Просто жизнь. часть 14

А про "богомолку” было верно. Недалеко находился областной центр – старинный город с уцелевшими церквями. Теща съездила, заказала службу, купила крестик и молитвослов.

Каждый день она молилась об исцелении рабы божьей Анны.

Через полгода Аня забеременела. Поначалу все было нормально. А во второй половине беременности почки Анны начали отказывать. Она отекала все больше и больше. И ей стало совсем плохо.

Анна проснулась от жуткой головной боли. Села на кровати. Леонид  Сергеевич тоже проснулся. С каждым днем ее лицо все круглее и круглее, точно лунообразное – подумал он, вглядываясь в Анну.

Анна вдруг махнула рукой. Ее запястья были тонкие, а пальцы стали походить на сардельки.

– Ты, что машешь? – удивленно спросил Леонид.

– Мухи, мухи летают, – чуть раздраженно ответила Анна.

– Аня, какие мухи в марте, в Сибири? – удивился Леонид Сергеевич.

Он испуганно встал с постели.

– Ты куда? – тихо спросила Анна.

– Воды попить, – соврал Леонид.


Он потихоньку вышел. Теща жила в комнате в конце коридора. Дверь она никогда не закрывала. Леня вошел в ее комнату.

– Валентина Степановна, – прошептал он.

– Ты что, Леня? – сонно спросила теща.

– Валентина Степановна, Аня мух от себя отгоняет, – дрожащим голосом сказал  Леонид Сергеевич.

Валентна Степановна соскочила с постели. Она натягивала халат и летела по темному пустому коридору.

Аня сидела в кровати, задумавшись, и периодически махала у себя перед лицом рукой. 

– Анечка, ты что? – спросила мать.

Аня перевела на Валентину Степановну отекшие глаза.

– Да, мухи, мама. Только странно не жужжат. И голова сильно болит.

Валентина Степановна повернулась к Лене.

– Беги, скорую вызывай!

– Валентина Степановна, она, что с ума сошла, – прошептал Леонид.

Валентина Степановна готова была его убить. Но посмотрев на перепуганного Леню с бледными губами, только развела руками.

– Беги за скорой.

– Вы там чего, – спросила Аня.

– Леня за доктором побежал.

– А может сейчас пройдет.

– Нет. Анечка, пусть лучше доктор посмотрит.

В их общежитии телефон был у коменданта – тети Маши.

Скорая приехала быстро. Пожилой доктор был похож на деда Мороза. Он посмотрел на Аню в кровати  и спросил у Лени.

– Мух ловит?

– Ловит, уже час как ловит. Только говорит – они не жужжат.

Доктор заулыбался.

– Конечно, не жужжат. Она ведь не сумасшедшая. Она беременная.

– Ну, что милая, как дела, как малыш?

– Голова болит, доктор. Сильно болит.

– Я  вижу, что болит. Вижу, хорошая моя. В  больницу ехать надо.

Доктор кряхтя встал и развел руками. Достал из сумки аппарат и начал измерять давление. Потом  вынул из чемоданчика смешную трубку, приложил к животу Анны и долго слушал, меняя места на животе.

– Что? – тревожно спросила Валентина Степановна.

– Малыш в порядке. А мама вот не очень, – сказал доктор, – надо срочно в больницу.

У Леонида Сергеевича перехватило дыхание.

– Но Вы, папаша, так не пугайтесь. Мы сейчас поедем в больницу,  там начнем ее лечить. Ей станет лучше. Будем наблюдать за ней и малышом. Вы завтра утром приходите.

Валентина Степановна посмотрела  на Леню. От него толка не будет, одна паника.

– Я поеду с Анечкой.

Она пошла собирать вещи. Леня ушел курить на кухню.

Доктор собрал свой чемодан, шутя разговаривал с Анной.

– Доктор, я все собрала. У меня к Вам просьба. Вы дайте папе успокоительное, – попросила Валентина Степановна.

– Это можно.

Доктор прошел на кухню, закурил с Леней. Днем на кухне всегда кто-нибудь был. На плите стояла чья-нибудь кастрюля. Ночью кухня спала как все общежитие. Из крана капала вода. Капли громко ударялись о мойку. Казалось, что они отсчитывали уходящее время. Кап, кап… как кукушка ку-ку, ку-ку.

Белый квадрат форточки сквозь туман дыма ограничивал безмятежное темно–синее небо посеребренное звездами.

– Она молодая, беременность первая. Все будет хорошо, – сказал доктор.

А Леониду Сергеевичу показалось, что небо говорит с ним.

– Давайте, я Вам успокоительное дам.

– Да, дайте, доктор. У меня, кроме них никого нет.

– Да у нас у всех, кроме них никого нет, – сказал доктор, доставая таблетку.

– У Вас тоже?

– У меня дочь и жена погибли под Полтавой. Сын погиб в концлагере. В плену. Но, радость моя, племяшка – осталась, вот  ради нее и живу. Мне еще долго надо жить и работать, она маленькая. Сестра моя в самом конце войны родила  Машу и от воспаления погибла. А Машенька, радость моя, со мной. Все  хорошо будет. Ваша жена молодая, сильная. Вы, главное, верьте. И все будет хорошо.

Может от рассказа доктора или от таблетки, Лене полегчало.

Доктор увез Валентину Степановну и Аню в больницу. Леонид Сергеевич безмятежно уснул.

Утром  Валентина Степановна разбудила его.  Под ее глазами были синяки, остаток ночи она проплакала.

– Собирайся на работу, Лёнечка. А в обед приходи в больницу.   

На обед Леонид Сергеевич отпросился раньше. Валентины Степановны не было и ему пришлось ждать ее в приемном покое.

Леонид Сергеевич огляделся – все было серым. Серые лавки стояли вдоль серых стен. Темно-серая дверь открывалась, и в клубах морозного воздуха появлялись врачи и тяжело шагающие беременные.

Потом в дверях возникла Валентина Степановна.

– Пошли, – скомандовала она.

Они пошли по коридору. Где-то вдалеке хлопнула дверь, появилась женская фигура в белом халате. Они уже почти дошли до женщины. Щелкнул выключатель и серый коридор залился светом.

– Здравствуйте, – сказала женщина, – я Светлана Алексеевна.

Лицо женщины было напряженным.

– Я мама, это муж Леонид, – сказала Валентина Степановна.

– Да, я поняла. Положение очень серьезное. Анну надо родоразрешать. У нас не получается ни снизить давление, ни нормализовать работу почек.

– Как родоразрешать? – потеряно спросил Леонид Сергеевич.

– Кесарево сечение делать. Понимаете, вся проблема в том, что она беременна. У нее очень больные почки. Организм женщины во время беременности работает за двоих. Ее больных почек на это не хватает.

– Да, почки, почки… – вздохнула Валентина Степановна.

– Но, я хочу сказать Вам еще вот что. Она не сможет выносить еще одну беременность. Поэтому я предлагаю еще перевязку  маточных труб.

Леонид Сергеевич не понимал ни слова. Валентина Степановна  подняла на Светлану Алексеевну заплаканные глаза.

– Это точно?

– Абсолютно.

– Решать надо Анне, но я думаю это разумно.

– У нас таких женщин очень много, – грустно сказала Светлана  Алексеевна, – война…что Вы хотите.

– Да, война, война…

– Операцию будем делать примерно через час. Вот еще возьмите.

Она протянула Леониду маленький узелок из марли.

– Что там?

– Кольцо. Оно не снималось, пришлось резать. Мы вызвали нашего больничного слесаря. Он кусачками перекусил.

Леонид Сергеевич развернул узелок. На белой марле лежала то, что раньше было обручальным кольцом. Оно стало погнутой лентой с неровными краями.

– А зачем Вы? – растерянно спросил Леонид Сергеевич.

– Я же говорю – пальцы отекли, кольцо сильно давило, палец  посинел.

Леонид Сергеевич скомкал марлю и положил ее в карман брюк.

– Можно мы подождем? – робко спросила Валентина Степановна.

– Да, я принесу Вам халаты и бахилы, ждите в коридоре на третьем этаже. Если спросят, ответите, что Жданова в курсе и разрешила.

Леонид Сергеевич помнил, что он абсолютно растерялся.  Валентина Степановна помогала ему одеть халат и бахилы. Они поднялись на третий этаж и сели на кушетку под тусклой лампочкой. Громко тикали часы над головой.

Примерно через полчаса вдалеке открылась дверь, и санитарка выкатила громыхающую каталку. На каталке под простыней   лежала Анна.

– Мама, мне страшно, – прошептала Анна.

Лицо ее стало совсем круглым. Пальцы отекли еще больше, казалось, что кожа сейчас лопнет.

– Все будет хорошо Анечка, – ответила мать.

– Мама, я подписала бумагу, – у меня больше не будет детей, – еще с большим ужасом прошептала Анна.

Леонид Сергеевич смотрел на жену и не мог ничего сказать.

– Ты все правильно сделала. Доктор нам рассказала. И дети у тебя есть. Только в животе. Сейчас достанут, и все будет хорошо, – твердо ответила Валентина Степановна.

К ним подошла Светлана Алексеевна.

– Все будет нормально, – весело сказала она, – поехали!

Она легко подтолкнула каталку, и Анна скрылась за дверью операционной.

В следующие 40 минут своей жизни Леонид Сергеевич понял что такое страх. Страх, от которого цепенеешь. От которого не можешь пошевелиться. Страх, когда все и вся в жизни соединяется в один вопрос “Как жить дальше, что дальше”. Как он будет жить, если Анны не станет?

В эти минуты он прочувствовал, что такое любовь, что такое ненависть, что такое сила и бессилие. Настоящие. До конца. Те, которые убивают и исцеляют. Как мертвая и живая вода.

В эти минуты он понял, почему мать легко отпустила его ладонь на Ладоге и отошла от него.

Он понял, почему у Нечаевой были такие грустные глаза. В этих глазах была не грусть, в них застыла вселенская тоска. Тоска по любимому человеку, которого отобрали. А любовь к нему осталась и куда ее девать – неизвестно.

Он понял брошенного “начлага”. Любимая жена с детьми уехала. Когда они поженились, им было по двадцать лет. Родились двое ребят, жили в старом доме. И приехавшая в отпуск подруга рассказала жене о жизни в Магадане. В огромной квартире, с  прислугой и баснословной зарплатой мужа. Правда, забыла рассказать о холоде, зеках в бушлатах и нескончаемом то волчьем, то собачьем лае.

– Там, также пахнет морем, – сказала она. Как будто речь шла о перемене Черного моря на Азовское.

И она уговорила мужа написать рапорт. Ради нее он бросил свое отделение милиции на хуторе в Крыму, друга Петьку, горилку с домашней колбасой по субботам.

Но жене надоели и прислуга из зечек, и холод, и бесконечное море тайги. Она хотела вырваться из этого мира, где был только снег и холод. Она родилась на юге около моря с лиманами и хотела туда, где все цветет и есть не только синее море, но и золотые  гречишные моря до самого горизонта. Она была еще молода и красива, стрельнула глазищами на вдовца генерала. Истосковавшийся генерал увидел васильковые глаза и все решил.  А кто “начлаг” против проверяющего генерала. Никто. Генерал написал, что в лагере все хорошо – и на том спасибо. Написал бы, что плохо и посадили бы и “начлага”, и его жену. А так – остался жить – в тайге, среди треска деревьев на морозе, собачьего воя и лая, в окружении зеков, но жить. Живой, он все надеялся, что его переведут, все строчил рапорты. Но ему отвечали, что он нужен Родине здесь в тайге. Сил не хватило, любовь переродилась в ненависть. Ненависть трудно держать в себе, она разъедает живую душу, как серная кислота тело. Ее надо выпускать. И он выпускал ее на всех окружающих.

Год назад “начлаг” выпил на 23 февраля, упал в сугроб и замерз. Гроб приехала сопровождать бывшая жена. Красивая, васильковые глаза. Леонид вспомнил лицо “начлага” в гробу – оно было спокойное, безмятежное. Может он был рад смерти.


И Леонид Сергеевич, как мог, как умел, начал говорить с Богом.  Потом он почувствовала на себе теплый и ласковый взгляд и ему показалось, что мама и бабушка сели рядом на лавку и взяли его ладонь в свою.

Он чувствовал тепло их рук. Он понял – мама и бабушка тут, рядом с ним.

В этот миг он понял, что все будет хорошо. Что надо верить и просить. И что сверх меры не дается. Никому и никогда.

И среди желто-серых стен раздался громкий и уверенный плач ребенка. Леонид Сергеевич вскочил от этого плача. Потом выглянула санитарка увозившая Анну и громко крикнула:

– Бабушка, папа – у нас все хорошо. Мальчик.

Коридорное эхо раскатисто повторило ее слова, и коридор наполнился светом.

Еще час пролетел как миг. А потом открылась белая дверь операционной, и оттуда выкатили Анну. Рядом шла санитарка и несла ребенка.

Светлана Алексеевна пошла на нарушение больничного режима и показала сына папе и бабушке.

Санитарка развернула сверток к Леониду Сергеевичу. Сын спал, его маленькое розовое, сморщенное личико поразило Леонида Сергеевича беспомощностью. Леонид Сергеевич физически почувствовал, что этот сверток полностью зависит от него. От его действий зависит его жизнь. В буквальном смысле. Он оглянулся на жену и тещу и понял, что и их жизнь, во многом, зависит от него. Он понял свою нужность, он понял, что мужчина просто добытчик и защитник. А остальное приложится, как говорит теща.

– Тебе не больно, – спросила Валентина Степановна.

– Нет, все хорошо.

– Ну, все. А то мне выговор влепят. Ребеночка в детское. Маму в послеоперационную, – скомандовала Светлана Алексеевна.

Потом она быстро и четко перечислила, что принести завтра