Прощальный концерт

   Был в Кочубеевском районе Ставропольского края очень известный колхоз-миллионер, который как-то уже привычно поражал всех своими трудовыми достижениями. Не зря же его председатель уже давно имел звание Героя Социалистического труда. Да, речь идёт именно о колхозе "Казьминский", что располагался в большом селе Казьминское.
 
   Этот колхоз мне хорошо знаком. Впервые я туда попал где-то в декабре 1975 года в качестве молодого командира самолёта Ан-2. Вторым пилотом у меня тогда был Витька Гнедаш, с которым мы вместе учились в Краснокутском лётном училище. И вместе играли там в ансамбле: он на гитаре, а я на саксофоне. Наверное, именно из-за этого обстоятельства мы и сделали с ним в Казьминке тот нечаянный фурор...
   
   Однажды из-за нелётной погоды мы вернулись в гостиницу ещё засветло и вдруг услышали какие-то странные звуки, которые нас одновременно и удивили, и очень заинтересовали. Кто-то где-то мучил саксофон. Жалобные звуки инструмента не могли не затронуть душу саксофониста. Заинтригованные, мы пошли на звук, и он довёл нас до клуба. Звук доносился откуда-то сверху. Мы поднялись на второй этаж и в одной из комнат обнаружили стоящего к нам спиной парня, который, обложившись нотами, неумело пытался "изобразить" что-то на саксофоне. Постояв немного за его спиной, я легонько хлопнул его по плечу:

   - Дай покажу.

   - А? Кто такие?..

   Но Витька уже по-хозяйски включал усилитель и перебирал струны, а я потихоньку тянул к себе саксофон. Это была не какая-то там альтушка. Это был сакс-тенор. Именно такой, на котором я два года "отводил душу" в Красном Куте...
Ну и мы с Витькой как "врезали"!..

   Изумлённый парень тут же сиганул за ударную установку. На пороге появился ещё один с широко вытаращенными глазами. Витька тут же кивком "приобщил" его и тот схватился за бас-гитару. Местный ансамбль потихоньку собирался и тут же "приобщался". Времени после училища прошло совсем немного, мы очень много чего ещё помнили и умели. Да и местные ребята весьма умело "приобщались". И вот вскоре соло-гитарист уже вставлял довольно уместные вставки. И только девочка, пришедшая последней и севшая за ионику, долго "прицелялась", чтобы "вклиниться", но так и не решилась.

   Выдохлись мы только где-то уже более, чем через два часа. Отведя душу, мы отправились в гостиницу.

   На следующий день погода опять не заладилась. Где-то ближе к вечеру мы взяли "пузырёк" и отправились в гостиницу. Не успели мы ещё принять по стопке, как в номер ворвался тот самый парень, который вчера "издевался" над саксофоном и который оказался руководителем местного вокально-инструментального ансамбля. С ним была и "свита" из нескольких музыкантов.

   - Вы почему здесь сидите?!, - набросились они на нас.

   - А...  А что?

   -  Там всё село собралось, вас ждут, а вы тут сидите!

   - Кто?..  Как?...   Почему?..

   Нас, мало понимающих, что происходит, едва ли не силой тащили к клубу. Оказалось, что сегодня танцы. Кто-то пустил слух по селу, что сегодня играют лётчики, в результате чего собралось рекордное число народу. Особенно мне бросилось в глаза, что на подходах к клубу стояло много бабушек, лузгающих семечки, которые, завидев нас, сообщали друг другу довольно громко: "Идут, идут!" Вовнутрь, где было полно молодёжи, бабушки не пошли, оставшись "болеть" на улице.

   Ну, коли так, то мы, в общем-то, и не против. И мы опять с воодушевлением взялись за дело. По сути, это было моё последнее в жизни большое выступление на сакс-теноре. Почти весь вечер звучало исключительно соло саксофона. И как звучало. Под мой любимый блюз "Когда девочка плачет" многие в зале готовы были пустить слезу. А под разухабистый "Полицейский участок" молодёжь отплясывала так, что старенький клуб как будто сотрясался вместе с ними. Никогда у меня больше не было такого сольного концерта.

   Через несколько дней парень прибежал и сообщил, что директор готов выделить большую сумму, лишь бы мы остались здесь на Новый год. Но мы сказали, что на Новый год нам обязательно надо быть дома, чтобы поцеловать наконец жену, пересчитать детишек и разрешить накопившиеся проблемы.

   После Нового года комэска подменил наш экипаж на этой оперточке. Я работал ещё во многих колхозах и совхозах Ставропольского и Краснодарского краёв, но только не в Казьминском. И нигде больше сакс-тенор не попадался мне в руки.
 
   Но однажды он всё-таки попал ко мне в руки. Правда, случилось это аж через двадцать лет.

   В феврале 1995 года я работал в Конго в качестве командира вертолёта Ми-8МТВ. 8-го числа у меня случился день рождения. Стукнуло мне уже целых 45 лет. Экипаж с самого утра взялся меня поздравлять, однако...   Прежде всего работа. Нам предстояло отвезти какую-то медицинскую миссию на север страны к границе с Камеруном. Как я понял, все эти медицинские "маневры" были связаны со вспышкой эболы в Камеруне и усилиями местных властей не допустить эту заразу в страну.

   Весь день мы летали, однако где-то к 16 часам уже вернулись в Браззавиль. Ну и, разумеется, мы отправились в местный ресторан, где я собирался "накрывать поляну" для своего экипажа.

   Празднование именин было в разгаре и даже потихоньку приближалось к завершающей фазе, когда на пороге ресторана вдруг появился местный бродячий ансамбль.  Вы видели когда-нибудь художественный фильм "Мы из джаза"? Так вот, перед нами возникла едва ли не полная копия того самого киношного коллектива. Особенно похож был ударник. На нём с помощью кучи приспособлений висело много тарелок и барабанов. Отличался он от киношного лишь тем, что был чернокожим. А ещё в ансамбле был гитарист. Ну а третий...   Третий держал в руках самый настоящий сакс-тенор...

   - Дай, - неожиданно даже для самого себя я протянул руки к саксофону. Судя по всему, в этом моём эксцентричном поступке виновата была та самая "кондиция", в которой я пребывал к моменту появления ансамбля.

   - Кэптен, - изумлённо вскрикнул чернявый парень, однако всё же протянул мне инструмент. Под удивлённые взгляды музыкантов, посетителей и моего экипажа я одел на шею "ошейник" саксофона, прицепил к нему саксофон, подрегулировал и...

   - Соль-мажор, - сказал я гитаристу, и все трое закивали, повторяя несколько раз "соль-мажор, соль-мажор". Гитарист тут же взял нужный аккорд. Ну а я начал с простейшего. С того самого "Полицейского участка". Ребята вполне грамотно подхватили сопровождение. Мой экипаж взялся весело мне хлопать, а местная публика даже пустилась в пляс.

   Двадцатилетний перерыв конечно же не мог не сказаться. Губы были уже совсем не те. Трость в моих отвыкших от мундштука губах издавала время от времени какие-то хриплые звуки, которые не очень-то вписывались в исполняемую музыку. Пальцы тоже как бы не всё помнили, заставляя меня постоянно "редактировать" издаваемые звуки. Впрочем, всё это в общем-то звучало не так уж и плохо, и большинство присутствующих мои огрехи почти не замечали. Подбадриваемый экипажем и местной публикой, я вспоминал всё новые и новые вещи из своего былого репертуара.
 
   Меня хватило где-то минут на сорок. Было очень приятно, что я всё же кое-что ещё помню, и грустно, что я уже не в состоянии показать всё, на что когда-то был способен. Ну а в целом это всё выглядело как очень приятный нечаянный подарок к моему дню рождения. Уж и не знаю, от кого. Наверное просто от судьбы...

   Я поблагодарил чернявых ребят-музыкантов и направился к своему столу. Брать деньги они у меня отказались...

   Четверть века уже прошло после тех памятных именин в столице Конго, а мне до сих пор бывает очень приятно их вспомнить. Сакс-тенор действительно никогда больше не попадался мне в руки.

   Лет пять назад моя дочь вдруг где-то по случаю приобрела себе сакс-альт и взялась учиться играть на нём. На вопрос "зачем" она и сама не знала ответа. Просто захотелось...  Пока она пыталась разобраться с сольфеджио, у меня появилась возможность время от времени поиграть чисто для себя. На теноре у меня скорее всего уже и не получилось бы, а вот с альтушкой я ещё мог управиться.

   Последнее время я приловчился делать на компьютере клипы про своих товарищей, так что короткие вставки в клипы на этой альтушке бывают вполне уместными...

   А ещё я записал в виде клипа свой любимый блюз "Когда девочка плачет". С происхождением этого блюза связана грустная и в чём-то таинственная история, которую я возможно когда-нибудь и расскажу. Его автор мне, к сожалению, до сих пор не знаком. Да и вообще, у меня такое впечатление, что этот блюз до сих пор никто, кроме меня со сцены никогда не исполнял.

   Я с грустью слушал запись блюза. Увы, она лишь отдалённо напоминала былое звучание. Во-первых потому, что звучал отнюдь не тенор. И, соответственно, была совсем другая тональность. А ещё сопровождение. Это сопровождение мне "состряпал" на синтезаторе мой знакомый, а то, былое сопровождение, делали невероятно талантливые ребята из ансамбля "Рифы" и, разумеется, приблизиться к ним по мастерству в принципе не мог никакой синтезатор. Но самое главное отличие, - это моё исполнение. Сейчас я эту мелодию просто сыграл. Губами и пальцами. А вот тогда...  Тогда, помнится, каждая нотка проходила через всего меня. Через мою душу. Через ту плачущую маленькую девочку, которая тогда стояла у меня перед глазами. С каким-то своим невыносимым детским горем. А я изо всех сил хотел и никак не мог ей помочь. И я сопереживал. И каждым своим движением губ, пальцев, лёгких и души я всё пытался как-то утешить её и успокоить. Не зря же при моём тогдашнем исполнении публика в зале как-то замирала. Танцующие пары вдруг переставали разговаривать и начинали взволнованно вслушиваться в то тревожное повествование, которое доносил до них мой саксофон...

   Увы...  Единственное, что у меня осталось, - это бередящие душу воспоминания...  Однако же согласитесь:  мне таки есть что вспомнить...

   2020