Счастья навалом

Чего-чего, а счастья на свете навалом. Просто завались. Оно, конечно, разное. И каждый по-своему оценивает, понимает суть его и меру. Но главное – счастье есть, спорить тут не о чем.

Оленька, например, очень счастливый человек. Хотя, может, никогда об этом не догадывалась, а что не рассуждала – это точно. Рассуждать вообще не в её привычках. Она просто жила и живёт, как хочется и получается. Главное, откреститься от каких-то обязанностей и делать, чего левая нога пожелает. К счастью, левой ноге лень было особенно чего-то желать.

Кто-то счастья Оленьки не понимал. Кому-то казалось, что девочка пропадает. Но если ко всему со своим аршином подходить, запутаться можно!

Одна старуха, жаль умерла, поведала бы про счастье. Которое надо ловить сразу, а не тянуть резину. Прожила старуха жизнь долгую и вдовую. Верность венчаному супругу, убитому на войне, весь век строго хранила. И вот лежит она, значит, на смертном одре, в пустую стенку глядит. Племянница рядом тихонечко шебуршится.

Старуха что-то монотонно бормочет. Прислушалась племянница, слышит:

- Иииии, дура дурная, зря жила. Сколь женихов женихалось – никому не дала, чистой юбкой мела перед всеми. Лежи теперича – гний, гний…

- Плохо тебе?

- Никак уж мне, - недовольно отмахнулась тётка, и опять за своё: никому не дала, гний теперь, гний зазря…

Племянница, догадавшись, о чем та печалится, аж загнулась от смеха.

Так вот – Оленька. Счастливая жизнь от и до. Ей лет-то, всего двадцатник, а счастья всё больше и больше наваливается. Бог даёт. А почему? Потому что никогда она вопреки себе не жила. Чужой хренотенью не грузилась, не делилась и своей ни с кем.

Внешне, на посторонний взгляд, ничего особенного. И даже хуже. Очень уж длинная. Ладно хоть, не худышка, а то ходила бы ветру наперекор. Остальное – всё, как у всех. Но главный недостаток - девочка до безобразия плохо училась в школе. Трояки получала изредка и с трудом. Может, в первом классе ей, как всем детям, нравилась и школа, и уроки, но уже во втором, когда потребовались усилия, Оле стало нестерпимо скучно. Это было сплошное позорище – олино ученичество. Она не соображала ничего, ни по какому предмету. Второгодничество ситуацию не меняло, только время тянулось зря. При этом психическими отклонениями не страдала. Нормальная девочка. Открытая. Общительная. На чей-то вкус, кому не важен свет ума и сообразительности в серо-голубых глазах, очень даже и приятная.
Она честно дотерпела школу до не выпускного седьмого класса. Школа дотерпела её. В седьмом классе характер Оли стал крепнуть, формироваться. Она перестала бояться родительских наказаний за двойки, бросила стесняться своей неумности перед одноклассниками. Откинула комплексы рослого тела и этим знаменем, что называется, победила. Школьные вериги были сброшены навсегда. Конечно, потом, много позже, Оля жалела о своём отторжении школьных премудростей. К счастью, сожаление и даже стыд, пришли к ней таком месте пребывания, что никто её мучений не заметил.

О чем ниже.

Через пару лет, годам к семнадцати, заскучав ничегонеделанием, она решила выйти замуж. За двадцатилетнего Мишу. Ростом – такой же дылда. Неоспоримое достоинство. Психическая неполноценность избранника с медицинским заключением «олигофрения» девушку не смутила. Она и не понимала про это ничего. Парень как парень. Ржёт поминутно, не соскучишься.

Регистрировать их отказались, но вечер был, как и положено. Гости, свидетели. Гости невесты и гости жениха друг против дружки. Брак незаконный, зато настоящий. Но длился лишь до следующего лета: Миша и Оля не знали, что им еще вместе делать, кроме как валяться в постели. Разошлись. Молодая за это время сильно повзрослела. И даже устроилась на работу. Официанткой в самое популярное и шумное заведение города – кафе «Погребок».

Оказалось, что работать не трудно, а даже интересно. Оля очень ответственно относилась к делу. Чаевые брала, но в сделки с барменами по утаиванию выручки не вступала. Считала ниже своего достоинства. Графины с недопитой водкой под шумок со столов не уносила; зеленый горошек с недоеденной порции в другую тарелку не перекладывала. А уж когда требовалось укротить и вывести из «Погребка» особенно расшумевшегося гостя, охрана непременно звала на помощь её.

Крупная и статная, с выпирающими из-под максимально минимальной юбки бедрами, с пружинящими по плечам локонами, официантка подплывала к столику, вставала в позу (руку на бочок, ногу в сторону, грудь вперёд) и ждала, когда дебошир, привлеченный зрелищем, на нее наглядится. Затем ласково произносила:

- Пойдём теперь.

И спокойно отправляла дебошира на улицу. Если же хулиган  зарыпался и на красоту официантки плевал глядеть, она делала мёртвые глаза и цедила леденящим тоном:

- Встал быстро. Вышел. Худо будет. Мамой клянусь.

Ошарашенный, тот выходил, якобы «по-нормальному» разобраться». Возвращался не раньше, чем на следующий день, спокойный и тихий.

Ольга была довольна своей жизнью. Сыта, при деле, мужским вниманием не обижена. Жила по-прежнему с мамой, младшей сестрой и младшим братом. Никакие перспективы её не занимали. Пьяный грохот заведения в сигаретном чаду сутки через двое настолько заполняли её нутро, что о существовании чего-либо иного на этом свете она не помышляла. Для ощущения полноты жизни ей вполне хватало «Погребка».
Хозяйке заведения Снежане Павловне было тридцать пять лет. На правах старшей, она Олю пасла и образовывала по мелочам. Оля уже знала слово «этикет», и какого цвета колготки под какую юбку надевать.

- Девочка, у тебя данные. Надо пользоваться, - иногда произносила хозяйка.
Про какие данные речь, юная подавальщица не понимала, но хозяйке верила. Потому что была убеждена: круче бабы в их городе нет. И богаче.

К тридцати пяти годам Снежана Павловна не только владела круглосуточным «Погребком», с кухней, баром, комнатой для бильярда, складом и еще чем-то на задах, но имела долю в туристической фирме (негласно специализирующейся на рекрутстве за рубеж черной рабочей силы), а днями, в шарфике и белой блузке, сидела в кредитном отделе местного отделения самого большого банка страны.
Мимо такой хваткой вумен мышь не пробежит. Не пробежала и Оля.

- Пора осваивать заграницу, - сказала она однажды Оле, пригласив в кабинет и угостив коньяком в маленькой металлической рюмочке. – Здесь ловить нечего.
- Кому я там нужна? Я и делать-то ничего не умею.

- Поверь, место найдётся. А делать будешь то же, что здесь: работать в баре. В очень приличном. Там и веселее, и легче и денежней. Заработаешь столько, что вернёшься – машину купишь! И шубу! И квартиру! От матери съедешь наконец.

- Ни фига себе официантки там зарабатывают.

- Ты будешь зарабатывать консумацией.

- Ой! – струхнула Оля. – Не справлюсь я ни с какой-такой консумацией. У меня ведь даже школьного аттестата нет!

- Справишься. У тебя талант обращаться с мужчинами.

- На каком языке с ними обращаться?

- На женском.

И, выдав Оле в своём банке кредит, оформив Оле в своей турфирме паспорт и визу, хозяйка отправила Олю в далёкую Испанию на консумацию.

Какое будущее ожидало ту в подвальном ночном клубе города Аликанте, мы не знаем. Известное другое. Консумацией она занималась всего одну ночь. И то. Не столько занималась, сколько тренировалась и репетировала нужные слова: saludo guapo! hola amigo! Sirvene in poco de vino! (Салют, красавчик! Здравствуй, дружок! Налей-ка мне вина!..).

На Олино счастье, которое никогда её не покидало, в следующую ночь в клуб заглянул полицейский патруль. Обычная проверка документов.

… Они смотрели друг на друга, словно долго бежали с разных концов и внезапно столкнулись.

Пако был выше Оли на голову, а статью – вылитый, как она. Седые волосы. Длинное гладковыбритое лицо с черными-пречерными испанскими глазами. Он стоял, растерянно глядел на Олю и мял свою фуражку – смешную, с околышем в черно-белых клетках, похожими таксистские шашечки.

- Hola, senorita – прошептал едва слышно.

- Здрасьте… Ой, я по-испански еще не умею!

За спиной взвизгнул управляющий. И это как будто разбудило Пако. Он надел фуражку и вернул себе пренебрежительно-строгий полицейский вид. Отвернулся от Оли и долго что-то толковал поникшей голове толстого управляющего, чьего имени она даже не успела запомнить. Кто-то торопливо увёл девушку в заднюю комнату.

Консумация опять не состоялась. И не состоялась больше никогда. Днём Пако забрал Олю из бара.

Полгода она жила с ним, как любовница. Наслаждалась покоем и познавала комфорт. Пако показал ей красоту и моря, и гор. Приучил к вину за обедом. Рассказал про мидии и устрицы. Даже возил в соседнюю Францию.

- Я полюбил тебя, - признавался он. – Мы скоро поженимся. Моя жена согласна развестись, дети тоже не против.

- Зачем ты врёшь? Живи со своей женой, что ли жалко! Мне и так хорошо.

- Нет. Я хочу, чтоб моей женой была – ты. Русская молодая красавица, которую, оказывается, я ждал сорок шесть лет.

Свадьбу они отмечали в «Погребке».

Ольга сидела во главе длинного, богато уставленного стола, причёсанная по-испански, с веером в руке. Усмешливо улыбалась гостям, вначале смущенно, а потом всё смелее выбиравшим закуски с напитками. Были здесь и мать с сестрой и братом, и Миша, и многочисленные родственники с соседями, и Снежана Павловна тоже сидела, поглядывая на невесту с удивлённым недоверием.

Через три дня, рассчитавшись со всеми, испанская сеньорита с сеньором отбыли на родину.

Счастья у неё теперь – навалом. Впрочем, она и раньше не жаловалась. Но тогда Оля ничего в нём не понимала. А теперь – как глаза открылись.