Просто жизнь. часть 13

Среди бесконечной заснеженной тайги на территории нескольких расформированных зон строился комбинат. Бараки переименовали в общежития, территорию – в рабочий поселок. Заборы между мужской и женской зонами сломали, а вышки почему-то оставили.

Бывший “начлаг” этих зон стал участковым в рабочем поселке.

Однажды на дне рождения одного из строителей светлого будущего, бывшего “начлага” спросили – почему оставили вышки.

– Шоб не баловали и помнили – враг не дремлет, – не задумываясь, ответил он.

– Да, осталось только найти врага, – протянул один из парней.

– Тебя, Анатолий, это касается особо, – ответил бывший "начлаг" и улыбнулся.

Лицо его было сожжено загаром, глубокие морщины рассекали лоб, шли от носа к углам рта. А во рту не было ни одно целого зуба – чернота.

Анатолий посмотрел на бывшего “начлага” веселым, задиристым взглядом. И улыбнулся. Анатолия Бог наградил белоснежными, ровными зубами. Эта белизна уцелела в полуголодном детском доме для детей врагов народа и в подростковых драках.

Толя налил себе стакан водки, выпил и в полной тишине сказал по слогам.

– Я не боюсь.

“Начлаг” ненавидел Толю за свою молодость, сгинувшую среди зеков, вечной мерзлоты и глухого лая собак, за жену, которая сбежала с генералом, приехавшим проверять их лагерь в 1948 г., и увезла с собой сына и дочь.

Анатолий понимал, что “начлаг” не виноват ни в его сиротстве, ни в голоде в детдоме. Он просто исполнитель. Не думающий и глупый исполнитель. Ему повезло, что эта лавина пронеслась мимо него. Он также мерз на лесоповале. Но его пайку никто не ограничивал, она не зависела от выработки. 

Еще чуть-чуть и началась бы драка. Но дверь открылась и с клубами морозного воздуха в комнате оказались  девушки. Они смеялись, отряхивали снег с валенок и платков.

На стол, застеленный белоснежной скатертью, поставили картошку, селедку, грибы, капусту  с красными ягодами брусники, водку, граненые стаканы. Посередине стола поставили огромный пирог с черникой, и начался праздник.

Но осадок остался у всех. 

В конце зимы приехали еще несколько человек. Среди них была Анна. Она устроилась поваром. Светловолосая, кареглазая, худенькая, она порхала между парящими котлами и всегда улыбалась.

Леонид подошел к окошку раздачи. Протянул ей тарелку. Она улыбнулась, взяла тарелку. Огромным черпаком налила горячий борщ.

– Вот, – сказала она, – приятного аппетита.

Леня, с глупым от счастья лицом, сел за стол.

– Все, хана, еще один пропал, – констатировал Сашка и добавил, – скоро откроют клуб. Девушка хорошая, – оценил Сашка.

– Не смей, – сказал Леня.

– Зарэжэт, – тихо засмеялся Сашка.

Сашка был уникальным человеком. В войну уцелела вся его семья. Четыре брата вернулись невредимыми, мать с Сашкой и тремя сестрами всю войну провела на Украине под немцами. И ничего. Даже помощь партизанам сошла ей с рук. Мать в деревне звали Солохой–ведьмой. Что она ведала, никто не знал. Но факт есть факт – все живы и здоровы.

Каждый месяц она присылала Сашке посылки. Сало, сушеную вишню, сушеные абрикосы и горилку.

Запах стоял – язык проглотишь. Сало резали тонкими кусочками, горилку разливали по граненым стаканам и пировали. Было весело  и светло. И жизнь казалась праздником.

К 8 марта в поселке построили клуб, назначили торжественное  открытие. После торжественной части были танцы.

Леонид пригласил Анну танцевать. Анна не была похожа на  шумных и инициативных комсомолок. Она мало говорила и много слушала, расспрашивала. Пристально смотрела на Леню карими глазами. А он не мог ничего сказать. Ком стоял в горле. Он хотел обнять и поцеловать, а не вести беседы.

Провожать ее пошли вместе с Сашкой. Анна сказала, что скоро у нее день рождения и пригласила Сашку и Леню.

Надо действовать, решил Леонид. Смелость города берет. Среди тайги в начале апреля он достал розы. В комнате развернул сверток в коричневой бумаге – по убогому общежитию поплыл чудный запах.

Две недели три алые розы сияли в графине на подоконнике. Стебли аккуратно подрезали, и клали кусочек сахара в воду.

Через три месяца Леонид и Анна поженились. Свадьбу отметили в столовой шумно и весело. После свадьбы им дали отдельную комнату, в первом, только построенном, настоящем кирпичном общежитии.

Из мебели там были кровать и тумбочка. Шкаф Леонид Сергеевич соорудил сам из досок. Он до сих пор служит. На даче в нем висят огородные одежки.

Это был период счастья. Леонид Сергеевич ни о чем не думал, никого не замечал. Только счастье. И еще суп из алюминиевого бидона, который они ели с Анной по ночам с темным бородинским хлебом. Разогревали суп на керосинке.

Через полгода приехала мать Аннушки – Валентина Степановна, устроилась рабочей на склад. Выдавала с утра до ночи ящики с гвоздями и проволокой. Пересчитывала их, сортировала. На складе было темно и холодно. Она ходила в валенках, перевязанная серым платком. Но зато была рядом со своей единственной дочкой.

Все пугали Леонида Сергеевича – приезд тещи это смерть браку. Но теща в их жизнь не лезла ни советами, ни критикой.

Они прожили три года. Детей не было. Леонид Сергеевич очень осторожно стал расспрашивать Анну. Она не знала, что ответить. И однажды Анна спросила мать:

– Мама, ты не понимаешь, почему у меня нет детей?

– Не знаю. Время не пришло. Все будет, срок дай, – ответила она, как могла спокойней.

Через час Валентина Степановна встретила Леонида Сергеевича у проходной комбината.

– Пойдем зять, поговорим.

Леонид Сергеевич думал о теще как о мягкой и чуть застенчивой женщине. Сейчас перед ним стоял танк – сметет и не заметит. Он понял, о чем пойдет разговор.

– Я не хотел обидеть Анну, – начал он оправдываться.

– А ты ее не обидел. Она, правда, не знает, почему нет детей. Я знаю. Она сильно замерзла в эвакуации, в 43. Мы из Москвы приехали с тетей Зиной, она присматривала за ребятишками, пока мы танки собирали. Однажды Зинаида уснула и не поменяла вовремя Анечке штанишки. Анюта спала в мокрых, замерзла. Простудилась, долго и сильно болела. Тетя Зина считала себя виноватой, выходила ее, но почки ... Почки болели. Достал лекарства сам директор завода. Я к нему в слезах в кабинет ворвалась. Но еще тогда докторша сказала, что скорей всего, детей не будет. Вот их нет.

– И не надо. Я Аню и так люблю. Я думал она ..., – промямлил Леонид.

Валентина Степановна задохнулась от возмущения.
 
– Ты думал моя девочка на аборт ходила?

– Да, я так подумал, простите, – выпалил зять, опустив глаза.

– Да, ладно, ладно. Это сейчас тебе не надо, а потом... потом бросишь ты Аню, как пустую, найдешь себе нормальную бабу.

– Нет, не брошу, – повторил он упрямо,

– Ну дай Бог, ступай.

– А кто такая тетя Зина? – спросил Леня.

– Не важно, – отрезала теща.

Валентина Степановна резко повернулась и пошла. Шел крупный снег, и через несколько секунд ее уже не было видно. А снег летел в свете фонаря. Это был последний снег. В воздухе пахло весной.


Через две недели Валентина Степановна забирала Леню из милиции.

– Да, Вы что товарищ лейтенант, он у нас смирный, какая драка? Вы ошиблись.

Кричала теща на все отделение.

– Он его чуть не убил, – отвечал лейтенант.

– Почему, за что? – возмущалась Валентина Степановна.

– Он ему сказал, что теща у него богомолка, а жена пустобрюхая, – лениво ответил лейтенант.

– И где он сейчас, я ему добавить хочу.

Лейтенант резко выскочил из-за стола, загородил дорогу Валентине Степановне.

– Он ему нос и челюсть сломал. Это уже статья. Успокойтесь.

– Ладно, – согласилась теща. Она была довольна поведением зятя.

Статью не дали, комсомол вступился за Леонида, и отпустили на поруки к ... теще.