года Сан Саныч, Сергей и несколько ребят расстелили огромное старое одеяло во дворе и высыпали на него картошку. Надо было разобрать оставшиеся припасы.

Савишна посмотрела на них и сказала:

– Все, Саныч, кончилась война. И детей всех сберегли и подрастили. 

– Ты откуда знаешь? Сон привиделся?

– Пасха и Георгий Победоносец совпали. Когда ж Победе еще быть, как не в светлую седмицу.

– Ой, Савишна, при детях о Боге. Нет Бога. Нет! – рассердился Саныч.

– А, – прорычала Савишна, махнула рукой и ушла.

– А, может, все-таки, есть? – сказал, обычно молчаливый, Сергей, – понимаешь Саныч, ведь кто-то дал мне ту невероятную силу вытянуть себя со сломанной ногой и товарища из-под обстрела. И не добили нас, а так ведь плен и точно смерть…

– Ответственность. Ты понимал, что как коммунист ты должен  помочь товарищу.

– Это да, но сила безграничная и знаешь, мне не было больно.

– Это шок, – отрапортовал Сан Саныч.

– А обстрел?

– Повезло.

Вышла Татьяна посмотрела на весну, на младших, играющих в тени огромных сосен и берез. Они бегали, бросали друг в друга шишки.

– Ты, Саныч, на них посмотри. Вспомни, какие они приехали – тени. Они ходить не могли. А теперь – дети, как дети. Играют, шалят…

– Мне партия поручила сохранить детей. Я коммунист. Я выполнил.

Подошла Нечаева.

– Успокойтесь Татьяна. Потом, Бог даст, поймет.

6 мая Нечаева и Савишна  поехала на станцию получать медикаменты.

Леня сидел на подоконнике в коридоре.

– Ты что, Ленечка, не спишь? – спросила Савишна.

– Не хочу. А мама за мной не придет. Она умерла?

– Я не знаю. Хочешь с нами. Ты ведь взрослый, поможешь нам.

– Да, хочу.

– Возьмем с собой, помощник будет? – спросила Савишна Нечаеву.

– Помощника возьмем, – весело ответила Нечаева.

Солнце светило на юную листву, трава  изумрудного оттенка была шелковой. Леня быстро оделся и пробежал босиком по траве к телеге.

Он радовался поездке – целое приключение. Нечаева любила его  больше остальных ребят и тщательно скрывала это. Но от Савишны не ускользало ничего.

– А обувь? – спросила Нечаева.

– Вот, – Леня показал ботинки в руке.

– Ты мой хороший, – обняла его Нечаева.

Савишна залезла в телегу и дернула поводья.

– Пошла, любезная.

Телега покатилась. Леню скоро укачало под жарким солнцем, и он задремал. Нечаева уложила его. Подвинулась к Савишне и закурила.  Савишна посмотрела на нее. Она помолодела и похорошела. Теперь, спустя четыре года, это была женщина 45-50 лет с аристократическими чертами лица.

Савишна пристально смотрела на Марию Александровну.

– В 35-ом мужа забрали, потом меня. Меня отпустили почему-то. Сын в детском доме умер. Такой же был шустрый и большеглазый.

– А тебе сколько ж годков? – спросила Савишна.

– 35.

– Мать моя… я думала к 50,  если б не золотая, так вся седая. На солнце проседь вона как блестит… Били?

Нечаева покачала головой.

– Нет. Спать не давали. Я только 8 дней выдержала. Но ничего не подписала. Потом почему-то опустили. Я ведь из дворян.

– Нехристи. Ты поплачь, поплачь… Выкинь цигарку и поплачь.

Нечаева положила голову на плечо Савишне и слезы просто капали на желтую солому.

– Со слезами пусть боль твоя и уходит.

– Лучше б они меня убили, – прошептала Нечаева, – жить не могу. Тяжело. Сын, в детдоме для врагов народа, от пневмонии умер, муж  неизвестно где… Зачем живу?

– Как зачем? Вон сколько ты их выходила. Сколько ангин  и поносов вылечила, сколько пневмоний! Ведь у нас ни одно дите не погибло! Сверх меры не дается. Мы в храм сейчас заедем. Ты нашу эпидемию вспомни.