de omnibus dubitandum 118. 122

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.122. В ПЕТРОГРАДЕ - АНАРХИЯ…

    В то время как в Пскове происходили описанные на предыдущих страницах события, в Петрограде разыгрывался один из значительнейших актов революции. Всеми покинутое Временное правительство было арестовано ворвавшимися в Зимний дворец солдатами и матросами и отправлено в Петропавловскую крепость. Открывшийся под звуки стрельбы Второй Всероссийский съезд Советов* после продолжавшегося всю ночь заседания постановил обратиться ко всему населению с воззванием, в котором говорилось:

    "Опираясь на волю громадного числа рабочих, солдат и крестьян, опираясь на совершенное в Петрограде победоносное восстание рабочих и гарнизона, съезд берет власть в свои руки. Временное правительство низложено. Полномочия соглашательского ЦИК окончились... Съезд постановляет: вся власть на местах переходит Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, которые должны обеспечить подлинный революционный порядок".

*) II Всероссийский съезд Советов состоялся 25-27 октября (7-9 ноября) 1917г. в Петрограде. Принимали участие 670 делегатов. При открытии съезда в нем участвовали 50 меньшевиков-оборонцев, 33 меньшевика-интернационалиста (включая членов группы "Новая жизнь", которые организационно в РСДРП (объединенную) не входили), около 200 эсеров (две трети левые эсеры), свыше 300 большевиков. На рассвете 26 октября съезд объявил о низложении Временного правительства и переходе власти в руки Советов. Перед этим почти все меньшевики и эсеры покинули зал заседаний, и декларация была принята при 2 голосах против и 12 воздержавшихся. Столь же беспрепятственно были вслед за этим утверждены декреты о мире и земле и образовано правительство во главе с В.И. Лениным. Съезд избрал новый состав ВЦИК (101 член, в том числе 62 большевика, 28 левых эсеров, 6 социалистов-интернационалистов, 3 украинских социал-демократа, 1 эсер-максималист).
   
    Казалось, что решение съезда, являвшегося верховным органом революционной демократии, должно было "покрыть" выстрелы "Авроры" по Зимнему дворцу и придать видимость законности происшедшему перевороту. Но этого не случилось: когда старый ЦИК заявил, что он считает собравшийся съезд незаконным и отказывается дать ему полномочия, полученные им от июньского съезда, когда стало известно, что меньшевики и эсеры покинули съезд, весь его авторитет за пределами большевистской партии оказался равным нулю. Независимо от вопроса о формальных нарушениях, допущенных при созыве съезда, одобренные им насилия, сопровождавшие октябрьский переворот, отбросили на него свою кровавую тень и превратили его в глазах многих в самозванное сборище.
   
    Большевики, легко справившись с технической стороной петроградского переворота, не сумели использовать такой козырь политической игры, как Всероссийский съезд Советов, на котором они были полными хозяевами. В частности, для Северного фронта съезд прошел совершенно незамеченным - как будто его и не было вовсе. Обстановка после ночи с 25-го на 26-е рисовалась в таком виде: законное правительство арестовано, законный ЦИК ведет борьбу с арестовавшими членов правительства насильниками, в Петрограде анархия.

* * *
   
    26-го, с утра, пред Войтинским снова встал вопрос об эшелонах. Казаки шли охотно, некоторые пехотные части тоже как будто готовы были выступить, но поезда застревали на каждой станции, на каждом разъезде. Утром Керенский вместе с ген. Красновым выехал в Остров, где находился штаб конного корпуса. Оттуда сообщили о волнениях среди гарнизона, но все обошлось благополучно - председатель правительства и генерал выехали из Острова с казачьим эшелоном, и их поезд уже приближался к Пскову.
   
    На псковском вокзале собралась многотысячная толпа солдат. Раздавались призывы силой остановить эшелоны. Но начальник сообщений ген. Кондратьев, выехавший навстречу отряду, дал паровозным бригадам приказ - идти мимо Пскова, не останавливаясь. Утром 27-го пришла телеграмма о вступлении в Гатчину передовых частей III-го корпуса. Эшелоны выгрузились и без единого выстрела заняли станцию, телеграф и весь город.
   
    С железнодорожных станций северной прифронтовой полосы получались телеграммы о постепенном продвижении казачьих эшелонов к Пскову и Гатчине. Число отправленных поездов было довольно значительно (20-30 составов), но двигались они крайне медленно, и нельзя было определить, зависит ли эта медлительность от внешних препятствий, встречаемых ими на пути, или от того, что у людей нет охоты идти на внезапно выросший "гатчинский фронт".
   
    Войтинский (см. фото) решил поехать к сосредоточивающемуся в Гатчине отряду. Глубокой ночью, сделав все необходимые распоряжения по комиссариату, он пустился с лужскими товарищами в путь.

* * *
   
    Под Лугой их автомобиль поломался, пошли пешком. Утром добрались до города. Здесь за вечер и за ночь настроение гарнизона изменилось, о выступлении против Петрограда в большей части батарей теперь не хотели и слышать. Выступил лишь один Осадный полк, да и то далеко не в полном составе. Что касается Пскова, та там, несмотря на все усилия большевиков, положение оставалось неопределенным: солдаты не знали, какую власть признавать. Пополнив запас бензина в автомобиле, Войтинский помчался в Псков. Но тут начались неудачи.
   
    В Луге к нему обратились какой-то артиллерийский капитан и молоденький мичман с просьбой подвести их до Пскова. Войтинский согласился и взял их в автомобиль. Проезжать пришлось через расположение батареи нового спутника - капитана. Солдаты узнали его. Сбежалась вся батарея. Преградили дорогу и остановили автомобиль. Держались угрожающе, но сдержанно: наведенные со всех сторон винтовки, но ни одного ругательства, ни одного грубого слова. Хотели сперва арестовать только капитана, но у мичмана оказался подложный солдатский билет, и, запутавшись на перекрестном допросе, он мужественно признался, что едет в Псков по поручению эсеровской организации. Тогда решили доставить их  всех троих в Военно-революционный комитет. Повернули автомобиль и под конвоем отправили обратно в Лугу.
   
    Приехали в Военно-революционный комитет - по сведениям арестовавших их артиллеристов, он должен был помещаться где-то на окраине города. Но там не оказалось ни души. Клочки бумаги, покрывавшие пол, говорили о том, что помещение покинуто с большой поспешностью. Лица конвоиров вытянулись - они решили, что комитет арестован эсерами. Но в это время подъехал автомобиль с солдатами, и от них конвоиры узнали, что комитет с четверть часа тому назад перебрался на вокзал. Они обрадовались и повели арестованных туда.
   
    На вокзале происходило столпотворение вавилонское. Повсюду кучки солдат, бурно препирающиеся между собою, угрожающие друг другу. Впрочем, до физического столкновения дело не доходило, так как обе стороны в принципе отрицали "гражданскую войну в рядах демократии", и, согласно этой позиции, полагалось "крыть" друг друга, но рукам воли не давать.
   
    Войтинский с капитаном и мичманом оказались первыми арестованными в Луге. Спутников Войтинского отвели куда-то {Позже он встретился с ними в Петропавловской крепости}.
   
    Относительно него - загорелся спор. Эсеры и меньшевики, составлявшие, впрочем, незначительное меньшинство в толпе, набросились на его конвоиров:
   
    - Фараоны! Жандармы! Охранники!
   
    Случайно оказалось, что один из "фараонов" незадолго до того проворовался (продал на сторону батарейный овес).
   
    - Ах ты, Дурново этакий! - кричали ему меньшевики. - До сих пор ты только овес воровал, а теперь принялся наших товарищей, старых революционеров, арестовывать! Подай сюда овес!
   
    Артиллерист растерялся, бросил винтовку и убежал. Вслед за ним исчезли остальные конвоиры.

    Войтинский был свободен. Но тут к нему подошел молоденький солдат с румяным, улыбающимся, очень славным лицом и, представившись - "председатель Военно-революционного комитета", - заявил, что комитет, не посягая на его свободу, принужден все же его задержать, так как его поездка с гатчинского фронта в Псков явно связана с гражданской войной, которой Военно-революционный комитет стремится положить конец. Войтинский ответил, что не признает права за случайной кучкой солдат задерживать его. Председатель согласился, что батарея поступила неправильно, остановив его автомобиль, но просил подчиниться аресту, так как страсти, мол, слишком возбуждены и проехать во Псков ему все равно не удастся. Но Войтинский все же настаивал на немедленном своем освобождении.
   
    После долгого спора было решено передать вопрос о нем на разрешение лужскому Совету рабочих и солдатских депутатов, который будет созван немедленно, здесь же, на вокзале. Ждать пришлось довольно долго. Наконец, открылось заседание. Войтинского "доставили" туда под конвоем четырех солдат с примкнутыми к винтовкам штыками. При его появлении разыгралась бурная сцена. Рабочие-эсеры стали осыпать солдат-большевиков ругательствами.
   
    - Погромщики! Хулиганы! Черносотенцы!
   
    Часть солдат поддержала их. Трудно было определить, на какой стороне численный перевес, но наши действовали настолько дружно и энергично, что сторонники Военно-революционного комитета растерялись. Председатель Военно-революционного комитета предложил поставить на голосование предварительный вопрос, "должен ли товарищ Войтинский впредь до решения по его делу считаться арестованным, или караул может быть удален". Это предложение вызвало в собрании шумные протесты. Учитывая обстановку, Войтинский, со своей стороны, предложил сохранить караул, который, мол, нимало ему не мешает, так как он при царизме привык к виду часовых и конвойных. Собрание ответило шумной овацией, караульные отошли к дверям, и Войтинский приступил к изложению своего взгляда на происходящие события.
   
    Гражданская война в рядах демократии - великое бедствие. На тех, кто зажег ее, ложится огромная вина перед революцией. Но это не значит, что большинство демократии обязано подчиниться воле организованного и вооруженного меньшинства. Нет! Защищать свою свободу - не только право, но и долг демократии, и это обязывает ее в определенных условиях противопоставить силу оружия насильственным посягательствам меньшинства. И в данном случае наше обращение к оружию имеет лишь одну цель - сохранить за революционной демократией возможность свободно, без давления с какой бы то ни было стороны решить стоящие перед нею вопросы. В заключение я призвал лужский Совет поддержать нашу борьбу. Если же гарнизон не решается выступить с оружием на защиту прав демократии, пусть он, по крайней мере, не мешает ее защитникам!
   
    Речь Войтинского была встречена бурными выражениями сочувствия не только со стороны наших, но и со стороны солдат, еще не так давно смотревших на него с нескрываемой враждой. По-видимому, их пленила перспектива того, что спор будет решаться в стороне от Луги, так что им, лужским, драться не придется. Предложенная Войтинским резолюция была принята почти единогласно. Он мог продолжить свой путь. Но за это время пропали куда-то его шоферы. Когда их отыскали, они решительно отказались ехать раньше утра: бензина мало, дорога плохая, фонари испорчены и т.д. - все это были отговорки, ребята попросту струсили.
   
    Пришлось заночевать в Луге. Поздним вечером прошли в направлении к Гатчине два казачьих эшелона. А утром Войтинского вызвали к железнодорожному проводу из Пскова: из штаба фронта просили не приезжать - боялись, как бы его появление не взбудоражило гарнизон.
   
    Больше ему нечего было делать в Луге, и с первым же поездом, отходившим в сторону Петрограда, он вернулся в Гатчину.