Год службы

  Год службы

 После окончания педагогического института, Максим Калугин приехал в свой родной город и поступил на работу по своей специальности учителем физкультуры в среднюю школу номер 2, которую сам закончил пять лет назад. Он терпел в течение месяца с небольшим разное от своих учеников. Скучно перечислять что. Две вороны в спортзале - это самая невинная диверсия. Когда он поймал в раздевалке ученика шестого класса, подсыпающего в его кеды канцелярские кнопки, то отвесил тому такой подзатыльник, что сразу же и навсегда лишился права быть воспитателем подрастающего поколения. Еще раньше, получив зарплату за первый месяц работы, он и сам понял, что эта работа не для него. А тут все само собой разрешилось, и Максим поступил работать охранником, что обеспечило ему заработок в семь раз больший, чем зарплата учителя. "Побуду пока охранником, а там видно будет». Но не получилось. Пришла повестка из военкомата. Максиму предложили выбор: или он служит год, как рядовой, или два года, как офицер. В институте он изучал военное дело и имел звание лейтенанта. Максим выбрал один год службы в качестве рядового и, одетый в камуфляжную форму, заступил выполнять долг по охране безопасности своего отечества на объекте, затерявшемся на Дальнем Востоке. Гарнизон объекта - радиолокационной станции-6 составляли восемь солдат и один сержант, Максим Калугин был десятым.
   Их было девять, сержант тоже был с ними, а Калугин - один.
   -Давай пиши домой папе с мамой, пусть пришлют пять тысяч рублей, купим телик.
   -У меня нет папы с мамой, только мама и у нее нет таких денег.
   -Ничего, найдет, когда сынок попросит.
   -Не буду я просить.
   Кроме мамы, у Максима была Наташа. У нее бы нашлось для него пять тысяч, но Калугин скорее застрелится, чем попросит.
   Отдубасили первый раз. Калугин, трезво оценив соотношение сил, понял, что сопротивление бесполезно, чревато нежелательными последствиями, и только группировался, держал удары, старался поворачиваться так, чтобы удары шли вскользь, но все равно получил много прямых. Когда парни устали, лежал долго на полу с закрытыми глазами, знал, что если сразу начнет шевелиться, будет только хуже. Понемногу проверял, какой вред нанесли товарищи по оружию. Руки, ноги, кажется, целы. Нестерпимо болит большой палец правой руки, помнил, как его пытались вывернуть. Возможно, сломали одно или два ребра. Надо как-то восстанавливаться. Он стал тянуть время. Надо полежать еще полчаса, час. Встал, когда кто-то пнул в бок и заматерился. Преувеличенно еле-еле стал разгибаться, поднялся, сел на стул и тут же упал на койку.
   -Э, нет, так не пойдет, а службу кто за тебя нести будет? Давай иди снег размети.
   Встал, пошел. Немного, с трудом помахал метлой. Думал. Что же делать? Их девять, он - один. Ребра, кажется, целые, и палец уже не так болит. Но если они надумают снова бить? Убить, скорее всего, не убьют. Но никак нельзя предоставить им еще одну такую возможность. Почему же это с ним происходит. Что они за нелюди. Неужели все такие.
   Потихоньку стал наблюдать. Заводил, кажется, трое. Здоровые бугаи. С каждым по одиночке Калугин бы справился, даже сейчас, весь помятый. Остальные перед этими тремя заискивают, подхалимничают, даже и сержант. Вечером он не стал есть, когда все ужинали консервами и чаем. Делал вид, что его тошнит. Услышал, как сержант ругался с "бугаями":
   -Такую мать! Начальство приедет, что я ему докладывать буду? Он же еле шевелится. А если ему хуже будет?
   -Да ничего не будет. Скажешь, что он упал.
   Калугин обрадовался. Значит, не насовсем они тут брошены. Начальство может приехать.
   На следующий день, когда все ушли, кроме одного солдата, Калугин спросил:
   -Вы что, всех так бьете?
   Солдат ответил:
   -Я тебя не бил, и другие ребята тоже не били. Только вид делали. А этих трое, которые всех бьют. Их и сержант боится. Заодно с ними. Ты вообще-то как? Сильно они тебя?
   -Мне бы бинт, палец перебинтовать. Болит. Видишь, как распух.
   -В аптечке есть бинт. Это тебе Колян чуть палец не выломал. Он всегда так делает.
   Калугин наложил тугую повязку и прикинул, что кулак у него в рабочем состоянии.
   Несмотря на нездоровую, враждебную обстановку, солдаты несли службу. Сидели по очереди за приборами, вели наблюдения, связывались с центральным пультом на аэродроме, который обслуживали несколько таких радиолокационных станций.
   -Тебя как зовут?
   -Женя.
   -Меня Максим, можно Макс. Как думаешь, они еще меня бить будут?
   -Вообще-то будут, но не сегодня. Сегодня начальство с поверкой приезжает.
   -Тебя тоже били?
   -Ну, так, чего меня бить, я сразу покорился.
   -А остальные?
   -Все так.
   -Как же так, вас пятеро, еще и сержант, что вы, не могли им противостоять?
   -Молчи лучше. Идет кто-то.
   Громко топая, зашел один из "бугаев", тот самый Колян. Прямо в сапогах рухнул на койку.
   -Что, уже сговариваетесь?
   -Да что ты, Колян. Ничего такого.
   -Чаю налей!
   Женя услужливо подал кружку. Колян схватил, выплеснул на пол.
   -Свежий завари.
   -Сейчас, сейчас.
   Колян спустил с койки ногу в сапоге.
   -Эй, новый, давай работай, сапог стащи.
   "Удобная позиция ему ногу подправить, чтобы не лягался"-
   подумал Максим и стал медленно разгибаться.
   -Шевелись резвее, - подбодрил его Колян. Максим в ответ заохал и застонал - Кончай притворяться.
   -Сейчас, сейчас, - подражая Жене, подобострастно залебезил, приковылял к койке, взялся за сапог. "Грех не воспользоваться такой позицией", - подумал Максим, поудобнее ухватил сапог и одним движением, вроде бы и не сильно дернул, но наверняка попортил связки в паху, а в щиколотке - точно порвал.
   Колян мощно взревел, цветасто заматерился. Влетел дружок.
   -Колян, ты что? Что с тобой? Что с ним?
   Женя в испуге тычет пальцем в Калугина:
   -Сапог ему снимал, ничего не делал, а Колян как закричит.
   А Колян уже молчит, глаза закатил. Прибежали еще солдат и сержант. Третьего "бугая" нет - на дежурстве.
   -Что это с ним? - сержант строго глядит на Максима.
   -Я не знаю. Велел сапог снять, я потянул, а он как закричит.
   -Похоже, ты знал, как тянуть. Смотри, как бы тебе самому обе ноги не выдернули. - Стал осматривать ногу. - Давай нож, надо сапог распороть.
   Распороли сапог. Нога в щиколотке багрово синела и прямо на глазах распухала.
   Сержант посмотрел в глаза Максиму:
   -И что, ты скажешь, что нечаянно повредил ему ногу?
   -Конечно, нечаянно. Я раньше никогда и никому сапоги не снимал. Вот и получилось так неловко.
   -Что-то мне кажется, что слишком ловко у тебя получилось.
   Максим пожал плечами:
   -Можно я лягу, товарищ сержант. Не могу стоять. Голова кружится, наверное, сотрясение мозга. У меня, по моему, все ребра поломаны, мне к врачу надо.
   -А ему, по-твоему, к врачу не надо?
   -Я не знаю. Я ему ничего такого не делал. У меня вон и рука болит, пальцы не сгибаются.
   Сержант перепугался не на шутку. Как ни крути, а начальству надо докладывать о травмах.
   А начальство - вот оно, подъехало на УАЗе. Майор, старший лейтенант, сержант за рулем. Заходят. Все встают, двое лежат на койках. Сержант даже не успел рта открыть, как майор железным голосом загремел:
   -В чем дело? Докладывайте!
   Сержант, заикаясь, стал докладывать, на ходу сочиняя версию, хоть как-то объясняющую ситуацию. Майор слушать не стал, немедленно приказал сообщить о происшествии командиру полка и вызвать на место военного прокурора, следователя и врача. Травмированных поместили в госпиталь. Закрутилось дело об избиении вновь прибывшего военнослужащего и о несчастном случае неизвестного происхождения - вывихе голеностопного сустава с разрывом связок и повреждением связок в области паха. О последнем Максим пожалел и подумал, что он теряет квалификацию. Должен был бы связки порвать, а только повредил. Впрочем, может быть, очень крепкие связки у "бугая".
   В ходе следствия выяснилось, что вновь прибывший Максим Яковлевич Калугин, с высшим педагогическим образованием, был преподавателем физкультуры. Лишен права преподавать в связи с избиением учащегося шестого класса, обладатель черного пояса по карате, и кандидат в мастера спорта по боксу в среднем весе.
   -Признавайся, что ногу товарищу повредил нарочно, - потребовал следователь.
   -Во-первых, он мне не товарищ, во-вторых - ногу повредил нечаянно.
   -На этом и будешь стоять?
   -Так точно.
   -Имея черный пояс по карате, и будучи кандидатом в мастера по боксу, ты мог проделать это специально.
   -Мог, конечно, но я это сделал нечаянно, наверное, инстинкт сработал.
   -А били тебя за что?
   -Ни за что. Отказался просить у мамы деньги.
   -Сколько денег потребовали.
   -Пять тысяч. Откуда у нее такие деньги? Да и не собираюсь я у нее деньги просить, хоть и сто рублей.
   -Врач говорит, что вы вполне здоровы и собирается вас выписать.
   -Ему виднее. Только меня тошнит. Я думаю - сотрясение мозга и боли в области почек. - Максим был хорошо подкован по части медицины. После такого заявления надо будет пройти обследование, которое могло затянуться надолго. Служить ему оставалось одиннадцать месяцев и три дня. Провести часть этого срока в госпитале было бы совсем неплохо.
   В палате они лежали рядом с Коляном, загипсованным от пояса до пятки. Колян бросал на Максима злобные взгляды и время от времени цедил сквозь зубы угрозы в его адрес. Максим, наоборот, выказывал всяческое великодушие поверженному врагу. Подавал ему миски с едой, кружку с чаем и, даже, "судно", на что Колян рычал:
   -Ничего, ничего,  и над тобой скоро поиздеваются, - а Максим отвечал елейным голосом:
   -Ты не нервничай, Коля. Это на здоровье плохо отражается. Дай-ка я тебе подушечку поправлю.
   Когда приходил врач, Колян просил перевести его в другую палату, или пусть этого "салагу" от него уберут.
   Порой Максима беспокоила совесть, что он покалечил парня, практически беспомощно подставившего себя под его коварный прием. Тогда он пробовал разговаривать с Коляном серьезно:
   -Послушай, Коля, что бы ты на моем месте сделал. Ведь вы на меня всем отделением навалились, а я ни в чем перед вами не виноват. - На это Колян отвечал матом и велел заткнуться.
   Максим поставил своей целью заставить Коляна смириться, раскаяться в своих агрессивных действиях. Стать на путь благочестия и благонравия. В институте он изучал психологию, сейчас эти знания ему пригодились.
   -Коля, ты крещеный? - как-то спросил Максим, подловив момент, когда Колян был сыт и находился под действием обезболивающего укола.
   -А ты как думал? Что я - нехристь?
   -Нет, я так не думал. Но если ты крещеный, ты о Боге думаешь ли когда-нибудь?
   -Да нет как-то. Редко вспоминаю. Ни к чему как-то.
   -О Боге надо думать, - назидательно вещал Максим, состроив приличествующее теме беседы выражение лица, - вот ногу тебе повредили....
   -Так ты же и повредил.
   -Это только так кажется, что я повредил, а ведь моей рукой кто-то управлял. Свыше.
   -Бог, что ли, мне эту подлянку подстроил?
   -Так нельзя про Бога говорить. Вот вы с Гришей и Вадиком обижали ребят, Бога и прогневили. Тебе и досталось. Хоть и моими руками, но ведь кто-то мной руководил. Сам бы я ни в жизнь не осмелился.
   -Врешь ты все. А Гришке с Вадей чего же тогда не досталось?
   -Ну, это не за горами. Со временем и им перепадет.
   -Что, ты и их уделаешь?
   -Зачем же сразу я? Много разных способов у Бога есть. Вот, к примеру, нападут на Гришу волки и разорвут его на клочки, а на Вадика - рысь...
   -Вот ты придумал! На клочки. Лучше уж ты сам с ними разберись. После тебя хоть вылечиться можно, а то - на клочки.
   -Жалостливый ты парень, Коля, как я посмотрю. Товарищей своих пожалел. Бог это любит. Это тебе зачтется.
   -Слушай, задурил ты мне совсем голову. А ты сам-то крещеный?
   -Я-то - не крещеный. Родители у меня комсомольцами были, когда я родился, а потом - коммунистами.
   -Так чего ты мне про Бога впариваешь? Пошел ты знаешь куда....
   -Ладно, я-то пойду, а ты вот о своей душе подумай. Ты-то у нас крещеный, значит - Бог тебе судья.
   -Слушай, где ты так научился языком молоть. Вот бы мне так.
   -Так это не трудно. Вот на книжку, почитай.
   -Там что, написано про то, как разговоры разговаривать?
   -Там про все написано.
   -Давай.
   Колян читал быстро. В день по одному тому средней величины. Он перечитал все, что было в библиотечке. Шолохова, Тургенева, принялся за Толстого.
   -Остановись, - сказал Максим, - а то у тебя в голове каша будет. Обдумывать надо прочитанное.
   -Чего тут думать, все же понятно.
   -Современных писателей почитай.
   -Неси.

* * *

   Как ни старался Максим жаловаться на боли в разных частях своего тела, его, в конце концов, признали здоровым и выписали из госпиталя. Возвращаться на радиолокационную станцию ему не хотелось, и он предложил свои услуги в качестве "мед. брата". Во время учебы в институте он прошел курс начальной медицины, умел оказывать первую помощь, делать уколы, ставить банки, ухаживать за лежачими больными. Главный врач с большой охотой взял бы его, но командир полка и замполит уже положили глаз на Калугина. Узнав о его спортивном прошлом, прочили в тренеры сборной полка. "Какой кадр!" - радовались командиры. Исходя из этого, они закрыли глаза на травму, полученную солдатом Николаем Петренко, а следователь тоже в этом был с ними согласен, тем более, что Калугин напрочь отрицал свою вину. О таком факте в биографии, как затрещина ученику шестого класса, они и вовсе не стали думать, полагая, что ученик, скорее всего, схлопотал затрещину не за просто так.
   Гриша с Вадиком с нетерпением ждали, когда Максима Калугина выпишут из госпиталя. Они наметили разобраться с ним, рассчитаться за покалеченную ногу Коляна. Узнав, что врага выписали из госпиталя, прибыли в главное расположение воинской части с определенными намерениями. Послали записку, назначили время и место встречи. Калугин догадался, что ему предстоит. Даже обрадовался. Поучит ребят по их же собственной инициативе, для их же пользы. Ни одного видимого увечья он им не нанесет, но больно будет. Встретились за ангаром, стоят двое - богатыри, залюбуешься. Максим и залюбовался, подошел, протянул руку:
   -Здорово ребята! - руки не подают, Максим пожал плечами.
   Вступил Гриша:
   -Ты думаешь, тебе это даром пройдет? Ты думаешь, за Коляна вступиться некому? Сейчас ты у нас кровью умоешься... - дальше непечатное.
   Вадик не такой красноречивый, только прошипел:
   -С-сука..
   А Гриша уже замахивается, Максим отскакивает.
   -Ага, трусишь, курва!
   Снова замах. Целится Максиму в ухо, а попадает, как Максим и рассчитал, в бетонный столб. Больно, ох и больно кулаку. Еще и без перчатки. Сзади замахивается ногой Вадик, Максим перехватывает ногу, слегка придерживает, чуточку поворачивает, Вадик падает носом в снег, да так неудачно, твердое что-то попало, кровь из носа пошла.
   -Ах, как неудачно. Прости, Вадик. Снежку приложи.
   Вадик прикладывает, Гриша свой кулак массирует.
   -Может быть, хватит, ребята? Коля ведь на меня не в претензии, а вам лишние увечья ни к чему.
   -На приемчики берешь, сука! - Рычит Гриша. - Ну, ты у меня попляшешь, - и разогнался, видно хотел Максима головой боднуть. Максим увернулся, Гриша врезался головой в стенку ангара, а она железная. Хорошо, что успел несколько затормозить, а то проломил бы голову.
   Упал Гриша, ничего не понимает, а над ним этот салага стоит, издевается:
   -Как твоя голова, Гриша? Может, хватит уже, а то повредишь здесь какое-нибудь казенное имущество. Окажи лучше первую помощь Владику, а то он кровью изойдет.
 * * *
   Письмо Максима Калугина - маме.
   "Дорогая мамуля. У меня все хорошо. Солдатская семья встретила меня с радостью. Отвели самое хорошее место в кубрике (в спальне). Когда услышали, что я горюю о том, что не буду тебе посылать деньги, пока на службе, а не работаю, решили собрать из солдатского жалования, чтобы я тебе послал. Я решительно отказался, так они даже на меня рассердились, чуть не поколотили, разумеется, шутя. Я немного простудился, так меня тут же уложили в госпиталь. Сколько я ни просил, чтобы выписали побыстрее, говорил, что совсем здоров - ни в какую. Заставили лежать еще целую неделю совсем здорового человека. В госпитале со мной лежал мой товарищ Коля Петренко. Он повредил ногу. Подвернул. Еще и сейчас лежит в гипсе. Мы с ним подружились. Очень хороший и добрый парень. Много читает. Буду его навещать, пока он не выпишется. Если встретишь Наташу Снегиреву, передай от меня привет.
   Целую крепко. Твой сын Максим".
   
   Письмо Наташе от Максима
   "Дорогая моя Наташа, Наташенька, Наташечка, Наташка! Как я по тебе скучаю....".- Далее на четырех страницах следует описание, как он скучает и как ему хорошо живется ...
   
   Письмо от Наташи - Максиму
   "Дорогой Максим, пока ты прохлаждаешься в своей Армии, наслаждаешься замечательной армейской службой, мне стало совсем плохо. Кружилась голова, тошнило, падала в обмороки в общественных местах, даже пришлось обратиться к врачу, что я не делала много лет, так как всегда была здоровой. Врач Елена Марковна, ты ее знаешь, сказала, что у нас с тобой будет ребенок. Мальчик или девочка. Я очень обрадовалась, и меня перестало тошнить, голова больше не кружится и в обмороки не падаю. Ты рад? Конечно, рад, что я спрашиваю. Я купила для нашего ребенка много разных вещей: одежду и игрушки, спортивный комплекс, коляску, кроватку, коньки и лыжи. Ну, коньки и лыжи ему, пока, не понадобятся, пусть лежат. Теперь боюсь ходить на работу, очень скользко, могу упасть, а это для меня - опасно. Придется попросить Витьку Крылова, чтобы провожал меня."
   
   Письмо Максима - Наташе.
   "Дорогая Наташа! Не смей просить Витьку Крылова, чтобы провожал тебя на работу. Как это могло придти тебе в голову, он же плохо видит, у него астигматизм и координация плохая. Попроси лучше Ленку Ковалевскую, у нее второй разряд по лыжам и третий по конькам...". Далее на четырех страницах о том, как он скучает, а теперь еще и переживает за нее и ребенка...В конце было напоминание о том, чтобы Витьки возле нее и близко не было.
   Письмо Наташи - Максиму.
   "Дорогой Максим! Ты не переживай насчет Витьки, он хоть и в очках, но видит хорошо и координация у него хорошая, что это тебе пришло в голову, что плохая. У него же второй разряд по фигурному катанию. К тому же он высокий и сильный, а Ленка меня не удержит, если я падать начну, она же легче меня весит. А Витька, если что случится, то может меня и на руках донести до дома или до больницы".

* * *

   Максим потерял сон и аппетит. Конечно, этот Витька только и смотрит, как бы ему с Наташей побыть, а тут еще каждый день провожать ее на работу и с работы. Поддерживать! А что на руках, то это вряд ли. У Наташи хорошее здоровье, и с ней ничего не может случиться. Хотя.... Нет, это надо же до такого додуматься. Витьку просить. Все, завязываю с этой армией. Подаю рапорт командиру полка, пускай отпускают домой по причине безвыходного семейного положения. Написал, понес. Часовой не пускает. Объяснили, что рапорт надо подавать своему командиру, а он уже дальше передаст.
   "Бюрократы! Там женщина, может быть, погибает, беременная. Ее некому на работу проводить, а они рапорт не могут принять. Мне же ехать надо срочно. Пока доедешь, это дней десять пройдет".
   Подал рапорт по команде, деваться некуда. До командира полка дошло через три дня. Приказал замполиту поговорить и объяснить. А Калугин ничего не понимает. Ему говорят: "Ты должен...", а он - свое: "я должен там быть...". Он уже и Наташе написал, что скоро приедет, а его не отпускают. Что это за жизнь такая. Человек себе не хозяин, - раб, подневольный, арестант. Я же никакого преступления не совершал, почему меня насильно здесь держат, когда я должен, обязан быть там, возле Наташи. Если я, конечно, не сволочь последняя. Если не отпустят, сам уйду, убегу, дезертирую.
   За Максимом Калугиным стали следить. О его настроениях и намерениях знали, и бдительности не теряли. Придравшись к пустяку, посадили на гауптвахту на двадцать суток. Так как он нужен был в спортзале в качестве тренера, был отдан приказ приводить его на тренировки под конвоем двух солдат. Всю силу своего возмущения Максим вкладывал в тренировки. Его боялись. Он вселял ужас всем своим существом. Встречаться с ним в поединке никто из спортсменов не решался, и это придавало Максиму еще больше злости. Из когда-то добродушного парня он превратился в бесстрашного дикого зверя, а встречаться в поединке с разъяренным тигром или барсом кто же решится. По окончанию тренировки Максим с нарочито покорным, униженным видом подходил к своим конвоирам. Руки за спину, гимнастерка без ремня, голова свисает на грудь. Еле переставляет ноги, идет в сторону гауптвахты некоей демонстрацией протеста. Посмотреть, как ведут тренера сборной полка, выходили свободные от службы любители необычных зрелищ.
   Когда до командира полка дошло, что вытворяет солдат Калугин на тренировках и по пути на гауптвахту, последовал приказ тренировки временно прекратить. Помещение гауптвахты было велено покрепче запирать и получше охранять. Пусть арестант остынет. Максим постепенно остывал и хладнокровно готовил побег из части. Если бы не арест, он бы уже сбежал сгоряча и, конечно, был бы пойман. Теперь он тщательно обдумывал каждый свой предстоящий шаг. План был такой. Завладеть ключами от вездехода. Забраться в него и ждать, когда ворота будут открыты. Может быть, ждать придется долго. Выехать через ворота и на большой скорости устремиться в сторону железнодорожной станции. Вездеход бросить в лесу, не доезжая станции. Сесть на любой поезд, идущий на запад, естественно, без билета. Можно на товарняк. Даже лучше. А еще лучше на платформу с какой-нибудь техникой. Если повезет, можно забраться в салон легкового автомобиля, хорошо бы японского. Проехать сколько можно, а там сойти на какой-нибудь подходящей станции, купить билет в общий вагон до места. Если все пойдет так, как он задумал, то ехать он будет с опережением погони...
   "Все! Стоп! План не годится. Не буду я ехать с опережением погони. Телеграф, телефон, электронная почта всегда обгонят. Дурак я, дурак. Так рисковать собой, когда я так нужен Наташе".
   Вездеход для побега не годится. Самолет! Он поднимет в воздух истребитель, никто его не догонит. Сразу надо было с этого начинать - с самолета. Но надо обстоятельно подготовиться. Нужна гражданская одежда и сообщник здесь, в части. В сообщники он выбрал Коляна. Решил ему во всем признаться, обсказать свое безвыходное семейное положение и призвать на помощь Бога, который, несомненно, одобрит действия Максима, а если Колян ему поможет, то и Коляну будет от Бога одобрение.
   Между тем закончился срок пребывания Максима на гауптвахте, с Коляна сняли гипс и вскорости должны были выписать из госпиталя. Максим пришел его навестить, и они поговорили.
   -Надо изучить управление истребителем, - серьезно сказал Колян. - Ты когда-нибудь летал?
   -Летал на спортивном самолете в аэроклубе.
   -Это не то, но хоть что-то. Не боись, прорвемся.
   Колян горячо взялся за осуществление задуманного. Первым делом он послал записку своему земляку - летчику первого класса Ивану Ивановичу Крапивину и на правах земляка попросил придти навестить его, больного, в госпитале. Хоть Колян и был на пять лет моложе, и они не могли вспомнить, встречались ли они когда-нибудь, но земляк  есть земляк, а это обязывает и дает права. Иван Иванович пришел, принес апельсины, поговорили о своей деревне, общих знакомых и родне. Колян поведал о своей заветной мечте стать летчиком, пристал с вопросами, что надо уметь, чтобы управлять самолетом, какие в нем педали, рычаги, кнопки, как взлетать, как садиться. Колян так умело строил свои вопросы, что за час с небольшим, как он считал, освоил управление истребителем. К тому же Иван Иванович отвечал на вопросы Коляна охотно и увлеченно. Каждый раз восторгаясь, какой Колян умный и сообразительный, все на лету схватывает, хлопал его по плечу. Потом они договорились, что встретятся на аэродроме, когда Коляна выпишут из госпиталя, и Иван Иванович покажет ему свой самолет и кабину и объяснит, для чего используется каждая кнопка, педаль и рычаг, ясное дело, не подозревая, с какой коварной целью проявляет любознательность его земляк.
   Когда Максим Калугин пришел в очередной раз навестить Коляна, то был довольно толково проинформирован об устройстве и управлении истребителя. Но дело в том, что Калугин к этому времени, взвесив все "за" и "против" предполагаемого мероприятия решил от него отказаться. Риск велик, и вместо ожидаемой пользы он может принести своей семье непоправимый урон. Отец и муж - дезертир, угонщик самолета, да еще когда-то побил школьника, будучи педагогом, да еще и ногу солдату изувечил - обязательно припомнят. Все это умудренный жизненным опытом двадцати трехлетний Калугин, изложил девятнадцатилетнему Коляну, на что получил сокрушительный отпор:
   -Да ты что, Макс! Как ты можешь, когда я уже почти договорился с пилотом истребителя, все обдумал, как мы заправим самолет горючим под завязку, маршрут наметил. Тебе до Байкала горючего хватит, а там и до дома - рукой подать.
   -Вот-вот: "по диким степям Забайкалья...". Несерьезно все это, Коля, и неосуществимо. Скажи, ты слышал хоть об одном случае, что солдат покинул свою часть и его не нашли?
   -Нет, не слыхал. Но ты зато будешь первый.
   -Не буду я первым, а буду следующим по очереди пойманным дезертиром.
   Колян долго кипятился, доказывал, призывал, потом сдался:
   -Пожалуй, ты прав. Давай пиши рапорт, чтобы тебе дали отпуск  в связи с безвыходным семейным положением.
   Калугин задумался.
   -Думаешь? Правильно. Надо думать. А что тут думать - безвыходное положение. По железной дороге не сбежишь. Вот по воздуху можно было бы. Я тут все продумал, а ты отказался и обосновал. Правильно - я сдался. Пешком не дойти - почти десять тысяч километров. Давай пиши рапорт. Я сам пойду к командиру полка. Я найду что сказать, я докажу. Не получится - дойду до командира дивизии, или округа, до министра обороны дойду. Должна же быть где-то правда.
   Хорошо, что Максиму шел двадцать четвертый год, и у него было высшее образование. "Не мальчик, - сказал сам себе Максим, - голову надо на плечах иметь, а то невесть что задумал было. Еще и Коляна с толку сбил.
   Когда Коляну сняли гипс, то оказалось, что нога у него в голеностопном суставе не сгибается. Врач прописал массаж, а Максим взялся его делать. Он стал каждый день между тренировками приходить в госпиталь и добросовестно устранять последствия нанесенной им самим травмы. Максим хорошо умел это делать, не хуже, чем наносить увечье. Он любовно разминал сустав ноги не менее сорок шестого размера, возвращая ей первозданную гибкость. Одновременно с массажем придумывал различные упражнения для ноги, и дело шло на лад. Врач даже удивлялся, как быстро восстанавливается сустав, и удивлялся стараниям массажиста, как будто родного брата лечит.
   -Ну, Петренко, благодари Бога, что тебе такой медбрат попался. Если бы не он - хромать бы тебе год, а то и всю жизнь после такой травмы. Да, массаж - великое дело. Ты смотри, Калугин, как подвижность сустава восстанавливается. Эх, жаль, что не оставили тебя при госпитале. Какой специалист пропадает.
   -Я же хожу по совместительству каждый день сеанс провожу...
   -Это не то. Надо бы тебе, Калугин, на врача выучиться. У тебя, несомненно, талант к этому делу.
   -Поздно мне уже учиться. У меня - семья. Ребенок скоро родится.
   
* * *
   Вскорости Коляна выписали из госпиталя, но на массаж было велено приходить через день. Он снова дежурил на радиолокационной станции, расположенной недалеко от аэродрома. Между делом занимался проблемой Максима, которую принимал близко к сердцу. С одной стороны он рассылал по инстанциям рапорты Максима с просьбой об отпуске, с другой - продолжал придумывать проекты побега Максима из части. Ему пришло в голову, что лучше всего воспользоваться лошадью. Никто в жизни не догадается, что солдат в 21 веке покинул часть на лошади. Лошадей надо две - вьючную и для седока, то есть Максима. В дороге он будет менять лошадей. Вьюк будет легкий - килограмм двадцать, сам Максим весит восемьдесят килограмм. Ехать ему придется по таежным тропам до станции Усть-Кут на БАМе. Там он сядет на проходящий товарняк и доедет до Тайшета, откуда уже в гражданском костюме в пассажирском вагоне поедет по Сибирской магистрали до своего города. Достать лошадей можно в Удэгейском поселке в бывшем колхозе "Путь Ильича". Колхоз перестал существовать, но лошади там были. Их кормили и пасли сердобольные конюхи и пастухи. Это были небольшие выносливые лошадки местной породы. Колян организовал небольшую экспедицию к удэгейцам в составе себя и доверенного дружка Леши Калинина. Познакомились с пастухами, хорошо говорящими на русском. Пастухов было двое. Главное их занятие - охота, если попадет - собирают женьшень. Лошадей они жалели и присматривали за ними.
   Колян поведал пастухам душещипательную историю о том, в какой беде оказался хороший человек и как ему нужны две лошади. От этого зависит вся его жизнь, а если лошадей не будет, этот человек погибнет, и погибнет его семья - жена и ребенок Пастухи согласились отдать двух лошадок. Что им, жалко, что ли. Лошади ничьи.
   -Ладно, - сказал Колян, - пусть лошади пока здесь побудут. Как понадобятся - заберем.
   -Ладно, - сказали удэгейцы, - понадобятся - забирай.
   Колян изложил Максиму свой новый план воссоединения его с семьей. Он едет на удэгейских лошадях по таежным тропам до железнодорожной станции Усть-Кут, там он сядет в товарный поезд до Тайшета, а оттуда в гражданской одежде - в пассажирский поезд. Никто в жизни не догадается о таком маршруте.
   -Ну, приеду я в свой город, а меня там уже ждут представитель нашей воинской части или из военкомата.
 * * *
   Бежит вестовой:
   -Калугина срочно в штаб полка!
   -Ну, кажется, я добегался. Как минимум, гауптвахты не миновать.
   Явился в штаб.
   -Отпуск на десять дней. Получи проездные. Твой дружок Петренко такую бучу поднял из-за тебя. Уже из штаба округа звонят, спрашивают, что происходит. Командир полка своей властью тебе отпуск дал, чтобы все утихомирилось.
   Съездил Калугин в свой город. Женился спешным порядком на Наташе Снегиревой. Витьки Крылова нет в городе - на сборах. Три месяца будут готовиться к Всероссийским соревнованиям по фигурному катанию. С Леной переговорил насчет того, чтобы провожала Наташу на работу.
   -Не требуется, - сказала Лена, - во-первых - рядом, во-вторых - машина у них есть на фирме, если понадобится.
   Своей маме Максим дал исчерпывающие инструкции. Наташа теперь не Снегирева, а Калугина, ее невестка, почти что дочь. Маме надлежит о ней заботится и смотреть за ней. Мама только ахала, но со всем согласилась.
   Максим, успокоенный, вернулся в часть дослуживать. Осталось еще шесть месяцев и пять дней.
   Тут Максима вызывают в штаб полка и предлагают остаться на контрактной службе, дают квартиру и назначают заместителем командира полка по физкультурной работе с присвоением очередного звания старшего лейтенанта. Максим бы согласился, но Наташа категорически против. У нее дело, у нее доходы, у нее скоро родится ребенок. Куда она с ним в какую-то Удэгею. А на Максима давят, золотые горы сулят. Спрашивают, есть ли у него на "гражданке" достойное место работы. А у него нет. Фирма, где он служил охранником, и та закрылась.
   -Вы что, собираетесь после демобилизации пополнить собой ряды безработных или "бомжей"? Мы не можем вам этого позволить, - это замполит заботится.
   -Найду я себе работу.
   -А если не найдете? Права преподавать вы лишены, то есть у вас нет специальности.
   -Тренером могу.
 * * *
   К караульному помещению подъехали верхом два пастуха (или охотника) - удэгейцы. В поводу они вели еще двух лошадок, одна - под седлом.
   -Товарищ военный, - обратились они к часовому, - вот мы лошадок пригнали. Ваш товарищ сказал, что очень нужны две лошади.
   -Сейчас доложу, ждите здесь, - и пошел в караульное помещение докладывать начальству по телефону.
   Начальство ничего не знает, но пообещало разобраться. Удэгейцев с лошадьми пропустили на территорию части. Разбираться с местным населением пришел замполит. Пастухи обсказали все как было. Приходил товарищ военный, а с ним еще один, тоже военный. Товарищ просил дать двух лошадей для хорошего человека, у которого безвыходное положение, иначе он и его семья погибнут. Этому человеку надо по тайге доехать до железной дороги, там он лошадей оставит у стрелочника, а сам поедет до своего города, где у него жена и скоро родится ребенок. "Ясно, кто хлопочет", - подумал замполит и велел позвать Калугина. Калугин явился, замполит показал на него удэгейцам:
   -Этот товарищ приходил?
   -Нет, тот побольше и хромал.
   -Позвать Петренко! - показали пастухам, - этот?
   -Да, да. Этот товарищ приходил. Это ему лошадки нужны. Забирай, товарищ. Самых лучших отобрали. Тебя нет и нет. Сами решили пригнать. Хорошо мы сделали?
   -Хорошо, даже слишком, - вздыхает Колян.
   Умный замполит, что-то поняв, пожал руки удэгейцам, велел угостить их чаем в столовой части и проводить с миром. Коляна пока велел посадить под арест. Калугину пришлось явиться с повинной и взять на себя часть ответственности за полученных обманным путем лошадей, и его тоже посадили под арест до выяснения. Разбирались долго. Понять, зачем понадобились лошади Коляну и Максиму, было невозможно. Решили дело замять подальше от греха, но не успели. Приехал из округа прокурор и заинтересовался двумя арестованными. За что сидят? Вник. Расследование решил взять на себя и дело передать следователю прокуратуры. Замполит хотел было договориться с прокурором, но чем дальше он объяснял, что ничего такого тут нет, просто недоразумение, тем больше напускал туману, и, в конце концов, прокурор решил привлечь к этому делу самого замполита в качестве подозреваемого.
   Лошади между тем паслись на газонах и пачкали территорию части конским навозом. Повара угощали их казенной овсянкой. Молодые солдаты пробовали кататься на них верхом. Решено было вернуть лошадей пастухам, но следователь военной прокуратуры запретил это делать до выяснения, так как лошади являются вещественными доказательствами.
    Колян, раскинув умом, передал своему дружку Леше Калинину записку, чтобы он отогнал коней обратно к пастухам и сказал бы им, что они свое дело сделали. Леша так и сделал, подловив момент. Лошадей на территории части не стало, и дело пошло на спад. Калугина и Петренко уже хотели освободить из-под стражи, но лошади неожиданно вернулись, подошли к воротам и стали ждать, когда ворота откроются. Возможно, их привлекала казенная овсянка, а, может, им просто нравились веселые солдаты, которые трепали их за гривы, гладили по щекам и угощали хлебом. Так или иначе, но лошади пришли и наделали переполох, поскольку главные фигуранты все еще были под стражей и их нельзя было заподозрить в похищении лошадей из удэгейского колхоза. Но как лошади снова оказались в расположении части и с какой целью их сюда упорно перемещают и кто? За дело взялась военная контрразведка.
   Между тем приближались соревнования на первенство дивизии по боксу, различным единоборствам и другим видам спорта, и Калугин был крайне нужен в спортзале. Водить его на тренировки под конвоем - себе дороже. Было уже такое. Командир полка своей властью приказал освободить Калугина из-под стражи, чем навлек на себя подозрение контрразведки. Хорошо, что сейчас новые времена. При Сталине полетели бы уже погоны, а то и головы, но времена, повторяем, другие. Но хоть и другие времена, контрразведке и военной прокуратуре чем-то заниматься надо, а тут - "дело", и закрывать его так просто не хотелось. Все-таки они "дело" расследуют, а не сидят так просто в своих кабинетах. Своеволие командира полка их удивило и насторожило, и прибавило активности. Однако вмешался командир дивизии - генерал. Особо вникать в эту запутанную историю, в этот узел, генерал не стал, а узел решил разрубить, что и сделал. Последовал приказ. Устный, но громогласный: дело прекратить, всех освободить! Пришлось подчиниться. Заподозрить генерала ни прокурор, ни начальник контрразведки не решились.
   Хоть дело и закрыли, но командир полка сам заинтересовался, что за цель была у солдат в связи с лошадьми и решил - таки дознаться, что они замышляли. Он стал попеременно вызывать к себе Калугина и Петренко и с пристрастием допрашивать их. Петренко, не желая выдать Калугина, плел что-то несусветное. Будто бы он заболел тоской по родине, по своему колхозу, по колхозным лошадям и не мог удержаться от того, чтобы достать где-нибудь лошадей и проехать на них по тайге хоть немного, хоть бы километров сто. Калугин же говорил, что это он во всем виноват, что Коля Петренко хороший парень, и просил записать его в секцию бокса, когда его нога полностью восстановится. А в чем конкретно виноват, Калугин этот вопрос обходил, чем усиливал подозрение в наличии какой-то тайны.
   Командир полка не успокаивался и продолжал свое частное расследование, пока наконец не собрал все факты в единую схему, и вот что у него получилось. Избиение Калугина на станции, повреждение Калугиным ноги Петренко, лечение Калугина и Петренко в одной палате, депрессивное состояние Калугина после выписки из госпиталя в связи с семейным положением, горячие ходатайства Петренко о предоставлении Калугину отпуска. Отпуск Калугина. Пригон лошадей удэгейцами.
   Почему Калугин упорно настаивает на какой-то своей причастности и вине в деле о лошадях? Если в объяснениях Петренко, хоть и с натяжкой, но можно усмотреть логику, то при чем здесь Калугин? Роль Калугина непонятна, и тем больше полковнику хотелось в этом разобраться.
   После примерно десятого изматывающего допроса Калугин не выдержал и во всем признался. Коля Петренко близко к сердцу принял сложности семейного положения Калугина и решил ему помочь, организовав побег Калугина из части. Для этого и потребовались лошади, чтобы Калугин мог по таежным тропам добраться до железнодорожной станции, через которую ходят пассажирские поезда, а там уже в гражданском костюме сесть в поезд и доехать до своего города.
   -Но почему именно лошади? - спросил полковник.
   -Потому что первоначальные варианты я отверг.
   -Какие варианты?
   -На вездеходе до станции или на истребителе до Байкала.
   -Правильно, что отверг. Тебя сразу бы вычислили. А на лошадях, действительно, трудно было бы предположить. А тут тебе отпуск дали, и потребность в лошадях отпала. Теперь мне все понятно. А если бы отпуск тебе не дали, неужели пустился бы в бега на лошадях.
   -Не знаю. Коля Петренко очень за меня переживал.
   Больше полковник Калугина и Петренко не допрашивал. "Хорошо, что дал Калугину внеочередной отпуск. Таких ЧП избежали. Угон вездехода, а то еще круче - истребителя" - подумал полковник и преисполнился гордостью от своей прозорливости.
  * * *
   "Ладно. С этим разобрались. Теперь надо принимать меры, чтобы заставить этого Калугина согласиться на контрактную службу. Были времена: приказал - выполняйте. А теперь? Я полковник, а не знаю, с какого бока к солдату подойти, чтобы он послушался" - горестно думал полковник. Вызвал к себе замполита, начальника штаба, заместителя по кадрам, командира роты, в которой служит Калугин.
   -Вот собрались мы тут, старшие командиры, для того, чтобы наметить мероприятия, как заставить солдата Калугина принять от нас высокую должность, военный чин старшего лейтенанта, квартиру с удобствами, соответственно зарплату с надбавкой за удаленность, что он все начисто отвергает.
   -Он на жену ссылается, - сказал замполит, - у нее там "дело", доходы, ребенок родится. Не хочет она сюда ехать.
   -Надо ей письмо написать, - сказал заместитель по кадрам. - Какая здесь природа для ребенка, не то, что в городе. Для мужа достойное место службы. Для всей семьи охота, рыбалка, туристские маршруты. Большие города недалеко и океан - рядом. Цивилизованная страна Япония - рукой подать.
   -Вот! - воскликнул полковник. - Давай пиши. Тебе и карты в руки. Напиши ей все это. Она умная - генеральный директор. Должна понять. Но сначала надо Калугина уговорить, чтобы он был согласен.
   Когда на Калугина насели всем комсоставом, он не выдержал и согласился при условии, что согласится жена. Втайне он надеялся, что Наташа откажется. Но Наташа призадумалась и сказала, что подумает. Когда она училась в университете на историческом факультете, то как-то писала курсовую работу по этнографии о народностях Дальнего Востока, и в том числе об удэгейцах, и еще тогда она подумала: вот бы ей изучать это интересное племя с собственным языком и бытом. Теперь, когда ей предлагают жить возле этого народа да еще вместе с мужем, да еще в квартире с удобствами, Наташе это показалось неким знаком. Но с другой стороны, у удэгейцев есть своя интеллигенция и чего она полезет изучать их. Как-то неудобно получается. Они же люди, а не насекомые, а тут приходит человек со стороны и начинает их изучать. Но изучают же ученые культуру других стран, значит, и она могла бы изучать удэгейцев при условии работы в каком-то научно-исследовательском учреждении. Вот с этого и надо начинать. Надо сначала устроиться на соответствующую работу.
   На этом дело застопорилось. Калугин продолжал служить, работая тренером. Наташа созвонилась с учреждениями, занимающимися этнографией на Дальнем Востоке. В Хабаровском комплексном НИИ ей предложили должность лаборанта в отделе этнографии, во Владивостокском государственном университете можно было поступить в аспирантуру со специализацией "Народности Дальневосточного края". Наташа решила поступить в аспирантуру. Приближался срок "декретного отпуска", и она решила этот отпуск использовать для подготовки к вступительным экзаменам.
   Полковник с замполитом, посчитав дело вступления Калугина в контрактную службу решенным, опять надавили на него, а он опять уперся. Может, Наташа еще не поступит в аспирантуру. Надо же еще экзамены сдать.
   -Поступит, - убеждал полковник, - у нее же красный диплом. И курсовую писала по теме аспирантуры.
   У Калугина глаза на лоб полезли от такой осведомленности полковника. Видно здорово ему хотелось заполучить тренера в состав контрактников.
   -Сначала пусть поступит.
   Калугин решил написать Наташе письмо с предложением хорошо подумать. Обрисовал ей предстоящие трудности и лишения, и ухудшение материального достатка, на что Наташа ответила: "Не в деньгах счастье".
   Подошел к концу год службы Максима Калугина, который перевернул жизнь Наташе, Коляну, всем солдатам на радиолокационной станции-6, самому Максиму. Наташа успешно сдала вступительные экзамены и поступила в заочную аспирантуру Владивостокского университета, ей утвердили тему для кандидатской диссертации, которую она сама сформулировала, и прикрепили руководителя. Максим разворачивает работу в полку по физической культуре. Его воспитанники показывают хорошие результаты на общеармейских соревнованиях. Командование очень довольно Максимом Калугиным и прочит его в замы командира дивизии по физ. воспитанию.
   У Максима и Наташи родился сын Коля, их любовь и гордость, и непреодолимое препятствие на пути Наташи в большую науку. Выручила мама Максима, которая приехала на Дальний Восток воспитывать внука.
   У Коли Петренко совсем не стало свободного времени. Он готовится к вступительным экзаменам на философский факультет Петроградского университета.
   -Почему на философский, Коля?- Спросил Максим. - Поступи лучше в горный или в пединститут на физкультурный факультет.
   -Нет, - отвечает Колян, - это решено. Философия - это наука всех наук. К тому же она у нас очень запутана, кто-то должен в ней разобраться.
   -И ты решил на это положить свою жизнь?
   -Да, я так решил.
   На радиолокационной станции-6 прекратилась "дедовщина", как будто ее и не было. Почему - никто не знает.